Вечный Египет

ИМЯ ТРИЖДЫ ВЕЛИКОЕ — АЛЕКСАНДРИЯ

Когда Александр Македонский в 332 году захватил Египет, изгнав персидских завоевателей, он оставил в качестве столицы древний Мемфис, но сразу приступил к строительству нового города — Александрии на берегу Средиземного моря, на месте небольшой рыбацкой деревушки Ракотис. Во время своих дальних походов македонский полководец основал десятки городов, назвав их своим именем. Однако большинство из них просуществовало сравнительно недолго, и их местоположение до сих пор вызывает споры исследователей. Наиболее счастливый жребий выпал Александрии в Египте. Она имела две естественные гавани, а каналы еще несли к ней нильскую воду. Напротив нее находился небольшой остров, где первыми царями из династии Птолемеев был сооружен гигантский маяк Фарос, известный как одно из семи чудес мирт. За городом лежало обширное, богатое рыбой озеро Мареотис.

С удивительной быстротой Александрия становится крупнейшим греческим городом. Во времена Римской империи она остается вторым после Рима по количеству населения, экономическому и культурному влиянию городом. Александрия прекрасно спланирована: ее основная магистраль — Канопская, к которой подходили перпендикулярно столь же прямые боковые улицы, — шла параллельно морю и имела беспрецедентную по тем временам ширину. В целом планировка города сохранилась до наших дней. Центральная магистраль сейчас носит название «авеню Гамаля Абдель Насера».

После смерти Александра правителем Египта стал один из его сподвижников, Птолемей Лаг, основавший династию, которая закончилась с самоубийством Клеопатры VII в 30 году до нашей эры.

Александрия уже при Птолемее II Филадельфе превратилась в крупнейший центр культуры эллинистического мира. Здесь еще при Птолемее I Сотере были основаны Мусейон (Музей) и знаменитая Библиотека. Мусейон не являлся музеем в современном понимании этого слова. Это был дом Муз, покровительниц искусства, а по своим функциям он скорее напоминал научно-исследовательский центр. Птолемеи, сами, как правило, высокообразованные, привлекали в него виднейших ученых, а также поэтов и писателей. Один наш современник, знаток античного мира, заметил, что интеллектуалы эпохи эллинизма кроме достижения с помощью философии состояния полного спокойствия (атараксии) имели еще одну возможность избежать превратности судьбы — собрать свои вещи и отправиться в уединенную «башню из слоновой кости», которую предоставляли им Птолемеи в александрийском Музее. Для этого нужно было, правда, иметь высшую квалификацию и немалый авторитет в своей области деятельности.

Рядом с Мусейоном находилась Библиотека, где было собрано огромное количество рукописей, вероятно около полумиллиона. Правители Египта уделяли Библиотеке столь большое внимание, что Птолемей V Епифан запретил вывоз из Египта папируса в расчете нанести урон Эвмену II, правителю Пергама, своему сопернику по книгособирательству. Однако этот шаг привел лишь к тому, что в Пер-гаме изобрели новый писчий материал; он делался из овечьей кожи и получил название по месту изобретения — «пергамент». Правда, пергамент стоил намного дороже, чем папирус, но зато на нем можно было писать на обеих сторонах.

Директорами Библиотеки Птолемеи обычно назначали выдающихся литераторов. Эллинизм не создал таких гигантов драматургии и поэзии, как предыдущая эпоха. Ведь творчество классиков питала более или менее демократическая среда независимых городов-государств — полисов. В эпоху эллинистических монархий уже не осталось места для выражения общегражданственных интересов и чувств. Наверное, не случайно от 130 известных нам эллинистических драматургов до нас дошло всего 400 строк. Зато значительно возросло число читающих.

Наиболее выдающиеся литераторы, и прежде всего поэты, не стремились к широкой популярности, которая к тому же вряд ли была достижима в тогдашних условиях: вопросы политики, социальной жизни и даже религии теперь решались не свободными гражданами, а правящей элитой монархии. Искусству оставалось уйти в себя. Отсюда повышенный интерес эллинистической литературы к форме, к тончайшей, филигранной работе над словом. Очевидно, наиболее характерным представителем эллинистической школы поэзии был Каллимах (ок. 310—ок. 240 до нашей эры). Уроженец Кирены, он был приглашен Птолемеем II Филадельфом в Александрию, где занял пост заместителя директора Библиотеки, тоже знаменитого поэта Аполлонии. В одном из своих произведений Каллимах приписывает богу Аполлону данный ему совет: «Идти по дороге, где не ездят повозки, не ходить по следам других, избрать не широкий путь, а собственную дорогу, пусть она будет узкой».

Каллимах был мастером изящного короткого стиха, подчас не лишенного юмора. «Не обращайтесь ко мне за громом: идите к Зевсу — это его специальность». Александрийская поэзия осталась для последующих поколений образцом утонченного, несколько наивно-пасторального искусства, хотя, по правде говоря, до нас дошли по большей части довольно незначительные фрагменты, по которым трудно судить о ее подлинном характере. И тем не менее она оказала заметное влияние на развитие европейской поэзии, в том числе русской.

В 1914 году в Петербурге вышел лишь небольшой сборник стихов Михаила Кузмина «Александрийские песни». Имя поэта осталось мало кому известным, а это очень печально, потому что творчество Кузмина оригинальнейшее явление русской поэзии. Его стих легок, изящен и вместе с тем прост. Темы стихотворений М. Кузмина всегда интимны, камерны, и в них не найдешь отзвука современных ему великих событий. Но это был поэт, чья поэзия вроде бы трудно сравнима с современными ему поэтами и вместе с тем чем-то неуловимо напоминает творчество таких современных ему художников-живописцев, как Нестеров, Коровин, Бенуа, Сомов, Борисов-Мусатов, Бакст. «Александрийские песни», конечно, не прямое подражание александрийской поэзии, но в них возвращается ее дух, во всяком случае как мы можем его сейчас представить:

Каллимах писал: «…мы поем среди тех, кто любит тонкое попискивание цикад, а не шум, производимый ослами». М. Кузмин: «Мир мелочей, прекрасный и воздушный». Это, конечно, далеко не единственный пример того, что древнее искусство продолжает служить источником вдохновения для далеких потомков.

Александрийская поэзия, искусство? Но имеет ли эта греческая поэзия, греческое искусство какое-либо отношение к литературе и искусству исконного населения страны?

Греческая культура процветала лишь в тех немногих местах Египта, где находились крупные города греко-македонян. Это — Александрия, Навкратис, еще более древняя греческая колония в Дельте Нила, Птолемиада и поселения в Фаюме, которые были основаны и управлялись по образцу греческих полисов, причем местное население — египтяне гражданскими правами не обладали, хотя и составляли большинство населения. Впоследствии римский император Адриан основал подобный город Антинополь в Верхнем Египте на том месте, где утонул его любимец красавец Антиной.

В новую политическую систему, хотя она во многом копировала фараоновскую систему управления страной, египтяне не были включены. Положение лишь несколько изменилось после битвы при Рафии в 217 году, когда для отражения войск Селевкидов Птолемей IV впервые использовал египетских воинов, которые и предрешили победоносный исход сражения. Но и после этого лишь очень ограниченный круг коренных жителей приобщился к греческой цивилизации. Большинство же населения, включая и местную знать, в основном жречество, продолжали жить по своим тысячелетним традициям. Естественно, что между двумя культурами происходило определенное взаимодействие, но оно касалось в основном отдельных технических приемов и элементов. Греко-македоняне переняли у египтян множество религиозных ритуалов, но тем не менее никак нельзя не видеть огромной разницы между произведениями самих египтян и чужеземных пришельцев.

Возьмем, например, «фаюмский портрет»[20]. Находят его на мумиях I–IV веков нашей эры, главным образом в районе Фаюма, где, как уже упоминалось, располагались многочисленные греко-македонские поселения. Их жители восприняли многие местные обычаи, и главным объектом их религиозного поклонения стал крокодил — Сухое. Они заимствовали у коренного населения и погребальные обычаи, включая мумифицирование. Дошедшие до нас «фаюмские портреты» — древнейшие образцы портретной живописи — заменяли традиционную древнеегипетскую маску мумии. Сам обычай совпадает с местными традициями, однако художественная форма и стиль исполнения имеют мало общего с этими традициями. Портреты выполнены в традиции эллинистического искусства, с его вниманием к индивидуальным чертам человека и стремлением дать его психологическую характеристику.

Можно сказать, что эллинизм на Востоке прослеживается только в греко-македонских колониях в различных странах и среди небольшого круга приобщенной к власти местной знати. Целью эллинистического искусства было передать динамизм жизненных проявлений в их причудливой смене, поймать и зафиксировать естественные и мимолетные движения тела. В худших его образцах это приводило к натурализму, а лучшие произведения, полные гармонии и красоты, становились бессмертными. На Востоке искусство не преследовало таких целей, но тоже достигло совершенства, правда совсем другим путем. Ведь здесь считали мимолетные движения преходящими, случайными и не стоящими внимания художника; он должен интересоваться непреходящим, вечным. Индивидуум как таковой интересен прежде всего как лицо, воплощающее какую-то общую идею социального содержания, например власть, силу, спокойствие, непреклонность, переданные, в частности, в скульптурном портрете из диорита фараона Хефрена. Древнеегипетский скульптурный портрет тоже передает индивидуальные черты, но эта передача подчинена главной идее.

Греко-македонские правители стремились представить себя наследниками фараонов и, продолжая их политику, опирались на местное жречество и предоставляли ему различные привилегии. Ими было создано даже новое божество — Серапис, воплощавшее в себе черты Осириса, Аписа и греческих богов — Зевса, Аида и Асклепия. Некоторые исследователи полагают, что Серапис был задуман как синкретическое божество для того, чтобы иметь идеологическую опору среди местного населения. Другие же ученые считают, что это божество в первую очередь должно было дать греко-македонцам веру в то, что у них есть «божественные» корни в чужой стране. В то же время Птолемеи поощряли строительство храмов, посвященных чисто египетским богам, которые воздвигались и украшались согласно египетским традициям. Ту же политику продолжали и римские правители.