Viva la Mésalliance, или Слава Мезальянсу

Глава 18. И судьбы мира в дланях наших

1.

Даркен скептически изучил отражение в зеркале.

Не то, чтобы молодому человеку удалось увидеть там что-то новое. На собственную фигуру в доспехах он успел налюбоваться много ранее, когда впервые напялил вышедший из-под рук мастера комплект. Не в этом дело. Сын рода Маллой изо всех сил пытался посмотреть на себя чужими глазами. Глазами высокой шляхты, многие представители которой будут заметно старше имевшего наглость их созвать мальчишки.

И с этой точки зрения выглядело оно совершенно неубедительно.

Некромаг поморщился.

— Гиа, ты уверена, что это хорошая идея — заявиться на собрание в доспехах?

— Вне всякого сомнения, братик-дурак! — в голосе не было слышно ожидаемого ехидства, лишь мягкая приятная теплота. — Ты ведь их созываешь на войну. И твой внешний вид отлично подчёркивает данное намерение.

Даркен обернулся. В отличие от него, сестрица не думала разыскивать боевое облачение и предпочла привычное пышное платье. На сей раз нежно-голубое. С искусственными цветами на поясе и левом плече.

Лично сам «номер один» считал, что Гиацинт в своём воздушном женственном наряде средь высоких комнат дворца смотрелась много удачней, чем он. Возможно, всё воспринималось бы иначе, блести доспех некромага металлом и златом. Но нет. Ночная мгла была ему цветом, да и дизайн вызывал скорей ассоциации с защитным обмундированием спецназовца, а не с облачением рыцаря без страха и упрёка. Даже здоровущий меч с магическим движком за спиной не спасал положения.

Какая нелепость.

— Думаю, лучше было выбрать камзол или неброскую классику, — поморщился Даркен.

И спустя секунду обнаружил пред собой невысокую фигуру розовоглазого ёжика. Девушка мягко и заботливо оправляла ремни на доспехе «номера один», как оправляла бы галстук, заявись некромаг в наряде, менее кричащем.

— Ой, расслабься ты, — тепло улыбнулась Ёлко. — Не думала, что хоть раз увижу, как ты мандражируешь. Всегда такой уверенный, а тут…

— А тут многое стоит на кону, — поджал губы молодой человек. — Мне надо убедить кучку самовлюблённой шляхты на время отложить внутреннюю грызню и обратиться против внешнего врага. Ты сама не раз говорила, что мой род не любят. Сколь многие осознают серьёзность положения и решат прийти на помощь, а не начнут со злорадной лыбой смотреть, как я плескаюсь в навозе, да тайно и не очень тешить надежды, что я всё же утону?

— Ну так потому ты и облачён в доспехи. Чтобы показать, что ты готов биться. И если потребуется: против них, — «номер два» на секунду встала на цыпочки, чтобы клюнуть молодого человека в подбородок. — Кроме того, в броне ты выглядишь так, что можешь быть уверен: как минимум женская часть собрания станет мечтать не о том, чтобы тебе насолить. Ты же знаешь: секс продаёт. А в связи с последними событиями, катализатором которых послужила слечна Глашек, многие мужчины отбыли из страны, чтобы спешно провести важные переговоры. В Праге остались преимущественно женщины и молодняк.

Слова любимой не могли не повлиять на Даркена самым предсказуемым образом. Губы некромага тронула сальная улыбочка, а руки его легли на тонкий стан слечны Каппек.

— Вот, значит, как? Хочешь сорвать с меня доспехи?

— Мужчина в доспехах сам что угодно с кого угодно сорвёт, — подмигнула аналитик. — Кроме того, я ничуть не сомневаюсь в том, что речь твоя будет пламенной. Ты способен поваренную книгу зачитать так, что заслушаешься. Что уж говорить о хорошо подготовленных импровизациях?

— За подготовку я должен поблагодарить тебя, — молодой человек чуть подался вперёд, навстречу к лику возлюбленной.

— Да брось. Это всего лишь тезисы, — двумя пальчиками она коснулась щеки «номера один» и надавила, вынуждая того отвернуться. — И вообще, не отвлекайся. Они ждут. Сам понимаешь, сколь многое сейчас от тебя зависит.

— Я их всех ненавижу, — честно проворчал Даркен и нехотя отцепился от девичьего стана.

Сегодня ночью «номер один» спал, как убитый, повесив допрос и составление дальнейших планов на подчинённых. Конечно, очень хотелось бы во всём поучаствовать лично, но организм сказал решительное «нет» и попросту отрубился. И даже несмотря на крепкие объятия Гатеи-ключницы, сын рода Маллой не чувствовал себя хотя бы минимально отдохнувшим.

Юный некромаг тяжёлой поступью подошёл к двери гостевых покоев, сделал медленный глубокий вдох, а затем осклабился, зло и хищно.

— Я даже не знаю, чего я хочу больше: чтобы они меня послушали и помогли, или чтобы дали мне достойный повод убить всех и каждого.

Звонкий хлопок в ладоши за спиной был лишь предвестником громкого весёлого выкрика сестрицы.

— Вот это настрой! Вот это я понимаю! Вот это мой родной братец! Давай, задай им, Даркен!

И слова сии упали на благодатную почву.

Молодой человек издал злобный рык и от души пнул ногой створку, попросту выламывая в один удар замок.

— Ох, держите меня Семеро! Сын рода Маллой идёт!

2.

Бледная девичья кисть надавила на дверную ручку и аккуратно потянула её на себя.

Помещение, открывшееся взору девичьих очей цвета глубокого моря словно бы намеренно создавалось для нанесения массированного удара по всем центрам ностальгии. Эстетика «Совка» была крайне близка Броне. А кабинет посла ЕССР этой эстетикой пропитался до последней заклёпочки. Не той её версией, что дышит старостью и пылью. Не духом динозавров, на тушах которых десятки лет паразитирует молодое государство, не способное выделить денег на обновление необходимых для собственного функционирования зданий. Нет. За ближайшим аналогом данной эстетики жителю того молодого государства пришлось бы лезть в фильмы эпохи, когда каждый из тех динозавров был ещё юн, и в его помещениях пахло не затхлостью и прахом, а свежей краской и печеньками.

Разумеется, европейская версия Советского Союза в XXI веке не думала копировать тот стиль под чистую. Однако её стилистика стояла на тех же китах. Практичность, минималистичность, строгость прямых линий и редкие вкрапления той версии пышности, что вошла в моду во времена эпохи ренессанса.

К примеру, рамка вокруг портрета вождя, расположившегося строго за спинкой кресла посла и на метр выше, чтобы запечатлённому на холсте мужчине со стильными тонкими усиками было удобней смотреть чрез плечо столь высокопоставленному подчинённому. Эта рамка являлась отличной иллюстрацией означенной пышности: толстая, витая, блестящая яркой позолотой.

Рамка приковывала к себе взгляд, словно бы подчёркивая, как же всё, что окружает советского лидера, на самом деле ничтожно в сравнении с величием генерального секретаря ЕССР.

Против воли Броня довольно улыбнулась.

— Чуи… мы дома.

Осторожно, стараясь не шуметь лишний раз, некромагичка скользнула внутрь. Однако сие — не осторожность напуганного кролика, но осторожность змеи, не желающей обратить на себя внимание добычи раньше времени.

Поступь Лешей была лёгкой. Неслышимой. Особенно на фоне громкого наглого решительного стука оружия свиты: что трость Виктора, что меч Меца звонко чеканили каждый шаг боевито настроенных некромагов.

Они, воспитанные в рамках неофеодальной морали, делали всё от них зависящее, чтобы фигура госпожи выглядела наиболее могущественной и внушительной на фоне буднично сидящего за компьютером посла в неброском военном кителе.

Мужчина не казался впечатлённым тем представлением, которое устроила ворвавшаяся в его обитель молодёжь. Всем своим видом он показывал, что за свои сорок лет жизни уж насмотрелся перфомансов и повнушительней, чем громкое бряцанье оружием какой-то студентоты, ещё даже полноценного диплома не получившей.

Впрочем, саму Броню бряцанье оружием также мало волновало.

— Товарищ Пендлтон? — обратилась некромагичка к послу, словно бы желая убедиться, что зашла в правильный кабинет.

— Слечна Глашек? — вторил ей мужчина и, получив невербальное подтверждение, поднялся с места, чтобы жестом указать на свободное кресло чуть в стороне от рабочего стола. — Присаживайтесь, пожалуйста. Если честно, я был немало польщён, когда услышал, что вы желаете встретиться со мной. Приятно познакомиться с вами лично. Жаль, не удалось сделать этого на королевском приёме. Ну и наделали вы тогда шуму…

— То ли ещё будет, — совершенно серьёзно ответила Броня, делая паузу лишь чтобы воспользоваться предложением присесть. — Нельзя избежать грохота, когда пытаешься перевернуть мир.

Девушка небрежно закинула ногу на ногу. Разумеется, оно выглядело крайне завораживающе, с учётом того, как чёрные капри подчёркивали изящество фигуры. Однако Лешая держала в голове совершенно другие аспекты данной позы: в первую очередь, её демонстративную закрытость.

Пендлтон придал своему лику наиболее доброжелательное выражение.

— У вас крайне амбициозные планы, и высказываете вы их весьма громко.

Посол обошёл стол и остановился, опираясь на край крышки, по другую его сторону, более близкую к слечне Глашек.

Синие очи Лешей внимательно проследили за данным движением, помещающим посла в позицию неформального разговора. Уголки девичьих губ слегка приподнялись.

— Могу. Себе. Позволить, — негромко произнесла некромагичка и на пару секунд замолчала, слегка приоткрыв рот. — Особенно, когда говорю с человеком, цели которого в определённой мере сходятся с моими.

— Правда? — вздёрнутая бровь, снисходительная улыбка. — И какими вы полагаете мои цели?

— Я вас умоляю, вы разве не коммунист? — лукаво прищурилась Броня. — Разве вас не волнуют беды класса, из которого я происхожу?

Собеседник скрестил руки на груди.

— А вас?

Лик Лешей тотчас же стал серьёзным.

— Вы следили за моей деятельностью. Не могли не следить. Потому что такова ваша работа. Так к чему этот вопрос? К чему закрытая поза? Неужели среди моих свершений имеется нечто, что может заставить вас желать защититься?

Посол слегка дрогнул. Совершенно незаметно. Данную ошибку было легко упустить, даже зная, куда смотреть.

Мужчина отвёл руки назад, вновь выделив им роль опоры на крышку стола.

— Иронично, что вы акцентируете на этом внимание, сами при этом сидя в положении нога на ногу.

Бровки девушки слегка поднялись наверх.

— А в деятельности блока, который вы представляете, имеется нечто, что заставляет меня опасаться каждого его представителя, пока тот не подтвердит обратное. Вы ведь в курсе слухов о том, что террористическая ячейка, с которой я веду борьбу последние дни, на деле получала спонсирование от людей вождя?

— Вы верите слухам?

— «Где дым, там огонь». Данте Алигьери. Слухи есть дым, но где же полымя?

— Полымя, уважаемая слечна Глашек — это страх сильных государства вашего пред народным гневом, — пояснил посол. — Очевидная попытка очернить имя ЕССР в надежде, что тогда рабочий класс отвернётся от идей марксизма и будет связывать деятельность тех же профсоюзов исключительно с чем-то предосудительным.

— Ну и контрмеры против подобной пропаганды очевидны, разве нет? — развела руками Броня. — Достаточно оказать содействие в борьбе достаточное, чтобы сложно было закрыть на него глаза.

Лешую в определённой степени раздражала необходимость играть словами. Она практически не сомневалась в том, что Ганнибал и правда получал до недавнего времени спонсирование со стороны ЕССР. Но девушка попросту не имела права взять и сказать напрямую: «я всё знаю, я в курсе, что карфагенянин вам больше не нужен, давай объединим силы и раздавим его вместе». Потому что её опять «не так поймут».

Люди любят усложнять простые вещи до невозможности.

— И какого же вы ожидаете содействия? — развёл руками собеседник. — Думаете, мы можем просто взять и ввести войска в Богемию? Это же воспримут, как военную интервенцию!

— На самом деле, да, думаю, что вы можете взять и ввести войска в Богемию. У нас тут крупный вооружённый конфликт на носу, и народу моей родины вскорости потребуется защита от российской короны.

Посол поморщился.

— Это же не дело пяти минут. Право слово. Даже если бы полностью мобилизованные отряды уже стояли на границах вашего государства — чего очевидно в реальности не наблюдается — они не могли бы тотчас начать марш без разрешения короля.

— Зато предоставить некоторый военный контингент в прямое пользование роду Маллой вы имеете полное право, — ответила Броня. — То же касается и разведданных.

Товарищ Пендлтон удивлённо поднял бровь.

— У вас крайне серьёзные запросы. Если это действительно именно ваши запросы.

Девушка демонстративно подняла руку, безымянный палец которой украшало изящное кольцо с ярким драгоценным камнем цвета крови.

— Это знак того, что я имею право говорить от лица рода. Интересы рода я и представляю. Нет сейчас смысла гадать, что первично, моя инициатива или приказы моих будущих свёкров. Экономический базис таков, что на данном этапе я имею доступ к ресурсам семьи Маллоев, а потому заинтересована в их сохранении и преумножении. А оттого источник моего желания получить вспомошествие от ЕССР является лишь лирикой.

Синие очи некромагички скользнули в сторону портрета вождя.

— А вот что лирикой не является, так это цель данного вспомошествия. Террористы угрожают рабочему классу. Даже если представить, что у меня нет достоверного источника данной информации, не получится закрыть глаза на тот факт, что уже дважды роду Маллой приходилось защищать именно что челядь, а не представителей дворянства.

Посол проследил за взором собеседницы и обернулся через плечо, чтобы и самому взглянуть в сторону изображённого на полотне усатого генсека, внимательно наблюдавшего за ходом переговоров.

Сердце Брони билось с бешенной скоростью. Ведь она не представляла, какими ещё аргументами можно воспользоваться, чтобы побудить краснопёрых прибрать за ними же самими.

3.

Вступать перед ковеном, где каждый некромаг смотрит тебе в рот в надежде получить благ с барского плеча, и вещать пред теми, кто если не ежесекундно, то ежеминутно надеялся оторвать от твоих владений кусок — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Но, к сожалению, в распоряжении Даркена имелось недостаточно ресурсов для спешного устранения угрозы Ганнибала. По крайней мере не в условиях, когда ректорат не един, а каждый наделённый хотя бы минимальным титулом вахтёр считал своим долгом вставить палки в колёса деятельности потомка рода Маллой и будущего ректора УСиМ.

Дождавшись, когда же принц Лотарингский передаст ему слово, «номер один» решительно вышел к трибуне и внимательно осмотрел зал собрания.

Как и говорила Ёлко, преимущественно женщины и молодняк не намного старше самого Даркена. Они занимали примерно две трети мест в просторном, украшенном многочисленными гравюрами помещении, где даже свет солнца, проходящий сквозь цветные витражи, сам по себе становился произведением искусства. Часть явилась на приём расфуфыренными, словно бы на праздник. Немногие предпочитали простые, но дорогие и качественные деловые костюмы, справедливо полагая, что об их положении скажет гораздо больше близость кресел к трибуне и королю. Особо боевитые заявились в парадной форме, соответствующей их военному званию. Лишь совсем немногие предпочитали простые свитера и водолазки.

Красиво, как в полном экзотических рептилий серпентарии, право слово. И опасно настолько же.

Даркен не стал затягивать с началом речи больше, чем следовало бы, чтобы придать ей веса.

— Я знаю, о чём вы все думаете!

Сильные слова. Они тотчас приковали внимание публики к облачённой в боевые доспехи фигуре юного дворянина.

— Потому что люди — донельзя простые существа. Мы все любим быть уникальными. Особенными. Мы цепляемся за любое минимальное подтверждение факта нашего превосходства над соседями и отворачиваемся, чтобы не ослепнуть от сияния тех качеств, в которых нас превосходят многократно.

Даркен сделал небольшую паузу, а затем ядовито осклабился.

— И в этом наша слабость! Такая простая и очевидная.

Он демонстративно пригрозил залу пальцем.

— Вот было бы нехорошо, если бы нашёлся кто-то, кто захотел бы ей воспользоваться?

И спустя секунду мягкая угроза обратилась в жёсткую, когда отставленный в наставительном жесте перст скрылся в кулаке, который тут же с грохотом опустился на трибуну.

— Например тот, у которого уже опыт в таких делах имеется немалый?! — рыкнул молодой дворянин в сторону зала. — Тот, который в прошлой жизни собаку уже съел на том, как бы вклиниваться между представителями конкурирующих богатых родов и плясать на их территориях, как у себя на лужайке!

Заинтересовал! Заинтересовал!

Конечно же, никто вслух вопросов не озвучивал, но серые очи будущего ректора УСиМ без труда выделяли фигуры, что заелозили на месте или хотя бы просто подались вперёд.

Перебивать оратора посреди речи, когда того пригласил к докладу сам принц, принято не было. Так что лишь по подобным косвенным признакам Даркен и мог ориентироваться.

Юный некромаг вытащил микрофон из держателя и сделал шаг в сторону, не прячась более за резной стойкой трибуны.

— Случившееся вчера — лишь первые ласточки! И то, мы их увидели лишь потому, что совершенно случайно сунули нос туда, куда совать его не привыкли! Один бой прошёл на наших условиях, второй удалось предсказать. Но если кто-то предполагает, что я тут могу один бегать и затыкать пальцем дырки в плотине, спасая её от обрушения — он сильно заблуждается.

Даркен присел на край сцены.

— Мне же придётся по чужим территориям скакать. Да и проблема, дриады меня подери, общая.

Некромаг поднял указующий перст и ткнул им обвинительно в зал.

— У меня есть информация о новом ударе. Об ударе, который уже почти готов. Об ударе, который может за раз выбить воздух из груди Богемии и поставить её на колени, пока она не сумеет восстановить дыхание. Но клянусь любимым плюшевым енотом Лешей, нам никто не даст времени! Добьют!

Даркен почувствовал, как меняется настроение зала. Молчать для публики стало немыслимо и нестерпимо. Кое-кто хотел бы высказать уже критику того, что сын рода Маллой всё ходит вокруг, да около, но не высказывает никакой конкретики.

А, значит, конкретику дать необходимо.

— Прямо сейчас многие важные, но сравнительно мелкие шестерёнки нашего общества заражены магическим паразитом. Тем самым, который обращал людей в кровожадных мутантов. И уже даже Лешая с ней с резнёй, которую эти мутанты учудят, — небрежно отмахнулся молодой человек, а затем поднял руку и выполнил жест, который, не будь кисть облачена в защитную перчатку, привёл бы к громкому звонкому щелчку. — Куда важней, что в одно мгновение противник может обрушить целый пласт богемийской экономики и застопорить привычные нам механизмы управления государством на срок, достаточный, чтобы это стало первым шагом к нашему краху. И это не какое-то там отдалённое будущее! Это суровая скотская реальность! Это наше актуальное настоящее. Мы стоим на пороге бездны в самом прямом из возможных смыслов! Это не преувеличение, не фигура речи, это констатация факта!

С удовольствием молодой человек отметил, как зашуршали шепотки. Определённо, уже после речи кто-то запросит доступа к источникам информации сына ректора УСиМ, к его выкладкам. Ну так на то Ёлко и готовила в ночь записи допросов, показаний и прочую скучную, но крайне необходимую чушь. Но ныне сомнения если и окажутся высказаны, то осторожные: всё же, репутация у Даркена имелась такая, что было бы глупо ожидать от него официальных высказываний, не подкреплённых доказательствами.

Это вам не посреди торгового центра, забравшись с ногами на стол, глотку драть.

— Я уже подготовился к данному событию. Моя команда разработала ряд схем, в теории способных замедлить или прервать процесс мутации, и эти схемы уже поданы на все принадлежащие УСиМ и её дочерним академиям магические башни. При первых же признаках опасности магический контур ударит по всей площади.

Молодой человек поджал губы.

— Но это не панацея. Даже если забыть о том, что данный контур невозможно применить без сопутствующего ущерба для больных, беременных, стариков и ряда животных, как домашних, так и диких, башни рода Маллой попросту не способны покрыть всю Богемию. Прага. Окрестности. Примерно двадцать пять процентов всех значимых населённых пунктов. Я не знаю, как далеко раскинулись щупальца Ганниба…

— Это возмутительно!

Всё же, Даркена перебили.

Личность столь нетерпеливого юного некромага, что осмелился покуситься на священные права оратора, приглашённого к трибуне лично принцем Лотарингским, была известна будущему ректору УСиМ. Бельмонт Вольгац. Их разница с сыном рода Маллой составляла всего пару лет, однако в данном возрасте даже столь малый срок являлся принципиальным. Молодой потомок семейства Вольгац уже получил диплом аж самого ЦИВК, академии, где обучались потомки короля.

Не то, чтобы Даркен и Бельмонт часто пересекались, но и этого малого времени хватило, чтобы проникнуться друг к другу жаркой ненавистью. И ненависть эта была столь яркой, что «номер один» вскочил на ноги прежде, чем сумел осознатьсвои действия и их причину. Вряд ли попытка перебить выступающего в исполнении кого-либо ещё могла бы вызвать у Маллоя-младшего желание схватиться за меч столь же жгучее.

Дворянин огромным усилием воли заставил себя остановить руку всего в паре десятков сантиметров от оружия, и выслушать, что же именно столь сильно возмущает юного Вольгаца.

— Вы все это слышали? — вещал Бельмонт, обращаясь к аудитории. — Сколь нагло и беспардонно этот мальчишка пытается протоколкнуть оружие массового поражения и призывает не сопротивляться ему. «Если какие последствия для здоровья и будут, так это побочный эффект от заклинания, призванного остановить мутантов». Семеро, какая бесподобная чушь! Под этой эгидой можно проклинать кого угодно, а любого, развернувшего контр-заклинание обвинить в препятствии оборонной активности.

Сын рода Маллой скрипнул зубами. Кажется, где-то даже треснула эмаль: столь сильно молодой человек стиснул челюсти.

Но спустя секунду пришлось усилием воли открыть рот, чтобы возразить самодовольному бреду оппонента.

— Схематика будет передана каждому семейству. Вы сможете лично изучить её и даже улучшить, не говоря уже о том, чтобы убедиться, что в контуре нет абсолютно ничего, что можно было бы посчитать намеренной угрозой для кого-то, кроме мутантов, — молодой человек развёл руками. — Проклятье, Вольгац, сопутствующий ущерб понести может только челядь, потому как у шляхты попросту не существует долгосрочных проблем со здоровьем! Я уж молчу о том, что каждый из вас имеет доступный инструментарий для оживления любого важного человека!

Однако раздражённая отповедь ничуть не смутила выскочку. Тот демонстративно покачал головой и рассмеялся неестественным натянутым смехом.

— Ха, ха, ха, Даркен Маллой делает вид, что не в курсе существования «глубоких проклятий с отложенным эффектом». Искусство убийства людей другими людьми — вещица древняя. И крайне востребованная. Если в мире появляется «что-то», человек найдёт способ это «что-то» поставить на службу Морте Санте. На каждую защитную меру мгновенно рождается контрмера, — Бельмонт смотрел в глаза ректорскому сыну с вызовом. — Оживление — не панацея. И предупреждая твоё «к глубоким проклятиям тоже есть контрмеры», скажу: да, есть, но Лешая меня раздери, если возможность массово проклясть кучу народа не откроет на короткий период великое множество возможностей для захвата власти.

Громкий стук привлёк внимание спорщиков и свидетелей этой перепалки. То Фортуна не сдержалась и ударила кулачком по подлокотнику столь сильно, что тот треснул и накренился. Однако молчаливое приглашение высказаться было проигнорировано девушкой. Она даже отвернулась и устремила взор куда-то в сторону плинтуса, делая вид, что ей бесконечно любопытно, каким образом обработан стык между стеной и полом.

Вместо неё решила высказаться мать семейства Штернберк. Она неторопливо поднялась с места, откровенно купаясь в том интересе, который вызывали у окружающих её невысказанные слова и ладная фигура, обтянутая длинным облегающим алым платьем с двумя вырезами до средины бёдер.

— Мы привыкли оценивать окружающих по себе. И нет в этом ничего предосудительного. У человеческого существа, действительно, не имеется инструментария выполняющего сию функцию лучше, чем зеркальные нейроны. И даже наши души, когда лишаются связи с мозгом, продолжают имитировать его работу, не зная способа более совершенного, чем тот, что дала нам природа, — спокойно и сдержанно произнесла пани Штернберк, рассеянно поигрывая изящными пальчиками, укрытыми красной тканью с шелковистыми волосами цвета полымя. — Оттого нет ничего удивительного, что юный пан Вольгац узрел в действиях пана Маллоя предпосылки для исполнения тех планов, о претворении в жизнь которых и сам мечтал долгими ночами, когда оставался наедине со своими фантазиями…

От возмущения Бельмонт аж выскочил в проход меж кресел, словно бы готов был тут же, не тратя ни секунды больше на бессмысленные расшаркивания, вступить в бой.

— Что за низкая и очевидная попытка уязвить меня и принизить мой род? — прошипел он, не скрывая характерного движения, когда пальцы сами скользят к волшебной палочке. — Считаете, что коль мои родители отбыли из Богемии по делам государственной важности, их юный наследник не в силах защитить честь семьи от нападок тех, кто как только не стелится, лишь бы их дочь заметил избалованный ректорский сынок?

Матушка Фортуны стрельнула взглядом в сторону наглого мальчишки, вздумавшего перечить знатной пани. Разумеется, на стороне молодых выступали горячность и рисковость. Юнцы не боялись показаться порой глупыми, если имеется возможность добиться желаемого. Но были в этом мире и те, кто был рождён управлять человеческим восприятием.

И если доселе Даркену казалось, что таковой является слечна Штернберк, то лишь потому, что он не часто видел её родительницу в деле. Ведь у той дар оттачивался годами практики и закалялся в великом множестве словесных баталий.

— Снова судите по себе, юный пан? Желаете, чтобы избалованный ректорский сынок заметил вас?

Пан Вольгац хотел что-то рявкнуть в ответ, но вовремя додумался подавиться этой репликой, лишь бы не выпустить необдуманных слов в мир, где те могли бы наплодить потомство домыслов, чья порода неугодна знатному господину.

И сей заминкой не преминула воспользоваться пани Штернберк, но не для того, чтобы отмахнуться от цепляющейся за ворот хулы, как могло бы показаться на первый взгляд, а для того, чтобы атаковать самой.

И пусть она обращалась к аудитории, повернувшись спиной к трибуне и Даркену, сын рода Маллой ничуть не сомневался в том, что слова были предназначены в первую очередь ему.

— Итак, о чём бишь я хотела сказать, пока меня не отвлекли? Ах, да, человеческая природа. Борьба с человеческой природной бессмысленна. И я говорю сие не потому, что наслушалась проповедей культа актуальной невесты человека, собравшего нас здесь сегодня. Это очевидно любому, кто прожил достаточно много лет: люди хотят лучшего для себя и своих родных. И бессмысленно винить юного Даркена в том, что он озвучивает с трибуны нечто, что является интересом его рода, — женщина мягко коснулась груди в трогательном изящном жесте. — Как и бессмысленно винить его оппонента в том, что тот взорвался в свойственной молодости вспышке гнева. Ведь делая упор на причинах, по которым мы могли бы иметь интерес помочь роду Маллой, оратор сделал акцент не на том, что мы могли бы получить, а на том, что мы имеем шансы потерять. А это позиция угрозы, даже если сама угроза исходит не от озвучившего её.

Даркен хмурился. Кто-то даже мог бы сказать, что у него затравленный взор. Или напротив, чересчур угрожающий, каковым является практически любой взгляд исподлобья.

А всё оттого, что молодой человек видел смыслы, стоявшие за словами. Он отлично помнил о связях Штерберков в фашистской Македонии. О том, насколько устойчивы позиции рода в обеих странах.

Даже полное крушение Богемии для этого семейства будет не столько тяжёлым ударом, сколько возможностью. Лестницей, по которой можно подняться наверх, подтянув союзников из верхушки рейха, чтобы под эгидой обоснованных претензий оттяпать себе неслабый кусочек земель.

Иными словами, у Штернберков имелось много различных путей возвышения. И ежели Маллои не желают связать себя с ними посредством уз брака, то зачем поддерживать их?

А огневласая пани благородного рода тем временем продолжала свою речь.

— Но какой смысл в этой угрозе, если мы априори существуем в атмосфере постоянного страха за наши владения, если мы постоянно ожидаем удара со стороны тех, кто зовёт себя нашими союзниками, что и продемонстрировал наглядно пан Вольгац. Мы изначально готовы к атаке. И сейчас получили информацию лишь о том, что готовится атака несколько более массированная, чем обычно.

Даркен приложил ладонь к лицу и тихонько завыл. Хотя, с учётом того, сколь громким и шумным был изначально пан Маллой, это самое «тихонько», обратившееся в высокий протяжный звук, не заметить который оказалось сложно.

И человек, привыкший находиться в центре всеобщего внимания ожидаемо вновь оказался под взором сотен взглядов.

Ему даже не требовалось поднимать голову и убеждаться в этом. Подобный «эффект наблюдателя» сложно не ощутить кожей даже сквозь слои высококачественной защиты.

«Номер один» лениво поднял руку и махнул пару раз небрежно.

— А, продолжайте там меряться, чем там вам в голову взбредёт. Не обращайте на меня внимания. Я — всего лишь патриот своей страны, желающий защитить её от краха. Зачем меня слушать, право слово?

Шепотки и ропот были не способны заглушить звуки тяжёлой твёрдой властной поступи, что могла принадлежать лишь одному человеку: принцу Лотарингскому. Тот демонстративно подошёл к пану Маллою и остановился рядом.

— Ша! — громогласно изрёк сын короля. — Сколь не был бы Даркен бравурным и неоднозначным в плане поведения человеком, ни у кого из вас не найдётся фактов, которые можно было бы использовать для обвинения его или его рода в недостаточной лояльности короне…

Однако обличительная речь правителя была остановлена самим «номером один», который не глядя взялся за штанину сюзерена и потянул её на себя, привлекая внимание потомка властителя богемийских земель.

— Не полыхай, бро, — небрежно произнёс Даркен. — Давай просто посмотрим на нашу шляхту в её естественной среде обитания. Просто сядь рядышком, расслабься, и начни уже получать удовольствие от грядущего зрелища. Поверь мне: будет то ещё мясо.

Ответом молодому патриоту был высокомерный раздражённый взгляд принца. А учитывая сколь рослым и крепким являлся пан Лотарингский, и что он стоял, в то время, как сын рода Маллой предпочитал приземлить ягодицы на твёрдую поверхность, взор его не мог не выглядеть внушительно.

Зрелище это отчего-то заставило Даркена усмехнуться. А спустя секунду «номер один» услышал недовольную горделивую отповедь.

— Я знаю ваше отношение к традициям… бро-о-о. Но не мне, как августейшей особе их нарушать. Мой долг не обратить важное обсуждение в балаган. Я благодарен за собранную информацию, но вы, очевидно, вести собрание не способны. При всей лояльности, своим поведением вы попросту позорите имя шляхты, и я спускаю вам это с рук лишь за прежние заслуги ваши и вашего рода.

Даркен отпустил штанину пана Лотарингского, подтянул коленки к груди и водрузил на них предплечья, в которые тотчас же упёрся лбом.

— Не мне вас, принца, учить жить. Вы в своём праве, так пользуйтесь им, как того требуют ваши совесть, долги и пожелания. Слечна Каппек ознакомит вас с выкладками в ближайший перерыв. Быть может у вас получится убедить как можно больше собравшихся вооружиться ложками для расхлёбывания той субстанции, что вскорости нас зальёт по гланды. Я-то свой половник заготовил уже давно.

— Ценю это, — ответил потомок короля и гордо, властно поднял взор в сторону вассалов.

Начался очередной виток обсуждения.

4.

Даркен сидел практически недвижимо аж до самого перерыва. И когда таковой начался, не подумал проявлять какую-либо активность.

Его ухо слышало звонкий стук каблучков. Фортуна.

Пожалуй, сейчас молодому человеку больше хотелось бы услышать легковесное шуршание кедиков Ёлко, или же глухую поступь Гало. Но первая была занята вываливанием на потомка короля всего массива старательно собранной и аккуратно структурированной информации, а второй — организовывал силы, готовя удар по логову Ганнибала.

Сердце грело мягкое прикосновение ручки Гиацинт, что ещё во время обсуждения осторожно прицокала к брату и уселась рядом, почуяв тяжесть на его душе. Однако даже теплу ладошек юной слечны Маллой было не под силу противостоять тому льду, что постепенно сковывал нутро «номера один».

Наконец стук каблучков затих. Фортуна приземлилась рядышком с молодым человеком и, собравшись с силами, тихонечко позвала его.

— М-м-м-м… Даркен?

— Абонент вызываемого аппарата выключен или находится вне зоны действия сети, — механическим голосом ответил юный некромаг.

— Это не моё решение. Я не могу пойти против воли семьи. Прошу, не держи на меня зла, но тянуть дольше становится невозможно: кризисы всегда ускоряют процессы, которые и без того проистекают. Я была бы бесконечно счастлива тебе помочь. Но родители мне не позволят сделать этого, пока ты не объявишь о помолвке. Ты ведь понимаешь, что наказанием за непослушание окажутся отнюдь не полчаса на сухом горохе в углу.

В гласе юной слечны Штернберк слышалась боль. Слышалось волнение. И даже зная о том, сколь фальшива эта прекрасная рыжая красавица, было бесконечно сложно не поверить, что её эмоции искренни.

Да и… имелось достаточно много причин, чтобы поверить во всю глубину девичьих чувств. Туна и правда опасалась грядущих событий и предпочла бы встретить угрозу бок о бок с теми, с кем росла, а не с македонской молодёжью, бесконечно далёкой и чужой. Её сердце и правда пожелало бы если не остановить кровопролитие, то уж хотя бы свести его к обычной войне за передел власти, в то время, как сейчас дело потихоньку шло к полноценной мировой заварушке. Да и сам Даркен был девушке по меньшей мере симпатичен.

Но она не готова отказаться от своего статуса наследницы. Выбросить в окно право на фамилию Штернберк.

Отказать своим детям в будущем, которое у них могло бы быть.

Но что может ответить Даркен в этой ситуации?

— Угу…

Невнятное мычание. Теоретически, подтверждающее… но подтверждающее что именно? Сам факт приёма поступившей информации? Или же согласие с точкой зрения?

Знал ли сам Даркен ответ на сей вопрос?

— Угу, значит? Да? — поверх защитной перчатки молодого человека легла изящная девичья ручка, ноготки которой были украшены талантливо выполненными черепками из лака. — Неужто ты даже сейчас не отступишься? Даркен, умоляю тебя, подумай об этом. Неужели ты не видишь, что ты не успеваешь разобраться с проблемами? Времена танцев вокруг условностей проходят. И я понимаю, почему ты не думаешь обо мне. Тут всё ясно. Но почему ты не думаешь о Ёлко?

Юный некромаг чуть приподнял голову, чтобы иметь возможность одарить собеседницу тяжёлым взглядом.

— Я думаю о Ёлко.

Губ Туны коснулась горькая усмешка.

— Правда? Поэтому ты не отпускаешь её? Поэтому подпитываешь надежду на недостижимое? Не даёшь ей стать счастливой, полностью освободившись от гнёта мечты, которой не суждено сбыться?

— Спасибо за порцию терпкой реальности, подруга, но тут такое дело: я не голоден, — недобро осклабился Даркен. — Ты зря полагаешь, что я не нажрался жизни. Я сожрал её столько, что вкус её смешался со вкусом моей крови из разорванного острыми колючками горла. Смешался до полной неотличимости. Не надо мне этого блюда.

Девушка нахмурилась.

— А как быть, если всё остальное вредно для тебя? Ситуация обостряется. Ты ведь осознаёшь, что поддержка Штернберков сейчас, сегодня, многократно ценней, чем она же — завтра?

— Я понимаю, чего ты хочешь, Туна, — кивнул Даркен. — Ты хочешь, чтобы я выступил сегодня с важным заявлением.

Лицо рыжевласой красавицы осветила улыбка.

— Да… но почему мне кажется, будто бы мы с тобой говорим о разных вещах?

— Потому что мы с тобой слишком хорошо друг друга знаем, — вздохнул молодой человек. — Послушай, я сейчас думаю над тем, о чём именно будет то важное заявление. Я прекрасно вижу, к чему всё идёт. И нет никаких сомнений, что сегодня будут сжигаться мосты. Весь вопрос в том, кто и какие именно мосты подпалит. Но полымя… полымя будет до небес. Я сижу на перепутье. Что бы я ни выбрал, мне придётся отказаться от чего-то важного для меня. И я старательно взвешиваю решение, чтобы по итогу лишиться того, о чём я буду меньше всего печалиться.

Девушка продолжала улыбаться. Но сменился тон этой улыбки. Вместо тёплого желтоватого света солнца сие были оранжевые отблески скачущего по воле вечернего бриза огонька свечи.

— Я хочу, чтобы ты знал… независимо от того, что ты выберешь, я горжусь тобой.

Чересчур поздно Даркен понял, к чему всё ведёт. Он расправил плечи, открыл рот, чтобы возмутиться, чтобы остановить Туну, но того времени, которое юный некромаг потратил на то, чтобы осознать подоплёку последней фразы хватило для полного перехода инициативы в руки рыжей красавицы.

То был поцелуй. Решительный. Крепкий. У него, как у хорошего вина, имелось великое множество оттенков, которые можно прочитать лишь достаточно хорошо разбираясь в вопросе. И Маллой-младший, ещё в прошлой жизни заслуживший диплом почётного сомелье поцелуев, различал эти оттенки.

Сладость надежды. Горечь прощания. Жар эгоистичного желания, не считающегося с мнением иной стороны. Мягкость заботы. Жестковатые, похожие на соль, кристаллики боли. И первые нотки того, чему суждено позже стать тягучим послевкусием осознания.

Осознания того, сколь много было в интересе прекрасной рыжеволосой слечны личного.

Поцелуй прервался так же неожиданно, как и начался. Девушка решительно оттолкнула партнёра, резко выпрямилась и зашагала прочь быстрым твёрдым шагом человека, который желал продемонстрировать самой Форгерии, что несмотря на все беды, коими щедро та одаривает своих жителей, он остался несломленным.

Фортуна прощалась. Заранее. Авансом. Ведь время было такое: если Даркен изберёт не её, а Глашек или Каппек, то и быть роду Штернтерк и роду Маллой на позициях, зачастую антагонистичных. И колебаться наследникам ни одного из великих родов недопустимо.

Если Даркен изберёт другую, Фортуне лучше не прощаться с ним боле. Её союзники не должны усомниться в решительности молодой дворянки. Недопустимы никакие проявления слабости.

Пропасть меж ними двоими будет лишь расти и расти, покуда они не обнаружат друг друга в форме враждующих собой государств.

Стильная форма македонских фашистов.

Пафосные эполеты богемийской офицерии.

А ведь всего несколько месяцев назад всё это казалось столь бесконечно далёким.

Некоторое время Даркен смотрел вслед уходящей Фортуне, а затем перевёл усталый опустошённый взгляд на сестру. Та тщетно прятала волнение за ободряющей улыбкой.

— И я тоже… я тоже горжусь тобой, независимо от того, что ты выберешь.

Молодой человек вдруг ни с того ни с сего озарил мир яркой идиотской лыбой, а затем сложил губы бантиком, закрыв глаза.

За что и был наказан решительным ударом кулачка по голове.

— Братик — дурак! — звонко и весело рассмеялась Гиацинт. — Ты просто неисправим!

— Ты сделала довольно много ошибок в слове «неотразим», — усмехнулся дворянин, потирая ушибленную макушку.

Девушка фыркнула.

— По-богемийски я разговариваю достаточно хорошо, чтобы говорить именно то, что имею в виду. Ты неисправим. И невыносим.

Даркен развёл руками.

— Ну, за то вы меня и любите.

— Ты сделал слишком много ошибок во фразе «несмотря на это», — хихикнула сестрица.

«Номер один» ободряюще улыбнулся.

— По-богемийски я разговариваю достаточно хорошо, чтобы говорить совсем не то, что я имею в виду.

Молодой человек добродушно обнял родственницу за плечо.

— Слушай, шла бы ты домой. Тут скоро будет совсем уж некрасиво.

— Не красиво? — вскинула бровки девушка. — Что ты задумал?

— Па-а-а-анятия не имею, — честно признался он. — У меня есть несколько путей, которыми я мог бы пойти, но ни один из них мне не нравится в полной мере. Что бы я ни выбрал, я обязательно потеряю что-то важное. Но «некрасиво» будет не по моей вине.

— А по чьей? — голубые глаза сестрички смотрели на Даркена с надеждой и ноткой страха.

Сколько было в этом взгляде трепетной невинности и наивности. Каковой бы ни была прошлая жизнь Гиа, девочка явно не успела хлебнуть в полной мере политики. Лишь запах учуяла, а потому и стремилась от неё дистанцироваться.

До недавнего времени, когда она, всё же, решила резко повысить свою ценность для семейства и влезть-таки в это гнилое болото.

— А ни по чьей, — поморщился Даркен. — И по вине каждого из здесь присутствующих. То, что ты здесь услышала — это только начало. Первые ласточки. Выскажется каждый. Знаешь… такое ощущение, что я уже прочитал синопсис этого романа и знаю, что будет дальше.

Гиацинт обеспокоенно сжала своими маленькими ручками широкую, облачённую в крепкую защитную перчатку, кисть брата.

— Ты так говоришь, будто бы уже смирился с поражением. Откуда тебе знать? Сейчас ведь принц общается с Ёлко. Она сумеет донести до него всю опасность текущей ситуации. И среди высокой шляхты тоже ведь не все дураки сидят. У них хватит разумения и силы, чтобы принудить остальных к наилучшему решению. Вот увидишь.

Молодой человек горько усмехнулся и накрыл ладошки сестрицы второй рукой.

— Ну хорошо, если так. Вот только я не верю в нашего Вацлава Лотарингского. Он прямолинеен, как клинок рапиры, и недалёк настолько же, насколько недалёк укол этим оружием в сравнении с выстрелом из пистолета, — улыбка не сходила с губ Даркена, однако же взор его был чрезмерно серьёзен, без единой смешинки. — Он даже не способен разглядеть угрозу в лице сестрички Слунце, которая очевидно не согласна с порядком престолонаследия, а потому делает всё, что от неё зависит, чтобы народ хотел видеть не принца, а именно принцессу в качестве правителя Богемии. Да и сама шляхта… неужто ты думаешь, что они поставят общественные интересы выше личных?

Гиацинт взволнованно поглядела в сторону зала собрания, где на местах во время перерыва осталась лишь треть присутствующих.

— Так нельзя, Дарк. Нельзя же, — голос девушки дрогнул. — Неужели ты опустил руки? Неужели ты сдался?

— Отнюдь, сестрёнка. Что кисти мои у бёдер, так это я даю мышцам отдохнуть. Я взял тайм-аут. Паузу, чтобы собраться с мыслями и силами перед новым броском. И, да, я планирую дальнейшие свои действия, исходя из предпосылок о том, что решение окажется неудовлетворительным. В конце концов, использовать наработки удара из наихудшего положения в наилучшем проще, чем делать всё наоборот.

Девушка поджала губы.

— Думай о худшем, надейся на лучшее?

— Именно.

— Но ты ведь явно выполняешь лишь первую часть этого предписания…

Дарк пожал плечами.

— Лучше спой мне.

Улыбка тронула губы Гиацинт. Сестрица радостно цеплялась за возможность хоть немного ободрить родного человека и забыть хоть на время о том гнетущем чувстве бессилия, что до текущего мига царило в этих местах.

— Без музыки не сподручно, — прощебетала слечна Маллой. — Но раз ты просишь…

— Спой, светик, не стыдись.

Гиа закрыла глаза и молодой человек поспешил замолчать, дабы не сбивать девушке настрой. Ему пришлось прождать несколько секунд прежде, чем вновь зажурчал ручейком девичий голосок, насыщающий одну из любимых композиций Дарка новыми оттенками.

Сестрица пела. Но она никогда не слышала оригинального звучания. Для неё пустым набором букв были и имя Макаревича и название вокально-инструментального ансамбля «Машина времени». И с песней этой Гиацинт ознакомилась лишь в исполнении самого Даркена. Оттого и выходило, что при тех же словах оно ощущалось не как нечто ностальгическое, а как новое, пусть и берущее за основу знакомые кирпичики.

Ведь сестрица любила не рок, а оперетту. И этой любовью она наполняла каждую строчку текста.

Вотъ море молодыхъ колышетъ супербасы,

Мнѣ триста лѣтъ, я выползъ изъ тьмы.

Они торчатъ подъ рейвъ и чѣмъ-то пудрятъ носы,

Они не такіе, какъ мы.

И я не горю желаньемъ лѣзть въ чужой монастырь

Я видѣлъ эту жизнь безъ прикрасъ,

Не стоитъ прогибаться подъ измѣнчивый міръ -

Пусть лучше онъ прогнётся подъ насъ,

Однажды онъ прогнётся подъ насъ.