Верховный Главнокомандующий [с иллюстрациями]

Глава 21. По страницам ещё не написанных мемуаров

Приехав к обеду в Вильну, мы все были сильно потрясены — такого в докладах в Главном Штабе не было! Весь город был переполнен беглецами из крепости Ковно — артиллеристами, кавалеристами и пехотинцами, офицерами и нижними чинами. Хотя, уже самой Вильно — в свою очередь угрожала опасность и, до её падения оставалось где-то неделя — никто не пытался этих дезертиров хоть как-то организовать! Несмотря на то, что в городе находился штаб 10-й армии Радкевича и управление Двинским Военным Округом под началом генерала от кавалерии Литвинова Александр Ивановича.

Пока Мордвинов искал штаб 10-й армии и, «инкогнито» узнавал там про нынешнее местонахождение 2-ой Финляндской стрелковой дивизии, немного погулял в сопровождении охраны по городу, послушал что «люди говорят»… Сказать по правде, услышанное не радовало! Кругом только и разговоры были, об том как «слабые германские разъезды берут в плен целые русские полки»… Будь то офицер, унтер, казак или простой солдат, только и слышалось: «Не позаботились о войне, не заготовили всего, что нам было нужно…Предали людей, посылают нас на убой, как скот… Нет ни патронов, ни снарядов, ни винтовок в достатке, ни тяжелой артиллерии… Почему у «него» — у германца, все это есть? Так, нельзя воевать… Так, больше жить нельзя!».

Много было разговоров про то, что воевать против немцев русские не в состоянии и, эта война уже проиграна…

Такое ощущение, что «попал» не в 15-ый год — а в самый конец семнадцатого и, мой «расстрельный» подвал ещё ближе — чем того хотелось бы!

Почему я послал Генерального Секретаря узнать про 2-ую Финляндскую стрелковую дивизию? Эта дивизия называлась «финляндской» не потому, что состояла из финнов — жителей Суоми, а по месту своего довоенного расквартирования. А искал я её потому, что в ней сейчас служит полковник Свечин Александр Андреевич[165], книгу-мемуары которого «Искусство вождения полка» я прочитал сравнительно незадолго до «попадалова» и кое-какие моменты из неё хорошо помню.

Прослужив в Ставке, до августа этого года офицером для поручений при Начальнике Штаба Верховного Главнокомандующего, этот будущий блестящий военный теоретик, добровольно напросился в Действующую армию и, не так давно, принял под своё командование 6-ой Финляндский полк этой дивизии, входящий в состав 1-ой бригады, 2-ой Финской дивизии… Как и все русские стрелковые дивизии того времени, 2-ая стрелковая Финляндская дивизия состояла из двух бригад, те — в свою очередь, из двух четырёх-батальонных полков.

В этом же полку, в данный момент воюет командиром роты и, другой советский военный гений — прапорщик Триандафиллов.

По злой иронии судьбы, понесшую большие потери в предыдущих боях — но всё ещё обладающую высокой боеспособностью 2-ую Финляндскую дивизию, сперва направили было в помощь гарнизону Ковно… Но её дебил-комендант генерал Григорьев, после отбития попытки штурма крепости с ходу, принял затишье во время установки немецкой осадной артиллерии за отказ от её взятия и, послал в Главный Штаб победную реляцию.

В Штабе, уже привычно обозвали коменданта Ковно кретином и перенаправили 2-ую Финляндскую дивизию на Вилькомир — как раз на направление главного удара немцев.

В тот напряжённый период, когда словами того же Свечина: «лучшие полки катятся назад, а худшие — разбегаются», основной задачей 10-ой армии Радкевича должен бы быть «размен территории на время». Возможно, тогда бы удалось в дальнейшем удержать в наших руках Вильно — крупный транспортный узел… Но подобная оперативно-тактическая гибкость, была совершенно не в обычае русских генералов — в том числе и начальника Штаба Алексеева. Непрерывно и последовательно — по мере прибытия, бросая в бой все быстро стачивающиеся до состояния «нуля» девять дивизий, он добился лишь приостановки наступления немцев в этом районе. Впрочем и, это не было заслугой Алексеева: готовясь к прорыву, германское командование было не заинтересовано в выталкивании русских войск из намечающегося «котла».

Опять же, всё это не я сам выдумал, а почерпнул — читая будущие мемуары Александра Андреевича. Хорошо быть таким умным, обладая «послезнанием»!

Наконец, появился озверевший от всего увиденного, услышанного и пережитого мой Генеральный Секретарь и, сообщил — что по последним данным, 2-ая Финляндская дивизия придана V Армейскому Корпусу генерала Балуева и сейчас болтается где-то в районе Мейшагольской позиции — между рекой Вилией и железной дорогой на Ковно. На самом правом фланге 10-ой армии — в месте её стыка с 5-ой армией.

Позавтракали в первой же попавшейся на глаза забегаловке, прикупили подорожавших до немыслимой величины продуктов и, в путь…

Бог дал и, прошедшее лето было засушливым и, даже зарядившие было осенние дожди, не смогли развести столько грязи — чтоб мы застревали достаточно часто! Если такое всё же случалось, то народу хватало — чтобы по очереди вытолкать «севшие» автомобили. То же самое и, с «водными преградами»: серьёзных рек не было, а попадавшиеся мелкие — почти пересохшие за лето ручьи мы форсировали вброд. Деревянные мостки через них, чаще всего не внушали доверия…

Не часто также, но бывало — блуждали! Бывшие у нас карты составлены 18 лет тому назад: за прошедшее время появились новые дороги, новые деревни, а старые бывало — исчезли, как и некоторые леса…

Я думал найти сначала штаб генерала Балуева — но слава Богу, не понадобилось: офицеры из вскоре встреченной артиллерийской колонны, направляющейся к Вильно, рассказали — что до момента немецкого прорыва, 2-ая Финляндская дивизия располагалась в районе Вилькомира…

— 6-ой Финляндский полк ищите, господин полковник? — переспросил меня капитан — командир батареи японских полевых пушек, — три дня назад я был придан ему в Шинкунах, сейчас право слово не знаю…

— Хорошо, спасибо! А, А где находится штаб 2-ой Финляндской дивизии, не подскажите, часом?

— Почему не «подсказать», подскажу: до седьмого числа, штаб финляндцев в местечке Мейшагола был. Сейчас, не знаю…

— Ладно, спасибо! А, что драпаем? …В смысле, совершаем запланированный тактический отход?

— Так, боеприпас для «япошек» кончился… Что зря то погибать?

— Вы что, ж? В бою были и даже по немцам стреляли?! Жесть… И, как? Попали куда-нибудь?

Личный состав батареи, вид имел несколько непритязательный и скорее напоминал дошедших до ручки партизан, чем солдат. Одно радовало глаз: огромные баулы на каждой повозке. Значит, не драпали, всё в панике бросив — а хозяйственно собрав войсковое имущество, в полном порядке отошли… Молодцы!

— Да, кто ж его знает, «как», — честно признался пожилой офицер-артиллерист, — стреляли — а попали ли куда, про то мне не ведомо. Не учили нас этим проклятым «япошкам» и таблиц для стрельбы не дали…

— Безобразие, право…, — смотрю по карте и командую спешившемуся и стоящему сейчас возле моей машины Спиридовичу, — господин генерал! Дальше до перекрёстка и направо.

Побибикали, требуя у артиллеристов уступить дорогу и поехали дальше — мимо бесящихся в упряжи, перепуганных автомобилями артиллерийских лошадей. Одна из них взбрыкнула конкретно и, с передка орудия, упал внушительный узел из которого вывалилось… Какое угодно — но, только не воинское имущество! Мой взгляд встретился с перепуганным взглядом офицера-артиллериста, затем — с возмущённым и вопрошающим генерала Спиридовича. Я дал знак — едем дальше…

Мы же сюда, не функции заградотряда выполнять прибыли?! …Хотя, идея!

Всё чаще стали попадаться признаки приближающего фронта: ползущие туда-сюда интендантские обозы, скачущие с донесениями фельдъегеря, связисты мотающие вдоль шоссе катушки с проводами, просто офицеры с сопровождающими их денщиками или группы казаков.

У остановленного подполковника, офицера по поручениям из корпуса генерала Балуева — скачущего в штаб 10-ой армии в Вильно с донесением, мы узнали приблизительный расклад сил двух сторон на Мейшагольской позиции:

— Численное превосходство, по меньше мере — вчетверо за нами: кроме 27-ми батальонов V Армейского корпуса, 2-ая Финляндская дивизия, Сводная пограничная и 124-я ополченческая дивизия,1-я и 2-я гвардейские дивизии, гвардейская стрелковая бригада… Не считая двух десятков кавалерийских полков.

Офицер внимательно в меня всматривался, рассказывая всё это — но, никак не мог узнать:

— Противостоит же нам на правом берегу Вилии не более пятнадцати батальонов слабой немецкой пехоты из 21-ой Ландверной дивизии[166], бригада Эзебека и 1-ая Кавалерийская дивизия.

— И, что мешает нам опрокинуть эту ничтожную — по вашим словам, немецкую группировку? — недоумевал я.

— Не могу знать! — уклончиво ответил подполковник, — впрочем, скоро своими глазами увидите и может быть догадаетесь…

— Ладно, хорошо…, — говорю, — а Вас мама в детстве не учила, господин подполковник, что откровенничать на войне с посторонними нельзя?

— Сами то, Вы кто? — насторожился офицер.

— Из штаба генерала Пихто!

Осмотрев внимательно моих скромно одетых сопровождающих, он пришпорил коня и был таков.

Да… Для германских шпионов — широкое раздолье, а для своей контрразведки — работы непочатый край!

Стали попадаться раненые, эвакуируемые в тыл в санитарных фургонах или чаще на простых крестьянских телегах. Легкораненые шли пешком, причём среди них было довольно-таки много с перебинтованными пальцами левой руки. Всё понятно — «самострелы»… Невероятно бесило, что этот контингент шёл в тыл весело, с шутками-прибаутками — ни сколь не боясь, едущего на невиданных авто, «высокого начальства».

Как-то, «непропорционально» много — по отношению к нижним чинам, раненных офицеров… Так же, многие из них выглядели совершенно целыми и к тому же весёлыми — хотя в отличии от простых солдат, не высказывающих свою радость вслух. Эти ехали в тыл верхом — да ещё и, в сопровождении денщиков на лошади и с вьючной лошадью под офицерское шмутьё.

— Куда перебазируемся, господин капитан? — спросил у одного такого, когда автомобиль стоял у переправы, пропуская санитарный обоз.

— В госпиталь, господин полковник!

— Ранены куда или больны чем? — недоумеваю.

— Контужен! — капитан в годах, важно приложил руку к голове.

— Контужен, или «сконфужен»? — зло переспросил есаул.

Не ответив, тот отвернулся не желая продолжать разговор…

Воспользовавшись возникшей на полчаса «пробкой», спешился и прошвырнулся вдоль обоза — подслушивая разговоры и завязывая мимолётные» знакомства. Тощие крестьянские лошади, лежащие на грязной соломе раненные в окровавленных повязках, изнурённые неимоверными мучениями человеческие лица… Стоны, запахи страдающего человеческого тела — тошнотворный смрад крови, гноя и медикаментов…

— Вашбродь! Извиняйте, вашбродь! Папироски не найдётся? — слышу с одной телеги, — Христа ради прошу: с вечера не курил — уши, уж опухли…

Оборачиваюсь на голос: бывалого вида бородатый солдат, раненный в руку и колено, возбуждённо-умоляюще смотрит на меня, приподнявшись на целом локте. «Сосед» по телеге его, с перебинтованной грудью, не подавал признаков жизни — видимо будучи в забытьи, а «водитель кобылы» куда-то слинял…

— Извиняюсь за беспокойство, конечно… Но сам я завернуть сигарку не в мочь, а возчик из некурящих. Санитар же, лярва, с самого утра не подходит. Да и, денег попросит за то, чтоб свернуть…

Видать, из-за болевого шока, солдатик стал излишне словоохотливым с незнакомым офицером.

— Почему «не найдётся», для раненого героя?! — отвечаю, — найдётся… Держи, солдат!

Зная, что путь к сердцу солдата лежит через спиртное и курево, я взял с собой изрядное количество турецких папирос из запасов своего Реципиента… А вот, спичек с собой не захватил! Досадное упущение…

Выручил, за ту же папиросу, другой раненный солдат с соседней телеги — с помощью «высокотехнологичного» приспособления выбив искру, раздув трут и давшему моему собеседнику «огоньку»…

— Ишь, ты! — отдал дань уважения солдат, турецкому табаку, — забористый то какой табачок!

Насколько мне известно, непосредственно перед самым объявлением войны России, Султан Османской Империи сделал коварный ход и подогнал Реципиенту большую партию таких папирос… Видимо рассчитывал, злыдень, что тот от рака лёгких сдохнет — ещё раньше, чем от большевистской пули.

Подождав, когда солдат выкурит папиросу до середины, спрашиваю:

— Почему, так много «их благородий» среди раненых? Они, что? Впереди вас в атаки ходят?!

Все штабные инстанции, дружно жалуются на недостаток офицеров, а тут — безобразное расточительство кадров!

— Бывают и такие, Вашбродь! Да тех, всё меньше и меньше… Тут, ситуёвина же такая: за раненого офицера — вынесенного из-под огня, санитару иль другому какому нижнему чину могут дать «Егория». А за простого солдата «крестов» не дают и, в карманах у него — пусто. Вот и, тащут в первую очередь офицеров в лазарет, а наши — как валялись где, так и валяются там! Я вот, к примеру, сам дополз…

Глаза у служивого затуманились. Возможно, из-за терзающей его боли, возможно из-за неприятных воспоминаний… Ну, а возможно — из-за действия очень крепкого табака.

— Ты что-то про «пустые карманы», служивый… Что, санитары мародёрничают? Мёртвых грабят?!

— Ну…, — задумался тот и, дал неожиданный ответ, — ну а, зачем добру пропадать? Не наши, так германцы в карманы мертвякам «заглянут». Пускай, уж лучше наши!

— Убитым, так тем — всё равно, — пропыхтел соглашаясь, «сосед» с соседнего транспортного средства, — а вот с меня санитар три рубля взял — за то, чтоб вынести…

Помолчав, видимо решаясь, он добавил:

— Сперва хотел Коляна — дружбана моего, с пораненным брюхом… Мы с ним в одной воронке валялись… Так, у того — всего рубль с гривенником был. Пока меня отнёс, пока за Коляном вернулся — тот и помер. А может и не возвращался вовсе — счас, уже не докажешь…

Помолчав и докурив, «мой» солдат промолвил — как бы «в пространство», ни к кому не обращаясь:

— Да… Вот она цена нашей жизни — рубль с полтиной… А ты с какого полка?

— С седьмого…

— Ну, тогда всё понятно: у вас и полковой батюшка — сволочь первостатейная!

Под начавшуюся лёгкую перебранку, я — оставив начатую пачку папирос на телеге, незаметно слинял…

Вскоре, санитарный обоз прошёл мимо нас и переправа — брод через небольшую речушку, освободился. Едем дальше…

Местные леса, оказывается, были плотно населены! То и, дело из них выглядывали местные жители — прячущиеся вместе со своей скотиной, от приближающего к ним с неумолимостью Молоха, фронта. Не реже гражданских, а как бы ни чаще, из леса «выглядывали» и тут же пугливо прятались, люди в военной форме… Они же, всё чаще и чаще попадались нам бредущими по дороге в тыл. Завидя нас, такие зайцами разбегались по окрестным кустам…

Дезертиры.

Хотя, разок попались и «идейные»! Задержав с дюжину солдат, не успевшую убежать при нашем появлении, Спиридович принялся их стыдить, поглядывая на меня:

— Что ж вы, братцы? Ваши товарищи воюют и гибнут за Отечество, а вы по лесам прячетесь, за шкуры свои трясётесь? Не стыдно?!

— Никак нет, Ваше Превосходительство! Мы — выздоравливающие из 6-го Финляндского полка, а нас направили в 4-ый Гвардейский. В Гвардии, конечно хорошо… Да мы там чужие — в свой «дом», в родной полк тянет!

— Молодцы, солдаты! И, ничего не бойтесь: недавно вышел указ Императора и Верховного Главнокомандующего, о возращении излечившихся военнослужащих только в свою часть, — похвалил я их и, обращаясь к Генеральному Секретарю, — господин генерал! Выпишите им какую-нибудь сопроводительную бумагу — чтоб, их никто не тронул… Пусть идут «домой»: дома, как известно и стены помогают.

Получив из руки Мордвинова «бумажку», солдат долго её разглядывал, изумлённо переводя взгляд то на неё — то на меня, потом:

— Братцы, так это ж… ЦАРЬ!!!

— ЦАРЬ?!

Бибикнув на прощанье, мы рванули дальше — а толпа солдат ещё долго за нами бежала, быстро отставая в дорожной пыли…

Состоялось и смутившее нас всех знакомство с Императорской Гвардией… Только, не с парадной гвардией а с настоящей — с боевой.

Встретив очередную, уныло бредущую куда-то в тыл, безвинтовочную толпу бродяг в серых шинелях — обутую в лапти, или вообще в обмотанную на ноги мешковину, Мордвинов не удержавшись, спросил у сопровождающего их бравого унтер-офицера:

— Что за сброд, фельдфебель?

— Команда бессапожных 4-го Лейб-Гвардии Стрелкового полка Императорской фамилии, Ваше Превосходительство!

Что с винтовками, что с обувью, в армии просто беда…

Пока ехали, выяснилось, что наши сведения уже устарели: немцы наших несколько «подвинули» и, штаб 2-ой Финляндской дивизии, из Мейшаголы передислоцировался в местечко с не менее романтичным названием «Галина».

Наше прибытие в штаб дивизии вызвало эффект… Непередаваемый словами — в цензурных выражениях, эффект среди штабного начальства!

Что мемуарам всецело доверять нельзя, я уже примерно знал. Поэтому, ни сколько не удивился застав начальником 2-й Финляндской стрелковой дивизии не «…седенького старичка, уже сильно одряхлевшего», а вполне себе бодрого, нормального для своего звания и должности возраста. Лет пятьдесят пять, может быть чуть больше… Во всём остальном же, генерал-майор Кублицкий-Пиоттух полностью соответствовал описанию у Свечина!

Порядки в штабе 2-ой Финляндской дивизии были не ахти, хотя бумаги в полном порядке… Однако, я не про это! Франц Феликсович, так панически боялся начальства — что только при моём виде и представлении, схватился за сердце и, его еле успели подхватить — чтоб не брякнулся мне в ноги и здесь же не «крякнул». Погасив несколькими «выражениями» вспыхнувшую было панику, приказал положить занемогшего генерала на штабной стол, лично расстегнул ему мундир — послушал сердце, пощупал пульс… Дело хреново!

Вызвали главного дивизионного врача из дивизионного лазарета:

— Я ничего не понимаю в сердечных приступах, Ваше Величество! До мобилизация, я работал акушером в земской больнице, в Харьковской губернии…

— Да, дайте ему хоть какое-нибудь лекарство, изверг! — орал я ему в лицо, — карвалол есть? Нитроглицерин? Валидол? …Нет?! Да, что же у вас тогда есть, ВАШУ МАТЬ!!!

Однако, не двадцать первый век — ни разу и, из «сердечного» у «акушера-гинеколога» оказалась только «нюхательная соль»!

На носилки генерала, в один из наших автомобилей и, срочно в тыловой госпиталь.

— Ранее на сердце, когда жаловался? — спрашиваю в сильнейшем недоумении у начальника медслужбы дивизии.

— Никак нет, Ваше… Здоров был, как…

Уносившие носилки с генералом санитары из нижних чинов, таращились на меня крайне перепугано и на их простых, мужицких физиономиях, можно было кое-что «прочитать»…

Ну, вот… Ещё одна «городская легенда» готова! Как, от одного только вида и взгляда царя, генералы падают целыми штабелями замертво.

Конечно, как человек — человека… Сам же был «когда-то» в возрасте, со множеством «болячек» — всё понимаю.

Но, как «военноначальника», мне этого «Пиоттуха» — ни сколь не жаль! В боевом отношении, этот генерал представляет собой круглый «нуль» без единой «палочки». Насколько мне известно из того же «источника», тогда ещё полковник Кублицкий-Пиоттух, тихо-мирно заведовал хозяйством одного из полков в прошлом году — когда в его расположение пришла сдаваться целая толпа австрийцев. Сей «подвиг», кто-то из «вышестоящих» постарался раздуть как следует и, совершенно для него неожиданно и, даже — против воли, Франц Феликсович Кублицкий-Пиоттух стал генералом и начальником дивизии. Хотя, опять же — возможно, мемуарист где-то не совсем точен.

Как бы там не было, но дело было сделано!

Из разговора с оставшимися живыми-здоровыми — после моего внезапного визита штабными офицерами 2-ой Финляндской дивизии, я понял что обстановка на фронте, для них как в тумане. Что ж, придётся ехать и узнавать её самому!

Назначив подполковника Шпилько — начальника штаба дивизии, временно исполняющим обязанности своего отправленного в тыловой госпиталь шефа, я взял в сопровождающие командира Первой бригады дивизии — сильно пожилого полковника Ногаева и, отправился с ним по полкам. Тот, по совместительству являлся кем-то вроде начальника оперативного отдела дивизии и изо всех, показался мне наиболее знающим и дельным. Хотя и, довольно-таки сильно обюрократившимся на штабной работе.

— Вот только на автомобилях и, в таком множестве народу, я Вас не поведу, Ваше Величество! — наотрез отказался, поначалу тот, — слишком заметная цель! Только на лошадях и не более пяти-шести человек с собой. И, оденьтесь как-нибудь неприметнее…

— В ваших словах, господин полковник, есть некий резон!

Переложив всё в карманы френча, снял кожаную куртку и положил её в открытый салон «Фюрермобиля»: действительно, что «светиться» чёрным — изображая из себя великолепную мишень?!

— Надеюсь, её не сопрут…

— Я прослежу, Ваше Величество, — поспешно подписался Кегресс, явно не напрашиваясь в те «пять-шесть человек» сопровождающих.

Аааа, «Агент 007» долбанный… Сцышь — когда страшно!

— Конечно, Адольф! Вам и, всем остальным шоферам следует остаться у машин и проследить за их целостностью и сохранностью имущества в них…

— Я выставлю караул у автомобилей, — предложил полковник Ногаев.

— Хорошо… Вы, господин генерал и Вы, — я указал на Спиридовича и Мисустова, — и, возьмите с собой четырёх жандармов побоевитее…

— ЕГО(!!!) брать с собой? — спросил есаул.

— Пока нет… Возьмём что полегче — мы же не воевать!

Сам я был вооружён двумя «наганами».

— Впрочем, прихватите мой карабин и с полсотни патронов, господин есаул.

Глядишь, оказия выпадет пострелять! Не зря ж, столько много тренировался.

— Разрешите и мне с Вами, Ваше Величество? — умоляюще попросился Мордвинов.

— Ну, куда уж без Вас, господин Генеральный Секретарь… Не забудьте свой саквояжник — будьте так любезны.

Был у меня кой-какой «планчик» — возникший в голове, совершенно экспромтом… Заманчиво, заманчиво… Очень заманчиво, чёрт побери! Ладно, познакомимся со Свечиным, а там видно будет.

Привели оседланных уже лошадей. Мне подвели какого-то здоровенного «бугая», испуганно и гневно косящего огромным, лиловым глазом:

— Трофейный тракен[167], Ваше Величество!

«Трофей» всхрапнул и попытался укусить меня за плечо. Как-то так автоматически получилось — но я его ударил кулаком в морду, со всего маху:

— Не балуй, Кайзер!

Тот, присмирел и обиженно отвернулся…

Кругом рассмеялись от этого происшествия:

— Не любит ваш кузен Вильгельм царского «обхождения»!

Впрочем, мне принесли немного переспелых яблок с соседнего сада, пару сочных морковок и капустную кочерыжку и, мы с моим «кузеном», вскоре подружились — не разлей вода.

На лошадях в «той» жизни, ездить не приходилось ни разу! Однако, положись на Господа Бога и «мышечную» память Реципиента, шепча про себя: «Я абсолютно спокоен…», — расслабив себя методами аутотренинга, я запрыгнул в седло, и…

И, получилось!

Не проехали и пары вёрст, как спереди на гребне высоты, показалось несколько всадников. Покрасовались в виду нас и, тотчас скрылись — никто не успел даже бинокль поднять, чтоб рассмотреть кто они.

Мои спутники разволновались… Спиридовича, просто трясло от страха — не за свою конечно, за мою жизнь:

— Не стоит ехать дальше, Ваше величество а вдруг, это немцы?

— Они ж, ускакали — освободили нам путь! — привожу на мой взгляд, самый убедительный аргумент.

— Они могли спешиться и притаиться в кустах…

— Господин есаул? — призываю на помощь моего самого главного эксперта по кавалерии, — кто, это мог быть?

— Да, вроде наши станичники…, — горячил коня Мисустов, — разрешите выяснить?

— Конечно!

Есаул взял с разрешения полковника Ногаева, шестерых его конных разведчиков со старомодными кирасирскими палашами и резвым галопом поскакал вперёд. Однако, ни догнать таинственных всадников, ни узнать кто это такие, в этот раз не довелось.

Потихоньку двинулись вперёд за «головным дозором» и ещё пару раз встречали неизвестно чьи разъезды — нет-нет, да появляющиеся среди деревьев спереди, сбоку или позади…

— Всё же — казаки, — в конце концов резюмировал Мисустов, — никто другой!

Полковник Нагаев по дороге обвыкся общаться с Императором, осмелел и по-стариковски разбурчался на вышестоящее начальство:

— Штаб дивизии полностью дезориентирован, кому мы подчиняемся! Генерал Тюлин, которому дивизия подчинялась вот только недавно, переподчинил нас XXXIV корпусу генерала Вебеля — с самыми общими сведениями, где находится его штаб. Потом выяснилось, что мы подчиняемся V Армейскому корпусу генерала Балуева — который, заняв эгоистическую позицию, приказал дивизии встать «боком» вдоль Вилии, хотя это — самое нелепое положение! А между тем удар немцев по левому берегу этой реки, уже «на излете», а по нашему — правому берегу только «нависает»… В то же время, приказы в дивизию приходят и, от начальника 10-ой армии Радкевича и из штаба генерала Олохова — начальника армейской группы, в которую входят V Армейский и Гвардейский корпуса…

— «На одного раба — три прораба», — задумавшись под стариковскую болтовню, промолвил я, — наша армия сильна бардаком…

— Извините, Ваше Величество?

— Да так, ничего… Мысли вслух.

Объезжаем полки 2-ой Финляндской дивизии.

Командира 8-го Финляндского полка — подполковника Забелина, мы застали в глубокой депрессии: только что одна из его рот, во время атаки побросала винтовки и целиком сдалась в плен немцам.

— Не этих скотов жалко, Ваше Величество, — со слезами на глазах жаловался тот, — а винтовки! Лежат теперь на ничейной полосе и никак не достать…

— А Вы пообещайте денежную награду за каждую и, нижние чины, их за ночь все вытаскают, — посоветовал ему.

— Если, не последуют примеру своих товарищей…

— Отнюдь! Немцы им за винтовки платить не станут. А если и, перебежит какой, так — чем раньше от «балласта» избавитесь, тем для Вас же лучше, господин подполковник! Ночью, в отличии от дневного времени — он других не успеет «заразить». Главное, следите — чтоб без собственных винтовок за «призовыми» ползли…

Интересно, а за каким хреном он атаковал?

— Дико извиняюсь, конечно… А за каким таким членом, Вы атаковали, подполковник? — вопросительно поглядываю на Нагаева.

— По приказу начальства…, — Забелин тоже смотрит на Нагаева.

Ах, да! Этот «полкан» у них в дивизии — оперативный ум!

Тот смутился и «переадресовал», прикрыв свою собственную задницу задницей вышестоящего начальства:

— Из корпуса телефонограмма пришла — взять село Гени…

— На хрена, спрашивается?

— Не могу знать! — Нагаев, недоумённо пожал плечами, — начальство всегда так — если немцы взяли какое село, требует атаковать и отбить тотчас… В Галиции где мы до этого воевали, тоже так было.

— А какая реакция на то, если вам не удалось «отбить»?

— Да, фактически никакой.

Понятно… Это ж, сколько народу зазря угробили?!

Пред въездом в расположение 6-го Финляндского полка — в деревню Шавлишки, недалеко слева от нас, неожиданно разорвалась «очередь» из четырёх шрапнелей. Среагировать успели трое: мгновенно спешившись, Спиридович схватил под уздцы моего Кайзера — намереваясь стащить меня с лошади, чтоб уберечь от осколков… Мисустов же, поднял своего коня на дыбы — чтоб своим и его корпусом заслонить от них же… Не уверен, чтоб помогло — рвани следующая «очередь» ближе.

Один же из сопровождающих нас разведчиков, тут же соскочил с лошади и убежал в лес. Это вызвало взрыв хохота, оставшиеся кричали ему в след — чтоб скинул сапоги — без них, мол, бежать ему было бы легче.

— Не пойму, что с ним? — извинялся за подчинённого Нагаев, — раньше это был отличный солдат… После последних неудач, все стали какими то нервными — не узнаю своих людей!

На этом, обстрел прекратился.

На окраине деревни Шавлишки, нас заставили сойти с лошадей и только потом, по одному провели в крестьянскую избу — где находился штаб 6-го Финляндского полка, моя конечная цель.

Меня провели первого… Сопровождающий унтер-офицер, которому не было сообщено кто я, сказал в полусумрак неосвещённой искусственно избы:

— К Вам из штаба, Ваше Благородие!

Получил ответ из темноты: «Хорошо!», — и исчез за следующим.

В избе, кроме одного прапорщика, нескольких унтеров и нижних чинов — занимавшихся всяк своим делом, стоял у окна одетый идеально по всей форме полковник лет тридцати пяти и, смотрел в бинокль. Оглянувшись на меня и не признав за знакомого, он поздоровался и снова взялся за прерванное моим появлением занятие… Типа: «Если надо что — говори, а я видишь — дело занят!»

Чуть освоившись в обстановке, я тут же «присоседился» к нему со своим морским биноклем, оставшимся на память от адмирала Нилина…

Участок укрепленной позиции 6-го Финляндского полка, от реки Вилия до села Малюны — всего версты четыре, отсюда очень хорошо просматривался. По сути, это ещё всего лишь «остов» обороны — непрерывные проволочные заграждения в один ряд и одна же линия прямых траншей-окопов, с массивными «козырьками» из толстых брёвен кое-где. Между отдельными их участками, имелись солидные неукрепленные промежутки, длиной до нескольких сот метров. Блиндажей не видно, ходов сообщения недостаточно…

Но, работы шли — активно копались новые хода сообщения, вторая линия траншей позади первой и всё это тщательно маскировалось.

Первым делом, бросались в глаза ряды длинных винтовок с примкнутыми штыками, лежащие на брустверах. Кой где, из траншей торчали головы солдат в папахах или фуражках… А один служивый, стоял во весь рост на бруствере и, приложив обе руки к глазам — изображая бинокль, косил под наблюдателя — поминутно «кланяясь» пулям… По «мемуарам» — хорошо запомнившийся эпизод!

— Не боитесь, господин полковник, что один разорвавшийся поверху бруствера снаряд искалечит сразу несколько винтовок?

— Да, Вы правы — был один такой случай! Одним махом двенадцати единиц лишились…, — не отрываясь от бинокля, согласился тот.

— Так не лучше ли, их убрать внутрь окопов?

— Тогда нижним чинам — из-за длинны их, будет долго доставать. Особенно, просовывать в бойницы тех «козырьков» из брёвен… Видите?

Действительно, в некоторых местах, траншеи были оборудованы «противошрапнельными» козырьками с бойницами, предназначенных сохранять жизни солдат от осколков и пуль шрапнельных снарядов, летящих спереди-сверху.

— Какова, кстати, эффективность такой защиты?

— «Эффективность»?! От стрелкового оружия и шрапнелей достаточно хорошо защищает, но от одной лишь лёгкой гранаты, бывает рушаться — калеча целые подразделения…

— Зачем же Вы тогда, их велели изготовить?! — вопрошаю в недоумении.

— Не я… Я бы в жизнь, так окопы и «проволоку» не расположил! Оборонительные сооружения я принял уже готовыми от «инженеров». С «козырьками», проволокой и прочим…

Полковник Свечин, на пару секунд оторвался от бинокля, посмотрел на меня — пытаясь в полусумраке узнать и, опять «прилип» к окошку, продолжая бухтеть:

— Сразу предупреждаю: на таких позициях мне немцев не удержать! Конечно, вам в штабах…

— Далеко ли до неприятеля, господин полковник? — прерываю поток его красноречия.

— Отсюда версты две будет…

Послышалось несколько отдалённых артиллерийских выстрелов, затем — столько же более близких взрывов, пришедшихся где-то за окраиной деревни. Я, поневоле поёжился…

Свечин, не поведя и бровью, как будто сам себе прокомментировал:

— Немцы нервничают и стреляют за пригорок в южной части деревни — видимо считая, что там у нас скапливается резерв.

— Нет ли близ вашего штаба, какого-либо укрытия от артиллерийского обстрела?

— Нет. Я не велел строить блиндаж! — излишне резко ответил полковник.

— Почему? Непонятная легкомысленность: а, если немцы засекут ваш штаб и, пристрелявшись, накроют? Дело то не в Вас, а в вашем полку — который после вашей «героической» гибели, останется обезглавленным.

— Не засекут! — начальник 6-го Финляндского полка, вновь ненадолго оторвался от наблюдения, — для этого и, был выставлен тот пост, что Вас остановил и спешил, господин…

Видимо, моя настойчивая назойливость, стала Свечину надоедать… Он ещё раз «оторвался» и пристально вгляделся в погоны на моём френче. Погоны я носил простые — полковничьи, без вензеля Свиты.

— Господин полковник… С чем к нам пожаловали, любопытно было бы узнать?

Однако, я решил оставаться «инкогнито» ещё некоторое время — поэтому, отвлёк от моей скромной, но августейшей особы, вопросом:

— А это, что за «хрен» — там у Вас, торчит? Наблюдатель, что ли?!

— Где? А, этот… В последнее время в войсках, среди нижних чинов в моде «самострелы»: стрельнет сам себе в палец и, в тыл!

— Ай, ай, ай… За это разве не наказывают? Как за умышленное членовредительство — сродни открытому дезертирству?

Повернувшись ко мне, Свечин досадливо, лишь махнул рукой:

— Врачи, сплошь либеральничают, но сами — вместо покрываемых ими солдат-самострелов, в окопы идти не хотят! У меня тоже — уже пять случаев было, но я быстро нашёл «лекарство»: я таких не отправляю в тыл, а после перевязки, заставляю вставать на бруствер и, прижав руки к глазам, изображать собой наблюдателя!

— Хахаха! «Лекарство», конечно действенное… Но ведь, убьют же!

— Да, нет! Дистанция великовата. Перед нами — «ландвер»: стрелки не намного лучше наших — хотя и, активно обстреливают «наблюдателей», навряд ли когда попадут…

За разговором, не заметил как все «мои» собрались и, в хате стало несколько тесновато… Кто-то обозвал меня «Вашим Величеством», «местный» народ замер в полнейшем и безоговорочном опупении, а Свечин повнимательнее присмотрелся… И:

— То-то, слышу голос знакомый — но смел ли я, лишь только подумать…

Произошедший дальнейший грандиознейший кипеж, не является целью этого повествования — поэтому, его можно смело опустить.

Когда, все более-менее успокоились, полковник Свечин, как бы извиняясь за то — что, своим «легкомысленным» отношением к инженерному оборудованию штаба и, по совместительству — наблюдательному пункта полка, поставил под угрозу жизнь Помазанника Божьего, Императора Российского, Верховного Главнокомандующего и, прочая, прочая, прочая, пояснил:

— Всё же, штаб полка в сравнительной отдалённости от неприятеля находится… Командные же пункты батальонов и рот — уже на второй день занятия нами этой позиции, не в пример лучше оборудованы!

Мне, только этого и надобно было!

— Вот, как?! Хотелось бы своими глазами посмотреть…

— Ваше Величество! — запротестовал было Спиридович, — стоит ли, так рисковать…

— СТОИТ!!! — резко оборвал я его, — всего один командный пункт батальона и, самый безопасный… Ну?!

Покрывшись вмиг «испариной» — как внесённый холодной зимой в тёплую казарму автомат, полковник Свечин решился:

— Хорошо, Государь! Я проведу Вас в штаб Второго батальона капитана Чернышенко. Но, только такой толпой по передовой ходить опасно: возьмём с собой вашего есаула, пару жандармов и двоих же моих пеших разведчиков из команды прапорщика Красовского.

— Нет! — взвился на дыбы Спиридович, — только со мной! Я отвечаю за безопасность Его Величества!

— Хорошо, господин генерал! Будь, по-вашему.

Штаб и командный пункт Второго батальона 6-го Финляндского полка, находился в неглубокой лощинке посреди небольшой рощицы и поражал воображение свой добротной благоустроенностью! Всё, было отлично замаскированно — даже от наблюдения с воздуха: сам штабной блиндаж, блиндажи для людей, стоянки для лошадей и патронных двуколок, полевые кухни…

— Хорошо замаскировались, слов нет! — восхищаюсь, — неприятель вас не видит, господин капитан… А, Вы — неприятеля? Где ваш наблюдательный пункт, господин капитан?

Тот, несколько зардевшись, ответил:

— Про обстановку мне докладывают прапорщики — командиры рот, Ваше Императорское Величество…

— Ну, что сказать? Тоже — подход…

Претензий не имею! Как мне было известно из «послезнания» — из мемуаров Свечина, капитан Чернышенко — «чёрный, широкий, приземистый хохол», был хорошим боевым офицером… Но, после полученных нескольких серьёзных ранений, стал «слишком осторожным».

— Хорошо! Пройдёмте на наблюдательный пункт роты…

Я поправил на поясе кобуру — расстегнув её и, несколько красноречиво посмотрел на «сопровождение», особенно на Спиридовича. Тот, весь пошёл красно-бурыми пятнами, но возражать не стал.

КП ближайшей роты, было практически на линии окопов… Осторожно понаблюдав за позициями немцев через бойницу блиндажа и, не заметив никакой видимой опасности, я спросил:

— Где-то с версту будет, да?

— Так, точно!

— Абсолютно безопасное расстояние! А траншеи во Втором батальоне, сделаны на совесть… Так, что? В окопы?!

Против такой моей «логики» аргументов не нашлось… Да и, привыкли уже мои сподвижники — что я всё равно, настою на своём. Что, один чёрт — всё будет по-моему!

В последний момент, Чернышенко опомнился и негромко рявкнул одному из своих зауряд-прапорщиков:

— Михеев! Бегом по траншее — предупреди нижних чинов, чтоб «ура» не орали!

Вот это — правильно! В ответ на «ура», может прилететь с десятка два снарядов — немцы подумают, что начинается атака…

В окопах пахло всем свежим: свежей землёй — от продолжающихся работ по улучшению оборонительных сооружений, свежесрубленным деревом — от «козырьков» и «накатов» и свежим же солдатским дерьмом — из «отхожего ровика»… Проходя мимо одного такого, я приостановился:

— Господа! Вынужден вас на пару минут оставить — по «зову природы». По «маленькому» зову…

И, гордо прошествовал, расстёгивая на ходу ширинку английских галифе, мимо опешивших подданных туда — куда, даже короли и цари пешком ходят…

Да… Солдатики наши имеют вид, далеко не притязательный. Плохо одеты, ещё хуже обуты, у многих даже подсумков нет и, патроны, они вынуждены тарить по карманам — как урки какие. Однако, не жаловались бодро «ели» меня глазами, их же пучили — вполголоса отвечая на кой-какие мои вопросы… Чаще всего «Не могу знать!», да «Рад стараться!»

Меня интересовало оружие… У многих солдат я брал винтовку и внимательно её рассматривал. Очень часто попадались трофейные — по большей части австрийские «Манлихеры». Обратил внимание, что редко у какой «австрийки» имелся штык:

— Австрийцы, что? Бросают винтовки и удирают с одними штыками?!

— Да, нет же…, — отвечает капитан Чернышенко, — нашим солдатам-мужикам, страсть как нравятся те штык-ножи! Вот они их собирают и, с оказией отправляют в свои деревни.

Вот, как? Возможно по этой причине, до самой Финской войны у наших солдат не было своего собственного холодняка, а штык на пехотной винтовке — был несъёмным и гранённым, какой в крестьянском хозяйстве и даром не нужен.

Замечаю, что у разных солдат разные пехотные лопатки, причём не у всех:

— Кажется, у части нижних чинов неуставной шанцевый инструмент…

— Эти — с заострённым концом, мы у австрийцев набрали, — с готовностью и, даже некоторой гордостью, отвечает начальник батальона, — русские же, вероятно могут сгодиться в домашнем хозяйстве, но ни коим образом — не в бою, для окапывания! По причине тупого конца — кроме царапины в дёрне, они ничего оставить не могут.

— Однако, я вижу — даже таких не хватает.

— Так точно, Ваше Величество! Те, кто хоть с какими-то лопатами — те «старики». А, «молодые» к нам не только без винтовок — без лопат приходят. И, в первом же бою гибнут почём зря, как мухи или слепые котята…

Взял каждую из лопат и повертел в руках, недоумевая: интересно, что в этой «железяке» с черенком из дерева, такого «высокотехнологичного» — что, хотя бы их в достатке наклепать не могут?!

Непонятно…

Попавшийся на глаза на правом фланге пулемёт, тоже был австрийским — старым знакомцем «Шварцлозе».

— Хватает ли патронов? — спрашиваю командира пулемётного расчёта.

— Так точно — хватает, Ваше Императорское Величество! На пулемёт ещё тысяч по десять осталось: австрияки нас, лучше интендантов патронами снабжали.

2-ая Финляндская дивизия, если забыл упомянуть, не так давно прибыла с Юго-Западного фронта… Естественно, она прибыла с трофеями.

— Каков средний расход в бою?

— Где-то в среднем полторы тысячи патронов, потом… Хм…

— Что, «потом»?

— Потом или наводчика убьют или кожух продырявят…

— Как велики потери?

Ответил сам сопровождающий нас полковник Свечин:

— Половины расчётов, после каждого боя — как не бывало… А ведь самых лучших из пополнения в пулемётчики выбираем! Грамотных, из заводских рабочих.

— Плохо! Плохо бережёте самые ценные на этой войне кадры, господин полковник!

— Да, как же их «сбережёшь», если пулемёты на себя — всё у немцев стреляющее притягивают?!

— Головой надо думать! — резко ответил я, — голова господам офицером дана, не для того — чтоб фуражку носить… А чтоб ДУМАТЬ(!!!), господин полковник!

В общем же, осмотр винтовок оставил гнетущее впечатление. Даже, у этого хозяйственного хохла — капитана Чернышенко, более трети из выборочно осмотренных винтовок, оказались с неисправной подачей патронов, невыбрасыванием гильз, заржавелыми или даже — вообще неисправными. На многих винтовках «болтались» штыки, частенько попадались винтовки без ствольных накладок, без антабок, с верёвочками вместо ремней… Даже, пакли для чистки оружия не было и солдаты жаловались, что им приходится рвать на тряпки собственные подштанники!

Крепление шомпола у трёхлинейки оказалось не до конца продуманным и, они часто терялись… Даже, такая простая принадлежность как протирка — которую можно было легко и быстро изготовить на любом заводе, отсутствовала в достаточном количестве!

Оправдываясь за своих подчинённых, полковник Свечин сказал:

— Когда я принял 6-й полк, он — с недавно прибывшими пополнениями, насчитывал чуть более шестисот «штыков» — из которых, свыше четырёхсот были безоружными. По большей части, эти винтовки не принадлежат полку! Собираем где придётся — на поле боя, в своём тылу по канавам — брошенных дезертирами… Бывает, мои солдаты воруют винтовки у зазевавшихся «соседей».

— Организовать хотя бы простейший ремонт и пристрелку оружия слабо? Среди пополнения, присылаемого Вам — по вашим же словам, встречаются «грамотные» рабочие… Так почему же, Вы до сих пор не удосужились заняться ремонтом оружия?

— Я лишь недавно принял полк, Ваше…

— Знаю! Мною сказанное, Вам не в укор, господин полковник, а руководство к действию. То же самое, насчёт одежды и, в особенности, обуви… Ни в жизнь не поверю, чтоб среди ваших солдат, не оказалось хотя бы по паре сапожников в каждой роте… А кожу можно купить у крестьян. Капитан Чернышенко!

— Я, Ваше Величество!

— Почему ваши солдаты босы? Сапожников, среди нижних чинов, не нашлось?!

— Виноват, Ваше Императорское Величество!

— Да, посадите за это дело солдат старших возрастов… Да, они вам день и ночь будут сапоги тачать или лапти плести — лишь бы в окопы не попасть!

На обратном пути к ходу сообщения проверял стрелковую подготовку, так же — выборочно, заставляя солдат стрелять в сторону немецких траншей.

Нда… Трёхлинейки, где-то на треть от общей численности, попадались ещё старого образца — под патроны с «тупой» пулей. Новые — «остроконечные» патроны в них, подаваемые из магазина при перезаряжании, утыкались пулей в переднюю стенку патронника.

Мало того, винтовочные обоймы были в страшном дефиците — поэтому не менее половины солдат, оружие заряжало патронами поштучно.

Однако даже, если винтовки нового образца и обоймы были в наличии, всё равно проблемы со скорострельностью! В условиях походно-боевой жизни, в подающий механизм винтовки легко попадает песок и грязь. А полная разборка винтовок в Русской армии, оказывается, производится крайне редко и, лишь под наблюдением унтер-офицера. Из-за острого дефицита последних, оружие месяцами не чистится и магазинная винтовка превращается в однозарядную — со сниженной в полтора-два раза скорострельностью…

Другая беда! Абсолютное большинство, стреляло с каким угодно — «на Бога» поставленным прицелом. Взял винтовку у одного стрелка: прицел стоит на две с половиной тысячи шагов — хотя до противника не более тысячи.

— Давно воюешь, солдат?

— С мая месяца, Ваше Импер…

— Сколько патронов расходуешь за бой?

— Бывает — сто или двести…

— С какого расстояния? Сколько шагов до солдат супостата остаётся, когда ты начинаешь стрелять?

Стрелок, верноподданнически таращил и, без того выпуклые глаза:

— Дык… Их Благородие командует — я бывает и не вижу, куда стреляю!

— А на каком расстоянии «видишь»? Видишь солдат врага?

— Ну… Шагов с шестисот, Ваше Императорское Величество!

— Прицел, хоть раз переставлял?

— Никак нет!

— Да, как же ты — мать твою, воюешь?!

— Ну, дык… Сначала стреляешь, а затем Их Благородие как заорёт: «В ШТЫКИ!!!» Бежишь и «порешь» штыком. А чтоб, пулей в кого попал — такого не помню[168]…

Этот ещё что! Другие «стрелки», при выстреле бывало закрывали глаза или вообще — отворачивались.

Ну, что сказать? Солдат воюет так, как его учат. Не его вина, что учили русских солдат ещё по суворовскому принципу «Пуля — дура, штык — молодец».

Начавшийся со стороны немцев вялый шрапнельный обстрел, прервал мой обход передовых позиций.

— Сейчас последует неприятельская атака, Ваше Величество! — предельно вежливо, как учитель в школе для «элитных» детишек — самому капризному из своих питомцев, сообщил мне Свечин, — Вам необходимо СРОЧНО(!!!) покинуть это очень опасное место…

— Почему Вы так уверены, господин полковник? На артподготовку перед атакой непохоже, скорее — на беспокоящий огонь.

— И, тем не менее, вскоре последует атака…

По всему было видно, что этой «атакой» он нисколько не обеспокоен и, использует её лишь как предлог, чтоб убрать меня из передовых окопов.

— Хорошо, Вам видней! Давайте вернёмся на наблюдательный пункт полка.

В принципе, всё что я хотел узнать, я уже узнал и приготовил несколько весомых «аргументов» для… Для кой-каких «движняков»!