Ведьма. Истоки

Глава 29

Журчание, перестук капель, набирающий скорость, очень-очень отдаленный низкочастотный гул титанической волны, питаемой моим еще сдерживаемым гневом.

Игнорируя требование подпола, я еще раз прислушалась к множеству голосов, с готовностью откликающихся мне, потоков, а после мысленно потянулась в поисках знакомых эманаций Айданы и книги. Нашла их совсем рядом, пусть отклик и был слегка прерывистым, как с помехами. Все равно, что говорить с кем-то хорошо знакомым по сотовому в условиях неважной связи. Местами неразборчиво, но все равно общий смысл прекрасно понятен и есть полный контакт. Хм… тогда о каком таком магическом препятствии упомянул Александров?

В темно-карих глазах моего опекуна мелькнуло нечто, и как будто наяву услышала в своей голове его фирменное досадливое “Да ну, Люська, же!”

Мигом вспомнила, что он говорил — у меня буквально на лбу все мысли и чувства вылезают бегущей строкой. Резко оборвала мой с Лукиным визуальный контакт и уставилась на Александрова, усиленно натягивая непроницаемое выражение лица. Получилось, видимо, совсем не то, что хотела, потому что начальник спецотдела позволил себе краткую торжествующую ухмылку.

— Убедились, что я не блефую? — самодовольно спросил он и снова шевельнул рукой с оружием, напоминая, очевидно, что оно направлено мне сейчас прямо в грудь.

Он принял мою заминку и выражение лица за усилие проверить его утверждение о моей изоляции от источников?

Капель сердито зачастила, почти заглушив собой мирное журчание, грозный звук обуздываемой стихии резко приблизился, пробуждая во мне некое темное предвкушение.

— Господин подполковник, а вы задавались вопросом — сколько до вас могло быть попыток так же принудить подлунных к массовому подчинению и служению, и почему они не увенчались успехом?

Василина досадливо фыркнула, но промолчала, Лукин же хранил неподвижность, как будто и не дыша даже.

— Вы любительница банальных сюжетов, где в решающих моментах повествования герои-противники начинают вести долгие диалоги, поясняющие их позицию или оправдывающие их действия, Казанцева? — полицейский больше не считал нужным скрывать эмоции, и его рот искривился некрасиво и презрительно. — Ничего такого сейчас не будет. Я не обязан ничего объяснять вам, подлунной нечисти или оправдывать что-либо. Я требую от вас подчинения, ваше понимание мне ни к чему.

Кап-кап-бух-бух-бух! Больше не капель, а гневный грохот, и стихия, для которой все вокруг ничто, мусор, что она может расшвырять и смыть без следа, уже практически под кожей. Но я все еще говорю, ведь отпустив ее… себя назад не повернешь.

— Вот знаете, я не так давно существую на, так сказать, темной подлунной стороне, но за это время столкнулась с тем, что как раз люди чистокровные совершали, либо стремились совершить, куда как больше всякого дерьма, замешанного на магии, нежели мне подобные.

— Но именно доступность услуг таких, как вы, сил вам сопутствующих, присущая подлунным алчность и отсутствие моральных ограничений, делали возможными эти их дерьмовые свершения, — лицо Александрова перекосила гримаса ярости, а в глазах я прочитала четкое и не подлежащее коррекции “сдохни, тварь!”

Внутри все уже вибрировало, кончики пальцев жгло стылым пламенем рвущейся наружу силы, призвавшей отовсюду столько подвластных ей потоков, что я уже едва могла слышать сидящего напротив человека. Мелкого, жалкого, мнящего себя кем-то значимым. Не представляющего с чем и кем говорит. Выходит, на этот счет Лукин их не просветил.

— То есть, как ни поверни, а подлунные всегда крайние? Не собственные злость, ненависть, зависть и жажда власти и богатства у людей? Вы, замечательные невинные люди, мало убивали и убиваете или мучаете друг друга без всякой магии? — как же это сложно — сдерживать себя, когда твой враг делать этого и не пытается.

— Это совершенно не ваше дело, Казанцева. Человеческие дела и пороки вас не касаются.

— Учитывая предложенный вами долбанутый выбор между рабством и смертью, очень даже касается. То есть, рабство для людей и их убийство — грех и должно караться. Но в обратную сторону это не работает?

— Вы лишены равноправия с нами самой своей природой, Казанцева, и не пытайтесь тут взывать к моей совести, милосердию или давить на жалость.

— А вам почудились подобные нотки в моем голосе? Серьезно? — грохот стихии в моей крови и сознании слились с моим голосом, но зарвавшийся глупец по-прежнему его не слышал, не смог, видать, за фанфарами собственной значимости. — Я не собираюсь ни о чем вас просить и не стараюсь разжалобить. Я понять хочу: с какой такой стати вы лично и остальные ваши коллеги-единомышленники наделили себя правами карать нас, подлунных, всех подряд? Судить не по делам и преступлениям уже совершенным, а априори, только за кровь в наших венах, полученную при рождении, приговаривать? У кошечек, собачек, хомячков, блин, теперь в вашем обществе есть права и их защитники. Содержи их в плохих условиях или убей — и срач поднимется в сети и СМИ, а подлунного замочить — ничего не будет. Благое совершить, так?

— Вы меня не поняли, Казанцева? Ваша нечестивая природа, к сожалению, наделяет подлунных силами и способностями, из-за которых обычные люди беззащитны перед вами. И это причина, ответ и приговор, если вам угодно. Либо вы служите нам, обделенным от природы, либо должны быть уничтожены. Мне это видится справедливым, а ваше мнение меня не интересует. Договор полного подчинения со мной, с правом передачи выбранному мною же наследнику или ваша могила где-нибудь на участке для захоронения невостребованных трупов.

— Да хватит с ней болтать! — не утерпела Василина. — Я сразу сказала — валить надо дрянь. Камень и книга у нас, силу ее мы с Данилой разделим, и все дела.

Я прикрыла глаза, отпуская все. Миром мы не разойдемся. Не существует такой возможности.

— Совсем недавно я отказывалась перестать считать себя человеком. Но сейчас понимаю — напрасно. Люди такие люди, — я смотрела прямо на Александрова, мстительно не уделив ведьме и крохи внимания. Ведь игнор бесит куда как сильнее ответного выпада и к тому же не отвлекает. — Природа обделила вас силой, а принижать и убивать за это полагается нас. Одних сделать холуями, которым вы от щедрот хозяйских будете позволять раздербанивать силы других, непокорных, подлежащих уничтожению. Но знаете что? Я думаю, природа бесконечно мудро поступила с вами. Ведь люди вечно начинают ненавидеть и бояться всех, даже себе подобных, если им достается чего-то чуть больше, чем им самим. Денег, любви, красоты, удачи. Не все, да, так же, как и не все подлунные встают на стезю зла, однако же сейчас это вы, человек, сидите передо мной, выдвигая требования и угрожая, а не я перед вами. Так что, не приведи Луна людям было бы еще и силой обладать, давно все в пустыню бы обратили.

— Выговорились наконец? — Александров поднял свое оружие и нацелил его мне в лицо.

Отвечать я не стала — не видела смысла. Вместо этого рванула на себя всю ярость слившихся воедино подземных потоков, что уже ревели в моем сознании от пронизывающей их моей же ярости.

— Стреля-а-ай! — заверещала Василина, сама при этом подскакивая и молниеносно отпрыгивая в сторону. Как будто это могло ее спасти.

Стакан с темным содержимым врезался в ствол оружия полицейского, звонко щелкнуло, и одновременно Лукин сильно ударил меня в плечо, роняя вместе со стулом на бок на землю. Щелк-бум, щелк-бум — громко. Стол улетает в сторону, сметаемый бешеным потоком воды вперемешку с грязью и рассыпавшейся посудой. Александрова подхватывает, как и вывалившихся ему на подмогу из салона авто троих мужчин с оружием, но подпол орет дико и успевает выстрелить еще несколько раз. Щелк-щелк-щелк, и на этот раз бумы совсем глухие, а моя попытка вскочить пресечена падением сверху телом Лукина.

— Как же долго ты запрягаешь, василек! — то ли кричит, то ли шепчет он мне в самое ухо, и вдруг его сносит с меня.

Каким-то чудом Василине удалось-таки увернуться от плеснувшего в ее сторону потока-щупальца, и она контратаковала. Выбросила вперед руку, обратившуюся в жуткую когтистую лапу, и с нее сорвалась черно-туманная лента-хлыст, что постаралась захлестнуть мою шею. Но Лукин перехватил ее в сантиметрах от меня, с ревом боли и ярости намотал на свое предплечье. Хлыст поволок его к Василине, но ведьмак вскочил на ноги и уперся. Прямо на глазах туманная мерзость, шипя и источая ядовито-желтый дымок, прожгла его одежду и въелась в плоть, норовя лишить руки.

— Давай! — заорал мне Данила и дернул магический хлыст на себя, не позволяя на этот раз Василине избежать захвата водным потоком.

Кошмарная плеть исчезла, как только ведьма оказалась в вертикальном столбе бешено вращающейся воды, как и остальные враги, а Лукин с хрипом упал на колени, потом на бок, и только теперь я заметила, что повреждены у него обе руки. Одна искалечена ведьмой, а из второй торчали сразу три серебристых наконечника, и обильно лилась кровь. Но и это еще не все. Его колотило, крючило всего в судорогах, а оскаленные от боли зубы тоже окровавлены, но смотрел Черный Лис при этом абсолютно осмысленно, как будто не потеряв ничуть концентрации. И даже умудрился выдавить, пресекая попытку рвануться помочь ему:

— Заканчивай!

На все про все ушло едва ли три секунды, так что Василь оказался рядом со мной только сейчас, хотя наверняка стартовал сразу, как все началось.

— Ему! — толкнула я оборотня в плечо в сторону Лукина, а сама обратила все внимание на захваченных противников.

Они все еще живы и отчаянно бьются, силясь вырваться из водных столбов, что вертят их с той же легкостью, как и прочий подхваченный мусор. Мне ничего не нужно делать, чтобы дать им умереть — всего лишь удерживать так и дальше считанные минуты. Но нужны ли мне их смерти? Да, все они, каждый, лишили бы меня жизни не задумываясь и не сожалея ни капли после. Но я — не они.

— Водица текучая, могучая, везде проникающая и всеведающая, велю тебе силу ведьмы этой впитать до капли, забери ее из ее крови, ни ей самой, ни потомкам не оставь и следа!

Ответом мне было нечто очень похожее на громовое довольное урчание.

— Память всем им размой, раствори, с собой унеси безвозвратно. Пусть исчезнут недруги эти, что есть ныне, забудут и себя и свои деяния, а возродятся чистыми, как младенцы, как землица, тобой дочиста омытая и готовая взрастить нечто новое! Повинуйся, сотвори, что велю, и отпусти!

Не желаю я жить с грузом вины за ваше убийство, ясно? Не буду убивать только потому, что запросто это могу! И надеюсь, что новое из вас выйдет получше прежнего.

Я отвернулась от рухнувших на мокрый асфальт кашляющих и панически брыкающихся людей и бросилась к Даниле со склонившимся над ним и судорожно шарящим по карманам его жилета Василем.