Ведьма. Истоки

Глава 25

Проснулась (или очнулась) я, весьма похоже, в раю. Мне было тепло и уютно в крепких объятиях Лукина, чье ровное дыхание ласкало кожу щеки, пели птицы и потрясающе пахло. Земляникой, травами и цветами и жареными грибами. Тут же громко заурчал живот, разрушая ощущение эдемской благодати.

— Я тебя реально сам когда-нибудь убью, Казанцева. Чтобы нервы мне уже не мотала, — хриплый голос ведьмака, явно пребывающего не в добром расположении духа, продолжил разрушение иллюзии.

— За что? — скрипуче возмутилась я. — Ты сказала — надо сделать, Люся. Я и делала.

— А я не говорил тебе разве прежде сто раз — надо уметь вовремя останавливаться, Люся?

— Нет, обычно ты говоришь "давай еще разок".

— Василек, я серьезно. Ты соображаешь, что чуть не осушила свои резервы силы почти досуха?

— Ну, ты же сказал, что рядом и насчет восстановления можно не переживать.

На самом деле я об этом не думала в процессе исполнения воли лешего и, правда, увлеклась, если проанализировать. Но это было так увлекательно и… волшебно, по-настоящему, сказочно волшебно, что остановиться было очень трудно. То есть, я ощущала, что испытываю напряжение огромное, но это не пугало и уж точно мыслей о самоуничтожении не порождало. Наоборот, посетило эдаким пониманием, что вот оно, то самое, для чего и создана.

— Балда ты, Люська. В черепушку твою не пришло, что для секс-зарядки ты должна быть хотя бы в сознании? Акт некрофильного совокупления не сработал бы, знаешь ли.

— Потому как он в принципе бы не случился по причине чьей-то неготовности? — нахально подколола я и, открыв таки глаза, словила “ты у меня доиграешься” взгляд темно-карих глаз. — Да ладно, я вроде в норме. Кстати, почему?

— Кстати, как раз потому, что подвластная тебе стихия здесь так близко. Как ты силы на нее тратишь, управляя, так и обратно черпаешь.

— И почему тогда ты сердишься? Как потратила, так и вернула же, выходит?

— Василек, в момент работы расход огромный и стремительный, а возврат медленный и постепенный. Вероятность помереть или выгореть без остатка была крайне высокая.

— Поняла.

— Ой ли? — глянул Лукин на меня все так же без тени обычной насмешливости.

— Я есть так хочу… вот прямо аж жрать. — решила я сменить тему, смущенная его непривычно-долгой сумрачностью.

Данила вздохнул и сел сам, придав и мне частично вертикальное положение, и тут я чуть не взвыла. Мамочка, роди меня обратно, как же все болело! Все! Точнее уж было бы сказать, что я вся болела. От корней волос и до кончиков пальцев на ногах. Это было похоже на боль в мышцах после первой активной тренировки, только везде, всюду, включая и сознание. А за волной боли сразу иррациональное удовольствие от понимания — ого себе, как я потрудилась, и сколько у меня всего есть-то, способного работать.

— Что, кайфуешь? — спросил Лукин.

— Почему ты меня не остановил вовремя? — слегка возмутилась я. — То есть, пораньше.

— Женщины! — закатил он глаза. — Давай вылезай из палатки и скажи этому лешаку, чтобы он закруглялся со своим долбаным концертом. У нас с Василем скоро мозги закипят от этого птичьего верещания.

— А по-моему очень мило, — прислушалась я и, встав на четвереньки, поползла из палатки, как и было велено. — Это же соловьи?

— Да пофиг кто! Мило это первые час-два, а мы больше суток эту пернатую гнусь слушаем, и они ни на минуту не затыкались!

— А леший тут при чем, у птиц же брачный сезон навер… — я замолкла на полуслове, обозрев картину снаружи. — Фигасе!

В паре шагов от входа в палатку горел костерок, перед которым сидел Василь, помешивая что-то в котелке и присматривая за поджаривающимися над огнем грибами, насаженными на тонкие прутья. А чуть дальше и повсюду вокруг расстилалась буйно цветущая поляна. Да, сами цветочки были мелкие и не поражали чрезмерно яркими окрасками (откуда бы им в наших широтах взяться), но росли они так густо и цвели так обильно, что производили впечатление плотного ковра. Но это еще не все. На границе этого растительного буйства и густой плотной травы на месте нашей стоянки лежали десятки крупных лопуховых листов, исполняющих роли подносов. А на них… Земляника спелейшая горками, грибы кучками, причем разные отдельно, травы всякие пучками, так же заботливо разделенные по видам, коренья какие-то, орешки, семена даже.

Я действительно опешила от увиденного.

— Это что? — шепотом спросила у Лукина, пролезшего мимо меня наружу.

— Подношения в знак благодарности и восхищения, полагаю, — ворчливо ответил он, окинув все почему-то раздраженным взглядом. — А еще демонстрация состоятельности претендента.

— Претендента на что? — не поняла я.

— На твою благосклонность, господарка ты моя.

— Эммм… — уставилась я на него в недоумении.

— Поразила ты лешака в самое сердце, сестренка, — ухмыльнулся Василь, приветственно махнув мне рукой. — И решил он к тебе свои мохом поросшие шары подкатить.

— Вы прикалываетесь?

— Только отчасти, — без улыбки ответил ведьмак. — Ты ему силу свою показала, а для большинства подлунных нет более возбуждающей вещи, нежели сила. Логично же ему теперь желать удержать тебя в своей вотчине подольше. Сам же жаловался, что ключи вглубь ушли, лес хиреет. Сколько работы для тебя и пользы ему.

— Ну вот, ты убил на корню всю романтику, — деланно печально вздохнула я. — А я уж размечталась, что хоть кто-то из мужчин полюбит меня саму, а не ту выгоду, что с меня можно поиметь.

Конечно, я шутила, но по лицу Лукина пробежала краткая мрачная тень, и он отвернулся, принявшись поторапливать.

Лесной владыка появился, как только расселись у костра поесть. Поклонился мне в пояс, и пришлось вскакивать и отвечать ему тем же.

— Здрава будь, господарка водная, — прогудел он, склонив кудлатую голову набок. — Быстро ты поднялась, однако. Угодил ли я тебе лесными богатствами?

Василя и Данилу он по-прежнему игнорировал. Я же наоборот пересеклась со своим мужчиной кратким взглядом, и он мне кивнул, указывая в сторону того самого пня, где изначально раскладывал дары для лесного хозяина. Ясно, подношения эти у лешака не просто так, а с умыслом, а значит принимать их как обычный дар нельзя. Но и отказываться же может быть чревато.

— И тебе не хворать, лесной хозяин, — ответила я. — Хороши твои богатства, да принять их не могу. Откупа же нет у нас достойного.

Мне почудилось, что голубые искры в темных провалах глазниц лешака вспыхнули ярче, отчего мурашки промчались вдоль позвоночника, но тут же и вернулись к обычному сиянию.

— Да как же нет. Полюбовник твой щедро меня задарил, не скупился. А коли его руками то ты меня уважить хотела, так я и приму все с радостью.

— У нас с ним, считай, руки общие, — заверила я хитреца. — Женщина, она же хоть владычица, хоть самая обычная, но за избранником своим повсюду, что та ниточка за иголочкой, и живет единым с ним помыслом. А ты присядь, царь лесной, поешь с нами.

Лешак явно хотел еще поумничать, высказав свое мнение о том, какими следует быть отношениям господарки и ведьмака рядового, но, посопев, передумал. Уселся напротив и благосклонно принял у оборотня глубокую миску с похлебкой из тушенки. А отхлебнув, заворчал одобрительно и окончательно расслабился.

В путь мы тронулись где-то час спустя, все собрав и тщательно залив костер. В гриве моей Мамалыги я обнаружила множество вплетенных цветов, пришлось опять благодарить, хотя ехать с неким подобием клумбы перед носом было сомнительным удовольствием.

— Эй, вы, — соизволил таки обратиться к моим спутникам наевшийся досыта леший. — Смотрите от господарки далеко не рыскайте. Особенно ты, волколак! Отстанете — пеняйте на себя. Вам я не проводник и не пастух.

Леший двигался перед нами, причем, спокойным шагом, но при этом все равно опережал. Потом он обернулся, и я буквально рот раскрыла от удивления, когда царь чащоб поднес свой корявый палец к своему же левому глазу и извлек на длинный ноготь ту самую голубую искру-зрачок. Что-то прошептал над ней, тряхнул рукой, отпуская в полет и истаял. А завораживающе мерцающая искорка полетела вперед, сама служа нам теперь проводником.

По нашим подсчетам и при идеальных обстоятельствах до нужного места в излучине реки было два дневных перехода. Но уже часа через три неспешной езды, голубая искра замерла на месте и засверкала, как будто старалась предупредить или привлечь наше внимание. Я вопросительно глянула на ведьмака с оборотнем, и Василь предостерегающе поднял ладонь, шумно принюхиваясь и чутко прислушиваясь.

— Впереди люди, — тихо сообщил он через полминуты. — Больше десятка. С оружием.