Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Темур Варки. К.У.Э. г. Москва, Россия

Казашке

Говорят, нам не место в московской тщете-суете.

Ты в подлунной Орде родилась, я – у мира на крыше.

Дочь Великой степи, что мы здесь потеряли и ищем,

В этих джунглях бетонных, неласковых, в жирной черте

Кочевой неоседлости? Где наши седла с тобой?

Позабыты в Кыпчакской степи, где буран табунится,

Где примятый ковыль, и купается в нем кобылица,

И волнуясь, дрожит и щекочет нас влажной губой.

Там ветра ворожат. И сшибаясь, Тэнгри и Тобет [2]

Вечный бой продолжают и маками степь осыпают.

Прожил век волкодав, и набухшая морда тупая

Отступила. Волчица со стаей пришла на обед.

Не спасти нам табун. Нам самим бы уйти от клыков.

В новый век 21-ый врывается та же погоня,

Запах жертвы почуявши, бани кровавой и бойни.

Век продажи, кинжальных щенков и зыбучих песков.

Но, однако, недолгим союзом с тобой я горжусь.

Разве в дни роковые Москву не спасали мы джузом? —

Чтобы брови твои, нисходящие к точке союза,

Вовлекали Великие Луки в пленительный джуз. [3]

Помнишь утро охоты? – Пустили по следу борзых,

И летели два вихря в игре кыз-куу над снегами… [4]

Я тебя на подъеме, на скифском настиг арс-кургане, [5]

И едва не лишился меня мой согдийский язык.

Ты в февральской Москве подрумянила щеки слегка.

Мир опять изменен, перелистан и перелицован,

Но хотелось бы вновь оказаться под шубой песцовой,

Даже если опять я на время лишусь языка.

Я в трамвае за миг по снегам и векам пролетел…

И – свою остановку. Тебя же не выдал и мускул.

Мы могли бы с тобой рифмоваться на трепетном русском

И болтать и шутить о московской тщете-суете.

Слышишь, Урсула?..

Время сломалось, стуча пианолою Креспи,

И безрассудно бежит, спотыкаясь, по кругу.

Слышишь, Урсула, – звенящее соло испуга

По лабиринтам войны, сумасбродства и мести?

Порче подверглись и время, и климат, и нравы.

Страх и блаженство едва поспевают за карой.

В нашем Макондо сильны Мелькиадеса чары,

Но и они не спасают от прочих и равных.

Но и пергамент, где маятся чахлые тени

Тех, кто корпит над разгадкой, не видя разора,

Не просветляет безумно горящего взора

И не спасает родившихся от вырождений.

Все повторяется, только намного быстрее.

Дети и внуки твои пробегают по нотам.

Косят толпу обезумевшую пулеметы

Так, что не помним и знать не хотим о расстреле.

Помнящих в нашем Макондо лишают рассудка.

Помнящим в нашем Макондо стреляют в покрестье.

Здесь, как вчера, – понедельник и добрые вести,

Что родила от хороших людей проститутка.

Здесь, как вчера, обещают дома ветеранам

После дождя, что начнется в четверг, по прогнозам.

Дождь тот продлится лет пять, и достанутся ВОЗу

Те, кто еще не успел в непечатные страны.

В нашем Макондо за миром иным не угнаться,

Пусть там чудесное время течет без ошибки.

Сын твой, Урсула, из золота делает рыбки,

Из одиночества, и получая 17,

Плавит и делает снова, себя не жалея

И не желая себе ничего за страданья,

Что причинил он свободе, добро насаждая

Тем беспощаднее, чем становилось страшнее.

Слышишь, Урсула, – во лжи оглушительной ложа

В невыразимой тоске, в неугаданном плаче,

Тьма муравьиная съела наш страх поросячий,

Так на любовь одиночеств к подобным похожий.

По следам Эвридики

Чинно ли, суматошно,

Каждый в делах своих,

Едет Москва в метрошный,

Едет Москва в Аид.

На смертоносных трактах,

Линиях несудьбы,

Больше самих терактов —

Страх получить гробы.

Здесь ты, я знаю точно.

В том ли вагоне, том?

В городе суматошном

Спим мы с тобой вальтом.

И в подземелье этом

Сколько, не знаю, лет

То ли иду по свету,

То ли иду на свет.

Свет, о который, знаю,

Бился змеиный яд.

Где ты, моя родная?

Где ты, душа моя?

Там, на верху далеком,

Где хохотала ты,

Солнце – не кареоко,

Весны мои – пусты.

Мне не хватает друга

Ближе, чем Дионис.

Жду, на последнем круге

Скажешь мне: обернись.