Ветрогон

Глава 14

«Гигантская капуста, которую превратили в арт-объект» — вот что я подумал, глядя на кокон.

Он расположился (так и хочется сказать «разлегся»!) в небольшой ложбинке вблизи горного перевала — вряд ли в полном смысле безымянного, но карты под рукой, чтобы посмотреть название, у меня не было. Огромный, метров тридцать в диаметре, эллипсоид (то есть сплюснутый шар), на вид сделанный то ли из цветного стекла, то ли из самоцветного кристалла, переливался розовым с переходом в сиреневый, а оплетшие его нижнюю полусферу жилки сияли червонным золотом.

Очень, в самом деле, похоже на кочан поразительного цвета и размера. Или на редкостную инсталляцию. И совсем немного — на яйцо «Чужого», как их рисуют в фантастических фильмах. Там яйца пытаются сделать зловещими, но этому кокону дополнительная зловещесть не требовалась. Для эффекта вполне хватало неуместности: несмотря на свою красоту, он слишком чужеродно выглядел на снегу, в окружении молчаливых сосен. Кстати, несколько деревьев кокон повалил и сломал.

— Вот, — печально сказала Агриппина. — Лежит. Что мы с ним только не делали! А он лежит.

— Напалм приносили? — деловито спросил я, припомнив свои недавние размышления. — Из пулемета стреляли? Или, лучше, из искрового миномета?

— Ты что, с ума сошел?

— Нет, я просто поясняю параметры задачи. Ты сказала, что вы с ним уже все делали. А оказывается, вы упустили минимум одно гнездо возможностей…

— Да откуда у нас миномет!

— Вы могли бы его попросить у вашего куратора из Службы, — сказал я, глядя Агриппине в глаза.

Она смутилась и взгляд отвела.

— Пока мы магией вполне справляемся!

— Ну вот, не справляетесь же… Нужно вызвать представителей Ордена. Если это что-то новое…

— Это что-то новое, — перебила Агриппина. — Я проверила все каталоги яиц и личинок, есть только похожий кокон у Боевой Плодожорки, но он меньше и темнее.

Я поморщился. Боевая Плодожорка — та еще гадость, перспективна схватиться с ней (или с кем-то похожим) один на один меня совершенно не вдохновляла.

— Тем более. Надо, чтобы они осмотрели.

— Когда мы раздолбаем эту хреновину, тогда притащу то, что внутри, не раньше, — упрямо сказала Агриппина. — Как ты.

— То есть ты знаешь об этой истории?..

— Естественно!

Ну да, конечно же, если она поддерживает контакты со Службой, то сплетни могли до нее уже и дойти.

Тут я мог бы встать в позу и толкнуть речь на тему того, что нужно всегда трезво оценивать свои силы, и в тот момент я не обратился в Службу лишь потому, что Пастехват застал меня врасплох и пришлось срочно придумывать, как его уничтожить. А если бы я чуть подумал, то вместо этого попытался бы заманить его в радиус действия Искровой башни.

Но не успел я открыть рот для своей очередной «душнильской» лекции, как Агриппина произнесла, страдальчески изогнув брови:

— Иначе получается — зачем мы, дети-волшебники, вообще нужны? Если мы только и можем, что под крылышко куратора бежать, чуть что!

Ага. Ну, если она так ставит вопрос…

Кому угодно можно толковать на тему рационального выбора и разумной осторожности, но только не ребенку, который может взять и исчезнуть, если вообразит себя ненужным.

И подручные средства помимо магии она, небось, именно поэтому не хочет использовать. Сознательно или бессознательно. С ее точки зрения это, небось, читерство. Как с моей — зайти в магазин и взять, что приглянется.

— Ладно, — буркнул я. — Давай пробовать, что сможет магия.

На самом деле, мне тоже было интересно. Коконы и яйца Тварей описаны во множестве, и алгоритмы обращения с ними очень сильно отличаются. Некоторые формы вполне безвредны и сравнительно легко уничтожались до проклевывания, если повезет их обнаружить (обычно эти «легкие» яйца хорошо маскировались). Некоторые, наоборот, реагировали на обстановку и умело защищались — скажем, плевались кислотой через мембрану. Некоторые вообще прожигали землю вокруг себя и уходили глубоко в скальную породу.

Но почти всегда проще было уничтожить яйцо или кокон, чем вылупившуюся из него тварь.

То, что перед нами именно кокон, было понятно по размеру. Настолько громадные твари, чтобы клали такие «яички», существуют (по мнению ученых, которое, кстати, почему-то косвенно подтверждается существованием моего «зебродила»; это я в конец, в выводы отчета заглянул, хотя сам отчет пока не прочитал) — но не могут прорваться в миры, где Грань относительно целая. Просто энергии не хватает. Зато тварей с полным превращением (личинка-куколка-имаго) занесено в каталоги множество, и не факт, что выявлены все.

Теперь остается вопрос, что с этим-то коконом все-таки делать…

— Он как-то отвечает на атаки? — спросил я Агриппину.

Она помотала головой.

— И ударов не отражает?

— Ну, он довольно упругий, твоя глефа может отскочить. Так что ты поосторожнее.

Я внял ее предостережению и ударил Ветрогоном, не вкладывая всю силу. И для начала издалека.

Ноль эффекта.

Тогда я подошел ближе к розовато-сиреневому боку. Вблизи тоже не было заметно никакого движения или игры теней внутри кокона — камень и камень. Теперь размахнуться и долбануть со всей дури, одновременно включив «циркулярную пилу»…

«Циркулярной пилой» я называл одну из атак моей глефы, особенно хорошо подходящую для вскрытия всякого рода панцирей и тому подобного: очень узкий поток воздуха под большим напором тек вдоль лезвия, словно зубчатая цепь. Камни разрезает на раз-два.

Однако в этот раз никакого эффекта не было. Мне даже показалось, что ни лезвие, ни воздушные потоки смогли коснуться гладкого, словно отполированного бока… Или не показалось?

— Вот, я же говорю, — сказала Агриппина. — Отскакивает.

Я долбанул еще раз, на сей раз всей мощью, с размахом, без всяких затей, просто вкладывая всю силу и злость! Добился только того, что взвихрил и разнес в стороны снег у подножия кокона.

Блин, если бы не эта штуковина, Ветрогон с его мощью уже вырыл бы настоящий кратер в склоне горы, а ей хоть бы хны!

Но я не просто так долбил в одну точку, надеясь на иной результат, — это известный всем, даже попсовый маркер глупости, а я предпочитаю тупить в другом ключе. (Например, нарушать давно продуманные планы под влиянием гнева и обиды, да-да-да.) Я пробовал разные углы атаки — буквально. И по результатам кое-что заметил.

— Это не отскакивает, — сказал я, тяжело дыша, после серии атак. — Смотри, заметить сложно, но если приглядеться, все-таки видно. Особенно если вот так направить оружие, — и я снова приложил Ветрогона в режиме «циркулярной пилы», на сей раз почти плашмя, как будто хотел срезать с поверхности кокона ломоть сформировавшей его субстанции. — Видишь, зазор остается? Не больше волоска, но есть.

— Погоди, мне ничего не видно… Ну-ка, еще раз!

Мне пришлось ударить раз пять, прежде чем Агриппина согласилась, что я ничего не придумал, и зазор в самом деле существует.

— Похоже, тут какое-то силовое поле, почти вплотную к поверхности кокона. Оно просто не дает нам его коснуться!

— Офигеть, — сказала лидер Девочек-Лошадок. — И что делать?

— Проламывать, — немного тяжело дыша после этого махача, ответил я. — Что я тебе говорил насчет эм ве квадрат пополам? Вряд ли у этого силового поля бесконечный ресурс на ударное воздействие!

…Дальнейшее походило на какое-то уродское упражнение на физкультуре. Например, то, что в моем первом мире называлось «суицидами» — калька с английского, и означает беганье от точки к точке со все раздвигающимся диаметром. Непонятно? Ну вот бежишь от разметки в метр к стене зала, касаешься его рукой, бежишь назад к метке в два метр, бежишь обратно к стене зала, потом обратно к метке три метра, и так пока не коснешься противоположной стены. Потом с начала уже от той стены. Повторять, пока не свихнешься или пока ноги не отвалятся. Думаете, зря что ли такое название?

Вот мы так с Агриппиной и бегали — то есть летали — все увеличивая дистанцию, насколько шило в жопе позволяло, чтобы побольше набрать скорость, и бахали по кокону со всей дури. Дури было больше у меня, шило в жопе длиннее у Агриппины — в смысле, она далеко превосходила меня в скорости, а я ее в силе атаки. И в результате кое-что получилось! В том смысле, что Агриппина, отлетев чуть ли не на пару километров, таки выжала максимум из своих ракетных качеств, пронеслась мимо меня вихрем и так резко долбанула по кокону обеими ногами, что пробила силовое поле! Ну… Как пробила. Ей удалось коснуться поверхности кокона, если я хорошо все рассмотрел, но Лошадку тут же отбросило назад, как отбрасывает упругий мячик от стены. Агриппина повалилась на землю и застонала, потирая ушибленные стопы.

— Что такое? — я бросился к ней. Нормальный человеческий рефлекс, хотя я мало что мог для нее сделать.

— Что-что… Если меня Проклятье сразу не стерло, не помру! — прошипела она сквозь зубы. — До свадьбы заживет!

Да уж, заживет… Ноги у нее до колена представляли один сплошной синяк, а хорошенькие туфельки на каблучке нам с ней пришлось срезать совместными усилиями, настолько распухли отбитые стопы. Но в одном она была права: Проклятье позволяет таким травмам регенерировать в течение часа-двух. С костями все сложнее. Их что-то защищает, может, такое же силовое поле, как на коконе. Но если уж умудрился заполучить перелом со смещением — нужно искать того, кто сможет обломки правильно сложить. Иначе за те же три часа кость срастется неправильно и придется ломать её заново. Что будет адски больно!

Но Агриппины это все в любом случае не касалось: у нее, судя по всему, простой ушиб. Обычной девчонке прописали бы постельный режим на неделю или больше, а она меньше чем за час оклемается. Но если и был бы перелом — лошадки уже знают, что с этим делать. Как-то же справились после боя, запись которого я так «удачно» прокомментировал.

— Так, перерыв, — сказал я, присаживаясь рядом с временной союзницей на большой, выступающий из земли искривленный корень сосны, расчищенный от снега нашими стараниями. — Ясно, что подход многообещающий, но надо долбить дальше.

— Дальше⁈ Да ты с ума сошел!

— Это ты сошла, — не согласился я. — Я-то вообще за то, чтобы позвать орденцев. Давай, я хоть сейчас. Коммуникатор у меня в кармане лежит.

— О, у тебя есть коммуникатор? — оживилась она.

— Сегодня передали.

— Значит, ты тоже в Программе?

— Наверное… Что за Программа?

— Программа Службы по взаимодействию с детьми-волшебниками. У них агенты-информаторы во всех Убежищах есть. Ну и они пытаются как-то поддерживать всех ребят, кто соглашается с ними работать.

— А что, кто-то не хочет?

— Да хотят-то почти все, мало кто может! Надо же и чтобы коммуникатор у тебя из рук не исчезал, и чтобы у тебя надежности хватало на связь выходить… И самое главное — чтобы ты не начал ответственность на Службу переваливать за себя. Тогда не сможешь с ними сотрудничать, тебя будет все время телепортировать. Или вообще, — Агриппина провела пальцем по горлу, характерно крякнув и высунув язык.

— Так ты поэтому не хочешь их вызывать?

— Типа того…

Почему мне чудится уклончивость в этом ответе?

— Но нужно же разумно осознавать границы своих возможностей, — осторожно предложил я.

— Вот когда выложимся на полную катушку, тогда и можно будет к ним обратиться, — упрямо сказала Агриппина. — Не раньше! Я чувствую, что мы еще не выложились.

— А сама говорила, что не хочешь дальше долбать…

— Я думала, ты что-то умное предложишь, а не это вот!.. Напор, напор и еще раз напор!

Я не удержался от смешка. Чья бы корова мычала!

— Нет, серьезно, — продолжила Агриппина. — Я знаю, как я выгляжу со стороны… Девочка-волшебница, вся такая на энтузиазме, да?

Честно сказать, не ожидал от нее даже такого базового уровня саморефлексии!

— Вроде того, — сказал я. — А ты на самом деле не такая?

— На самом деле я разная, — ответила она серьезно. — Как все.

Тут мне возразить было нечего.

Мы сидели на сосновом корне, снег медленно таял вокруг наших голых ладоней, лежащих на мерзлой коре. В горной долине царило спокойное зимнее безмолвие. Почти идиллическая сцена, если бы не розовый кокон пришельца.

— Слушай, — сказал я, — расскажи все-таки о себе. И о твоих подругах. Ты обещала.

Агриппина вздохнула.

— Ну, о них пусть они сами тебе рассказывают. Я думаю, познакомитесь еще… Но о том, что тебя интересует — тут никакого секрета нет. Мой предмет-компаньон выглядит как Лента Для Заплетания Гривы, потому что я с детства люблю лошадей. А особенно им гривы заплетать! И расчесывать, и чистить. Многие не любят, ученики на ипподроме вечно пытались от этого откосить. И навоз чистить тоже. Но я не хотела, чтобы меня считали белоручкой — фу-ты ну-ты, иностранка, дочь самого настоящего графа…

— Так ты что, графиня? — не поверил я.

— Дочь графа, — поправила она будничным тоном. — Графиня — это моя матушка. Мой официальный титул — «достопочтенная», но он только в документах и письмах используется.

— Не похожа ты на достопочтенную, — честно сказал я.

— Стараюсь, — кажется, она восприняла это как комплимент. — И все-таки, я — дочь его превосходительство посла Ее Величества королевы Истрелии, Ладора Эрнера, графа Суми. — она добавила что-то на непонятном мне языке, в котором я опознал истреллийскую речь (что-то среднее между французским и итальянским по звучанию, хотя знакомых латинских корней я не улавливал). — И при рождении меня назвали Риналло Эрнер. Потом я от этого имени отказалась и назвалась Агриппина.

— Я думал, Проклятье такое не разрешает, — удивился я.

— Проклятье не разрешает врать о своем имени или имени предмета-компаньона, — поправила меня Агриппина. — А я не вру, я правда с прежним именем порвала. И с прежними людьми тоже.

В ее голосе звучала смесь решительности с отвращением.

— А почему?

— Потому что они хитрые, грязные, подонки и лизоблюды! — она сжала кулаки. — Им ничего не стоит за свои преступления человека в тюрьму засунуть, только потому, что у нее нет ни родственников богатых, ни связей! Ну, теперь есть!

— Кого-то из твоих друзей засунули в тюрьму? — осторожно уточнил я.

— Мою няню, — Агриппина, казалось, чуть успокоилась. — Где-то за год до того, как у меня Лента появилась, — она машинально коснулась своей косы. Няня и ипподром — вот и все хорошее, что было в моей жизни! Ну и еще Орденская школа, когда няня убедила родителей меня туда отправить, а не при посольстве учиться… У вас знаешь как классно, по сравнению с Истрелией?

— Не знаю, никогда там не был.

— У вас дышится даже легче! А там только — титул, привилегия, из какой ты школы, какой у тебя галстук… Тьфу! Нет, я, конечно, Орден не идеализирую, — поправилась она, — бюрократия здесь, например, совсем дурацкая… И выбора в магазинах меньше, и парикмахеры во всяких там салонах куда хуже, если верить матушке, ну еще по мелочи. Но вот ребенку здесь точно лучше живется. Тем более ребенку-волшебнику.

— И Тварей больше, — в тон ей добавил я.

— Вы здесь с Тварями все время боретесь, но хоть сами в Тварей не превращаетесь, — серьезно сказала Агриппина. — Ну… Не так, как в Истрелии, серьезно. Знаешь, почему мою няню посадили? Потому что папаша выпивал с послом Ороса и что-то ему растрепал. Утечка случилась. И няню обвинили в том, что она секретные документы вынесла! Никого беззащитнее не нашли!

Я умолчал, что такая ситуация могла случиться и в Ордене, и где угодно. Мне, положа руку на сердце, уклад в Ордене тоже больше нравится, чем у соседей. Даже с поправкой на эффект кулика. Эта птица, если верить пословице, всегда свое болото хвалит, а чужие — хает.

— Представляешь, ей пятьдесят пять было, у нее больное сердце, а ее военным самолетом вывезли и в тюрьму строгого режима засунули! Я неделю плакала от злости. Хотела в ваши орденские спецслужбы пойти, пообещать шпионить для них, пусть бы лучше няню спасли. Но поняла, что они ее никак из самой Истрелии не вытащат… А потом как-то убиралась в деннике, смотрю — лента для косы висит незнакомая, я такой раньше не видела. Я ее в руки взяла, рассмотреть. И сразу же поняла, что это мой предмет-компаньон! — Агриппина счастливо улыбнулась. — Ну, я первым делом полетела в Истрелию, в королевский дворец. Я не знала, где няня, но созвала журналистов и прямо у фасада пригрозила, что любую тюрьму по камушку раскатаю, если они ее не выпустят!

— И выпустили?

— Конечно, указом королевы. Она сама ко мне вышла, пообщаться. Пообещала разобраться. Ничего, нормальная оказалась. Не то что ее министры! — зло сказала Агриппина.

Я снова промолчал. Короли вечно пытаются представить себя лучше, выезжая на старой сказочке «придворные гады, правды мне не говорят». Но пусть себе, зачем разбивать иллюзии Агриппины? Тем более, она все равно оттуда свалила.

Интересно только, что я об этой истории ничего не читал и не слышал. А ведь она должна была резонанс-то получить. Ну, с другой стороны, Орден — страна огромная, тут как-то больше интересуются собственными новостями, чем международными. Вот и я не особо интересовался.

— Я няню навещаю, проверяю, как она, — продолжала тем временем девочка. — Она после тюрьмы целый год лечилась, но теперь ей уже лучше. Ей корона дом пожаловала, вроде как в компенсацию, и от налогов освободила. К ней дети с внуками часто приезжают. Все у них хорошо.

Агриппина снова вздохнула.

— То есть ты правда лошадница, поэтому у тебя и тема такая? — перевел я разговор на то, что меня интересовало. — А другие девочки? В общих чертах-то ты мне можешь рассказать, без деталей биографии? Например, почему у вас имена у всех лошадиные?

— По-разному. Лёвка, то есть Левкиппа, тоже лошадница, как я. Она из семьи фермеров, которые держат лошадей. То есть держали, они недавно продали почти всех. Она тоже не из Ордена, из Кораса, у них язык почти такой же, как у вас.

Я кивнул: Корас был территорией, граничащей с самыми изначальными землями Ордена, язык там почти тот же, что Орденский государственный, с поправкой на три или четыре века параллельного развития.

— … Поэтому и имя такое, родители тоже лошадей любили. У Ксантиппы семья творческая, папа режиссер в театре, мама декоратор. Назвали дочку в честь какой-то древней поэтессы… — у меня лично имя «Ксантиппа» ассоциировалась только с женой Сократа из моего предыдущего мира, но тут, конечно, философы и поэты были другие. — Сама Санька с лошадьми вообще не пересекалась, у нее подкова в натюрморте попалась в художественной школе. И оказалась предметом-компаньоном. Меланиппу назвали в честь прабабушки, а подкова в семье была талисманом… Ну и Ксюша лошадей любила с детства, вроде бы, из-за книжки какой-то или сериала. Но с ними вживую не работала, у ее семьи не было денег ее на ипподром водить.

— Вас что-то вместе свело? Вы нашли друг друга, как Убежище находят после инициации?

— Еще чего! Знаешь, сколько сил пришлось положить⁈ Я летала по всем Убежищам, предлагала сделать со мной общий отряд и сражаться с Тварями, чтобы не киснуть тут. Лана со мной первая согласилась пойти, ей тоже это все поперек горла стало. Но она сказала, это потому, что у нас обоих лошадиная тема была. Потом нам знакомые рассказали про Левкиппу, у которой тоже подкова. Ксюша с Ксантиппой сами нас потом нашли, когда уже пошли слухи. Еще один мальчик приходил, Вихреснег, у него хлыст предмет-компаньон, он сразу начал шутить на этот счет — мол, подстегну вас, лошадок. Ну, мы его послали. И еще девочка была, Уздечка Урагана, она сама ушла, когда Ксюша ей сходу закричала: «Я буду звать тебя У-У!»

Про себя я отметил, что очень понимаю эту девочку.

— И что, у вас у всех были имена вроде «Правая Задняя Подкова»? Прямо сразу так удачно совпало?

— Да нет. Только у Левки была Правая Подкова. В их языке «правый» и «справедливый» — одно и то же.

— У нас, в принципе, тоже.

— У вас — устаревшее словоупотребление, книжное. А у них нет. Ну вот, у Ланы была Самоцветная Подкова, у Ксении — Подкова Смерча. У Саньки — Счастливая Подкова. Даже выглядели немножко по-другому! Размера разного были и цвета. Девчонки потом еще расстраивались немного, когда подковы поменялись, стали названия попроще… Но Левка хорошо тогда сказала: вам что важнее, красивые слова или дело делать? — Агриппина хихикнула. — Ксюше и Сане, по-моему, хотелось больше красивых слов, но они все равно согласились, что пусть так будет.

— И когда же подковы поменялись? — я почувствовал, что взял след.

— Да вот когда мы решили все месте жить, поужинали, спать легли в первый раз в нашей… Ну, в доме, который мы выбрали. И тогда просыпаемся — хопа, а подковы все стали не то чтобы одинаковые, но более похожие. И называются уже так, как сейчас! И мы тогда поняли, что подходим друг другу. И сработаемся. Ну, мы правда сразу как-то друг другу понравились.

— А функционал Подков как-то поменялся? Атаки?

— Да, мы тоже сразу об этом подумали и бросились проверять! Нет, никак. Ну разве что если Левые и Правые или Передние или Задние вместе били, эффект немного сильнее. Но это неточно. Мы прямо вот с аппаратурой не замеряли, сам понимаешь.

Не понимаю. Я бы замерил с аппаратурой. Но спустил раздолбайство девчонок на тормозах.

— А ты не знаешь, у других детей-волшебников такое бывало раньше? — уточнил я. — Чтобы предметы-компаньоны так сильно друг под друга подстраивались?

— Честно говоря, нет, — покачала головой Агриппина. — Нас Служба после этого боя с Червяком когда нашла, тоже больше всего про это спрашивала. Они сказали, что бывает иногда, когда дети-волшебники долго работают вместе, у них предметы-компаньоны слегка меняют дизайн — ну там цвета одного становятся, или узор в одном стиле, или еще что. Да вот в Ладье, видел двоих ребят, Катавасию с его арфой и Коловрата с его колесом помнишь?

— То есть это все-таки колесо, не щит?

— Ага, колесо. Он мне сам рассказал, что оно раньше сильно проще было, без всех этих драгоценных камней, и звалось не Коловратом, а Солнечным Кругом. Но они с Катавасией сильно долго дружат, тот ему, кажется, рассказал, что Солнечный Круг раньше назывался Коловратом. Ну он решил, что это круче звучит, и на следующий день — хоба! Ну, конечно, это было после того, как они вместе Зеленого Слоника забороли по вызову от Проклятья…

Меня передернуло. Зеленый Слоник штука противная. Не очень сильная, но противная. Я давно заметил: чем смешнее у Твари название, тем она неприятнее.

— А еще подобные случаи знаешь? Чтобы компаньоны имена меняли?

Агриппина задумалась.

— Нет, но я знаю обратную штуку. В Убежище рядом с Симасом, откуда Левка к нам пришла, есть такой мальчик, которого все зовут просто по имени… Кстати, он твой тезка — Кирилл.

— Предпочитаю Кир, — вставил я.

— Не знаю, что он предпочитает, я с ним лично не знакома. Так вот, его все зовут по имени, потому что имя его предмета-компаньона ужасно смешное. Как только кто его услышит, все начинают ржать. Поэтому из вежливости перестали использовать. Он когда узнал, что у Левки сменилось имя, прямо ее достал — расскажи, как! Но у него ничего не вышло.

— Как же его зовут? — спросил я, предвкушая.

— Звездозвон! — весело сказала Агриппина и уставилась на меня, явно в ожидании смеха.

Однако я рассмеяться так и не смог. Ну… Немного напоминает одно матерное слово с таким же окончанием, но именно что немного. Глядя на мое замешательство, Агриппина нахмурилась:

— Ну! Ты что, фишку не ловишь? Кто из нас иностранец, я или ты?

Вообще-то, мы оба хороши: я все-таки из другого мира, хоть и память прошлой жизни вернулась ко мне лишь лет в пять. Но вслух такое не скажешь.

— Ну и не ловлю, а в чем тут фишка?

— Звездозвонами раньше называли звонарей, которые отбивали время ночью! Они должны были по звездам определять полночь и делить время на равные промежутки. Но получалось у них плохо, и со временем это слово стало синонимом лгуна, хвастуна и вообще лузера…

— Никогда не слышал, — помотал я головой. — Вообще если вспоминать старинное словоупотребление, можно до чего только не додуматься.

— Не говори, — хихикнула Агриппина. — Некоторые имена компаньонов как специальное такие, чтобы над ними издевались! А их владельцы даже не понимают.

— Ты еще и лингвистикой занималась, что ли? — хмыкнул я.

— Ну… Немного, — она чуть порозовела. — Думаешь, я без акцента по-вашему говорю просто потому, что в Ордене выросла? Ничего подобного, меня лет до шести вообще из посольства не выпускали! Я сама училась! — в ее голосе слышалась явная гордость.

— Ты молодец, — похвалил я. — И ноги-то у тебя, похоже, зажили…

— Точно! — она поглядела на свои ступни, уже ничем не напоминающие чернослив. — Умеешь ты зубы заговаривать, Ветрогон! — и тут же чему-то хихикнула, не понимаю, чему.

— Да ты сама себе их заговорила.

— Что теперь будем делать? — Агриппина уставилась на меня очень выжидательно. — Смотри, у меня почти получилось пробить эту штуку! Надо как-то развить тему. Не знаешь, где найти железные сапоги? Или хотя бы обувь с железной подошвой…

Я покачал головой.

— Похвальная смелость с твоей стороны. Но я думаю, что в железных сапогах ты точно ноги переломаешь. У меня другая идея… — я сделал паузу, обдумывая, как бы лучше сформулировать.

— Ну! Чего замолчал?

— Да пытаюсь понять, как это так подать, чтобы ты меня сразу не убила… А то нападешь, тебя Проклятье и щелкнет.

— Многообещающее начало, — кивнула Агриппина. — Давай сразу другую идею.

— Другая идея — вызвать авиацию с бомбами.

— Хорошо, рассказывай первую. Обещаю, что буду держать себя в руках.

К чести Агриппины, она свое слово сдержала.