Витязь в барсовой шкуре

В ночь простился я с волнами. Берег был покрыт садами.

Зрелся некий град. Скалами ходы выдолблены там.

Вид людей мне был постылый. В сердце пламень с полной силой.

Лег я там, где мрак унылый ткань развесил по ствола.

Спал. И вновь напрасна пряжа. Пробудился. В сердце сажа.

Что узнал в скитаньях? Даже нет мне нити для путей.

Так томясь и так тоскуя, под деревьями лежу я.

Что же ныне предприму я? Слезы льются как ручей.

Крик я слышу ненароком. Вижу, витязь мчится скоком.

На прибрежьи недалеком, он скакал во весь опор.

Вид его был гневно-странен. Меч был сломан, он был ранен.

Смысл проклятий был туманен. Был угрозы полон взор.

Горячил он вороного. Мой теперь он. И сурово,

Словно ветр, шумел он снова. Выражал кипучий гнев.

С ним беседовать хочу я, и раба со словом шлю я:

«Стой! Кому ты, негодуя, шлешь свои угрозы, лев?»

Он не слышит слово это. Не приносит раб ответа.

Сам, исполненный привета, на коне спешу к нему.

«Стой! Ответь! — кричу я смело. — В чем твое, скажи мне, дело?»

Что-то в нем ко мне пропело. Вижу, нравлюсь я ему.

Бег сдержал он беспокойный. Глянул. «Боже! Тополь стройный

Здесь мне явлен в муке знойной». Говорит, склонясь к коню:

«Я врагов считал козлами. Оказались ныне львами.

С вероломными ножами. Не успел надеть броню».

«Час пришел отдохновенью, — я сказал. — Под этой тенью

Ход дадим мы рассужденью. Дальше — власть меча ясна.

Не отступим». За собою я веду его. Красою

Восхищаюсь молодою. Прелесть юного нежна.

Раб мой мастер был леченья, болям дал он облегченье.

Обвязал все пораненья и извлек головки стрел.

Только кончились заботы, и его спросил я: «Кто ты?

Кто сводил с тобою счеты?» О себе он восскорбел.

Молвил: «Ты кто, — я не знаю. Кто велел быть грустным Маю?

Лик твой словно клик: «Сгораю!» Ты ущербная луна.

Солнце цвет обезопасит, — холод розу не украсит.

Бог свечу зачем же гасит, коль она им зажжена?

Этот град — Мульгхазанзари. Не велик он в нежной чаре.

Но, когда в красивом даре все желанно, ценен он.

Я с тобой у самой цели: вы здесь стали на пределе.

Здесь царю на самом деле. Нурадин зовусь Фрид он.

Часть отцу, другую дяде отдал дед, и быть бы в ладе,

Это верный путь к отраде. Дяде остров дан морской.

Ранен я его сынами. Там охота. Между нами

Спор был в этом, длился днями. А за ссорой — этот бой.

Спорим мы или не спорим, в этом, мыслил, только вздорим.

Я охотился над морем, переплыв чрез зыбь валов.

Я не брал с собой отряда. Пять загонщиков лишь надо.

Мне охотиться — услада. Пять беру я соколов.

Силой быстрого порыва проплываю вглубь залива.

Малый мыс глядит красиво. Я не брал бойцов моих.

Что бы там я делал с ними? Остров полон был моими.

С зовом, с криками лихими, был я там отнюдь не тих.

В чем я видел развлеченье, усмотрели в том презренье.

Вижу цепь я окруженья. Нет дороги к кораблям.

И двоюродные братья, — чем так вызвал их проклятья? —

Чем в толпу их мог согнать я? — вижу, едут биться там.

Блеск мечей я вижу четко. Я к воде. Качнулась лодка.

Поплыла со мною ходко. Вражьи силы как прилив.

Много их, и ворог в силе. Путь готовят мне к могиле.

Окружают, окружили, все в кольцо не заключив.

Но еще идут рядами. Тут не могут взять мечами, —

Там достать хотят стрелами. Не дерзнут лицом к лицу

Встать со мной, я смело бился. Я на меч мой положился.

Меч иззубренный сломился. Стрелы все пришли к концу.

Ослабел в неравном споре. На коне я прыгнул в море.

И поплыл в его просторе, изумленье возбудив.

Всех, что были там со мною, всех густой своей толпою

Умертвили. Я ж с волною плыл, примчал меня прилив.

Воле божьей — быть свершенной. Кровь моя неотомщенной

Не останется. Смущенный взор их встретит новый мир.

Будет утро их — мученье. Будет вечер их — смятенье.

Их тела я брошу в тленье. Кликну воронов на пир».

Мне тот юный полюбился. Сердцем я к нему склонился.

«Этот случай пусть случился, — я сказал. — Отмщенье ждет.

Знай, что я рука с рукою против них пойду с тобою.

Двое, вызовем их к бою. Покараем в свой черед.

Расскажу мои скитанья. В должный час повествованье

Встретит должное вниманье. Но не час еще теперь».

Молвил: «Все есть, что мне надо. Велика моя отрада,

Жизнь возьми — твоя награда. Буду твой до смерти, верь».

В град вошли, идя равниной. Был он встречен там дружиной.

Все исполнились кручиной. Ранил всяк себе лицо.

Прах, скорбя, они вздымали, и героя обнимали,

Меч избитый целовали, рукоятку и кольцо.

Я в них вызвал удивленье. Говорили восхваленья:

«Солнце, нам твое явленье день безоблачный сулит».

В город мы вошли красивый. Всюду красок переливы.

Стройной радостью все живы. Всяк одет там в аксамит.