Видения молодого Офега

II.

Люди кажутся мне маленькими и жизнь их — лишенной смысла. У одних мысли легки как пух, у других — пусты как воздух. И хотя я рассматривал все людские стремления в увеличительное стекло, они все же не делались больше миллионной частицы хлебного зерна, и все ценности оставались круглыми, как нули или круги, начерченные циркулем.

Я пошел в лес, когда день уже клонился к вечеру. Была осень — год приближался к своей ночи. Мои ноги увязали в размокшей земле, влага стекала с зеленых стволов деревьев, а на облетевших верхушках кое-где трепались голые листья. Высоко надо мною пролетела буря, и лес закачал головою. Буря грохотала и гудела, и мне слышались голоса — не слабые, человеческие голоса, а могучие, несшиеся среди миров. Зазвенел жалобный крик, резкий и дикий, точно нож прорезал сердце вселенной. Это лес стонал.

— О чем ты стонешь? — прошумела буря.

— Я устал, — отвечал лес. — Устал до глубины души, измучен от лет и страданий. Теперь я роняю свою листву, скоро я весь побелею, но все же я не умру; снова появится свежий сок и молодая зелень. Ах, счастливы те которым доступна смерть, смерть! Я устал, устал, до глубины души.

— Ты, измучен жизнью — ты, который едва начал жить. Сбрось свои сухие листья и прислушайся, как ты уже возрождаешься к новой весне.

Но взгляни на меня: я видел, как ты рождался, увижу и твою смерть. Я жил в те времена, когда природа еще не зачала тебя, и буду существовать, когда уж и память о тебе исчезнет, — взгляни на меня! Я несу на своих плечах тяжесть всего мира в продолжение бесконечных, неисчислимых тысячелетий, но моя спина не согнулась под ношей; она все так же пряма, как в то время, когда я мальчиком играл и прыгал над густой поверхностью еще не затвердевшего земного шара. Я переношу мысли людей, потому что я самый быстрый из всех послов. Посмотри, какой сноп несу я на своей спине и в руках.

— Но что это за странная ноша? Я не могу понять. Люди никогда не говорили об этом.

— Такой тяжелой ноши я не носил уже две тысячи лет; живущий теперь на земле человеческий род выковал себе винты для своего собственного гроба, выковал на самой тяжелой наковальне, которую только может дать жизнь.— И буря рассыпала их целую пригоршню над землей.

— Ты сеешь смерть? — спросил лес.

— Это огонь, это сера, — отвечала буря.— Это яд и удары меча, потому что человечество должно изменить свой облик.

— Расскажи, — сказал лес.

И буря остановилась и замерла на месте как птица, распластавшаяся на своих крыльях; она устремила свои умные, прозорливые глаза вниз, на землю:

— Две тысячи лет тому назад жил на земле человек, называвшийся Иисусом. Он сказал, что слабые должны наследовать землю. И когда потомки рабов стали богатыми и могущественными, то они стали сжигать на кострах и вешать на виселицах всех, которые не хотели разделить их веры. И меньшинство потомков стали властителями; они сидели на тронах и вкушали пищу с золотых блюд: в это время восстали новые миллионы рабов. Они толпились перед воротами дворца черной, необозримой массой, которая наполнила всю землю. И когда они услышали звон золота и увидели освещенные окна и веселящихся людей, они забыли, что властители были тоже сынами рабов и побили камнями образ, висящий на воротах дворца с его телом аскета и ликом голубя. И раздался их вопль, исполненный мести против своего собственного же бога и его почитателей, своих же братьев, только потому, что они были снаружи, а те — внутри. Ты слышал крик? Он лег вчера на мои крылья и теперь он носится со мною по всему миру. Но произойдет перемена, царство рабов расколется. Слышишь ли ты, какой грохот у железных ворот дворца? Слышишь, как разбиваются стекла, как деревянный сгнивший образ обрушивается со старого алтаря?

Ты слышишь удары, точно великан колет гигантским топором. Знаешь ли, что это? Это рабы рубят то самое дерево, на вершине которого они сами свили себе гнезда; но дерево стало так велико, что они уже не узнают его. Они думают, что оно принадлежит их врагам, так как их бог поразил их слепотою, и все рабы глупы.

Завтра будет гореть мир рабов, подожженный ими самими. И ночь станет алой, и мое дыхание будет извергать огонь и гибель, и ты сам скорчишься, как вспыхнувшая стружка...

Когда забрезжит новый день и взойдет солнце, земли покроются пеплом, и дерево рабов превратится в обугленный ствол с пересохшими жилами. Но на пустом поле выстроятся друг против друга два воинства. Одно из них будет насчитывать в себе тысячи и миллионы, потому что рабы всегда многочисленнее, и оно будет как черная туча на утреннем небе.

Противников его мало, но они сияют как утреннее солнце. Тогда в черной толпе закопошится, и оттуда выйдет человек с наружностью раба, с черным лицом, лукавыми глазами и волосатым лбом, и засверкает воинство Солнца, и из него выступит также человек, неописанной красоты, какой еще не видали в мире. Он и есть единый, истинный господин. Еще младенцем его похитил демон рабов и предназначил для жалкой смерти; но он жил в пустыне, куда ни один раб не ступал ногою своею.

И тогда произойдет последний великий поединок, поединок между господином и рабами, между тучей и солнцем...

„И я разнесу тогда по всему миру такое ликование, которого еще никогда не слышала вселенная...

И буря снова понеслась на своих крыльях и полетела дальше, а лес молчал и слушал. Когда я взглянул наверх, я увидел за оголенными верхушками деревьев горевшее звездами небо.