VII.

Я стоял и любовался красотою мира; он расстилался передо мной, как драгоценное золотое украшение на голубой бархатной подушке. Вдруг все покрылось тенью. Было, как мне казалось, около полудня, и я думал, что тень появилась от набежавшей на солнце тучки, но я оглянулся и увидел, что это столетие приближается к своему вечеру. Наступила полная тишина, как бывает перед грозою, и я услышал голоса людей, не слышных при дневном шуме.

Сначала послышался голос откуда-то издали, он выходил точно с того края земли из-за горизонта.

— Почему люди не расстаются с печалью?

Ответ зазвучал с востока, ответ зазвучал с запада, загремело на юге, зашумело на севере.

— Это дети, они боятся грозы, собирающейся ночью!

Но снова послышался голос, один единственный голос, и так близко позади меня, что я обернулся.

— Почему мы забыли радости?

Только что я хотел ответить, как ответ зазвучал с востока, ответ зазвучал с запада, загремело на юге, зашумело на севере.

— Людям нет времени предаваться радости!

Но когда шум затих, над моим правым ухом раздался тихий грустный голос:

— Скажи, почему люди не могут быть больше счастливыми?

— Потому что от прикосновения счастья мы пригибаемся к земле, — отвечал я, — и когти птицы Тоски впиваются в нашу душу, лишь только мы увидим образ великого Счастья.

Загрузка...