Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Однажды вечером туман появился вокруг Павлика. Шура стал испуганно стирать пятно, но сын необъяснимо вспыхнул:

– Пап, ты у меня разрешения спросил? Это твои игры, вот и играй, а меня не впутывай! Пятновыводитель, блин, химчистка гребаная, – и выскочил из дому, хлопнув дверью.

Шура бросился к окну, но уже стемнело, ничего на улице не разглядишь. Он стал бегом спускаться по лестнице, как был, в домашних тапках, споткнулся, взмахнул руками, лестница закружилась, потолок и пол поменялись местами, и Шура сам не понял как оказался внизу. В эту минуту в подъезд вошла Галка. Шура не давал себя поднять, отбивался, указывал на дверь:

– Туда… Иди… Беги… Павлик… Павлик там!

Неодоумевая, Галка вышла во двор. В темном углу, куда не доставал свет фонарей, стояла группка подростков, слышны были голоса. Вдруг произошло быстрое движение, кто-то отпрыгнул, кто-то пригнулся, блеснул нож. Галка заорала, бросилась к дерущимся, кто-то крикнул: «Атас!», и все разбежались.

Галка побежала обратно в подъезд. Шура поднимался, цепляясь за перила.

– Ничего, ничего, – шептала Галка, помогая ему подниматься по ступенькам – я тут, я с тобой, все будет хорошо.

Потом Галка долго искала Павку по ночным дворам и нашла в домике на детской площадке. Сын сидел сгорбившись, с самодельной сигаретой в зубах.

– Ну, это уж совсем! Сначала драка с поножовщиной, а теперь ты, оказывается, еще и куришь!

– Да ну, мам, это же травка, стресс снимать. Ну подумаешь, ну пыхнул… Вы с папой живете в своей бархатной коробочке и не представляете, что вокруг творится. Травка не стоит разговора, это ж не кокс, не колеса, и не ширево. В Голландии так вообще по этому поводу никто не парится!

Первым утренним автобусом Галя отвезла сына к деду в деревню. Павлик не был против: там рыбалка, друзья, с которыми он виделся каждое лето, и никаких дворовых банд. Шуре было поручено забрать из школы Павкины бумаги, но он забыл.

Галя вернулась на другой день и увидела, что муж дома не ночевал.

– Так, – вздохнула она, – одного вытащила, другой фокусничает.

Она искала мужа повсюду: у метро, в парках и скверах, вглядывалась в каждого бомжа. Через три дня Шура явился сам. Она увидела его в окно, сбежала по лестнице, обняла, прижалась, всхлипнула. Шура уткнулся носом в загорелое плечо. Галкина кожа пахла как всегда: немного речным песком, немного орехами. Шура почувствовал, что это его потерянный дом. Да, – думал он, – мой дом не страна и не квартира, а этот родной запах.

– Галчонок, я ненадолго, вот, зашел попрощаться. Я, понимаешь, вишу на тебе, как гиря… Павку из-за меня прозевали… Я в каком-то смысле, инвалид. Смотри, в какую развалину превратился. И, извини, что так прямо об этом говорю, но мужская сила моя тоже теперь с гулькин нос.

– Ты Шурик, не только инвалид, ты еще и круглый, махровый, полноценный, выставочный идиот! И я тебя, идиота, люблю всю жизнь как ненормальная, с самого первого курса. У тебя, дубина ты моя стоеросовая, достанет мужской силы, чтоб подняться по лестнице? Ну, тогда идем домой. Ну же, что ты стоишь?

Шура не двигался. Галку осенила гениальная идея:

– Слушай, ты спасаешь людей, так? Я тоже хочу , – отчаянно врала она, – быть при этом деле. Не будь ты жадиной-помадиной, позволь мне тебе помогать!

И они стали жить как прежде. Галя ходила на работу, вела дом, устраивала ради Павки переезд в другой город, а Шура ел, спал и дежурил в своей беседке. Вот только старел быстро, нелегко ему давалась ежедневная вахта.

Как-то за ужином Галя подумала вслух, а где муж будет дежурить, когда похолодает, может присмотреть скамейку в торговом центре? Шуру это не волновало ничуть. Единственное, что его интересовало, это люди и их пятна. О его миссии они с Галкой говорили подолгу, увлеченно, иногда даже весело. Вот только обычные дела и житейские неурядицы ей было обсудить не с кем, она чувствовала себя в этой семье единственным взрослым человеком, ответственным за всех и за все. Как мамаша с двумя детьми: один в трудном подростковом возрасте, другой – больной, жалкий, сумасшедший.

Галка уже и не помнила, как ворчала на мужа давным-давно, в прошлой жизни. Теперь она ничего от него не ждала, ни на какую помощь не надеялась и ни на что не сердилась. Был бы только жив, сидел по вечерам за столом, дышал рядом по ночам, да не терялся больше никогда.