Вчерашний скандал

Глава 3

— О, мисс, — сказала Бэйли. — Они убьют друг друга.

Лайл отбросил Бельдера в сторону, как только схватил его, но Бельдер не собирался на этом останавливаться. Он толкнул Лайла, а Лайл толкнул его, ударив Бельдера об стену. Бельдер подскочил, сорвал с себя перчатки, швырнул на землю шляпу и поднял кулаки. Лайл проделал то же самое.

— Не прикасайся к ней, — проговорил он низким, угрожающим голосом, который заставил Оливию содрогнуться.

Как глупо. Она больше не школьница, и всё же сердце у неё бьётся, как никогда до этого, хотя мужчины дерутся из-за неё постоянно, и хотя она знает, что для Лайла это ничего особенного не означает. Он действует инстинктивно, будучи защитником по натуре. И любителем подраться, к тому же.

Но Оливия давно уже не видела его в драке.

Она давно не видела никаких драк, напомнила себе девушка. Мужчины обычно встречаются на рассвете, вдали от глаз публики, поскольку дуэли запрещены.

Однако кулачных боёв запрет не касается. И всё же между джентльменами они случаются очень редко, к тому же среди бела дня и на главной дороге Лондона.

Неудивительно, что Оливия пришла в такое возбуждение.

— Они попытаются убить друг друга, — сказала она Бэйли. — Но всё, что они сделают, это отделают друг друга кулаками, что предпочтительнее пистолетов с двадцати шагов. Бельдер так и лезет в драку, а Лайл ему с удовольствием поспособствует.

Взгляд на горничную подсказал ей, что Бэйли также не осталась равнодушной к этому зрелищу. Миниатюрная, хорошенькая брюнетка, Бэйли была совсем не такой хрупкой, как казалось с виду. В противном случае она бы не выдержала работы на Оливию.

— Ты никогда не видела, как Лайл дерётся, — проговорила Оливия. — Я знаю, он выглядит таким ангелом, со светлыми волосами и этими холодными серыми глазами, но он безжалостный боец. Однажды я видела, как он сделал отбивную из мальчика, сильного как бык, который был вдвое больше него.

Это произошло в тот день, когда она отправилась на Благородное Дело в Бристоль. Лайл не одобрил Ната Диггерби в качестве её компаньона по путешествию.

По правде говоря, ей тоже не особенно нравился Диггерби. Хотя Оливия и притворилась, будто ей безразлично, но она ощутила безмерное облегчение, когда Лайл занял его место.

Девушка снова сосредоточила внимание на драке, желая увидеть побольше. Она могла слышать хрипение и звуки ударов кулаков о разные части тела, но большая толпа мужчин закрывали ей обзор. Они подбадривали дерущихся окриками в промежутках между ставками на исход боя.

Даже Оливия знала, что не стоит пытаться пробиться внутрь круга. Леди не смешивается с компанией жаждущих крови самцов. Леди выжидает на безопасном расстоянии от потасовки.

Вот если бы она взобралась на запятки кареты, ей бы было видно лучше, но этого тоже делать не следовало.

Она могла только ждать, прислушиваясь и обходясь увиденными мельком сценами, в надежде, что Лайл выйдет оттуда целым и невредимым. Он привык сражаться, говорила себе девушка. В Египте люди всегда пытались убить его. Однако Бельдер почему-то бешено ревнует к нему, а Лайл унизил его на глазах у важных персон.

Когда прошли минуты, показавшиеся часами, раздался крик, и затем стало тихо. Потом стена мужчин начала расступаться. Оливия увидела Бельдера, лежащего на земле, и несколько его приятелей, направлявшихся к нему.

Она двинулась вперёд, используя локти и свой зонт, чтобы пробиться сквозь редеющую толпу.

Девушка схватила Лайла за руку и потянула.

— Пойдём, — сказала она.

Тот невидяще взглянул на неё. Его волосы спутались и запачкались, губа кровоточила. Кровь запятнала его рваный галстук. Рукав сюртука разошёлся по шву на плече.

— Пойдём, — повторила Оливия. — Он больше не может драться.

Лайл посмотрел на человека на земле, затем повернулся снова к ней:

— Ты не собираешься утешать его?

— Нет.

Он вынул свой носовой платок, начал вытирать губу и вздрогнул.

Оливия забрала у него платок и промокнула ему губу.

— У тебя завтра будет первоклассный синяк под глазом, и в течение нескольких дней тебе придётся есть только мягкую пищу, — проговорила она.

— У тебя просто дар привлекать к себе идиотов, — сказал Перегрин.

Оливия прекратила промокать.

— Губа скоро распухнет, — ответила она. — Если повезёт, то ты не сможешь разговаривать.

Она покачала головой, повернулась и пошла к своей карете.

Лайл последовал за ней.

— Тебе не следует поощрять их, если они тебе не нужны, — говорил он.

— Мне не нужно их поощрять, — отвечала она. — Женщины из рода Делюси привлекают мужчин. А мужчины, по большей части, идиоты. Включая тебя. Ты искал повод для драки, так же как и он.

— Возможно, и так, — согласился Лайл. — Не помню, когда я в последний раз так повеселился, задавая кому-то взбучку.

Он предложил ей свою разбитую и грязную руку, чтобы помочь удержать равновесие на узкой ступеньке экипажа. Оливия поглядела на его руку и подняла бровь.

— Брезгуешь? — спросил Перегрин.

— Не совсем, — ответила она. — Я думала о том, как это позже будет болеть.

— Оно того стоило, — сказал Лайл.

Мужчины, подумала она.

Оливия оперлась на его руку, поднялась в карету и уселась. Бэйли последовала за нею и заняла место напротив.

— Не уверена, что удовольствие побить Бельдера оправдывает свою цену, — заговорила Оливия.

— Я привык к подбитым глазам и разбитым подбородкам, — сказал Лайл.

— Я не то имела в виду, — объяснила Оливия. — Твои родители не порадуются, когда узнают.

Он пожал плечами.

— Лучше бы тебе позволить мне отвезти тебя домой, — добавила она.

Перегрин покачал головой.

— Тебе не по пути. Николс будет здесь через минуту, как только отыщет мою шляпу.

Худой камердинер тотчас подбежал к ним, платком обмахивая шляпу Лайла.

Бэйли пристально оглядела привлекательного слугу Лайла, пренебрежительно фыркнула и сказала:

— Нам лучше поехать прямо домой, мисс.

— Она права, — сказал Лайл. — Скоро весь Лондон узнает, как ты лупила Бельдера зонтиком. Ты захочешь оказаться дома раньше новостей, чтобы ты могла сочинить соответствующую историю.

Неважно, какую версию истории Оливия представит своим родителям. Они стали уставать от скандалов. Бабушка и дедушка Харгейт тоже скажут своё слово, и оно будет не из приятных. Они считали, что ей давно следовало выйти замуж. Ей нужен муж и дети, чтобы остепениться, как они полагали. Они благополучно женили своих детей. Но все их отпрыски были мужского пола и ничуть не походили на Оливию. Никто не походил на неё, за исключением Ужасных Делюси: беспокойных и ненадёжных созданий.

Будь Оливия замужем, её жизнь бы сузилась до роли жены и матери, и она провела бы годы, медленно задыхаясь. Разумеется, она никогда бы не пережила тех великих приключений, о которых всегда мечтала.

Не то чтобы она надеялась на хоть какие-то приключения сейчас, в обществе, связанном неимоверно строгими правилами.

Но пока она не стала ничьей женой, и пока жива прабабушка, чтобы заступаться за неё перед остальными, у Оливии, по крайней мере, имеется некоторая доля свободы.

Она не сдастся, пока у неё есть хоть какой-то выбор.

— Приезжай к нам на обед, — сказала девушка Перегрину. — Тогда мы сможем поговорить.

— Полагаю, мне вначале нужно умыться, — ответил тот.

Он ухмыльнулся, став на мгновение похожим на растрёпанного школьника и напомнив ей того мальчика, который отлупил Ната Диггерби и сыграл роль её верного спутника по дороге в Бристоль.

Эта ухмылка в сочетании с воспоминаниями вызвала в ней трепет.

— Полагаю, что так будет лучше, — согласилась Оливия.

Лайл закрыл дверцу кареты.

Она откинулась на спинку сиденья, чтобы не возникло соблазна выглянуть из окна, наблюдая за тем, как он удаляется.

Девушка почувствовала, как карета слегка покачивается, пока лакеи запрыгивают на свои места. Один из них легонько стукнул по крыше экипажа, и они двинулись с места.

Через минуту другую Бэйли проговорила:

— Мисс, Вы до сих пор держите платок его светлости.

Оливия посмотрела вниз. Она его выстирает и добавит к своей коллекции. Перчатка на правой руке скрывала скарабея, которого он давным-давно прислал ей. Она оправила его в кольцо, которое носила постоянно. Ещё были его письма, не очень много: по одному на каждую дюжину её писем.

Оливии принадлежат дружба Лайла и все его письма. У неё есть безделушки, присланные им, и случайные пустяковые воспоминания, которые она коллекционировала. Как Оливии было известно, это максимум, который можно получить от Перегрина. Он давно отдал себя Египту — сердцем, умом и душой.

— Он не хватится платка, — сказала она.

— О, Перегрин, как ты мог? — стенала леди Атертон. — Скандальная драка! Как обычный хулиган! На Стренде, из всех мест, на глазах у всего мира!

Она обернулась к своему мужу:

— Видишь, Джаспер? Вот к чему привела опека Руперта Карсинготона за все эти годы.

Это был совершенно нелогичный вывод. Лайл ввязывался в драки, сколько себя помнил. Ему не требовалось руководство дяди Руперта в этой части. Никогда в жизни он не избегал драки, невзирая на личности соперников, их размеры и количество. Не избегал и не собирался избегать.

— Ты превратился в дикаря! — гневался его отец. — Даже не можешь прочесть доклад в Обществе Любителей Древностей без того, чтобы не устроить мятеж.

— Вряд ли мятеж, — поправил его Лайл. — Скорее стычка. В докладе было много более интересных моментов.

— Газетам больше всего по вкусу сенсационные истории о мужчинах, дерущихся из-за Оливии Карсингтон, — заявила мать. — Поверить не могу, что ты тоже позволил ей выставить себя дураком. Я просто убита. Как я покажусь на глаза моими подругам? Как я смогу высоко держать голову?

Она повалилась на кушетку и разразилась слезами.

— Вот к чему привело потакание твоей ерунде с Египтом, — проговорил отец. — Что ж, я положу этому конец, раз и навсегда. Пока я не увижу хоть слабого проблеска сыновнего долга и видимости джентльменского поведения, ты не получишь от меня ни фартинга.

Лайл некоторое время смотрел на отца. Он, конечно, ожидал скандала. Он был бы поражен, если бы его родители не стали кричать и бушевать.

Но это было внове. Перегрин засомневался, что правильно расслышал. Как прочие сыновья аристократов, Лайл финансово полностью зависел от отца. Деньги были единственным, что он получал от своих родителей. Они не баловали сына привязанностью или пониманием. Этим его обильно одаривали Карсингтоны. Но Лайл не мог обратиться к Карсингтонам за деньгами.

— Вы лишаете меня средств?

— Ты насмехался над нами, игнорировал нас, использовал нас, злоупотребляя нашей щедростью, — произнёс отец. — Мы терпеливо сносили это, но на сей раз ты зашёл слишком далеко. Ты поставил в неудобное положение свою мать.

В этот самый подходящий момент леди Атертон упала в обморок.

— Это безумие, — сказал Лайл. — На что я буду жить?

Лорд Атертон поспешил в сторону жены с нюхательной солью.

— Если ты хочешь денег, то будешь делать то, что делают другие джентльмены, — проговорил он, нежно поднимая голову матери Лайла с подушки, на которую она так предусмотрительно упала. — Станешь уважать желания твоих родителей. Поедешь в Шотландию, как тебя просили, и проявишь ответственность впервые в жизни. В Египет ты отправишься, только переступив через мой труп!

Лайл так и не появился на обед. Поздно вечером Оливия получила от него записку.

Она написала ответ.

Всего несколько лет назад самые модные джентльмены Лондона совершали прогулку в Гайд-Парке каждое утро, а затем возвращались туда в самое популярное время между пятью и семью вечера.

Теперь же прогуливаться до полудня стало не только не модно, но даже вульгарно. Таким образом, утро представляло собой идеальное время для Тайного Свидания, как написала бы Оливия в своих посланиях.

Она, конечно, опоздала, а Лайл никогда не был силён по части ожидания. Но он забыл о своём нетерпении, когда она показалась, с большим бледно-голубым пером, развевающимся на шляпке, словно знамя перед сражением. На ней была амазонка военного покроя, тёмно-синего цвета, гармонирующего с её глазами.

Падающий под углом свет утреннего солнца играл на кудрявых волосах, выбивающихся из-под полей шляпки и заколок, заставляя их блестеть как гранаты.

Когда Оливия поравнялась с ним, Лайл всё ещё не мог перевести дыхание.

— Ты себе не представляешь, как трудно было отделаться от Бэйли, — сказала она. — Можно было бы подумать, что она обрадуется поводу не ехать, поскольку не любит выезжать в город. Но нет. Она настаивала на том, что поехать со мной. Я потратила чёртову уйму времени, убеждая её остаться и развеять подозрения. Поэтому мне пришлось взять конюха.

Оливия кивнула своей головой, увенчанной перьями, в сторону юноши в ливрее, следующего за ней на почтительном расстоянии:

— Не то чтобы нам с тобой есть, что скрывать, но вся семья возмущена тем, что я тебя вовлекла в драку с Бельдером.

— Я сам себя вовлёк, — ответил Лайл.

— Твой глаз плохо выглядит, — проговорила Оливия, наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть.

— Выглядит хуже, чем на самом деле, — ответил он. — Николс знает, как лечить эти вещи.

Не будь Николса, его глаз сейчас был бы полностью закрыт из-за отёка.

— Синяк сменит несколько противных цветов за следующие дни, а потом сойдёт. Моя губа, которую ты наблюдала с таким сожалением, также не столь сильно пострадала, как ты думала.

— Сейчас ты не так хорош собой, как на балу. Мама получила подробное описание потасовки и твоих ранений, она сейчас в бешенстве. Говорит, что мне следует держаться от тебя подальше. Что у тебя хватает трудностей и без меня.

— Чепуха, — отозвался Перегрин. — С кем мне поговорить, если ты станешь держаться подальше? Поехали. Здесь слишком шумно.

Хотя в Гайд-Парке не было ни души из высшего света, там в любом случае была оживлённая толчея. Разносчики, молочницы, солдаты и праздношатающиеся всех сортов наводняли тротуары. На Кенсингтон-Роуд Королевские почтовые кареты и дилижансы боролись за место со скромными телегами фермеров, элегантными частными экипажами и пешеходами. Беспризорники, коты и собаки сновали среди экипажей и лошадей.

Именно здесь, в Гайд-Парке, началось то самое первое их приключение. Перегрину живо вспомнилось: Оливия, стоящая с парнем, который был размером с быка… Лайлу пришлось убрать его с дороги… потом забраться вслед за ней в фермерскую телегу…

Каждый раз, когда он ждал её, Перегрин думал, что увидит знакомую худенькую девчонку, с выразительными волосами и глазами. Каждый раз, видя Оливию такой, как она стала теперь, он становился сбитым с толку. Перегрин ещё не привык к тому, какой красавицей она стала. Ему было почти больно глядеть на её лицо, и округлые изгибы тела, которые подчёркивал покрой амазонки, приводили в беспорядок его чувства.

Неправильные чувства. Того рода, какие любая привлекательная женщина может вызвать у мужчины. Многие безнравственные женщины стремятся к этому.

Но в этот момент Лайлу был необходим друг и союзник.

Однако даже когда они въехали в парк, он обнаружил, что находится не совсем в состоянии разговаривать. Ему нужно было освободиться от путаницы чувств в голове или в сердце — он не знал, где именно они находились.

— Наперегонки? — спросил Перегрин.

Глаза Оливии загорелись.

Отдохнувшие лошади радостно помчались галопом к западу по безлюдной Роттен-Роу. Её кобыла была такой же резвой, как его конь, и Оливия ездила верхом с теми же сноровкой и отвагой, которые проявляла во всём в своей жизни. Лайл выиграл, но ненамного, и в самом конце они смеялись — над собой, и просто от чистого удовольствия скакать галопом в это прекрасное осеннее утро.

Молодые люди пустили лошадей рысью и углубились дальше в парк.

Достигнув рощи, вдалеке от более оживлённых тропинок, они замедлили ход до шага.

Тогда Перегрин рассказал о том, что случилось.

— Они лишили тебя средств? — недоверчиво переспросила Оливия. — Но они не могли! Ты там спятишь. Тебе нужно вернуться в Египет.

— Я говорил тебе, что они были настроены удержать меня дома, — ответил он. — Я не представлял себе, насколько серьёзно они настроены. Думал, что они вскоре успокоятся или забудут, как обычно. Но они столь же непреклонны сегодня, как и вчера насчёт того треклятого замка. Отец выдаст мне содержание, только если я возьмусь за выполнение их каприза.

— Могу представить ход его мыслей, — проговорила Оливия. — Он думает, что ты займёшься этим проектом и перенесёшь на него свою страсть.

Сердцебиение Лайла виновато ускорилось.

— Мою страсть? — переспросил он.

— Твои родители ревнуют тебя к Египту, — пояснила девушка. — Они не понимают разницы между старинным замком и древними памятниками. Для них это всё «старьё».

Он бы не стал называть Египет страстью, но Оливия так считала, и, возможно, по большому счёту, то, что он испытывает к этому месту и к своей работе там, было некоторого рода пристрастием.

Оливия так хорошо понимала его, иногда лучше, чем он сам понимал себя. Но она из тех Делюси, которые выживали поколениями благодаря тому, что были знатоками в понимании людей и манипулировании ими.

— Полагаю, я должен быть благодарен, что они не додумались использовать денежный аргумент раньше, — сказал Перегрин.

— Поступи они так, лорд Ратборн оплатил бы твои расходы, — возразила девушка.

— Твой отчим и так сделал для меня предостаточно, — ответил Лайл. — Ему нужно думать о тебе, твоих сёстрах и братьях.

— Я могла бы отдать тебе мои деньги, — предложила Оливия. — Ты знаешь, что я бы так и сделала.

— Это было бы чудовищно непристойно, — сказал он. — Я рад, что это невозможно.

Её средства, как знал Перегрин, были тщательно ограничены, чтобы оградить девушку не только от охотников за приданым, но и от неё самой. Оливия представляла собой странное сочетание расчетливого ума и щедрого сердца. Её вчерашнее выступление в защиту оборванца было тому подтверждением.

Она подъехала к нему ближе и протянула руку в перчатке, чтобы коснуться его руки.

— Я не позволю тебе оказаться здесь в ловушке, — произнесла она. — Мы что-нибудь придумаем.

Вот он, пресловутый блеск больших синих глаз.

— Нет, не придумаем, — с твёрдостью сказал Лайл.

Оливия было его подругой, союзницей и наперсницей, но от её импульсивности, пробелов в этике и горячего характера у него порой волосы вставали дыбом. У Перегрина, который ежедневно имел дело со змеями, крокодилами, скорпионами, ворами, убийцами и — что хуже всего — с официальными властями.

Мягко говоря, суждения Оливии вызывали опасения в лучшем случае.

Девять лет назад она втянула его в путешествие в Бристоль в поисках пиратского клада, подумать только. То была одна из её Идей, с большой буквы И. Которая могла очень плохо для него закончится — садистской школой в Шотландии, например — если бы не вмешался лорд Ратборн.

Лайл очень хорошо знал, что своей поездкой в Египет он полностью обязан лорду Ратборну. Он также знал, что на чудеса не следует полагаться. К тому же Перегрин теперь мужчина, а не мальчик. Он не ожидал и не хотел, чтобы друзья и родственники выручали его при каждом затруднении.

— Нет, Лайл, ты должен выслушать, — упрямо сказала Оливия. — У меня есть одна замечательная Идея.

Оливия с Идеей.

Перспектива, вселяющая ужас в сердце любого человека, который обладает малой толикой ума и каким-либо чувством самосохранения.

— Никаких Идей, — проговорил Перегрин. — Ни в коем случае.

— Давай поедем в Шотландию, — предложила Оливия. — Вместе.

Стук её сердца, наверное, было слышно даже в Кенсингтонском дворце. Она размышляла о шотландском замке с субботы.

— Ты с ума сошла? — спросил Лайл.

— Я знала, что ты так и скажешь, — не удивилась она.

— Я не поеду в Шотландию.

— Но мы поедем вместе. Будет весело. Это же приключение.

— Не смеши меня, — ответил Перегрин. — Мы больше не дети. Поездка с мужчиной в Шотландию не сойдёт с рук даже тебе. Твои родители ни за что не согласятся.

— Им не нужно ничего знать.

Серые глаза Лайла расширились.

— Оливия!

— Завтра утром они едут в Дербишир, — сказала она. — Я остаюсь в Лондоне с прабабушкой.

Он посмотрел в сторону:

— С каждой минутой становится всё хуже и хуже.

— Я всё продумала, — заявила Оливия.

— Когда? — спросил Перегрин, чей испытующий взгляд вернулся к ней. — Я только что рассказал тебе, что случилось.

— Я думала об этом замке, — ответила девушка. Что было чистой правдой. С Лайлом нужно придерживаться правды как можно ближе. Он был не только ужасающе логичным и прямолинейным, но, как она думала, ещё и немного умел читать её мысли. — Я пыталась придумать план, как спасти тебя от него.

— Тебе не нужно спасать меня, — сказал Лайл. — Ты не рыцарь в сияющих доспехах или кем ты там себя считаешь. Мне почти двадцать четыре года, и я в состоянии сам о себе позаботиться.

— Пожалуйста, не набрасывайся на меня со всей своей мужской гордостью, — ответила Оливия. — Если ты только выслушаешь, то поймёшь, насколько реальна моя Идея.

— Девять лет назад у тебя была реальная Идея спасти мать от нищеты, сбежав в Бристоль в поисках пиратского клада в саду графа Мандевилла!

— И это было очень здорово, разве нет? — сказала она. — То было настоящее приключение. У тебя всё время бывают приключения. А я…

Оливия помахала в воздухе рукой, обтянутой перчаткой:

— Я разрываю помолвки и бью мужчин зонтиком.

Лайл бросил на нее взгляд, которого она не смогла понять. Затем он привёл коня в движение.

Ему необходима дистанция.

Он не хотел об этом думать, о девочке, которой она была прежде, о девочке, которая хотела стать рыцарем и совершать Благородные Дела.

Оливия следовала за ним.

— Не ограничивай свой ум рамками, — говорила она. — Ты же учёный, а учёные всегда открыты идеям.

— Но не безумию, — возражал Лайл. — Ты не можешь просто укатить в Шотландию потому, что тебе наскучило разрывать помолвки и колотить мужчин зонтиком. Мне жаль, что тебе приходится подчиняться глупым правилам для женщин, но изменить их я не могу. И даже мне известно, что ты не можешь одна прыгнуть в карету и проехать четыреста миль, чтобы не оказаться в центре ужасного скандала.

— Я всегда вызываю скандал, — отвечала она. — Я этим известна. Что бы я ни сделала или не сказала на каком-то ужине или приёме, на следующее утро это обойдёт весь свет. Оливия Карсингтон. Вчерашний Скандал. Вот кто я. Мне следует так написать на моих визитных карточках.

Перегрин огляделся по сторонам.

В парке было тихо этим утром, шум с прилегающих улицах едва доносился, так что можно было слышать шорох листьев на деревьях, цоканье лошадиных копыт и перекличку птиц.

Он мог слышать и стук собственного сердца. Лайл испытывал искушение, ужасное искушение.

Но Оливия вечно искушала его. Она это делала с двенадцати лет. Если бы он не провёл последние десять лет в Египте, она превратила бы его жизнь в хаос.

— Мне не следует тебе говорить этого, — начал он. — Но поскольку ты утратила разум, полагаю, что я должен сказать: ты можешь считать меня своим братом, но это не так. Ты не можешь ехать со мной без компаньонки.

— Разумеется, мне нужна компаньонка, — ответила Оливия. — Но ты можешь предоставить мне все приготовления. Всё, что тебе нужно сделать…

— Я ничего не собираюсь делать, — сказал Лайл. — Из всех безрассудных затей…

Тут он остановился, качая головой.

— Поверить в это не могу, отец лишил меня содержания, мне некуда идти и не на что жить, и ты хочешь, чтобы я увёз тебя за четыреста миль в полуразрушенный старый замок. В октябре, не больше, не меньше! Ты знаешь, на что похожа Шотландия в октябре?

— Там темно, сыро, холодно, уныло и ужасно романтично, — сказала она.

— Я не поеду! — проговорил Перегрин. — Поверить не могу, что вообще спорю с тобой об этом.

— Будет весело, — говорила Оливия. — Будет приключение.

Приключение. У него всё время были приключения. Но не с Оливией. И уже давно.

Но это не та же самая Оливия. С той он ещё мог как-то справиться. До определённой степени. Но тогда он был мальчиком тринадцати лет, равнодушным, если не откровенно враждебным к женскому полу.

— Это мой первый и единственный, мой последний шанс на приключения, — продолжала Оливия. — Семья до смерти устала от моих выходок. Бабушка и дедушка Харгейт настаивают на моём замужестве. А когда они начинают настаивать, можно сразу сдаваться. Ты знаешь, что они хотят всех женить и устроить. Мне придётся остановиться на ком-то, остепениться и стать женой и матерью. Успокоиться, успокоиться, успокоиться. У меня никогда больше не будет шанса сделать что-то интересное.

Лайл помнил, какой бесстрашной она была, путешествуя в одиночку… забираясь в повозки… заманивая двух лакеев в карточную игру… Он думал об её теперешней жизни, один званый вечер за другим, где малейшее отклонение от условностей вызывает перешёптывание сплетниц из-за вееров.

— Чёрт возьми, Оливия, не поступай так со мной, — сказал он.

— Тебе известно, что это правда, — настаивала она. — Женщины живут скучной жизнью. Мы чьи-то дочери, потом чьи-то жёны и матери. Мы никогда не делаем того, что мужчины.

Перегрин покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Не хочу, чтобы родители принуждали меня.

— У тебя нет выбора, — проговорила Оливия. — Ты всегда умудрялся не замечать их или обходить, но они, наконец, поняли, что у них есть мощный рычаг воздействия на тебя.

— А ты играешь им на руку, — возразил Лайл. — Ты хотя бы представляешь, что представляет собой перестройка старого замка?

— У меня есть прекрасная идея, — ответила она.

— На это уйдут годы. Годы! В Шотландии. С волынками!

Девушка улыбнулась.

— Это не будут годы, если я помогу тебе, — сказала она. — И если ты позволишь родителям думать, что они выиграли одно сражение, то это не повредит. Если мы всё правильно разыграем, то весьма вероятно, что ты вернёшься в Египет к весне.

Одной улыбки было бы достаточно, чтобы он сдался. Но голос ангела-хранителя, который все эти годы помогал ему оставаться в живых, произнёс: «Подожди. Подумай».

Было очень трудно думать, когда вся мощь этих синих глаз была обращена на него, и что-то кололо в сердце.

Однако Перегрин не поддался чарам. Он был тем же упрямым мальчиком, который давно знал её, а также учёным, наблюдателем со стороны, недавно видевшим Оливию в действии. Он знал, что эта девушка может заставить поверить кого угодно во что угодно, в особенности мужчин.

— Нет, — сказал он так мягко, как мог. — Если я позволю им контролировать меня таким образом, они станут использовать это снова и снова. Если я починюсь их требованию, они захотят большего.

Улыбка Оливии не потускнела.

— Ах, ну что же, если ты не согласен, значит, не согласен, — жизнерадостно проговорила она.

— Я знал, что ты меня поймёшь.

— О, да, я понимаю. Абсолютно.

— Хорошо, поскольку…

— Не нужно объяснять, — сказала Оливия. — Я всё понимаю. Но оставаться больше не могу. У меня ещё много дел на сегодня.

Она притронулась хлыстом к полям шляпки и ускакала прочь.