Вечные времена

СВАДЬБА

Ишак не знал, что в селе свадьба, но шел именно туда. Привязали его к колу во дворе и забыли о нем. Люди вошли в дом — все старые да пожилые — и расселись за столом. Когда ишака зовут на свадьбу, он не знает, кто женится. Поэтому Марко и не знал, что женятся шестидесятилетний Недьо, кооперативный плотник, и пятидесятипятилетняя Зорка. У обоих были сыновья и дочери, которые жили в городе, — все женатые и замужние, были у них и внуки, но они решили пожениться, потому что рано овдовели и не хотели и дальше жить в одиночестве. Они были хорошими соседями, дворы их были смежными и ворота рядом, и после свадьбы Недьо решил разрушить ограду, разделявшую их дворы, тоща у них были бы два дома и большой двор с двумя воротами. Каждому были настолько хорошо знакомы двор и дом другого, что им вовсе не казалось странным объединить все вместе. Они написали своим детям письма, в которых сообщали о своей женитьбе, и получили ответы, полные проклятий и угроз. Как им не стыдно вести себя так на старости лет! А ишаку не было ничего известно ни о постыдном поведении жениха и невесты, ни о письмах — он знал только то, что его привели на свадьбу, и удивлялся: почему его привязали во дворе смотреть, как падают снежинки?

На снегу во дворе виднелись отпечатки множества ног, пахло жареной свининой. Пес Недьо вылез из-под брички и потянулся. Эту бричку сельсовет купил у деда Стефана для того, чтобы отправлять на ней стариков в последний путь, и после небольшой переделки стала она катафалком, а Недьо привез ее домой подтянуть рессоры.

Пес вылез из-под брички потому, что ему очень хотелось попасть на свадьбу, но никто его туда не позвал. Лишь запах свинины звал его все сильнее, и у пса даже слезы навернулись на глаза от проявленной к нему несправедливости. Он гавкнул раз-другой на ишака, но Марко не понял этих злобных и жалобных выпадов, так как не знал собачьего языка и не любил жареной свинины. Любил он конфеты, особенно мятные, и поэтому, заметив на снегу что-то черное и круглое, потянулся мордой к нему. Но оказалось, что это вовсе не потерянная кем-то конфета, а замерзший овечий катыш. «Хорошо, — сказал себе Марко, — ну и пусть это не конфета, ну и пусть за освещенными окнами едят и пьют, я же буду стоять здесь, и меня будут щекотать снежинки». Много ли надо неприхотливому казанлыкскому ишаку? Близость брички, привязи, дома — и он уже чувствует себя превосходно, на своем месте. Ничем его не удивишь.

А пес удивлялся, что он у себя дома, а его никто не зовет. Он принюхивался к вкусному запаху, доносившемуся из окон, и ждал мяса. Не заметил он и овечьего катыша на снегу, потому что ему никогда не приходилось есть конфет, тем более мятных. «Нет, нету правды на свете, — сказал себе пес Недьо, — как это может быть: ты у себя дома, а о тебе забыли?»

А про него и в самом деле забыли. В разгар веселья Спас поднял стакан. Остальные тоже подняли свои стаканы.

— Давайте чокнемся за молодых! — сказал Спас. — Здоровья им и счастья!

— Боже мой, какой стыд! — прошептал в ладонь его двоюродный брат Дачо, а во всеуслышание крикнул, поднимая стакан: — За ваше здоровье!

Все чокнулись, выпили до дна стаканы с добрым памидовым вином, заели острым салатом и кусочками жирной свинины. Потом снова пили, уже молча, опять ели и опять пили. Поднялся с места Недьо, еще крепкий и статный, в костюме в полоску со значком бывшего Союза кооперации на отвороте, уже порядком выпивший, с выпученными глазами и щеками в порезах от старательного бритья. Зорка смотрела на него счастливыми влажными глазами. Как это произошло, что двое одиноких людей — добрых соседей — решили создать семью? Как это случилось?

— Случилось так, — подхватил ее мысль Недьо, — что мы с соседкой Зоркой решили убрать между нашими дворами плетень, значит, вроде бы скооперироваться. Она вздыхает, я вздыхаю, так уж пусть мы будем вместе вздыхать и помрем вместе, раз всю жизнь друг друга знаем и уважаем как людей и как соседей. Чтоб было кому нас в землю зарыть… — Услышав всхлипы Зорки и заметив остекленевшие взгляды гостей, Недьо споткнулся, но тут же продолжил: — Решили мы, значит, соединиться на старости лет и начать новую жизнь, но наши дочери и сыновья не хотят нас признать…

— Им-то легко, — произнес сочувственно Дачо. — В городе за них машины работают, а они получают себе зарплату и катаются на «Москвичах».

— Именно так, — согласился Недьо. — Им легко. Все у них устроено, все в порядке. Но они нас признают, куда им деться? Раньше, бывало, родителям надо было признавать своих сыновей и дочерей, когда те женились без согласия отца-матери, а теперь все наоборот. Будто мы женились без их согласия, и они должны нас признать!

— Кто женился без согласия родителей? — спросила бабка Атанаска, глухая на одно ухо.

— Недьо и Зорка, — пояснил Дачо, наклонившись к ней.

— Ага! — сказала бабка Атанаска. — Без согласия, говоришь?

— Они вас признают, бай Недьо! — сказал фельдшер Кольо, самый молодой из всех, родом из другого села, общий любимец, — Раз Лесник вас признал и подписал ваши документы, раз председатель поставил на них печати, значит, наша власть вас признала. И вашим дочерям и сыновьям некуда податься. Они вас признают! За ваше здоровье!

Все опять чокнулись. От вина глаза заблестели, лица стали веселыми. Спас откашлялся, Ламби, глядя на него покрасневшими глазами, положил в рот еще кусочек мяса. «Хорошего поросенка вырастил Недьо, — подумал Ламби, — ну а коль решил человек жениться, пусть женится! Вот Спас никогда уже больше не женится, он себе на уме. Глядишь на него — улыбается, а внутри у тебя аж холодеет от его улыбки». Ламби почувствовал, как внутри у него похолодело, и взял себе еще кусочек мяса. Дачо уставился своими маленькими живыми глазками на невесту, вспомнив о жене, и вздрогнул от неожиданности, когда Спас толкнул его в бок и прошептал:

— Эй, братишка, не пялься на невесту, я знаю, какой ты безобразник! Тебе все равно кто.

— Ну что ты говоришь! — запротестовал Дачо и виновато поглядел на молодожена, своего собрата по плотницкому делу.

Недьо опрокинул еще стакан, чтобы прочистить горло, и продолжал:

— Сейчас мы начали новую жизнь во всем, правильно я говорю? Раз прощаемся со старым, надо проститься, пока не поздно.

— С чем прощаемся? — спросила, недослышав, бабка Атапаска.

— Со всем, — пояснил Дачо.

— Ну что ж, простимся, — вздохнула бабка Атанаска.

— Я сыта всем по горло!

Дед Стефан пил, а в его круглых детских глазах читалось веселое удивление. Когда они вошли во двор Недьо, он приблизился к своей бывшей бричке, купленной у него сельсоветом для погребальных целей, и тайком погладил ее. Бричка отозвалась на ласку, и он понял, что она еще его, хотя сельсовет ее и купил.

— А что, как ни крути, она моя и есть, — произнес вслух дед Стефан, но никто его не услышал.

Пес во дворе глотал слюнки, слизывая падающие на морду снежинки, и ждал мяса. Ведь рано или поздно люди должны наесться, тогда они выйдут и позовут его. Чтобы спастись от снега, пес залез под бричку у ворот, где было сухо. Там пахло теплой мякиной, и ему захотелось спать, но спать было нельзя, чтобы не пропустить угощение. Свернувшись калачиком, пес прикрыл один глаз. Потом открыл его и прикрыл другой, чтобы не утомляться. Глядя по очереди то одним, то другим глазом, он стал засыпать и наполовину заснул. Стал ему сниться половинчатый сон — половинки людей с одной рукой и ногой, которые прыгали в половине двора, где возле кола стояла половина ишака. Когда псу приснилось пол-ишака, он засмеялся и проснулся. Ишак был целым и, как и прежде, кротко стоял под снегом. Тогда пес заснул другим глазом, и ему приснилась другая половина сна. Перед ним вдруг появилась половина жареного поросенка. Тут пес не выдержал и заснул обоими глазами, но поросенок, вместо того чтобы стать целым, вообще исчез, а пес продолжал спать и во сне ощущал сильный холод и голод.

Взвизгнув, он подскочил от пинка Спаса и с удивлением увидел, что все гости высыпали во двор.

— Мы хотим плясать хоро, — сказал Спас, — а кто же нам будет играть? Дачо, иди разбуди Улаха и доставь сюда вместе с кларнетом!

— А что, пойду, — отозвался Дачо. — Улах быстро высыпается, а ежели надо играть на кларнете, сразу прибежит! Лишь бы не был занят по работе…

И правда, Дачо скоро вернулся вместе с Улахом, который уже закусил мундштук кларнета. Глаза у него были еще сонные, но кларнет уже проснулся.

— Поздравляю! — крикнул Улах и заиграл.

Кларнет пискнул тонко и фальшиво, но Улах начал его усмирять и не сдался до тех пор, пока кларнет не смирился и не заиграл хоро северного края. Взявшись за руки, люди образовали цепочку. Спас повел ее, покрикивая: «Иху-хууу!» Цепочка завернулась в круг, который расширился по всему двору. Другие тоже принялись подбадривать себя криками, кларнет уже не фальшивил, и Улах окончательно проснулся. Из дома вышли все, кто там оставался, и тоже включились в пляс. Люди весело подпрыгивали, притоптывая ногами по снегу. Кто-то крикнул:

— Недьо, какая ж это свадьба, ежели в хоро нету петуха с воздушной кукурузой?

Хлопнув себя по лбу, Недьо оставил хоровод и бросился в курятник. После долгой возни появился с разгневанным петухом, ожесточенно клюющим значок Союза коопераций. Пока укрощали петуха, Улах перестал играть. Люди остановились. Бабка Атанаска крестилась дрожащей рукой. Спас стоял, выпятив грудь и улыбаясь, его кепка была лихо заломлена, как у молодого парня.

— Спас, возьми петуха, — сказал Недьо. — А воздушной кукурузы нету.

— И без нее обойдемся! — крикнул Дачо. — Большое дело — нет кукурузы! Ежели для нас главное — кукуруза, лучше вообще было бы ничего не устраивать! Ну-ка, Улах, давай снова хоро!

Вновь полилась мелодия хоро, и люди последовали за ней. Спас высоко над головой держал петуха. Петух взмахнул крыльями и принялся остервенело клевать кожаную кепку Спаса. Танцующие громко кричали и топали.

— Ух-ух! — приговаривала, подпрыгивая, бабка Атанаска. Ей вдруг показалось, что это ее свадьба, и она начала искать глазами своего жениха, но не могла найти. Вырвавшись из цепочки танцующих, она подошла к Улаху и, подбоченившись, встала рядом.

— Юрдан! — позвала она своего жениха.

Всплески смеха потонули в общем шуме и музыке. Спас еще сильнее замахал рукой, в которой держал беснующегося петуха, кровь у него закипела, как в былые времена, захотелось с кем-то драться. Заметив подбоченившуюся бабку Атанаску, Спас крикнул:

— Нету его, бабушка Атанаска! Иху-хууу!

— Куда вы его спрятали? — завизжала бабка Атанаска и в бессильной злости пнула ногой ишака Спаса. Марко быстро на нее взглянул и простил ей этот пинок: не лягнул в ответ. Бабка Атанаска бросилась к воротам и выскочила на заснеженную улицу искать своего Юрдана, а хоровод вытянулся в цепочку, а потом снова сомкнулся в круг. Жалобно моргая, пес смотрел, как цепочка танцующих закручивается на манер домашней колбасы. Тут Недьо подбежал к бричке и поднял руку.

— Улах! — крикнул он. — Перестань играть! Я хочу говорить! Ты, как музыкант, должен подчиниться! Угомони свой кларнет!

Смутившийся Улах прекратил игру. Люди окружили Недьо и бричку, а дед Стефан, воспользовавшись суматохой, опять погладил ладонью бричку. Она тоже его погладила и улыбнулась. Спас нахмурился, опустил руку с петухом и подошел к Недьо.

— Нехорошо, друг, негоже нарушать хоро!

— Погоди, друг, — сказал Недьо двум Спасам, стоявшим перед ним с двумя петухами в руках. — Я эту бричку взял в п-починку. Это… того… с-служебная б-бричка!

— Ну да, служебная! — вмешался Дачо. — Это бричка деда Стефана. А, да, верно, ее ведь купили для… — И Дачо разразился смехом, а дед Стефан снова придвинулся к бричке и дотронулся до расслабившейся рессоры. Рессора тоже дотронулась до него.

— Т-точно! — произнес Недьо с трудом. — Ее к-купи-ли, чтоб она была п-погребальной к-колесницей, обслуживала н-нас… А м-мы с-сейчас д-давайте ее ос-свя-тим! Улах, в-влезай в б-бричку!

Улах побледнел, но не успел он опомниться, как Спас поднял его вместе с кларнетом и поставил в бричку. Другие тоже полезли в нее, взяли с собой невесту и оплетенную бутыль с вином.

Недьо распахнул ворота и закричал:

— Сейчас я вас повезу! Эту б-бричку государство купило для н-нас! Улах, играй!

Улах заиграл. Дачо и Недьо вытолкнули бричку на дорогу, но она не поехала, потому что Недьо споткнулся. Тогда подскочило несколько человек и поволокло бричку за собой. Дорога пошла вниз, и бричка покатилась сама. Тонкий голос кларнета раскалывал небо. Спас вторил ему басом, размахивая рукой, в которой был зажат петух. Бричка неслась, вихляя, вниз, за ней бежали, падая в снег, свадебщики. Лишь дед Стефан не падал, он бежал вслед за своей бричкой, широко улыбаясь и расставив руки. За ним несся пес, решивший, что о нем все же не забудут. Село раскачивалось на холмах, в домах просыпались.

Ишак глядел на распахнутые ворота и свежую колею от проехавшей брички. Ему в ноздрю залетела снежинка, стало щекотно, и он чихнул. Никогда Марко ничему не удивлялся, а сейчас удивился. Почему люди сами впряглись в бричку вместо того, чтобы впрячь его?