Ветрогон

Глава 4

Порыв ветра вынес меня из открытого окна и сразу поднял высоко над вечерним городом, я даже выдохнуть не успел. Глефа пела в руке, пьянящая радость захлестнула с головой, и в первые несколько минут я только что не орал от счастья, глядя, как вниз и назад уносятся незнакомые сверху улицы — а нет, я узнаю этот овраг с порослью сосенок, сюда я летом ретировался, чтобы побыть одному.

Никогда прежде я не испытывал такого чувства полета! На крупных авиалайнерах, конечно, совсем не то, а на малой авиации полетать не довелось. Хотел в той, прошлой жизни, прыгнуть с парашютом, но накануне схватил грипп, а потом как-то не срослось. Это же… Не знаю даже, как лучше описать. Если вы когда-нибудь летали во сне или ныряли в очень глубоком месте, где вода прозрачна и позволяет видеть дно, представьте себе это, только добавьте свистящий в ушах вечерний воздух, пахнущий дымком и сухими листьями, сверкающие огнями улицы внизу, а главное — мощное и легкое оружие в руке, чувство свободы и вседозволенности!

Да, если такое счастье дается всем детям-волшебникам, то неудивительно, что многие покупаются.

Но я-то все-таки не ребенок, несмотря на наполняющую тело гормональную химию. Точнее, не совсем ребенок. Я очухался довольно быстро, минут через десять-пятнадцать, когда правильная офанаренная сетка улиц сменились складками предгорий, где в узких долинках уже плескалась ночная чернота. И сообразил, что сотворил фигню.

Да, поцапался с отцом. Да, наши отношения никогда не были особенно тесными и теплыми, а последние несколько месяцев только ухудшались. Но мама-то на моей стороне! А именно она главный добытчик в семье. Кто платит, тот и «заказывает музыку». Мне нужно было всего лишь потерпеть…

Наверное, дело в том, что меня задрало терпеть.

В голове сами собой помчались, обгоняя друг друга, воспоминания о прежних обидах и обидках.

Так ли уж я виноват в том, что вспылил? Да, лучше было бы поступить иначе — с точки зрения моего первоначального плана: прожить в этом мире спокойную и достойную жизнь. Но планы на то и планы, чтобы их менять. Был ли я не прав по самому большому счету?

Мы с отцом не поладили почти сразу. В смысле, с начала лета, когда в «атомной» школе окончились занятия, меня торжественно (с двумя тройками, ага) выпустили из пятого класса и проводили с территории АЭС. Для детей постарше там уже школы не было, и понятно, почему. Расписание младшеклассников подгоняли под расписание родителей, чтобы те, освободившись со смены, могли забрать младшее поколение и пробыть с ним подольше. Когда один учитель на класс из пяти-шести человек, это сделать не так уж трудно, было бы желание и соответствующие зарплаты у работников образования. Орден на обучение подрастающего поколения не скупится, особенно если это дети ценных специалистов, в перспективе — тоже ценные кадры.

А вот старшеклассникам нужны специализированные предметники (причем здесь считается, что лучшие учителя — это те, у кого обучение является дополнительной нагрузкой к работе на производстве или в науке), там уже так расписание не погоняешь. Кроме того, по мысли здешнего образовательного начальства, ребенок в одиннадцать-двенадцать лет вполне способен осознать, что его родители заняты важным делом на благо всего человечества и не получить душевную травму от того, что их выходные не всегда совпадают с его выходными.

Звучит разумно, спору нет. Но…

Семья Урагановых немного необычная. В том смысле, что женщин-атомщиков намного меньше, чем мужчин, и обычно они замужем за другими инженерами, физиками или — редко, но тоже бывает — военными специалистами. А мой отец, как я уже говорил, — модельер руками, блин. Или пятой точкой. Чем угодно, но не головой. Нет, правда, лицензию портного высшей категории он получил и ателье открыл… А толку-то?

До сих пор не понимаю, что мама в нем нашла. Может, он ей серенады пел в юности? Но в юности-то ладно, каждый может совершить ошибку. Почему она за последующие пятнадцать лет не развелась с этим ничтожеством, а наоборот, сына ему родила и даже спонсирует его провальный бизнес — вот загадка.

И я не от Эдипова комплекса отца очерняю. Нет у меня этой гадости в глубинах подсознания, уж настолько-то я в состоянии себя проанализировать. Мама для меня именно мама. Но — родная и любимая. Мать из своей первой жизни я уже почти не помню, видимо, из-за отсутствия в наших с ней отношениях особой нежности. Когда я вырос, мы с ней созванивались на ее и мои дни рождения, причем довольно формально.

А вот Афина Ураганова своего сына горячо любила и не стеснялась это показывать. Когда тебя искренне любят и заботятся, нужно быть полным социопатом, чтобы не отвечать взаимностью. Первые три года мы с ней вообще не расставались. Я этого не помню, знаю по рассказам. Но тело отзывается на материнские объятия чувством удивительного покоя и уюта, которые, наверное, бывают только у затисканных и заласканных с детства детей. В прошлой жизни у меня такого точно не было, я бы не забыл.

Потом, в детском саду и начальных классах, мама проводила со мной каждую свободную минуту: читала мне, пела песни, таскала на прогулки и даже в короткие поездки к морю, где тепло и тропические фрукты растут прямо на улицах. А еще хвалила за дело и ругала за дело… Хотя после того, как полностью вернулась память о прошлой жизни (а она начала возвращаться ко мне сперва во сне, потом понемногу, и наконец — шквалом) я особого воспитания не требовал и хлопот маме не доставлял. Только радовал возросшей разумностью и постоянным чтением умных книжек.

На этом фоне равнодушие папаши вообще в глаза не бросалось — я его не замечал, не задумывался даже. А если и задумывался, то в таком ключе, что, мол, нормально, отцы вообще на мелких детей внимания особо обращать не должны, а я ведь мелкий еще.

Но когда я дорос до более-менее сознательного (в глазах окружающих) возраста, дела пошли хуже.

При маме нам с отцом еще удавалось поддерживать отношения в рамках приличия, даже какую-то теплоту друг к другу изображать. Наверное, потому, что Афина Ураганова не только имени соответствует, но и фамилии — настоящий электровеник. На выходных ей нужна движуха, активный отдых и всякое такое. Попробуй не влейся, она тебя расшевелит и сама вольет. А вот в хмурые будни, как оказалось, я отцу очень мешал.

Мама велела его «готовить ребенку нормальную еду» — но готовку он спихнул на меня. И периодически читал нотации, что из-за меня мы, мол, сидим на пельменях, яичнице и бутерах, нет чтобы супчик сварить. А еще я, по его мнению, тратил слишком много денег в магазинах, потому что ленился дойти до рынка, где дешевле (что рынок работал только по утрам и закрывался до того, как я возвращался из школы, он в толк взять никак не мог).

Его не устраивало, что я «слишком много сижу за компьютером» — по-моему, потому, что у него самого от этого скорость выхода в Сеть падала (тут не так все круто с этим, как в моей прошлой жизни). И вообще слишком много нахожусь дома, мешаю ему творчески сосредоточиться и взлететь мыслью. А еще критикую его за распитие пива и срач в комнате, который он прибирал только к маминому приходу.

Ну и главное: он почему-то вменил мне в вину, что я не познакомил его ни с кем из детей-волшебников — ему казалось, что, раз я подходящего возраста, я обязательно должен с кем-то из них свести знакомство. Логики никакой нет, но логика, как я уже не раз замечал, не была сильной стороной Пантелеймона Ураганова!

Мама же мои жалобы на отца всерьез не воспринимала. Правда, жаловался я весьма осторожно, памятуя, что мне с отцом все-таки еще вместе жить… Не винил его напрямую. Может быть, зря я дипломатию разводил, надо было выложить все, как есть.

Ну вот и додипломатничался. Нарыв вскрылся. И с его, и с моей стороны.

Прав ли я в том, что дома мне не было бы спокойной жизни? Наверное, прав. Отношение бы родителей после такого бенефиса папеньки наверняка бы ухудшились. А если бы нет, если бы мама и это проигнорировала или простила бы отца, я бы разочаровался уже в ней… Было бы неприятно. Так что, хоть я в целом и натворил глупость, может, и хорошо, что я ушел теперь. По крайней мере, смогу вспоминать маму с теплотой и любовью и стараться по мере сил защищать ее.

А сил у меня может быть — ого-го. И, в отличие от среднестатистических детей-волшебников, к этим силам приложен еще какой-никакой интеллект… Да, не особо великий, если судить по тому, как я «разрулил» конфликт с отцом, но у других и этого нет.

Раз уж я влип во все это дерьмо, да так крепко, что полностью перечеркнул для себя возможность не то что нормальной биографии, но даже и нормального взросления, надо понять, какую максимальную пользу я могу принести в новом качестве и плясать от этого.

Да, максимальную пользу, и не для себя — хотя себя тоже забывать не буду, разумеется — а для общества в целом. Такова сумма моего опыта: человек тогда доволен жизнью и крепко спит, когда понимает, что он полезен и на своем месте. (Ну и на бутерброд с икрой при этом может заработать, иначе душевные силы быстро кончаются. Но ребенку-волшебнику действительно все дают даром, только попроси, так что этот вопрос, можно сказать, закрыт.) Ибо человек — скотина социальная, это для всех работает, даже для тех, кто мнит себя отшельником и социофобом.

А это общество, в своем новом мире, мне еще и хотелось защищать.

Орден Хранителей Человечества (да-да, так полностью называется наш Орден, который я уже не раз упоминал) — государство, конечно, не без недостатков. Но его руководство последовательно, в течение многих веков исполняло добровольно возложенную на себя миссию по защите человеческих поселений и помощи детям-волшебникам. Для этого здесь двигали науку, строили сперва всякие плотины и угольные копи, потом ГЭС, потом АЭС. Еще, конечно, прокачивали армию и развивали оружейку. Ну и всякое сопутствующее, вроде интенсивных методов ведения сельского хозяйства в условиях недостатка плодородных почв. И в результате, обосновавшись на самых неудобных и чаще всего атакуемых монстрами землях — вдоль горных цепей, — получили мощное и процветающее государство, одно из сильнейших на планете, если не самое сильное (во всяком случае, в военном отношении). Быть частью этой силы мне не претит.

Надо подумать, где лучше и эффективнее использовать мои новые возможности. И для начала разузнать все о том, как в принципе функционируют дети-волшебники. Кое-что — довольно много — я и так помнил из Сети. Что-то было известно всем, например, что дети-волшебники не могут жить в домах и владеть собственностью, кроме одежды и того, что могут поднять. Что-то периодически всплывало на специализированных форумах, скажем, анализ всех известных гиасов. Но одно дело наблюдения посторонних и совсем другое — изучить вопрос изнутри. Наверняка всплывут сюрпризы…

Только я подумал об этом, как сообразил, что меня довольно давно несет куда-то без моего сознательного участия. Ветрогон пел в моей руке, ночной воздух — успело совсем стемнеть — обтекал легко и свободно, не причиняя ни малейших неудобств, несмотря на то, что стильный плащ совсем не был рассчитан на полеты на такой высоте. Видно, правду говорили, что дети-волшебники отличаются повышенной холодостойкостью и ударопрочностью! Неудивительно, что я, погрузившись в невеселые думы, перестал обращать внимания, куда лечу.

Неудивительно, но отнюдь не похвально. Так и потеряться недолго! Кандалаусский горный хребет, возле которого расположился Атомоград-58, тянется на пару сотен километров.

На меня надвигалась вершина большой горы, перевалив через которую, я внезапно увидел внизу огонь.

Издалека любой источник света кажется прежде всего яркой точкой, и понять, что это такое — фонарь или костер — не так-то просто. Но тут мне сразу стало ясно, что это не электричество: рыжий язык огня трепетал на ночном ветру. Приглядевшись, я увидел рассыпанные вокруг пламени мелкие голубоватые огоньки, которые очерчивали контор многоугольной площадки, похожей на место для посадки вертолета.

Я сразу понял, что мне сюда и надо, потому что это — Убежище.

Что за Убежище? Не знаю. Просто Убежище. Это слово пришло мне на ум точно так же, как имя Ветрогона и сведения о моих новых способностях.

Не раздумывая долго, я приземлился на освещенном пятачке. Приземление тоже затруднений не вызвало: просто пожелав этого, я вскоре мягко коснулся ногами каменных плит.

Многоугольная площадка оказалась вершиной приземистой башни (снижаясь, я это увидел), а мелкие голубые огоньки — фосфоресцирующими цветами, растущими в длинных каменных клумбах по краям башни. Главный язык огня представлял собой высокий, в человеческий рост факел, горящий на постаменте, которым оканчивались — или, наоборот, начинались — перила винтовой лестницы, ведущей с площадки вниз. Насколько мне было видно с того места, где я опустился, винтовая лестница освещалась таким же рыжеватым теплым светом. Видно, там горели еще факелы.

— О, новенький! — услышал я незнакомый детский (разумеется!) голос. — Привет. Ты откуда?

— Привет… — я обернулся и увидел мальчишку примерно моих лет, одетого броско, как все дети-волшебники: в кожаную куртку с кучей молний, металлических заклепок и значков, и к ней невозможно широкие ярко-алые шаровары. Сразу вспомнилась фраза про цветовую дифференциацию штанов, но этой культурной отсылкой я делиться не стал. — Я из города… В смысле, из Атомограда Пять-Восемь.

Вдруг я улетел достаточно далеко, чтобы рядом с Убежищем были и другие города?

— Я имею в виду, из какого ты Убежища? — терпеливым тоном пояснил мальчик. — Из Трехголовой? Или откуда-то с югов?

— Не из какого, — я нахмурился. — Только что сюда прилетел.

— О, так ты совсем новенький? — мальчик как будто скис. — Слушай, я бы тебя провел и все показал, но мне некогда. Договорился с одними пацанами слетать в Жало Скорпиона, в страйкбол поиграть. Давай ты сам, лады? Тут легко все. Или Стешку найди, она любит новеньким все рассказывать. Ну, бывай, пока.

С этими словами он взмахнул руками и был таков. В смысле, улетел. Я даже не успел рассмотреть, какой у него предмет-компаньон. Правда, тот мог быть и маленьким: не всем так повезло, как мне с моей алебардой. У некоторых предметы-компаньоны размещаются на теле в виде кулонов или перстней.

Хмыкнув, я начал спускаться вниз по слабо освещенной лестнице.

А ты что, великий защитник цивилизации Кирилл Ураганов, он же Ветрогон, думал, тебя с фанфарами встречать будут?

Лестница заканчивалась в общем зале.

Вообще архитектура убежища, как я быстро понял, соответствовала какому-нибудь средневековому донжону: огромный зал без разделения на отдельные помещения и… И все. Но впечатление это место все равно производило приятное и уютное, как будто этот самый средневековый донжон поручили отдизайнить опытной художнице, рисующей для компьютерных игр.

Почему художнице? Потому что мужик не стал бы так заморачиваться на многочисленные альковчики и ниши, устланные разноцветными подушками и покрывалами, не развесил бы по стенам столько цветочных драпировок — в смысле, реально драпировок из цветущих лиан, а не гобеленов каких-нибудь — не разместил бы по периметру пола столько тепло мерцающих желтых светильников и уютно потрескивающих очагов. Да и в самом зале кроме огромного очага, короля всех прочих каминчиков, в одном конце и длинного стола имелись еще и хаотично расставленные диваны и банкетки —некоторые вполне современного вида, некоторые как будто из прошлых десятилетий и даже веков. В итоге получилось не суровое жилище феодала, а коллективное местопребывание хоббитов.

(Замечу в скобках, что местная мода «прошлых десятилетий» не повторяет западную, и уж тем более советскую моду моего прежнего мира: полных близнецов мебели в стиле диско, «сталинский ампир» или хюгге тут не найти. Однако некоторые тенденции все же перекликались и, видя ярко-желтый, весь словно бы надутый диван на высоких ножках, я довольно уверенно заключал, что он был изготовлен лет за тридцать-сорок до рождения Кирилла Ураганова).

Что мне не сразу бросилось в глаза (точнее, в нос), но что стоит упомянуть сразу же: факелы на стенах и очаги в нишах не чадили, запаха копоти тоже не было. Чистота стояла такая, какая никакому средневековому замку и не снилась. И на полу вместо свежего сена лежали милые коврики. Тоже полная эклектика, от половичков в деревенском стиле до роскошного ярко-синего ковра с геометрическим узором — ну чем не персидский?

Вот она, магия в действии! Никогда прежде я не видел в этом мире ничего достоверно магического, не считая самих детей-волшебников — и сподобился, наконец. И почему я никогда раньше не слышал про Убежища? То есть слышал, но почему-то считал, что это какие-то элементы самоорганизации детей-волшебников. Дескать, построили где-то палаточный лагерь или что-то похожее и живут. А тут, оказывается, целый волшебный хостел.

Да, точно, хостел: вон, в нишах, народ лежит, читает книги, плюет в потолок, кто-то сидит за маленькими столиками или на краю большого стола, играет в карты или в домино. А двое парней — я сначала глазам своим не поверил! — в приставку режутся! Офигеть, тут и электричество есть?

Присмотревшись, правда, я понял, что это не обычная приставка, а специальная портативная версия для путешественников с солнечными батареями. Как по мне, геймить на такой неудобно, да и местная игровая индустрия сильно уступает той, какую я помню. А этим двоим ничего. Пихаются локтями, азартно переговариваются вполголоса и вполне увлечены процессом.

Общая атмосфера в этом помещении напомнила мне детский лагерь незадолго до отбоя, когда вожатые свалили бухать, все буйные сбежали из корпуса искать приключений, а остальные уже позевывают, но идти спать никто не спешит. Разве что одежда на детях все больше слишком яркая, дорогая и броская, так может быть лагерь какой-нибудь с подвывертом, типа для юных художников — они вечно с завихрениями. Правда, было два существенных отличия. Во-первых, у многих ниш лежали, висели или стояли прислоненными к стене разного рода причудливые штуковины, порой простые на вид, порой очень искусно изукрашенные: тут тебе и луки со стрелами, и арбалет, и меч, и копье (с фигурным острием, немного похожее на мою алебарду), и серп (я машинально поискал глазами молот, но ничего похожего не оказалось), а у одной кровати — весло с выложенным жемчугом орнаментом. Во-вторых, в самом большом очаге натурально булькал огромный котел с варевом, откуда аппетитно тянуло грибным духом. Ни в одном лагере, даже сильно тематическом, такого не встретишь.

У очага на деревянном столе бодро стучала ножом, нарезая какую-то зелень, девочка, одетая поскромнее прочих: в желтое, почти что строгое платьице, украшенное белым шелковым воротником и бантом. Волосы, заплетенные в два хвостика, прикрывала такая же шелковая и кружевная, но вполне функциональная косынка, руки защищали тонкие нитриловые перчатки. Подумав, я подошел к ней.

— Привет, — сказал я. — Меня зовут Кирилл, мой предмет-компаньон — Ветрогон.

Я помнил, что дети-волшебники представляются именно именами предметов-компаньонов, вот и сказал так. Кроме того, у меня было чувство, что глефу нужно упомянуть. Не то чтобы я боялся, что она обидится — нет, собственной личностью предметы-компаньоны все же не обладают. Просто так показалось правильнее.

— Привет, Ветрогон! — сказала девочка. — Я — Разящая.

Она коснулась небольшой броши в виде молнии, скрепляющей белый воротничок.

— А по имени?

Девочка на миг оторвалась от нарезки, глянула на меня.

— Совсем новенький, да? — сказала она сочувственно. — И все вокруг делают вид, что не замечают! Вот обленились!

Повысив голос, она громко проговорила:

— Я сегодня думала пирог с ягодами испечь, а теперь не испеку! Раз вы попы от диванов поднять не хотите!

— Мы хотим! — одна из девочек, играющих в карты, вскинула голову.

Ее подруга возмущенно добавила:

— На нем не написано, что он новенький! Я думала, он из другого Убежища!

— Ага, ага, — едко сказала девочка-кухарка. — Не написано! Лицо героическое, брови в кучку, взгляд панический! Вы как новичков в первый раз видите…

— Стешка, кончай нас ругать, — мальчик в ближайшей нише (с прислоненном к ней шикарным резным посохом) отложил книгу и обернулся к нам. — Хочешь, я ему все расскажу, если ты занята?

— Читай уж, — она махнула рукой.

А потом, уже обращаясь ко мне, наставительно сказала:

— Имена спрашивать не принято, только если подружитесь. Ну или некоторые сами называются при встрече, нравится им. Раз ты недавно стал мальчиком-волшебником, то представлюсь: Степанида, Стеша для краткости.

«Ага, — подумал я, — это та самая, которая вроде как любит возиться с новичками…»

На самом деле не похоже было, что она так уж любит возиться. Вот, продолжает нарезать свои лук с петрушкой как ни в чем не бывало.

Но девочка все же соизволила заговорить.

— Тут все очень просто на самом деле, — сказала она. — Выбирай любую лежанку, какая свободна. Одна во-он в том углу за ширмой, ее отсюда не видно, ее не бери, там Свистопляс спит, он вчера на охоту улетел, не вернулся пока. Наверху есть еще комнаты, лестница туда не ведет, только взлететь, но там нет очагов и поэтому неуютно. Мы в них в основном всякий хлам храним, но иногда появляются любители отдельно пожить, особенно летом. Башня почти круглая, вокруг нее сад, туда можно попасть из любой двери или окна. Там всегда растут овощи, грибы и даже фрукты, но последних, честно говоря, маловато. Яблоки хуже, чем сейчас в магазинах продают, сливы и груши тоже старых сортов, сильно на любителя. Ну и морковка вся фиолетовая, оранжевой нет. Зато малина и смородина всем нравятся! В саду круглый год лето, но только метров на пять от земли, дальше воздух холодный. Имей в виду, если будешь летать, там где холод с теплом встречается, вечно вихри, кто-нибудь обязательно в стену головой впиливается… Что еще?.. А, да, мясо нужно приносить из города или летать на охоту, у нас охотятся Свистопляс и еще Огнерез иногда. Если ты за это возьмешься, много пользы будешь приносить, все тебе будут очень благодарны.

— А готовят все по очереди? — уточнил я.

— Иногда девочки мне помогают, — покачала головой Стешка, — но в основном я вожусь. Я люблю готовить, и мне не сложно. А вот посуду каждый за собой сам… Только котлы и сковороды моет Волнобежка, для нее это просто, — она кивнула в сторону играющих в карты девочек, но кто из них Волнобежка, я не понял. — Кстати, тарелку с чашкой ты тоже из города лучше принеси, а то те, которые тут сами появляются, очень грубые, глиняные. Кружку можешь взять вон на том столе, там те, которые никому не нравятся. А вот лишних тарелок нет, придется сегодня с глиняной есть. У нас же тут мусор сам исчезает, а многие тарелки на пол ставят, если на лежанках едят, и забывают забрать. Несколько часов постояла — исчезла… Так что тарелок не хватает.

М-да. Сперва мне показалось, что девочка тут главная, этакая коллективная мамочка, как Венди в логове Питера Пэна. Но коллективная мамочка построила бы всех готовить по расписанию. Это же держалась доброжелательно, но как-то равнодушно. И явно никого не пыталась воспитывать за неряшество, просто рассказывала об этом как о факте.

— Спасибо, ликбез про проживанию в общежитие я прослушал, — сказал я. — А вот насчет битв с Тварями? И наших сверхспособностях? Я правильно понимаю, что это Убежище старые маги оставили до того, как исчезли?

— И это, и другие, — кивнула Стеша. — Они по всему миру раскиданы, возле опасных зон. Это называется — Ладья, ближайшее к нам — Трехголовая.

«По названию гор, наверное», — подумал я. Как мне показалось в сумерках, очертание горы, на которой располагалось Убежище, действительно немного напоминали корабль под определенным углом. Ну или утку.

— Тут есть какие-то трактаты по магии? — спросил я. — Инструкции, как бороться с монстрами?

— Нет, зачем? — удивилась она. — Тебе разве твой предмет-компаньон не рассказал?

— Рассказал, но…

— Так, пора, — она глянула на огромные часы с маятником, висевшие на стене, и высыпала зелень в котел. Получилась целая гора (резала она правда долго), которая медленно оседала на верхней пленке кипящего варева. — Теперь еще две минутки покипит, и можно снимать с огня.

— Мне хотелось бы научиться драться с Тварями как можно эффективнее, — сжав зубы, проговорил я. Отношение девочки заставляло чувствовать себя идиотом, что мне не нравилось, поэтому я опять начинал злиться. — С кем об этом можно поговорить?

— Точно не со мной! — улыбнулась Стеша. — Я забыла, когда меня последний раз на битву-то выкидывало… Я много полезного в Убежище делаю, вот Благословение меня и бережет. А Свистопляс и Огнерез это дело любят, с ними пообщайся. Но Свистопляс на охоте, а Огнерез… Он, кажется, с кем-то там в городе договорился поиграть в какую-то такую игру с пистолетами сегодня, страк… — она наморщила лоб. — Стракбол, что ли? Но ты не суетись и не бойся! Новичков Благословение никогда сразу на Тварь не вызывает. У тебя будет время пообвыкнуть. А сейчас лучше постель себе выбери. Ужин будет где-то через час, супу надо настояться и остыть немного, а то народ языки пообжигает. Ну и пирог, раз уж обещала, поставлю.

— Так, ладно, — я решил зайти с другого конца. — Ты ведь всех здесь знаешь?

— Всех, — кивнула Стеша.

— Скажи, кто из вас самый старший?

— В каком смысле? — удивилась она. — Тут все одного возраста… А, нет, Урагану тринадцать успело исполниться. Вон он сидит, — она указала на парня с книжкой и посохом.

Я ревниво отметил про себя, что это мне бы зваться Ураганом. Но вслух сказал:

— Нет, я имею в виду, кто дольше всех был ребенком-волшебником?

Дети-волшебники не умирают, только бывают убиты монстрами или исчезают неведомо куда за нарушение гиасов (например, если врут не по мелочи или злоупотребляют своим положением защитников). По логике, среди этой публики должно быть хоть несколько ребят, ведущих счет лет из средневековья. Быть может, есть те, кто даже помнит древних магов. Или помнит тех, кто с ними общался. Вдруг от них какие-то крупицы информации перепадут?

Мне казалось, что такие «средневековые» долгожители должны бы ходить в развевающихся плащах и чулках с короткими штанишками, однако все дети в Убежище были одеты примерно в одном тренде, плюс-минус лапоть. Причудливо, но вполне современно. То ли среди них не было «старичков», то ли что-то в моих рассуждениях не стыковалось.

Подумав, я решил, что отсутствие винтажа и ретро не должно удивлять: да, одежда детей-волшебников, если они ее носят на теле, а не снимают и не откладывают в сторону, тоже может регенерировать — этот факт был многократно зафиксирован. Но за пару сотен лет точно надоест носить один и тот же плащ, каким бы крутым и удобным он ни был! Все дети-волшебники любят посещать одежные бутики и салоны кутюрье, план моего папаши ведь не на пустом месте возник. Так что по внешнему виду никого выделить не получится, осталось только расспрашивать.

— Да откуда ж я знаю, кто, когда получил Благословение? — засмеялась Стеша.

— Тоже не принято спрашивать?

— Да нет, просто какая разница?..

— В смысле, какая разница?

— Нет никакой разницы между теми, кто тут год или десять лет, — терпеливо, как маленькому, пояснила Стеша. — И больше, должно быть, нет.

— Может быть, говор у кого-то странный? Словечки старомодные?

Стеша покачала головой.

— Не знаю таких. Не замечала. Хотя нет, слушай! Фитиль чудно́говорит. Вон, можешь его спросить.

И она указала на высокого худого мальчишку, с отрешенным лицом лежащего на ворохе разноцветных покрывал в одной из ниш.

Я кивнул. Выбирать койку в этом детском лагере мне отчаянно не хотелось — по крайней мере, пока нет хоть какой-то определенности. Что ж, до ужина еще час, попробую заняться делом.