Верховный Главнокомандующий [с иллюстрациями]

Глава 25. «Канны» на реке Вилия

Потихоньку, вокруг церкви начал собираться народ. Старый унтер из ополченцев, весь изодранный, измазанный кровью и, с перевязанной какой-то бабской тряпицей головой (еле узнал, кто таков!), подойдя водрузил мне на голову мою же фуражку, как корону:

— Не отдали мы её на поруганье ворогу, Ваше Императорское Величество! Хочь и, полегли мужики мои, почитай все…

Отблагодарив его за службу, я снял с плеч, поцеловал и отдал ему пыльное знамя 2-ой Финляндской дивизии… Вернее — то, что от него осталось:

— Береги его! Это теперь святыня — под ним, столько крови пролито…

Унтер, изумлённо переводил взгляд с пробитого — прореха на прорехе, знамени — на целого меня и, неистово крестился незанятой рукой. Ну, вот вам и, ещё одна «легенда», готова!

Не успел я всё это проанализировать и понять — к добру или худу это, как слышу, знакомый автомобильный сигнал:

— ФА-ФА!!!

Оборачиваюсь: на прицерковную площадь въезжает мой Дворцовый Комендант Воейнков на «Мерсе», ловко объезжая разбросанные на ней в беспорядке мёртвые тела, причём не один.

— Ваше Императорское Величество, — рапортует приехавший с ним генерал, — Императорская Гвардия на подходе!

Позже оказалось, что этим генералом был Балуев — начальник V Армейского корпуса.

Обняв обоих от переизбытка чувств и, выслушав коротенький доклад генерала и рассказ Коменданта про его «дорожные» приключения и, об успешном выполнении моего задания, спрашиваю:

— А где тот пулемёт? Что, не так давно, так знатно улан «причесал»?

— Минут через пятнадцать уланы вернулись и вырубили весь расчёт. Потом, двинулись куда-то в наш тыл…

— Сколько их?

— С полтора эскадрона будет, Ваше Величество… Возможно — неполный полк. С пулемётами на вьюках.

— А казаки где были? И что это, за казаки такие — мать, их?

Воейков, как-то удручённо махнул рукой…

Не успел принять какое-либо решение, как прилетел запыхавшийся Иван Хренов — с колокольни, с болтающимся на шее большим морским биноклем:

— УХОДЯТ!!! Уходят немцы, Ваше Величество! Обратно в лес уходят…

— Ничего не попутал?

— Нет, не перепутал: и, кавалерия уходит и, пехота и орудия…

— Постой, Хренов! Какая-такая «пехота»? Какие, на хрен — «орудия», со страху охренел, что ли?!

— Может, те же драгуны — что здесь были? — подсказал Нагаев.

Однако, денщик упорно стоял на своём:

— Нет, не драгуны — а именно пехота, Вашбродь! ЛАНДСВЕР!!! Я что не отличу, что ли?!

— Ну, хорошо — пусть будет пехота…, — солдат воюет с четырнадцатого года и, действительно — немецкого драгуна от пехотинца ландвера отличать научился, без сомнения, — а орудия откуда и, что за орудия такие — что по нам не …изданули, ни разу?!

— Орудия — гаубицы или мортиры крупного калибра, а что не пиз… не стрельнули…, — Хренов задумался и почесал в затылке, — думаю, привезли их — да пока устанавливали, получили приказ уходить — вот и не стрельнули от того… Ну, а так ли на самом деле — Бог его знает?!

Понятно… Только-только немцы приготовились за нас всерьёз взяться, подтянули пехоту — более приспособленную к штурму, чем даже спешенная кавалерия. Чтоб, в этот раз всё было наверняка, перетащили сначала — по топким луговым, затем — по лесным труднопроходимым дорогам, свои мортиры… Пока установили, а установка крупнокалиберных орудий требует времени… Тут, Свечин ударил на Гени и, стало генералу Фон Гарнье не до нас — самому бы унести ноги!

Удачно всё получилось: немцы заглотили «наживку» — меня то есть, по самый анальный плавник… Если у Свечина получится взять то село и, удержать его — хотя в течении суток, то… Я, удовлетворённо потёр руки: в любом случае ни об каком обходе Вильно речь уже не идёт и, этот крупнейший и важнейший транспортный узел, возможно удастся отстоять.

— Что ещё видел?

— С Юга видел много пыли, видать — наша «махра» из Вильны идёт-пылит…

— Как далеко?

— Думаю, вёрст за десять — через три часа дойдут. На Западе — тоже сильно пыльно и, думаю — кавалерия наша, Государь! Та, через час-полтора здесь будет — не позже. А справа, на Востоке шёл бой между уланами и нашими казаками — да уланы прорвались и сейчас уходят в наш тыл…

Этих немцев, видать, не успели оповестить.

СТОП!!!

— Прорвались?! Ах, мать же вашу! В той же стороне, наш госпиталь…

Смотрю, как раз вовремя подъезжает мой «Фюрермобиль». В салоне автомобиля, кроме шофёра — какой-то генерал, весь в орденах.

— Ваше Величество! — орёт Кегресс, — кавалерия генерала…

Не дослушав, перебиваю его:

— НА КОНЬ!!! В смысле: ПО МАШИНАМ!!! Мой пулемёт! Срочно принести из церкви мой пулемёт! Спиридович и ты, Иван — со мной, остальные — на чём придётся… ВПЕРЁД!!!

Мой главный охранник, наверное, уже считал меня заворожённым — поэтому ни слова, ни жеста, ни гримасы на лице несогласия со мной… Тащит с двумя оставшимся жандармами, в автомобиль мой «Шварцлозе» — так нас в этот день выручивший.

— Господин генерал! — продолжаю командовать, — остаётесь за старшего! Если Вас не затруднит, «приберитесь» здесь за мной.

Глазища у Балуева, при виде картины перед ним, напоминали два земных полушария — Северное и Южное…

Кегресс, просто осатанел от такого расклада — вслух матерился на языке Сирано Де Бержерака и газовал, как очумелый… Уже прыгая по рытвинам, кочкам да колдоёбинам, перелезая с одного места в автомобиле на другое, на ходу — под французский и мой трёхэтажный мат, мы кое-как примостили «Шварцлозе» на спинке переднего пассажирского сиденья.

Распределил роли: спереди треногу пулемёта должен был держать генерал Спиридович, сзади — один из двух уцелевших его жандармов. Я — за пулемётом за наводчика, Хренов — за второго номера…К великому сожалению, патронных лент всего две: одна уже в пулемёте, вторая запасная…

Кричу впереди сидящему генералу:

— Как будет нужда стрелять назад, переворачиваем эту «дуру» и меняемся ролями — Вы будете за наводчика, Александр Иванович!

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Оборачиваюсь — сзади, на полверсты отстав, за нами несётся «Мерседес» коменданта. В нём он сам и ещё куча вооружённых людей… Из пристроек за церковью, выводят и в спешке седлают лошадей. Итого — десятка два бойцов у меня будет, когда догонят.

Через село, по дороге — на которой и вдоль которой, валяются конские туши и человеческие тела в голубоватых шинелях — «работа» погибшего пулемётного расчёта генерала Воейкова…

— СТОЙ!!! — кричу Кегрессу.

Трупы немецких улан уже вовсю шмонали наши казачки, бывший при них офицер в чине сотника, с равнодушием на всё это взирал.

— МАРОДЁРНИЧАЕМ, ГОСПОДА СТАНИЧНИКИ?! — ору им, когда машина встала, — совсем совесть и всякий стыд потеряли! Как воевать — так вас и, близко не было, а как дуванить — так вы первые?! А в ваших станицах — ваши отцы и жёны знают, что вы такие шкурники?!

Казаки, бросив трясти покойных улан, напряжённо всматривались в меня, не узнавая. Видимо, до этого полка ещё не дошли слухи о том, что их царь сбрил бороду и принарядился в кожанку…

— Ну, так узнают скоро — я им сообщу! Здесь поселитесь — среди литовских жидов после войны: в родную станицу вам дорога, будет заказана!

— Казаки сделали, всё — что могли, господин полковник, — довольно смело отвечал молодой сотник, переводя взгляд с меня на Спиридовича, — так, у немецких улан — четыре пулемёта на эскадрон, а у нас — ни одного на весь полк! Мы ж не виноваты, что начальство нас пулемётами не обеспечило?! Наших тоже — вон, сколь полегло…

Действительно, несколько поодаль виднелись бугорки павших лошадей, тела людей в казачьей форме… Меж них бродили санитары, оказывающие помощь раненным.

Ору в сердцах:

— Эти те — пали, те — герои, а вы по карманам дохлых немцев шарите! ШКУРНИКИ!!! ТРУСЫ!!! Англичане, вон — в юбках воюют и, то — не такие ПИДА…АСЫ(!!!), как вы!

Проигнорировав то, как рука мигом покрасневшего — как флаг СССР сотника, дёрнулась к шашке, я крикнул Кегрессу:

— Газуй прямо по дороге, Адольф!

Машина дёрнулась и поехала, но что-то… Как-то… Как будто, с ручника снять забыли!

Гляжу — у моего шофёра: голова вжата в плечи. Привстал, наклонился и, говорю своему шофёру на самое ушко:

— Ни разу не слышал, чтоб среди французов были ссыкуны — обмачивающиеся, при одном только слове «пулемёт»… А Вы, Адольф?

Скорость, слегка увеличилась…

— Пулемёты у кавалерии перевозятся на вьюках. Чем быстрее мы едем, тем меньше у бошей будет времени — чтоб снять их с вьюков и установить… ГАЗУЙ!!!

Голова дёрнулась назад, а за ней и я вслед рухнул жоп…пой на сиденье — с такой скоростью рванул вперёд мой «Фюрермобиль»!

Оборачиваюсь назад — к казакам подъехал Воейков на «Мерседесе», остановился и что-то им кричит, отчаянно жестикулируя и показывая рукой в нашу сторону. Тут мы влетели в следующий перелесок и, что было дальше на том месте, я уже не видел.

Мимо того пригорочка — с тем пулемётом и телами того расчёта, влетаем в перелесок, затем вылетаем на поле, где видим уходящий на Восток немецкий арьергард — где-то с полусотню улан. В середине колоны, трусили лёгкой рысью несколько лошадей под вьюками: отдельно сами пулемёты, отдельно их станки-«салазки».

Надо отдать немцам должное: они тут же, мгновенно отреагировали на возникшую угрозу! Колона пришла в движение, разворачиваясь к нам фронтом, а расчёты двух пулемётов бывших посередине, спешились и принялись лихорадочно разгружать вьючных лошадей…

— АДОЛЬФ!!! — ору, — ТОПИ!!!

Кегресс, даванул на «тапку» так, что засвистело в ушах!

К свисту ветра, тут же добавился свист пуль: уланы нас активно обстреливали. К нашему счастью, делали это они не спешиваясь — поэтому точность была относительная…

Ах, вы суки!

— СИГНАЛ!!!

«Сигналка» у моего «Delaunay-Belleville 70 S.M.T.» не слабее, чем у паровоза! Чуть сами все не оглохли… Лошади улан, пришли в полное неистовство: теперь, уж точно хрен в нас попадут!

Помня про недостаток боеприпаса к австрийскому «Шварцлозе», я экономно, несколькими короткими очередями обстрелял сначала всадников — добавим им жути в души и тремора в руки держащие оружие. Затем, перевёл огонь на оба пулемёта — в лихорадочной спешке, устанавливающихся прямо на дороге. Последнюю очередь, прострочил почти в упор и:

— ДАВИ ИХ, АДОЛЬФ!!!

Перед капотом промелькнуло бледное усатое лицо в уланском шлеме с какой-то хернёй сверху, искажённое ужасом… Удар… На капот — как мешок с картошкой, сверкнув голыми пятками, грузно приземлился труп улана — почему-то без сапог. С хрустом, подпрыгнув пару раз на чём-то мягком, опасно вильнув по обочине и чуть не перевернувшись, автомобиль — сбросив мёртвого немца, понёсся дальше.

— Пулемёт назад! — кричу.

Перевернув пулемёт стволом назад, я со своим денщиком на пару, держал его трясущуюся треногу, моргал от выстрелов над самым ухом, шипел ругательно от горячих гильз — иногда попадавших на шею и на другие открытые части тела и, своими глазами видел — какой мы навели шорох!

На образцово убранном от урожая поле, в беспорядке валялись уланы, лошади… Уцелевшие ещё, в панике метались по полю, а на дороге — по которой мы только что проехались, какое-то кровавое месиво…Четыре тонны весил мой «Фюрермобиль» — это понимать надо!

Пред тем, как ворваться в следующий перелесок, я заметил — как из предыдущего, вылетает «Мерседес» Дворцового коменданта а, за ним — галопом казацкая конница.

Зрительная память у меня — как у фотоаппарата! Тем более, находясь на колокольне, очень хорошо изучил округу. Идущая через следующее поле грунтовка раздвоялась у следующего леска.

— Куда дальше? — загодя спрашивает Кегресс, — влево или вправо?

— Судя, по оседающей пыли, уланы ушли вправо, — подсказал мне глазастый Спиридович.

— Давай налево, Адольф! Сейчас, мы их опередим на выходе из леса.

Расходясь вокруг леса вёрст на десять, обе дороги сходились до версты после окончания — по крайней мере по карте так…

Карта не соврала!

Лес заканчивался низиной с болотиной.

— Здесь тормози!

Гляжу в бинокль: за болотиной дороги снова сходятся. Дальше, в трёх-пяти верстах село с нашим госпиталем.

— Выгружайте пулемёт и тащите его в эти кусты! Отгони машину за деревья!

Подлетел «Мерс» Коменданта Свиты, битком набитый вооружёнными до зубов солдатами:

— Уберите своего «Мерина» с дороги, господин генерал, а людей рассыпьте на опушке леса — за деревьями! Никому не высовываться и не стрелять поперёд «батьки»… НАКАЖУ!!!

Вслед, за комендантским «Мерином», прискакали на взмыленных лошадях наши конные разведчики, гремя своими допотопными кирасирскими палашами.

От них узнал, что казаки взяли по правой дороге и, вот-вот вцепятся уланам «у сраку».

— Ничего же не видно, Ваше Величество? — недоумённо спросил Хренов, когда пулемёт был установлен в указанном мне месте, — из-за кустов… Куда будете стпрелять?

— Ляг на землю и отогни эту веточку, Иван… Сильнее… Вот, так!

Приказываю жандарму:

— А Вы — тоже самое: лягте и отогните вон ту… Отлично! Теперь, просто отлично видно дорогу!

Спиридовичу:

— Помогите чуть сдвинуть пулемёт, господин генерал! Вот так… Ещё немного… А, теперь — чуть левее… Вот так, очень хорошо!

Прицеливаюсь ещё раз на дорогу, находящуюся метрах в восьмистах. Далековато… Устанавливаю на соответствующую дистанцию прицел:

— Отлично! Теперь, отпустите ветки.

Сейчас, наш пулемёт — до поры до времени, с той дороги видно не будет.

— Господин генерал! Возьмите у моего денщика бинокль и наблюдайте откуда-нибудь сбоку… Только, не высовывайтесь, особенно — чтоб Вас не заметили! Как начну стрелять — корректируйте мой огонь… Из-за расстояния, мне самому не будет видно — куда ложатся пули.

— Понял, Ваше Величество!

Чуть приподнявшись — через редеющую осеннею листву, наблюдаю.

Разведывательный разъезд улан — десятка два всадников с пиками, вынырнул из леса буквально тут же и остановился на опушке… Пока их командир рассматривал в бинокль село, другие вертели головами — изучая окрестности. Когда офицер авангарда повернул бинокль в нашу сторону, присел прошипев Спиридовичу:

— Ложись!

Минут через пять, осторожно приподнялся: немецкие разведчики, не обнаружив ничего подозрительного, двинулись дальше. Пулемётов у них не было, поэтому я огонь не открывал.

Ещё через четверть часа, из леса показалась основная колонна. Спереди командир, за ним группа всадников без пик — офицеры штаба, должно быть… Наконец, в середине колонны, мои «клиенты» — ещё одна группа всадников без пик, меж которыми — лошади без всадников. Пулемётчики!

— Нагибайте ветки! — кричу.

Короткая пулемётная очередь:

— ФФФРРР!!! Спиридович, корректируйте — куда попал?

— Не вижу! — кричит тот.

Значит, слишком высоко… Беру прицел ниже:

— ФФФРРР!!!

— Вижу! Недолёт — чуть выше, Ваше…

— ФФФРРР!!!

— Есть накрытие!

Сам вижу по падающим и бесящимся лошадям:

— ФФФРРР!!! ФФФРРР!!! ФФФРРР…!!!

Добив ленту по пулемётчикам, я скомандовал:

— Все ползком в лес!

Бросив бесполезный «Шварцлозе», мы поползли — кто по-пластунски, кто — на карачках… Над нами, уже вовсю «посвистывало».

Напоследок довелось увидеть забавную батальную сценку.

Из леса, в паре сотен метров, из леса выскочило трое улан и, видно ошалев от неожиданности — нацелив пики бросились на нас. Никто и ахнуть не успел, как пятеро наших конных разведчика, по сути — посаженные на лошадей пехотинцы, обнажив свои прадедовские палаши, бросились наперерез им.

Вскоре, все присутствующие, раскрыв рты, имели удовольствие наблюдать как всадники несколько минут дрались холодным оружием: уланы кололи наших пиками, те — рубили улан палашами…

Без малейшего видимого результата!

Наконец, один из наших вспомнил, что он — не какой-нибудь средневековый рыцарь, а стрелок-пехотинец двадцатого века. Спешившись, он застрелил одного улана — а другого ранил в ногу, заодно убив под ним лошадь… Третий улан, подумав, выбросил свой «дрючок» и сдался в плен.

Что самое удивительное, кроме синяков и царапин, у людей и лошадей — другого ущерба обнаружено не было!

— Не…, — вертя в руках «Наган», которым не успел воспользоваться, резюмировал я, — «холодняк» — это полный отстой, господа!

— Был бы здесь наш есаул, Ваше Величество, — заметил Спиридович, — он бы с Вами не согласился.

— Согласен! Каждому — своё…

Дальше, стало как-то неинтересно.

Вернувшись к машине, я с мылом умылся из ведра холодной воды, добытой откуда-то моим денщиком, расчесался глядя в зеркало заднего обзора, более-менее привёл в порядок верхнюю одежду… Перекусил слегка, со своими ближайшими соратниками тем — что Бог послал и схомячил запасливый Кегресс и, к моменту окончания боя, выглядел как огурчик… Не как свежий «огурчик», конечно — а как маринованный и кем-то уже слегка покоцанный.

Из того же ведра с водой, Кегресс, позавтракав, отмывал бочкообразный радиатор автомобиля от спекшийся крови и, уже для меня привычно, буднично бубнил французские матерки… Да! Будет ему, что рассказать своему резиденту про русского царя!

По всему было видно, что от такой работы моего Адольфа не по-детски мутило. Вдруг, в матерки на языке великого Жерара Депардье, довольно органично вплелись наши — кондовые да сермяжные… Это мой шофёр, наконец-то, обнаружил отсутствие свастики на капоте.

— Ничего, Адольф! Не стоит так отчаиваться: на обратном пути остановимся и поищем свастику в задницах тех бошей, что Вы переехали…

Француза, тот час же вытошнило свежесъеденным завтраком — прямо под императорский автомобиль.

Да… Далеко не Бонд, тот — что Джеймс Бонд.

Что за уровень подбора кадров во французские спецслужбы, интересно?! Британских шпионов надо к себе на службу брать, те кажись покрепче…

Не забываю следить за обстановкой: ко мне подбегают и докладывают, обо всех её изменениях.

В то село, оказывается, уже входила бригада 10-ой дивизии — посланная мне на помощь генералом Плеве, командовавшим 5-ой армией Северо-Западного фронта. Это сообщил мне прибывший Генсек Мордвинов: он добыл-таки пулемёт и, даже успел немного добавить своего «огоньку» — пострелять с околицы по разведке улан.

С тыла же, неполный полк улан «подпёрла» Уссурийская отдельная конная бригада генерала Крымова — с казаками которой, я уже познакомился. Оставшись без пулемётов, окружённые превосходящими силами, уланы были все — до единого человека, вырублены озверевшими от моих слов станичниками…

Прискакавший самолично генерал-майор Крымов, Александр Михайлович — человек большого роста и грузной комплекции, судя по виду и разговору с ним — очень умный, дельный и ловкий, горячо и долго извинялся за своих подчинённых, а больше всего — за себя: его бригаду завернули с полпути на другое направление, ничего толком не объяснив. К полудню этого дня, мне на помощь смогло прибыть всего лишь несколько сотен казаков на заморенных лошадях — командиры которых не смогли разобраться в обстановке… Только со слов Воейкова — уже после того, как я их хорошенько отлаял, казаки узнали что посланы на подмогу самому Императору!

— Да, если бы я сразу знал, Ваше Императорское Величество! — был тот в отчаянии, — да, как я мог бы поверить?!

Действительно… Императора все держали за полное чмо — даже самые махровые, закоренелые и всемерно преданнейшие ему монархисты и, вдруг тот такое, вытворяет… Как в это, просто так можно поверить?!

— Ваше Императорское Величество… Скажите, как мне и казакам искупить свою вину? Только скажите и, мы все умрём — как один…

По всему виду, боевой генерал сгорал от стыда и готов был умереть хоть прямо сейчас — у меня на глазах застрелившись.

Слов нет — совесть у Крымова[174] была! Потому в «реальной» истории, он после провалившегося Корниловского мятежа — в котором не на последних ролях участвовал, покончил с собой…

— «Как искупить вину»? — переспросил я, — да запросто, господин генерал!

Достаю и раскладываю на капоте карту:

— Вот, смотрите: 2-ая Финляндская дивизия генерала Свечина прорвала фронт и взяла вот это село, окружив несколько германских дивизий…, — конечно, достоверно неизвестно, но скорее всего — так оно и есть.

— Невероятно, — прошептал Крымов, — это просто невероятно…

— «Невероятно» — спать на потолке, господин генерал — а немцев бить можно! — строго смотрю Крымову прямо в глаза, — в прорыв вошла Донская казачья бригада генерала Шишкина, и, пошла гулять по немецким интендантским обозам. Ей помочь надо, господин генерал!

— Чем, Ваше Величество? Чем я могу помочь генералу Шишкину?

— Шишкин дал радиограмму: лошади его казаков с места сдвинуться не могут — столько на них немецкого хабара, станичники навьючили!

Это, я конечно очень сильно с…издел. Особенно, насчёт «радиограммы».

— Так значит, мне надо… «Погулять» по немецким тылам?

— НЕМЕДЛЕННО(!!!), господин генерал. Немедленно в прорыв! Если удастся, проскочите до самого Ковно и наведите там шороху. В серьёзные бои не вступать: наскочили — отскочили. Вы за «зипунами» пришли, а не головы класть… Выполнять!

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество!

И, полчаса не прошло — как от Уссурийской отдельной конной бригады генерала Крымова, остались только молодецкий свист в ушах, оседающая пыль на просёлке, да порубленные — но ещё «упакованные» трупы немецких улан… Ну и, самые-самые приятные воспоминания от знакомства!

Впрочем, для моей охраны генерал Крымов оставил сотню казаков.

— Вот теперь, можно и подуванить, господа казаки! Все немецкие карабины и пулемёты собрать, перевьючить на наших лошадей и отправить во 2-ую Финляндскую дивизию — генералу Свечину! — деловито командовал я «своими» казаками, — про патроны тоже, не забываем… А всё, что в карманах у улан найдёте — всё ваше, господа станичники.

Хотел заменить свой оставшийся без патронов, хорошо поработавший сегодня «Шварцлозе» на «свежий» трофей, но оставил эту затею. Немецкий клон нашего «Максима» — станковый пулемёт «MG.08», был слишком громоздок и, в багажник «Фюрермобиля», ни в какую не лез. Тем более, абсурдной казалось сама идея примостить его «салазочный» станок, для стрельбы из салона.

— Ладно, про подвиги придётся на время забыть…, — печально резюмировал я, к несказанной радости своих свитских, особенно — Спиридовича, — нашего безпатронного «австрийца», тоже закинем Свечину — глядишь, ему на что-нибудь пригодится.

Вскоре, все мы на трёх автомобилях, с почётным эскортом казаков, вернулись в село Галина — где уже были все.

Почти одновременно, из Вильны подошёл 2-ой Армейский корпус генерала Флуга (26-я пехотная и 3-я гвардейская дивизии), 1-ый конный корпус генерал-лейтенант Орановского (7-я, 8-я, 14-я кавалерийские дивизии) из группы Олохова и, как я уже говорил — 10-ая стрелковая дивизия от 5-ой армии генерала Плеве. Части и соединения, правда, были частично потрёпанные, но всё равно — СИЛИЩА!!!

Войска, всё прибывали и прибывали. Подъехав к селу, я был поражён: пехота, кавалерия, артиллерия и их обозы, шли параллельно в 4–5 колоннах по большаку и по обочинам… Опять возникли большие сомнения в правильности своих действий: такую «силищу», естественно собрали для защиты Императора, оголив другие участки… А вдруг, немцы найдут ещё какие силы и там вдарят?!

Здесь же, в селе Галина — уже прибранном от трупов и с потушенными пожарами, меня поджидали все эти три начальника, плюс сам командующий 10-ой армии — генерал от инфантерии Радкевич Евгений Александрович.

Первым делом, встретился с офицером связи от генерал-майора Свечина и прочитал присланные им донесения. К моему глубокому удовлетворению, операция развивалась строго по плану. Село Гени было взято неожиданной атакой, два стрелковых полка 2-ой Финляндской дивизии образовали внешний и внутренний кольца окружения и, в прорыв была введена Донская бригада генерала Шишкина — уже успевшая сжечь «артиллерийский парк» и перехватить несколько интендантских «транспортов» противника… Обозов, то есть.

Немцы, непрерывно атакуют — как из котла, так и извне, но ещё не успели подтянуть значительных сил и, пока их атаки повсеместно успешно отбиваются.

В той же уцелевшей, имевшей следы ожесточённого сражения штабной избе, на скорую руку провели «военный совет» с вышеназванными военноначальниками.

— Изволите провести смотр войскам, Ваше Императорское Величество? — крайне учтиво, спросил меня самый старший по должности и по званию — генерал Радкевич.

Да и, по возрасту — ему уже за 65 лет было. Пора бы, как говориться и на покой!

Без всякого почтения к годам, я рявнул:

— «СМОТР»?! Да, когда же я вас — господ генералов, головой научу думать, а не ЖОППОЙ?! Я вам победу на блюдечке с голубой каёмочкой преподнёс, а вы её опять ПРОСРАТЬ(!!!) намереваетесь?! Немедленно всю конницу бросить в прорыв, а частью пехоты сменить Свечина в Гени! Другой же частью — ликвидировать «котёл», атакую со стороны высоты 72,7!

Генерал Флуг, попытался было возразить:

— Войска измотаны форсированным маршем, Ваше…

— Немцы тоже — далеко не свежак! Если немедленно не атакуете противника, господин генерал, ваши войска — ещё не так, вымотаются «форсированным» отступлением!

«Смотр», всё-таки состоялся. Почти до полуночи, я стоял в своём автомобиле, а мимо меня всё шли и шли, казалось нескончаемые серые колонны с колыхающейся над ними стальной щетинной штыков… Завидев меня при свете фар другого автомобиля, смертельно уставшие солдаты кричали «УРА!!!» и, приободрившись, топали дальше поливаемые моросящим осеним дождиком.

Выспаться по-человечьи не удалось! С самого со сранья, село бомбила вражеская авиация в составе всё того же — надоевшего ещё вчера аэроплана. В этот раз ущерб был куда серьёзней: убило пару лошадей у «моих» казаков, да поранило пару нижних чинов.

Ну, что ж… Высплюсь как-нибудь потом!

Приведя себя с помощью денщика в порядок, походил по селу, осмотрелся, послушал — что люди говорят… Настроение у всех совсем другое — чем всего лишь пару дней назад, наблюдал в Вильно: все нижние чины ходят довольные, улыбаются, обнимаются друг с другом.

За селом настроения были совсем другими: здесь было тихо и скорбно-торжественно — хоронили погибших. Похоронное дело у Свечина было поставлено образцово: его бывший полковой, а теперь — дивизионный священник речью был неказист, но самим обрядом распоряжался деловито…

На сельском кладбище в отдельных могилах хоронили наших, чуть поодаль — ближе к опушке, в общей яме — немцев. Занимались этим скорбным делом, в основном плохо говорящие по-русски солдаты — уже в возрасте, одетые в голубоватые немецкие шинели. Сперва подумал — немецких военнопленных припахали, потом мне объяснили: ополченцы-чухонцы из 496-го стрелкового полка — первым пришедшим ко мне на помощь. Своих шинелей им выдать до сих пор не удосужились и, чтоб согреться, они одели снятые с убитых немцев — что добру пропадать?! Конечно те, что поцелее… То же самое и с обувью.

— А где ваш начальник — полковник Сергеев? — спрашиваю у их старшего — зауряд-прапорщика.

— Вон под тем крестом упокоился наш полковник, — ответил тот, перекрестясь на две самые крайние могилы, — отвоевал своё, сердечный… И, штабс-капитан наш с ним… Аникин… Во главе полка оба… Лежат…

Снимаю фуражку и, последовав примеру, перекрестился тоже…

— Что ж, не уберегли своего командира? — спрашиваю укоризненно.

— Да, как же убережёшь его, Ваше Императорское Величество?! …Как увидел Петр Алексеевич, как пал ваш стяг, так совсем буйным стал! Уж мы его и, уговаривали и оттаскивали…

— «Внук у меня недавно родился, — говорить, — вырастет он и спросит: «А ты на войне был, дед?» «Был» — отвечу. «А где ты был, дед — когда нашего Государя-Императора убивали?». Что я ему отвечу? «Да там же, неподалёчку — в кусточках сидел…». …Так, что ль?!» Схватил он «бердану»: «УРА(!!!)», да как выскочит из леса и мы вслед за ним все. А германец, как врежет из пулемётов и полка почитай, нет… Осталось нас, вот — на одну похоронную команду…

Возникло чувство вины: что-то, я сделал не так — что-то я сделал неправильно… И до следующего дня не отпускало. Чем я могу отблагодарить уже мёртвого человека за преданность…? Нет, не мне — своему воинскому долгу?

Может, наградить посмертно? Да пожалуй, лучшей благодарностью будет память потомков, передаваемая из поколения в поколение в виде посмертного «Георгиевского креста».

Приняв такое решение, я несколько успокоился…

Прошёл с непокрытой головой, прощаясь, вдоль длинных-предлинных рядов своих ещё не похороненных солдат: почти целых — как будто отдохнуть прилегли, или простреленных-порубленных-проколотых — изуродованных до неузнаваемости обрубков…

Посетил развёрнутый в селе, по новой госпиталь… Обратил внимание: обработав рану, старший врач (всё тот же самый, врач-акушер из Харькова) отмечал вокруг неё что-то химическим карандашом.

— Извините… Не подскажите для чего?

— Отмечаю границу покраснения — воспаления, то есть. Через сутки проверю: если покраснение распространиться за черту — придётся ампутировать конечность.

Жуть…

«Движуха» через Галину продолжалось: в направлении села Гени всё ещё шли подкрепления и интендантские обозы, из него обратно — санитарные транспорты с раненными и выводилась в резерв 2-ая Финляндская дивизия.

Поговорил с генералом Свечиным — хотя и имевшим круги под глазами от хронического недосыпания, но радостно-возбуждённым в победной эйфории. По его словам, дивизия понесла хоть и тяжёлые, но не катастрофические потери:

— Если будут пополнения, Ваше Величество, то через неделю я восстановлю боеспособность!

— Не торопитесь, господин генерал! Отдыхайте, восстанавливаетесь спокойно… На Вас и вашу дивизию, у меня есть далеко идущие планы.

Поговорили про подробности боя. Я рассказал про своё, Свечин про своё же:

— Зло дерётся немец, упорно! Хорошо окопались и засели в избах в Гени и, пока горные орудия не подтянули в упор — одолеть их не могли. Другие в лесу притаились и ночью много нам бед наделали — пойдя на прорыв. Когда же мы их 14-ую пехотную дивизию Ландвера к Вилие прижали, многие немцы потонули — пытаясь к своим переплыть, но в плен не сдались! Очень мало пленных, просто на удивление мало…

Да! Немцы знают за что воюют, в отличии от нас.

— Перебежчики были? Как много?

— За всё время, одного лишь знаю… Из поляков. Жаловался на трудности службы, на немецкую дисциплину и отсутствие хлеба.

Удивился:

— Немцы, тоже голодают, что ли? Как мы?!

— А куда они денутся? Мост через Неман ещё не восстановили и, их крайняя железнодорожная станция, находится вёрст за двести. Сколь, не богата на транспорт германская 10-ая армия, а всё вовремя подвозить не успевают и, их наступающим солдатам, приходится довольствоваться тем — что после нас у местных крестьян остаётся.

— Понятно…

Чисто случайно, но очень удачный момент для нашего контрнаступления получился!

— Психологически, в русской армии существует удивительное непостоянство, — рассуждал вслух боевой генерал, то и дело пожимая плечами, — иные второочередные войска дерутся превосходно, а другие первоочередные при малейшем нажиме противника, сразу приходят в полное расстройство и бегут. И, как это систематизировать — чтоб хотя бы прогнозировать поведение частей, непонятно.

Возможно, тем мы и сильны? Как говорил Бисмарк, а он явно не дурак был: «Никогда не воюйте с русскими — ибо на всякий ваш умный и продуманный план, они ответят непредсказуемой глупостью».

Сим победиши!

— А у немцев?

— В немецкой армии существовал определенный «стандарт» боеспособности: полевой, ландверной, ландштурменной — и любой офицер, уверенно знает, что ожидать от данной — конкретной воинской части…

Согласно киваю:

— Ну, это ж — НЕМЦЫ!!!

Помолчали, вспоминая каждый своё и, про своё же думая…

— От иностранцев часто доводилось слышать — что русский солдат вынослив физически, морально стоек — особенно к собственным потерям и нетребователен буквально ко всему — в том числе и, к качеству командования. Так ли это, господин генерал?

— Абсолютно неверно, Ваше Величество! Войсковой дух русской армии, чересчур нежен и весьма чувствителен к началу морального разложения. Бессловесной и безропотной, русская армия кажется только поверхностному взгляду легкомысленного стороннего наблюдателя. Что русский офицер, что солдат — не имеют дисциплинированного политического мышления, не уважают и презирают вышестоящее начальство, чрезмерно подвержены всякого рода сомнениям и влияниям. Успешно воевать, они могут только в обстановке порядка и авторитета… А сама обстановка современного боя, этому препятствует!

— Так что же делать, чтоб восстановить боеспособность нашей армии? — спрашиваю.

Генерал Свечин тяжело вздохнул и сказал, как будто о чём-то неосуществимом:

— Требуется длительная энергичная и целеустремленная работа командования, на всех уровнях.

— Вы всё-таки над этим хорошенько подумайте, Александр Андреевич и, как время свободное появится — изложите мне в письменном виде свои соображения на этот счёт.

— Будет непременно исполнено, Ваше Императорское Величество!

К вечеру, прослышав об моём местонахождении, в Галину прибыла основная часть нашей «автоколонны» которую мы так коварно покинули по выезду из Могилева, а так же Гвардейский полевой Жандармский эскадрон — собранный с «теоретического» маршрута моего следования и, вызванный сюда Спиридовичем. Особенно много радости было у наших шоферов — верно сослужившие нам автомобили нуждались в ремонте, запчастях и заправке ГСМ…

Вечером, помывшись в уцелевшей сельской бане и пообедав с офицерами полностью отведённой в Галину 2-го Финляндской стрелковой дивизии, я лёг спать и в этот раз, выспался уже по-настоящему.

К полудню следующего дня, обрадовали очень хорошие вести: окружённая вдоль реки Вилии немецкая группировка в составе 14-ой дивизии Ландвера и 6-го конного корпуса генерала фон Гарнье — четыре кавалерийские дивизии и пехотная бригада, капитулировала. Как я и предполагал, долго обороняться на той местности было невозможно и, после ряда безуспешных попыток прорваться к своим и наших успешных атак по рассечению «котла» на части, немецкое командование решило, что дальше сопротивляться не имеет смысла. Сам генерал фон Гарнье застрелился и, в переговорах участвовал и самой процедурой сдачи в плен, руководил один из его штабных офицеров.

Капитуляцию немецкой кавалерии и ландвера принимал лично.

Я, с группой генералов и своей Свитой, в которой не хватало только есаула Мисустова — ещё не вернувшегося из рейда по немецким тылам с бригадой генерала Шишкина, стоял близ села Камели на небольшом холме, а выходившие из него солдаты Кайзера складывали возле моих ног знамёна и оружие.

Встретил и моего «знакомца» — раненого немецкого лейтенанта, отпущенного мною в «лагерь вооружённых военнопленных». Он уже не держался так самоуверенно — я бы сказал, даже наоборот!

— Вильно — найн, найн, — показал я ему рукой направление на Восток и, сказал на ломаном немецком, — комм, комм — Сибирь, драх нах шпацирен! Шнель, шнель!

Другого «знакомца» я повстречал, когда стали выводить наших освобождённых военнопленных, которых оказалось лишь, как бы не в половину лишь меньше — чем пленных немцев. Подавляющее большинство из них были целёхонькие — не раненные, не больные и не контуженные и шли, понуря головы — под всеобщее весёлое улюлюкание и злые насмешки. Довольно равнодушно на них поглядывая, на одной физиономии я остановил своё внимание.

Подзываю:

— БА!!! Знакомые все лица! Глазам своим не могу поверить… Капитан Мячин, Вы ли это, Ваше Благородие?!

— Так точно, это я, Ваше Императорское Величество!

Хоть бы покраснел, ублюдок!

— А мы то, здесь Вас заждались — а Вы, эвон где…, — я распалялся всё больше и больше, — как кормёжка то, хоть в немецком плену? Чечевичной похлёбкой, хоть угостили — или Вы предпочитаете брать серебряниками?

Мгновенно побледнев тут же, тот хотел было отмазаться:

— Разрешите доложить: был захвачен в плен германским конным разъездом!

— Ах, они какие нехорошие — «разъезды» эти, германские… Ну, а где ваши товарищи, с которыми я вас на разведку послал?

— Здесь они, Ваше Величество — штабс-капитан и поручик…

— Вот, как хорошо!

Особенно меня взбесило, что у штабс-капитана, на груди висел «Георгиевский Крест».

Оборачиваюсь к Свите:

— Расстрелять этих трёх подонков!

— Как… Как, «расстрелять»?!

Растерянно переглядываются меж собой.

— Мне ОПЯТЬ(!!!) вам надо показывать, как надо расстреливать?! Лучше не злите — сейчас ВЕШАТЬ(!!!) заставлю!

Спиридович быстро распорядился всё ещё находящимися в моём распоряжении и бывшими неподалёку казаками Крымова… Те, потащили троих сучащими ногами приговорённых к ближайшей деревенской стенке.

— Мундиры с них сдерите, станичники, — крикнул вдогонку я, — не должна всякая мразь подыхать в погонах русского офицера! И, сапоги не забудьте: вам ещё пригодятся — а эти и, босыми пятками по горящим угольям в Преисподней побегают!

— ПОЩАДИТЕ!!! — донеслось истошное, — ПОЩАДИТЕ, ВАШЕ…

— Заткните ему пасть или сломайте челюсть!

«Хекающий» удар и тишина…

Обращаюсь к генералу Балуеву:

— В корпусе есть военные юристы?

Тот, в полном афуе:

— Имеются, Ваше Величество… Приостановить экзекуцию…?! Хотите соблюсти законность и провести следствие?

— Знаю я вашу «законность» — ещё по Японской, знаю! — в упор смотрю в сужающиеся от ужаса генеральские глаза, — по жопе как гимназиста-пидараста похлопаете и отправите в тыл — чем-нибудь «запасным» заведовать! Пусть оформят приговор задним числом — некогда мне вашего «расследования» ждать! И, ещё…

У генералов, меня слушающих — уши, просто в трубочку!

— Пусть узнают и доложат мне, кто эту трусливую свинью «Георгием» наградил… Кто бы он не был, разжаловать на чин и отправить на передовую — я обязательно прослежу за выполнением.

Генерал Балуев, тот час же отдал распоряжение своему адъютанту и, тот рванул с места, как укушенный.

К сожалению, «классического» расстрела не получилось… Кроме штабс-капитана с «крестом», никто из «их благородий» прямо стоять не хотел и, их застрелили ползающими и не сразу.

Плюнул в ту сторону и отравился к своему автомобилю…

Почему-то, на предварительном «военном совете», проведённым мной и Алексеевым, первым делом было предложено передать тела погибших немецких офицеров во главе с их командующим, германским властям для захоронения… Я хоть и сильно удивился, но не возражал: если есть возможность придерживаться каких-никаких «рыцарских» обычаев ведения войны — то их надо придерживаться.

Однако, все прибывшие генералы и штаб-офицеры в ту штабную избу не влезли и во время совещания толпились на улице.

— Господа! — обратился я ко всем им, — предлагаю провести в Вильно — который мы с вами отстояли, «расширенное военное совещание»… Скажем так — через двое суток.

Возражений не последовало и, народ начал потихоньку рассасываться.

К вечеру, подсчитали трофеи.

Всего сдалось порядка пяти тысяч немецких солдат и офицеров, были взяты значительные трофеи, правда — по большей части испорченные, вопреки условиям капитуляции. Боеприпасов очень мало, продовольствия почти нет — немецкая группировка снабжалась «с колёс» и их отсутствие, стало одной из главных причин столь быстрой капитуляции.

Ещё к вящему удивлению меня и многих из наших офицеров и генералов, выяснилось: большинство захваченной у немецкого ландвера артиллерии, было образца тысяча восемьсот «лохматого» года. Новейшей была только шести-орудийная батарея 8-дюймовых мортир 6-го конного корпуса генерала фон Гарнье (калибр — 203-ти миллиметра, если не ошибаюсь), что были замечены на опушке леса.

Кстати, один выяснившийся при допросе пленных кавалеристов нюанс: артиллерия нашей 5-ой армии генерала Плеве, вообще то — поддерживая нас по моему приказу, весь божий день лупила куда-то «за горизонт» — по принципу «на кого Бог пошлёт», вызывая только усмешки да остроты у немцев. Однако, несколько раз «Бог» посылал туда — куда надо! В том числе, досталось пару раз и этой «мортирной батарее» — отчего, она не смогла в нужный момент прибыть в нужное место и, разнести с такой-то матери это село и эту церковь, вместе со мной и всеми нами… Видать, всё же — кто-то, «сверху» за мной присматривает!

Ну, или просто — мне сказочно везёт в теле Николашки Второго…

Вообще, организация, вооружение и оснащение немецкой кавалерии не по-детски поражала. Конный корпус Гарнье имел свою пехоту, тяжёлую артиллерию и по три радиостанции в каждой дивизии!

В составе каждой немецкой кавдивизии имелся батальон егерей и рота «самокатчиков» — велосипедистов, то есть. По словам пленных немецких офицеров, эта легкая пехота — входившая в состав кавалерийских соединений, вполне себя оправдала. Но, не на той же местности!

Это ж…

Это, ж — прообраз Первой конной армии нашего Будённого! Ну, или — Первой танковой группы «их» Гудериана… Из минусов, можно отметить — отсутствие у немецкой кавалерии хотя бы самых завалящих броневиков и эпизодическое использование авиации.

Из допросов пленных немецких офицеров, стало понятно об причине такого раннего ввода в прорыв немецкой кавалерии. В это время, немецкое командование подготавливало Свенцянскую операцию. По их плану, предполагалось осуществлять всего лишь демонстрационный «лобовой» нажим в сторону Вильно через Мейшагольскую позицию — чтоб, отвлечь внимание командования русских от направления главного удара на свенцянском направлении облегчить таким образом прорыв конницы генерала Гарнье.

Однако, как я и предполагал, от перебежчиков германскому командованию стало известно об посещении этого участка фронта русским Императором и, те решили «сорвать банк».

Таким образом, моё вмешательство в естественный ход истории привело к тому, что против так называемой «ОТГ Романова» — между Вилькомирским большаком и рекой Вилией, собралась вся масса германской кавалерии и, пусть слабо подготовленный и плохо вооружённый, но довольно стойкий во фронтальном бою ландвер.

Немецкий генерал Литцман, командир XL резервного корпуса, решил перенести центр тяжести сражения на правый берег Вилии — для непосредственной атаки города Вильны с севера. Мейшагольская позиция в этой последней битве 1915 года, имела решающее значение…