Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Павлик выпросил себе на день рождения удава. Родители, соглашаясь, не предусмотрели двух вещей: во-первых удав оказался таким большим, что террариум занял весь Павкин стол, во-вторых, к Галиному ужасу, змею полагалось кормить маленькими крысами.

Перед пасхой Шура убирал дом, и в Павкиной комнате тоже. Удав в террариуме замер, уставившись на крысу, а та умывалась в углу – видно, слыхом не слыхивала о гипнотическом змеином взгляде. Шура увидел туманное пятнышко на стекле и машинально потер его. Крыса двинулась – и пятнышко вместе с ней. Ах, вот что это за туман! – сообразил Шура, – Не удивительно, беднягу-то скоро съедят. Удивительно, что пятно, кажется, можно стереть. Шура, не веря себе, принялся быстро-быстро тереть стекло. Пятнышко бледнело. Крыса шла вдоль прозрачной стенки, неся с собой свою, теперь уже едва заметную, метку. Он лихорадочно тер стекло, двигая руку следом. Вот пятно совсем исчезло, вот крыса подходит к удаву… вспрыгивает ему на голову и пробегает по длинному телу, как по мосту. Когда Павка пришел из школы, Шура сидел у террариума, будто загипнотизированный. Павка дал удаву другую крысу, тот ее немедленно сожрал, а прежнюю не трогал, только вздрагивал, когда она топала по чешуе маленькими розовыми лапами.

Открытие было таким оглушительным, что Шура ничего не сказал Галке. Он молчал весь вечер, лег рано и сразу уснул. Проснулся, как от толчка, в четвертом часу ночи. Натянул спортивные штаны, вышел из дому и побрел неизвестно куда, ежась от предрассветного холода. Появились первые прохожие. Шура шел, как охотник, вглядываясь в каждого. Нет, нет, и этот нет… Вот! Вот идет человек, несет на себе бледное, но явное пятно. Шура поднял руку и принялся тереть большим пальцем воображаемое стекло. Человек взглянул на лохматого юродивого, который то ли крестил его, то ли делал непонятные знаки. Человек сунул руки в карманы и пошел дальше – очищенный, ясный, без пятна беды. Прохожие стали попадаться чаще, за пятнами не нужно было теперь охотиться, они шли к Шуре сами. Много, слишком много, больше, чем он успевал стирать. Он присел на бордюр у станции метро и стирал, стирал, сколько хватило сил. Наконец то ли уснул, то ли потерял сознание, завалившись на тротуар. Тут его и нашла Галя.

Очнувшись, Шура увидел незнакомые стены и широкое окно. Сорвав капельницу и датчики монитора, путаясь в простыне, он добрел до окна и встал там, стирая пятна с прохожих. Стоял, пока не упал. Его уложили на кровать, он снова встал.

– Я ластик, – твердил он медсестрам, – вы хорошие, вы добрые, но, понимаете ли, я не человек, я ластик. Мне нельзя мешать!

Его привязали к кровати.