Viva la Mésalliance, или Слава Мезальянсу

Глава 4. Одержимость

1.

Походка слечны Лешей была бесконечно далека от того, чтобы заслужить звание женственной.

Шея набычена. Лопатки сведены. Голова опущена. Шаг решительный, твёрдый. Никакого изящества. Так идут на бой молодые парни и озлобленные мужчины. Однако же, несмотря на столь ясные, фактически кричащие невербальные сигналы, супруга мансы, чернокожая женщина модельной внешности, одетая в осовремененное традиционное африканское платье, встречала неприветливую юную богемийку широкой улыбкой и разведёнными, словно бы для объятий, руками.

— Мейси Глашек, моё сердце преисполнено радости, — начала жена государя приятным низким грудным голосом. — Мы о вас весьма и весьма наслышаны. Наша встреча, хоть и неожиданна, но всецело приятна.

Броня уже хотела поднырнуть под рукой королевы Мали, уклонившись от обнимашек и продемонстрировав таким нехитрым образом своё отношение к приветствию, однако же дремавшая доселе Рояль, словно бы шкурой почувствовав напряжение хозяйки, сделала свой ход раньше, чем та успела хотя бы начать запланированный манёвр уклонения.

Змеюка с удивительным проворством, отличным от её привычного ленивого переползания с места на место, высунула голову из-за воротника Синеглазки. Движение хоть и было быстрым, но ему определённо недоставало изящества и аккуратности, так как могучее тело рептилии по неосторожности оторвало верхнюю пуговицу сорочки, отправив ту в полёт прямиком по направлению к лицу приветливой чернокожей женщины.

От неожиданности та на секунду зажмурилась в надежде защитить глаза от этого миниатюрного импровизированного снаряда. Впрочем, в этом не имелось никакой нужды, ведь тот ударился несколько ниже уязвимых органов зрения королевы, ровнёхонько в украшенную тёмными румянами и до поры до времени незаметными золотыми блёстками щёку женщины. И, словно бы этого было мало, едва лишь супруга правителя Мали вновь раскрыла очи, первым, что ей довелось увидеть, была раскрытая пасть изумрудной тигровой змеи с угрожающими сочащимися ядом крючкообразными острыми зубами.

— Ш-ш-ш-ш-ша-а-а-а-а!!! — злобное громкое шипение прозвучало не раньше, чем та, кому оно предназначалось, оказалась способна его воспринять.

И пусть королева крупнейшего африканского государства была не из тех, кому стоило бояться преждевременной кончины в мире, где при каждом государе было по меньшей мере три специалиста по оживлению из мёртвых, она испуганно отшатнулась назад, на секунду демонстрируя тот самый первобытный ужас, что испытывали люди с самой зари своего существования.

Всего мгновение спустя между ней и юной Броней Глашек выросло аж две стены из ощетинившихся оружием некромагов. Со стороны слечны Лешей то были вцепившаяся побелевшими пальцами в волшебную палочку Ёлко, да многозначительно улыбающийся Вик, чья боевая трость, удерживаемая на манер шпаги, выглядела не столько, как предостережение от столкновения, сколько приглашение к нему. Впрочем, оно и ожидаемо: зубья корсиканского браслета, что впивались молодому человеку в левое предплечье, имели свойство подталкивать носителей к активным действиям.

Защитники королевы выглядели внушительней. И речь даже не о том, что их было банально больше: за жену правителя Мали, помимо праздного дворянства в лице её фрейлин и сына, вступились несколько одоспешенных некромагов, которые явно воспринимали бои не иначе, как рутину, за которую им и платят казённые деньги..

В воздухе повисло напряжение. Казалось, оно будет сгущаться всё сильней и сильней, покуда не станет настолько густым, что в нём увязнут все движения участников сей сцены, а затем это напряжение и воздух вытеснит, лишив присутствующих возможности насытить кровь кислородом.

Однако же до обмена проклятиями и боевыми заклинаниями не дошло: пусть дворянство всегда было скоро на расправу в мире, где для власть имущих смерть являлась лишь временным неудобством, причин для сражения было недостаточно: всё же, змея не укусила высокородную даму с эбеновой кожей, а лишь отпугнула её.

И вот, спустя секунды три манса Асита, правитель великой африканской империи сделал шаг навстречу чересчур уж смелой безродной третьекурснице. Шаг в прямом смысле слова, а возможно и в переносном.

— Мейси Глашек, я даю вам возможность объясниться.

Малийский язык для уха человека, больше привыкшего к фонемам языков славянских и романских сам по себе звучал непривычно и, быть может, диссонирующе грубо, но в исполнении рослого властного мужчины, что узрел в действиях незначительной юной особы неуважение, он казался особенно угрожающим и грубым.

Вот только ответная реакция на это агрессивное приглашение к извинениям была не столь поспешной, как, возможно, хотелось мансе.

Синие очи юной некромагички последние несколько секунд довольно меланхолично изучали копьё в руках одного из стражей императорской семьи. Всё же, в Форгерии этот нарочитый африканский колорит смотрелся уместно, ведь данное холодное оружие помимо всего прочего было отличным боевым магическим посохом, превосходящим волшебную палочку в руке Ёлко настолько же, насколько тяжёлый пулемёт превосходит дамский деррингер.

Взгляд слечны Глашек медленно, слегка чересчур неторопливо, скользнул с арсенала малийского воинства на мансу Аситу, что требовательным взором сверлил безродную богемийскую выскочку.

— Я узрела в ваших действиях попытку оскорбить меня.

Одновременно с этими словами, сказанными степенно, тягуче, словно бы девушке приходилось усилием воли заставлять ворочаться заплетающийся не то с недостыпу, не то спьяну язык, сверкнула молния и грянул гром. Спустя всего секунду после вспышки за окнами, по стёклам забарабанил частый крупный град.

Правитель Малийской Империи с некоторым подозрением скосил глаза в сторону улицы, но, ясное дело, находясь в освещённом электрическими огнями помещении, ничего, кроме ночной темени, увидеть не смог.

— Вы угрожали моей жене, хотя она всего лишь проявляла радушие, — наконец произнёс мужчина.

Похоже что эти слова вызвали неудовольствие у его потомка. Молодой принц выглядел не менее рослым, чем отец, но демонстрировал куда большую угрозу как за счёт свойственной юности горячности, так и благодаря подбору одеяний: его платье выглядело слишком уж стереотипно-африканским, без единого признака современного мотива, вплоть до идеи прикрыть могучий торс исключительно лишь ремнями, которые были нужны, скорей, для демонстрации богатого арсенала носителя..

— Ваша жена демонстрировала не радушие, а гостеприимство, — ленивый тон Брони резко контрастировал с той решительностью, с которой она совсем недавно вышагивала навстречу супруге правителя. — Словно бы хозяйка Богемии. Это оскорбление моего сюзерена, а, значит — меня.

— Кто ты такая, что смеешь говорить об оскорблении в лицо правителю империи Мали?! — не выдержал принц.

Копьё в его руке чуть качнулось в сторону лица Брони, но не смогло закончить движение, так как столкнулось древком с предусмотрительно подставленной тростью Вика, что тут же настойчиво надавил на оружие августейшей особы, как бы намекая, что если тот собирается тыкать в кого-то острием в целях угрозы, то, для начала, целью этой угрозы стоит избрать свиту наглой безродной.

Вместо ответа вслух, девушка просто перевела свой взор в сторону окна, куда стучалась непогода.

— Сдаётся мне, сын, твоя собеседница хочет намекнуть на то, что её репутация Лешей и титул аватары хтонического божества, на чей гнев принято списывать приход засух, ураганов и землетрясений, не являются пустыми словами, — чересчур уж бодрым и добродушным тоном произнёс манса Асита. — Мне не известно, сколько в этим правды, а сколько — талантливой мистификации, но, определённо, даже если мы являемся свидетелями изощрённой лжи, я не могу испытывать гнева: слишком уж прекрасен был бы сей обман.

Ленивые мысли лениво ползали в голове синеглазки. Броня практически в буквальном смысле этого слова видела ход рассуждений мансы, что пытался усидеть разом на двух стульях: сохранить торжественный пафос и избежать эскалации конфликта с той, кто вполне могла и вправду оказаться аватарой божества: в Форгерии, где не имелось никаких сомнений в существовании души и посмертия, где люди властвовали над магией, придерживаться атеистических воззрений было задачей нетривиальной.

Девушку куда больше занимал тот выверт погоды, что сделал её слова весомей. Уже не в первый раз капризные небеса своим поведением давали общественности повод подозревать безродную третьекурсницу в божественности. До этого они разразились внушительным ливнем в Коваче и затихли, едва лишь у Брони исчезли поводы злиться на род людской, а ныне без каких-либо предпосылок решили осыпаться не снегом и бурей, но нетипичным для этого времени года градом.

В пору уже и самой начать сомневаться в том, что сии события были случайны.

— Я не жду от вас ответа манса, — девушка и в самом деле потеряла интерес ко всей этой заварушке, а её плечи клонила к земле предательски тяжёлая апатия. — Я не задаю вопросы, а лишь озвучиваю свои мысли, сомнения и чувства. Я разочарована. Продолжите следовать текущим курсом и вас постигнет судьба Российской Империи.

И в этот момент снова напомнил о себе принц.

— Не похоже, чтобы упомянутая тобой страна чувствовала себя плохо.

Броня медленно перевела взгляд на наследника престола.

— Ты прав, — девушка сама не заметила, как её речь потеряла вежливое звучание. — Не похоже. Не. Похоже. Ты видишь суслика?

И оттого, что синеглазка не осознавала в полной мере, как звучит её речь, ей было невдомёк, отчего на неё так взъелся этот молодой человек с эбеновой кожей и белоснежными зубами. Она лишь увидела, как у него вздулись вены на лбу, как расширились глаза, как сверкнул оскал, и как пришло в движение могучее тело.

Принц атаковал девушку. Он не стал слишком сильно задумываться о присутствии Вика, очевидно оставив его на откуп своей страже. Охранник юной невесты пана Маллоя был удостоен лишь права отразить удар копья, а затем обнаружить, что оружие, которое он выхватил из рук августейшей особы, было отдано ему добровольно: потомок правителя Мали уже сорвал с ремня, диагонально перехватывавшего мускулистый эбеновый торс, костяной метательный нож, и запустил его прямиком в лицо третьекурсницы.

Костяной метательный нож. Каждый таковой был сам по себе волшебной палочкой, но возможность его метнуть позволяла на расстоянии проклинать соперника теми заклинаниями, что обычно требовали непосредственного прикосновения.

Однако же сын мансы действовал проще и грубей. В тот момент, когда его пальцы перестали касаться рукоятки украшенного ярко-красными перьями костяного оружия, прозвучал характерный громкий, похожий на выстрел хлопок, во всеуслышанье объявивший о том, что снаряд преодолел границу звукового барьера.

И уже через мгновение после хлопка к его эху, многократно отразившемуся от стен танцевальной залы, прибавилось эхо громкого стука, какой мог бы прозвучать, ударься огромное бревно в тяжёлые крепостные ворота. Но бревно тут было ни при чём: то столкнулась кость лёгкого на вид клинка с мягкой девичьей ладошкой. И вместо того, чтобы войти в плоть слечны Глашек метательный клинок отскочил в сторону, чрезвычайно быстро завертевшись в воздухе, а затем вонзился в пол с таким звуком, будто бы на самом деле имел массу в добрых тридцать килограмм.

Неизвестно, как бы развивались события в дальнейшем, однако на пути эскалации конфликта встал лично манса Асита, что весомым жестом накрыл плечо потомка рукой и сопроводил сие действо единственным требовательно прозвучавшим словом:

— Сын!

В сколь страшном гневе не был бы принц, голос отца остудил его пыл. Молодой человек напрягся и скосил глаза за спину, не решаясь, впрочем, выпускать из поля зрения самонадеянную троицу богемийцев.

Однако его руки безвольно обвисли, когда родитель вновь заговорил.

— Своим поведением ты меня позоришь, выставляя человеком, не способным добиться уважения от собственного ребёнка.

Детям, независимо от их возраста, не следовало вмешиваться в разговор своих отца и матери, а уводить его в сторону от линии, которой придерживался глава семейства — тем более.

Принц был кругом не прав. И не в последнюю очередь оттого, что деянием показал, что считает поведение своего родителя трусливым. Особенно когда король намеревался спустить хамство третьекурсницы на тормозах под видом добродушного попустительства, что доступно лишь тем, кто достаточно силён, чтобы демонстрировать подобные широкие жесты.

Впрочем, Броня не хотела дожидаться окончания семейной драмы. Она просто развернулась и пошла прочь. Ей никто не дозволял уходить, однако же она и пришла незваной. Манса мог бы счесть подобное поведение очередным оскорблением, но судя по тому, что ни он, ни его люди не спешили останавливать некромагичку, чьи поступки в последние несколько минут выглядели, словно бы та была блаженной, можно было предположить, что правитель Мали решил замять этот конфликт, сконцентрировав внимание общественности на демонстрации тяжёлой отцовской руки и методов воспитания, что приняты среди глав африканских государств.

Сопровождение безродной не торопилось нарушать молчание. Они уходили прочь походкой победителей. Это несколько контрастировало с непрочной усталой поступью слечны Глашек, однако же добавляло полутонов и полусмыслов. Королеву делает свита. И свита сия вела себя так, будто бы им ни секунды на приходилось сомневаться в том, что делает их госпожа.

В какой-то момент взгляд синих глаз юной некромагички прояснился, и она перестала смотреть вглубь себя. Девушка скользнула взором по лицам собравшейся в помещении форгерийской шляхты и той привилегированной части представителей прессы, кому было дозволено присутствовать на столь высоком мероприятии.

Каждый лик был полотном, а красками служили эмоции.

Страх. Удивление. Непонимание. Насмешка. Злость. Кокетство. Зависть. Восхищение. Любопытство. Не было ни одного холста, изображение на котором могло быть схоже по цветовому наполнению с картинами, вроде «Битвы негров в пещере глубокой ночью», «International Klein Blue» или же «Белым квадратом». Каждый раз неведомый художник использовал возможности палитры с максимальной изобретательностью, порой смешивая те краски, что по всеобщему разумению попросту не могут ни коим образом сочетаться друг с другом.

И Броне не было дано понять, каким образом это всё могло работать. Впрочем, ей уже было и не интересно.

Она устала.

Она так устала.

А вечер только начинался.

2.

Чужие взоры давили на Броню.

Взгляды сотен пар глаз, что были единовременно направлены в её сторону. И сколь старательно девушка не искала укромного уголка, где можно было бы немного побыть в компании молчаливой свиты, хоть ненадолго погрузившись в собственные мысли.

Безродная, в принципе, не любила внимания. Любого внимания. И, пожалуй, она предпочла бы держаться подальше от всей этой веселухи, однако ей хватало соображалки, чтобы понять, насколько было бы глупо в Форгерии придерживаться модели поведения, что работала на Земле. Слишком уж широкие права предоставлялись сильным мира сего, чтобы имело смысл надеяться на успешность тактики «быть тише воды — ниже травы».

Ведь стоило ударить в голову какому-нибудь мелкому ничтожному шляхтичу идее порезвиться с тобой — не важно, имеются ли в виду постельные утехи или же просто мысль о том, чтобы на спор со своим друганом по пьяни переломать тебе пальцы, дабы узнать, кто заставит тебя громче кричать, — как выяснится, что у тебя нет абсолютно никакой возможности защититься. Мало того, что некромаг банально могущественней любого смертного, мало того, что тебе юридически запрещено сопротивляться, так ведь ещё, если ты каким-то образом умудришься прикончить эту паскуду, та с большой долей вероятности просто воскреснет, воспылав к тебе особой злобой.

Нет, в Форгерии Броня не была способна чувствовать себя защищённой до тех пор, покуда не оказывалась с окружающими хотя бы на одном уровне. А лучше — много сильней и могущественней их.

С этой точки зрения было бы бесконечной глупостью отказываться от возможности возвыситься над как можно большим количеством некромагов. Всё же, жена сына ректора, одного из важнейших представителей Богемии, оказывалась защищена всяко лучше, чем рядовая студентка, пусть даже добившаяся неплохих успехов на ниве постижения секретов жизни и смерти.

Сколь не были ей ненавистны чужие взгляды, сколь не тяготили её ожидания любопытного дворянства, Броня отлично понимала, зачем она всё это терпит, за что она платит столь высокую цену.

За возможность удерживать в руках бразды правления своей жизнью.

А потому юная слечна Лешая стойко переносила все тяготы и лишения своей службы. Она прятала свой взор в стене или в пунше, стараясь не замечать любопытства в глазах дворянства каждый раз, когда помещение наполнял стук посоха и ответственный слуга громогласно, полагаясь лишь на свои голосовые связки и не прибегая к помощи мегафона, объявлял о визите очередной царственной особы.

Люди явно жаждали увидеть чего-то в стиле перепалки с мансой Аситой.

И вот, когда зала в очередной раз наполнилась отзвуками ударов пятки посоха о пол, некромагичка взорвалась.

— Я им что? Клоун? Цирковая собачка, что должна прыгать через обруч на потеху публике? — девушка сложила ручки перед собой и пару раз приподнялась на цыпочки. — Тяв-тяв! Бросьте мне мячик!

— И зачем же ты тогда взялась развлекать толпу, если не хотела излишнего внимания? — вопросил безродную её же собственный голос, раздавшийся откуда-то из-за спины.

Броня обернулась. Несколько чересчур резко. Тревожно.

Но поводов для волнения не было. Это была всего лишь она сама, в одеяниях Джона Уика, но с иной, более женственной причёской и в тёмных очках. Улыбчивая и бодрая. Куда более компанейская. Пожалуй, даже чересчур экстравертная.

— Мама? — удивилась девушка. — А ты что тут делаешь? Да ещё и… в таком прикиде?

— Тобой притворяюсь, — рассмеялась женщина и картинным жестом сорвала с носа оправу, удерживавшую тонированные стёкла, позволив миру узреть очи цвета тропической листвы. — А ты крайне популярная краля. Знаешь, не будь жив Мирек, я бы вполне могла бы и увлечься кем-нибудь из этих молодых родовитых красавчиков и красавиц.

Родительница совершила пару несложных танцевальных движений в стиле буги. Тех, где требовалось на пару секунд согнуть ноги в коленках, чуть покручивая согнутыми в локтях руками.

— Это объясняет цель, с которой ты вырядилась Джоном Уиком, но не способно дать ответа на вопрос, как ты узнала, что я собираюсь облачиться подобным образом, — ткнула девушка пальцем в лацкан маминого пиджака.

Женщина беспечно рассмеялась в ответ, даже и не пытаясь прикрывать рот ладошкой.

— Ой, мы всё давным давно обсудили с твоей камеристкой и решили, что будет лучше оттянуть внимание от твоей персоны столь нехитрым образом. Кстати, мне в пору на тебя обидеться, — надулась она, скрестив руки на груди. — Я думала, ты додумаешься пригласить меня на эту тусавэ. Или ты слишком стесняешься своих динозавров? Думаешь, мы тебя перед сверстникам опозорим?

— О, кстати, — девушка огляделась по сторонам. — А где папа?

Отца нигде видно не было: рядышком с парочкой выглядящих, словно бы близняшки, представительниц семейства Глашек находились только углубившаяся в мобилку спутница младшей из них, да в очередной раз утонувший в мире книги Вик. Сопровождавшие синеглазку члены ковена посчитали более уместным на время прикинуться ветошью и не отсвечивать.

— Знаешь, ему было бы обидно, если бы он понял, что ты о нём вспомнила только после слов про позор перед сверстниками, — изогнула бровь матушка.

— Ты знаешь, что дело не в этом, — отмахнулась от родительницы Броня. — С тем, чтобы опозориться, я могу справиться и сама. Тут мне помощь не нужна. Я просто подумала о том, что он был бы не рад увидеть вьющихся вокруг тебя молодых дворян, причём, как красавцев, так и красавиц.

— А он не был свидетелем тех событий. Он занят, — женщина довольно улыбнулась во весь рот, да вздёрнула нос. — У него и Лёвы конфликт со шведами.

— К… какой конфликт со шведами?! — возмущённо икнула Лешая. — Да как они оба могли влипнуть в такую ситуацию: они же у нас мальчики-зайчики! Мухи не обидят!

— Тут всему виной вероломное нападение, — подняла палец матушка.

И в следующую секунду ощутила, как дочь схватила её за отвороты пиджака и чуть приподняла над землёй, демонстрируя довольно внушительную, как для её габаритов, физическую силу.

— Какое ещё вероломное нападение? — прошипела Броня. — Кто посмел трогать мою семью?!

— Да никто не посмел, успокойся! — взметнулись вверх в капитулирующем жесте руки матери. — Я их у шведского стола оставила, и сейчас пыталась пошутить, что мальчики на него вероломно напали, но я смотрю — ты прямо вся на взводе.

— А с чего бы мне не быть на взводе? — девушка слегка расслабилась и поставила родительницу обратно на пол. — Работы много. И она — тяжёлая.

Лешая предпочитала при родных не распространяться о деталях своей трудовой деятельности. От их волнения не было никакого проку. Пусть лучше раздражают жизнерадостностью, чем мешаются под ногами с нытьём.

Конечно, Броня любила своё семейство, однако общение с его представителями иногда оказывалось крайне выматывающим.

— Ну, разве не для того существуют балы, чтобы на них развлекаться и танцевать? — матушка вновь исполнила то же танцевальное движение, что и в прошлый раз.

— Нет, они существуют, чтобы создавать casus belli, под видом праздной беседы заключать сделки и заниматься тому подобной крайне важной ерундой, которой шляхте видимо религия не позволяет заниматься в рабочее время в кабинете, — девушка даже на секунду не задумалась о том, что прямо рядом с ней находилось аж два представителя дворянства из ковена Дарка, что вполне могли бы и обидеться на подобные слова.

Впрочем, им следовало быть привычными к столь непосредственному выражению мыслей: таковой являлась политика наследника рода Маллой — максимальная неформальность и открытость, коим полагалось способствовать скорейшему разрешению конфликтов, дабы те не копились с огромной скоростью, постепенно подтачивая ковен изнутри.

— Оу, — мама раздосадованно спрятала голову в плечики и выдала мину, которая была бы наиболее характерной для какой-нибудь антропоморфной жабы, чем для человека. — То есть, ты оттого нас не приглашала, что мы и правда могли бы накосячить?

— Нет. Я вас не приглашала, потому что мне и в голову не приходило, что это унылое сборище может быть хоть кому-то, кроме тех, кто на нём работает под видом развлекалова, интересно, — в очередной раз поморщилась девушка. — Последние дни у меня вообще было мало возможностей хоть на минуту остановиться и подумать: Декабрь уже наступил, а мы ещё не во все дома в Коваче смогли дать отопление. Да и в культе всё не слава Форду: эту неорганизованную толпу собрать в подобие хотя бы стада — настоящий подвиг.

— Не такое они и стадо, — выражение лица родительницы вновь сменилось: теперь это была ободряющая улыбка. — Ты просто по себе судишь. Приходила я в твой культ. Мне понравилась царящая там атмосфера: душевненькая. Тебя, наверное, смущает, что они там не впахивают, как проклятые, довольствуясь вместо зарплаты твоим молчаливым одобрением и заочным благословением. Не суди людей по себе.

— Я же говорю — стадо, — вздохнула Броня. — И вообще, нет у меня иных способов оценить человека, кроме как сравнить его с собой.

Впрочем, маму было не обмануть: интонации дочери явно указывали на то, что она приняла точку зрения Глашек-старшей, однако же ворчала «для приличия», потому что не в её характере было вот так сразу сдаваться и вслух признавать чужую правоту. По крайней мере до тех пор, пока не спохватится и не попытается усилием воли побороть подсознательное желание доминировать. Лешая вообще гордилась своим умением преодолевать себя и смотреть на мир рационально, объективно, отбросив эмоциональное суждение.

Но не в те дни, когда возникало ощущение, что мозг вот-вот расплавится от возложенных на него нагрузок. Тут было бы впору встроить в череп пару кулеров.

Меж тем разговор привлёк внимание доселе молчавшей Ёлко.

— Оттого главу культа часто и называют пастырем, что люди — стадо, — заметила аналитик. — Видели вы, каким табуном они рванулись в соцсеточки, чтобы обсудить противостояние мансы и Лешей. На два полноценных предложения не менее килобайта бессмысленного блеянья.

— Что-нибудь интересное в этих «полноценных предложениях» было? — спросила Броня, заходя к спутнице со спины, чтобы устало опустить подбородочек ей на плечико.

— По предварительным данным, ты оскандалилась, но умудрилась приподнять себе рейтинг, нанеся при этом удар по позициям правителя Мали, — ответила Ёла, пряча мобильный в чехол на поясе. — От людей не укрылась его попытка избежать открытого конфликта, несмотря на наличие ресурсов достаточных, чтобы раскатать в блинчик тебя, всю твою семью, Маллоев и даже саму Богемию.

— Его страна слишком далеко от нас расположилась, — ответила Броня. — Гонять войска через два континента — дело накладное. Не ради конфликта с какой-то студенткой. Даже если бы весь путь от земель мансы до границ моего отечества был бы свободной от чужого влияния асфальтированной трассой. А те экономические меры, что доступны Асите, лишь на руку моему сюзерену: удар по торговле с монархическими государствами Африки подтолкнёт нашу страну к сближению с ЕССР.

Рука аналитика скользнула к щеке слечны Глашек. Жест этот был мягкий, осторожный и уютный.

— Очень мало людей, даже среди дворянства, способны это понять. Даже те, кто прямо задействованы в большой игре, не всегда способны мыслить столь глобально, — отметила Ёлко. — На самом деле манса сохранил куда больше репутации, проявив великодушие, ведь если бы он взялся бы наказать зарвавшуюся студентку, ему пришлось бы потратить довольно много ресурсов, а отказ от этой затеи повлёк бы потерю доверия к императорскому слову. Это даже безотносительно твоего статуса, как аватары божества.

Поднятая тема заинтересовала Вика в достаточной мере, чтобы этот отрешённый от внешнего мира некромаг печального образа отвлёкся от своего высокодуховного чтива, возвестив об этом Форгерию тем громким хлопком, что порождают книги, когда их резко закрывают.

— Кстати, о божественности: лично меня, как адепта корсиканской магической школы больше убеждают не ваши действия, слечна Глашек, а именно что ваше бездействие.

— Бездействие? — не поняла девушка.

— Оно самое, — молодой человек слегка качнул головой, отбрасывая с лица волнистую чёлку, что вызывала у Брони стойкие ассоциации с эмо-культурой. — Я внимательно следил за вами после того, как вы отразили тот бросок ножа, но так и не увидел, чтобы вы вернули регулировочный винт браслета в нейтральное положение. Этого не могла сделать ваша змея, ведь после конфликта она уползла в ближайшие декоративные кусты и, довольная собой, свернулась там кольцами.

Лешая задумчиво отстранилась от спины Ёлко и подняла левую руку на уровень глаз. В памяти действительно не всплывало информации о том, что давление рёбер тяжеловесного магического атрибута хоть как-то менялось. В какую-либо из сторон.

Быть может, девушка крутанула винт не глядя и не задумываясь, когда только шла на встречу с мансой? Однако же ничто не указывало на это. Вряд ли подобный жест был бы сделан аккуратно, но ведь рукав всё ещё оставался застёгнут. Но не это являлось самой странной деталью.

Каждый маг, что практикует корсиканскую школу, знаком с тем чувством в груди, что рождается, когда боль преобразуется в энергию, но не находит выхода. В таком состоянии крайне сложно сохранять спокойствие и неподвижность. Так что, было понятно, отчего Виктора так удивляла пассивность Лешей: раздражённые отповеди не то, чтобы требовали много сил, а потому им не было дано удовлетворить ту жажду действий, которая терзала бы некромага, способного забыть вернуть регулировочный винт в нейтральное положение.

Вот только предплечье не болело. Девушка не ощущала давления тупых зубьев.

Попросту не существовало того чувства, что было принято обращать в силу.

— То есть, Рояль в порядке? Лежит себе в кустах? — невпопад спросила Броня слегка механическим голосом, ощущая, как вновь чувство тревоги сжимает виски, однако вместо привычной усталой мигрени оно было способно лишь наполнить опустевшую черепную коробку гулким треском.

— Да, — кивнул Вик. — Рояль в кустах. Вряд ли её найдёт кто-то, кто не знает, что искать. Изумрудная шкура отлично сочетается с зеленью.

Перед глазами вновь появилась знакомая рябь. Она пока что не мешала смотреть на мир, но уже тревожно сгущалась на границе зрения: по бокам, вверху и внизу, словно бы морозный узор на окне, что движется от краёв к центру.

Девушка осторожно коснулась манжеты пиджака, а затем резким движением рванула её к локтю. С лёгким щелчком вышла из паза застёжка-кнопка, и ткань сместилась, открывая напряжённому взору синеглазки её браслет.

Винт находился в нейтральном положении.

От солнечного сплетения и до шеи, к скулам, скользнуло нечто холодное, однако ответом организма была не дрожь, а выступивший на лбу пот.

— Бро-оня, — вкрадчиво протянула Ёлко. — Скажи мне… чем ты колдовала, когда отбивала то костяное лезвие?

— Не знаю…

Во рту всё пересохло. Синеглазка рассеянно облизнула губы и поспешила расстегнуть браслет.

— Я не кидала в топку воспоминания. Не кидала ведь? Я бы запомнила. Для этого нужно прикладывать усилия. А я вообще… ни о чём не думала. Ни о чём. Даже о формуле.

Испуганным, почти брезгливым жестом девушка отбросила в сторону магический аксессуар. Тот с грохотом ударился о поверхность стола, чуть прокатился, а затем столкнулся с посудой, возвестив об остановке высоким протяжным звоном.

— А что… что происходит? — обеспокоенно вопросила матушка, обращаясь не к дочери, а к её сопровождающей.

— Это хороший вопрос, — ответила та тихо. — Хотела бы я знать на него ответ… Броня, ты уверена, что не это был не берсерк?

— Я уже ловила состояние берсерка, — ответила Лешая, растирая предплечье ладонью: в этом, впрочем, не было нужды, ведь кожа выглядела абсолютной целой, нетронутой, даже без характерного покраснения в тех местах, куда совсем недавно могли бы давить закреплённые на рёбрах браслета зубья. — Это не оно. Я уверена. Профессура говорила, что тот, кто единожды его ловил, уже ни с чем не перепутает.

Девушка говорила, пожалуй, больше для того, чтобы иметь возможность услышать собственный голос. Он был единственным, что не заглушал тревожный нарастающий гул, который сопровождал шествие воинства мерцающих белых точек, что постепенно отвоёвывали территорию у поля зрения девушки.

— Это что-то иное. Кардинально иное. Не думаю, что я способна повторить этот способ каста вновь: плоть просто подчинилась желанию. Мне захотелось, чтобы она стала твёрдой и рассеивающей энергию, и она стала. У меня была какая-то странная уверенность в том, что это сработает.

Сквозь белёсую пелену несуществующего снегопада, Броня смогла заметить, как Вик двинулся с места. Его шаг был решительным, а по напряжению руки было легко понять, что трость в очередной раз из опоры для привыкшего двигаться с ленцой молодого дворянина обратилась в его оружие. А вот момент, когда сопровождающий крутанул винт браслета как-то ускользнул от восприятия девушки.

Некромаг оттеснил плечом матушку слечны Глашек и занял позицию между своими спутницами и неизвестным в белоснежном мундире с золотыми эполетами. Девушке не удавалось разглядеть его лица, и даже волосы его были… словно бы какого-то невнятного цвета. Отчего-то Броне было легко разобрать окраску одеяний, но не удавалось даже понять, являлся ли этот человек блондином или же брюнетом.

Однако о незнакомце девушка могла сказать хотя бы это, а вот набор знаний о его сопровождении оказался настолько куцым, что девушке было не под силу даже назвать размер свиты этого любителя роскошных эполетов.

— Это цесаревич Александр, — шёпот аналитика с трудом пробивался сквозь фантомный гул в ушах синеглазки. — Наследник российского престола. Известный повеса. Говорят, о делах государства не думает вовсе, предпочитая предаваться увеселениям.

— Я сейчас не в настроении с ним говорить, — пробормотала Броня. — Вик, сошлись на моё плохое самочувствие… Ёла, проводи меня, пожалуйста в какие-нибудь изолированные покои? Мне надо немного подумать, а что где в этом несчастном дворце — сама Лешая ногу сломит.

Безродной не хотелось при родительнице говорить о том, что слова о плохом самочувствии являются чем-то большим, чем просто поводом избежать беседы с цесаревичем, а найти свободные покои девушке мешает отнюдь не отсутствие понимания планировки здания, а банальная невозможность перемещаться иначе, нежели наощупь.

Впрочем, нехитрая уловка не была способна обмануть матушку, и та подхватила дочь за локоток одновременно с тем, как это сделала Ёлко.

Краем уха Броня слышала, как Виктор самоотверженно встал на пути потомка российского императора и как проговорил вслух официальную версию. Однако же августейшая особа явно не привыкла к ситуациям, когда ей отказывают. Причём, что-то подсказывало девушке, что тут уже было не важно, надуман ли повод или же нет.

— Я вижу, сударыня, у васъ входитъ въ привычку хамить представителямъ императорскихъ семей. Но смѣю васъ завѣрить, что у меня гордости будетъ поболе, чѣмъ у того труса, съ которымъ вамъ довелось общаться ранѣе.

Цесаревич не кричал. Просто говорил. Однако его голос был столь силён, что Лешая могла расслышать каждое слово столь же ясно и отчётливо, как если бы собеседник находился прямо рядом с ней.

Девушка остановилась. Упёлась пятками в пол, мешая матери и любовнице увести себя прочь от места, где были просыпаны первые семена конфликта.

Ей было, что ответить.

— Вы сильно ошибаетесь, выдавая дешевое желаніе самоутвердиться за истинную гордость. Вамъ нечѣмъ гордиться, цесаревичъ, и оттого васъ такъ задѣваетъ мое нежеланіе тратить время на почесушки вашего разбухшаго, но крайне неустойчиваго и болѣзненнаго эго.

— Опрометчиво подобное говорить, — каждое слово любителя белых мундиров сочилось ядом: девушке не требовалось оборачиваться и вглядываться лицо собеседника сквозь сонм белых помех, дабы сказать, что оно искажено одной из тех противных высокомерных улыбочек, коими любят одаривать проигравших те, кто уверен в своей победе. — Я — наслѣдникъ россійскаго престола…

— Бронечка, — тихонько прошипела дочери на ушко матушка. — Пойдём. Не связывайся, пожалуйста. Ты не в себе.

Однако родительница не удостоилась ответа. В два движения плечом синеглазка высвободилась из захвата, в котором её удерживали розовоглазая дворянка и родственница, а затем развернулась на мысках в сторону цесаревича. Движение это было довольно неестественным. Механическим. Задействовало лишь ноги, сохраняя неподвижность всего, что выше пояса.

— Въ этомъ нѣтъ вашей вины! Просто родиться и издать первый крикъ въ Форгеріи доступно любому дураку!

Громкие слова оказались столь весомы, что их касания хватило, дабы разбить разом с десяток бокалов, да заставить треснуть с полдюжины блюд. Не то, чтобы Броня когда-то выделялась оперным голосом: по сути, она сейчас даже и не говорила на самом деле. Просто опустила челюсть, а слова сами рождались во рту, не требуя ни движения языком, ни кратковременного смыкания губ, ни даже выдоха.

— А что тогда достиженіе? — цесаревич сделал шаг вперёд, и Вик, бросив короткий взгляд на Лешую, отступил в сторону, пропуская беломундирника, но не его сопровождение: пред ними трость поднялась опасной преградой, в которой энергия сплеталась в сложные узоры, способные заворожить любого, кому было дозволено их видеть. — Вашъ маленькій трюкъ съ чревовѣщаніемъ?

Девушка сама не заметила, как отступили все тревоги. Она больше не нуждалась в том, чтобы ловить свет хрусталиком глаза, а звуки — несовершенной барабанной перепонкой. Даже тело казалось лишь одеянием, которое можно просто сбросить, ни на секунду не жалея. Лешая оказалась на грани между мирами материальным и энергетическим, осознавая в равной мере свободы, что дарует второй, и понятную предсказуемость первого, столь милую тем, кто мнит себя разумными существами.

— Да хоть бы и онъ. Всяко болѣе достойное дѣяніе, чѣмъ переводъ кислорода въ углекислый газъ на протяженіи долгихъ лѣтъ, — ответила ему синеглазка. — Въ концѣ концовъ, я же не горжусь тѣмъ, что являюсь божествомъ. Я горжусь лишь тѣмъ, что сдѣлала въ этомъ статусѣ.

Цесаревич и Лешая начали движение. Они медленно вышагивали друг вокруг друга по часовой стрелке, не сводя друг с друга взгляда, но если молодой человек мог оценить лишь ладное личико своей визави, то девушка, в свою очередь, видела того насквозь и более концентрировалась на картине, что рисовали вихрящиеся потоки силы в его теле.

Покамест они выглядели абсолютно естественно. Наследник престола не творил заклинаний.

— О, да, я былъ въ томъ саду съ обращенными въ деревья мелкими дворянами. Идея неплохая, но исполненіе никуда не годится, — ответил цесаревич.

— Не стоитъ судить о томъ, въ чёмъ вамъ не дано разбираться: въ концѣ концовъ, вы смотрите только лишь глазами.

Лешая же взирала на мир отнюдь не глазами. Ей не требовалось оглядываться, чтобы понять, что у её верного подчинённого осталось довольно мало эмоциональных сил: некромаг печального образа не пользовался державами, и уже довольно долгое время стоял на одном месте, ощущая, как собранная энергия боли давит на сердце снизу, порождая чувство нехватки места в груди. Вот только у одинокого бойца было довольно мало шансов, ежели начнётся схватка с многочисленной свитой наследника российского престола.

И даже близость декоративных кустов, в которых засела магически изменённая змейка, что уже сменила ленивую сонную позицию на ту, что была более пригодна для броска, не была способна существенно склонить чашу весов в сторону добровольного охранника богини.

Лешая была богиней злой, но предпочитала направлять свою злобу лишь на тех, кто был того достоин. А разве может быть достоин злобы тот, кто верно служит сюзерену?

Так что, богиня проявила милосердие. Она подняла левую длань и направила её в сторону свиты цесаревича. Всего за несколько мгновений ногти девушки потемнели от собравшейся под ними крови, а затем капельки багровой жидкости разом сорвались с девичьих перстов и в один залп поразили всех тех, кто следовал за августейшей особой.

Никто из них оказался не готов к атаке, ведь их с детства учили, что колдовать можно лишь правой рукой, а левая годится лишь для сбора силы. Оттого и пали все, как один, едва воля Лешей погасила их нервную деятельность. Когда всё закончится, любой некромаг без труда сможет оживить эту кучку остолопов. Но хоть верному последователю богини не придётся пересиливать себя и сдерживать желание рвануть в бой, чтобы выплеснуть переизбыток магической силы.

Вид спутников, разом рухнувших, словно скошенная трава, до глубины души поразил цесаревича. На несколько секунд он застыл, не в силах поверить глазам. В его разуме попросту отсутствовал шаблон, который бы указал допустимый набор активных действий. Молодой человек только и мог, что переводить взор со своей павшей свиты на Лешую и обратно.

— На колѣни, — наконец произнесла богиня. — Склони голову и признай свою никчемность, и лишь тогда ты сумѣешь сохранить лицо.

Но глупец не послушался. Энергия в его теле сменила русло на то, что не являлось характерным для живых существ. Это было заклинание.

Одно прикосновение девичьего перста вмешалось в формируемую структуру и разрушило её, при этом повредив все задействованные в процессе создания магического контура энерготоки цесаревича. Следующим движением Лешая схватилась за кожу лица собеседника и лёгким движением сорвала ту, словно резиновую маску, обнажая сочащиеся кровью мышцы, а также кости и хрящи. Вид у августейшей особы стал даже более удивлённым, нежели был ранее, ведь благодаря отсутствию век глаза его казались распахнутыми в изумлении.

Тем временем за спиной богини разворачивался весьма занимательный спектакль. Люди с оружием, обычным и магическим, стремительно делились на два лагеря, принимая решение о том, к какой из сторон примкнуть, в рекордные сроки. Сложно было сказать, для чего требовалось больше смелости: чтобы воздержаться от выбора, опасаясь прослыть трусом, или же чтобы действием во всеуслышанье заявить о том, кого считаешь союзниками, а кого — противником.

Конфликт был намного более многогранен и сложен, нежели мог предположить хоть кто-то. И не было ответственности Лешей в происходящем: божество выступало лишь в качестве катализатора. Кто же виной тому, что она явилась во плоти на этот бал, а Семеро, что заявляли о своём желании покровительствовать человечеству — нет?

Синеглазая дева легко развернулась на месте. Хоть её ноги и касались пола, несложно было понять, что не они служили опорой. Со стороны это движение выглядело, словно бы тело воплощения природного гнева приподняло на незримых тросах, но не высоко, а лишь так, чтобы та могла коснуться твёрдой поверхности самым носочком.

Лешая торжествующе развела руками, приветствуя, как тех, кто решил выступить на её стороне, так и своих противников. Ногти вновь потемнели, а секундой позже кровь выступила сквозь поры на коже от кончиков пальцев и до самого локтя. Каждая из капелек впитывала в себя волю божества, и уже была готова сорваться по направлению к тем, кто оказался настолько самонадеян, что решился поднять оружие против высшего существа, как случилось непредвиденное.

Какая-то смертная, мелкая и незначительная, как в глазах Лешей, так и с точки зрения роста, осмелилась обхватить шею богини, а затем, повиснуть на ней, вынуждая ту склониться вниз. И не то, чтобы синеглазой деве не хватало мощи, чтобы противостоять столь ничтожному давлению: просто она не ожидала подобной наглости. Не была готова.

Ни к этому, ни к тому, что случилось всего мгновением позже.

Губ Лешей коснулись губы этой смертной. Поцелуй. Столь же решительный, сколь и неуверенный. Из тех, про которые говорят «сейчас или никогда».

И стоило богине на секунду задуматься о причинах подобного нелепого поступка, как её сознание потухло. Ведь ответ на этот вопрос скрывался в разуме Брони Глашек, и обращение к нему привело к смене сущности, что стояла у руля юного девичьего тела.

Это не было похоже на переключение по щелчку тумблера. Никто, включая саму Лешую, не мог сказать, где заканчивается личность воплощения природного гнева и начинается искорёженная индивидуальность главной зануды УСиМ. Одна пришла на смену другой плавно. Без резких скачков.

Броня успела и мягко положить руки на талию самоотверженной Ёлко, и прочно встать на ноги, полностью отказавшись от того подобия левитации, что двигало её телом последние секунд десять. Это было подобно пробуждению ото сна, плавному и, надо признать, приятному: разве могло быть противным ощущение трепетного девичьего тела под липкими от крови ладонями, слегка подрагивающего в такт тому милому невнятному писку, что сопровождал сей поцелуй?

Подобно тому, как постепенно ускользает от пробуждённого сознания сон, ускользали и воспоминания о божественности из разума слечны Глашек. Всего секунду назад безродная отчётливо понимала, каким именно образом она может одним лишь усилием воли творить заклинания, а ныне была способна лишь на традиционное, практически академическое плетение. Парой мгновений ранее девушке была доступна вся логика суждений её божественного альтерэго, но теперь в памяти сохранились лишь обрывки тех странных мыслей.

Но точно также, как что-то уходило, что-то являлось ему на смену.

Лешей было свойственно характеризовать людей не как персоналии, а как обезличенные сущности. Цесаревич. Союзник. Подчинённые. Враги. Свита. Броне Глашек же были известны имена. Вот бок о бок с паном Маллоем стоят Индржих Цукер, молодо выглядящий стиляга, преподающий в УСиМ парафизику, и коренастый Уильям Цисарж, заведующий кафедрой алхимиков. Но если их присутствие на стороне студентки Университета Смерти и Магии было ожидаемым, то увидеть поддержку ректоров Высшей Академии Тёмных Искусств и Центра Изучения Внешнего Контура было для юной третьекурсницы приятным сюрпризом.

Ни у первого, ни у второго не было особых причин любить зарвавшуюся третьекурсницу и вставать на её защиту в этом конфликте, когда даже она сама была бы не в обиде, предпочти те попытаться хоть как-то сгладить конфуз за счёт выдачи виновницы правящей династии Российской Империи. Но тем не менее, они решили поднять оружие для того, чтобы противостоять царю и его сторонникам.

А вот люди в моднявых фуражках с эмблемами ЕССР и в кожаных плащах являлись вполне себе предсказуемыми союзниками. Было бы даже странно, если бы при выборе, к какому из двух лагерей примкнуть, они бы избрали тот, что намеревается отстаивать интересы монархии, а не защитить девицу, чьё рабоче-крестьянское происхождение угодно официальной линии партии.

Не под прицелом такого большого количества камер, не посреди международного мероприятия.

Не было ничего удивительного и в том, что за своей широкой грудью на защиту безродной стал манса Асита. Не имелось у него причин сочувствовать сыну русского монарха, а выступление против него на стороне той, что выдавала себя за Лешую, даст больше поводов случайным свидетелям недавнего конфуза взглянуть на те события под нужным императору Мали углом.

Броня ощущала свою ответственность за то, что происходит. Она испытывала жгучее желание сказать что-то, что могло бы сгладить углы, помочь избежать эскалации конфликта, однако ей никогда особо не давались импровизированные речи на публику. Лишь выверенные до последнего слова и отрепетированные.

Её взгляд скользил по рядам готовых к бою вражеских некромагов. Белые мундиры русской офицерии, сияние золота корсиканского дворянства, бледная двуцветность Румынии и Речи Посполитой, кричащие головные уборы и вычурное оружие индусских кшатриев, и всё это рядом с дамами в платьях, как пышных, так и облегающих. В Форгерии каждая из этих дам могла оказаться опасней сурового громилы просто за счёт грамотного владения волшебной палочкой и обширного арсенала заклинаний.

Разумеется подобные красавицы выступали не только со стороны лагеря противников, но и со стороны союзной юной Броне Глашек, однако же просто не столь бросались в глаза. Исключительно за счёт того, что смотреть на своих защитников девушке было менее сподручно. Приходилось больше вертеть головой, чтобы увидеть каждого из них.

В наполненную гулкой пустотой черепную коропку безродной не приходило ничего внятного, но она ощущала, что молчание губительно: с каждой секундой напряжение росло, подобно давлению в в паровом котле. И если оно не найдёт выход в приемлемой форме, то будет взрыв. Разрушительный и смертоносный.

Девушке приходилось бывать в настоящих сражениях. Она видела, на что способна жалкая горстка некромагов. И ей было страшно представить, что случится, взбреди в головы этой орде благородных и не очень мастеров волшебной палочки наполнить воздух бесконечным потоком боевых заклинаний.

А потому она решила сказать хоть что-то.

Не важно, что.

— Это не то, о чёмъ вы подумали!

И слова эти, сколь не были глупы и неуместны, возымели эффект. Некий мужчина с длинной острой бородкой и в тюрбане, не способном прикрыть татуировку третьего глаза на лбу своего владельца, опустил сверкающий златом меч и, прижав к животу вычурную державу, засмеялся. Громко. На после напряжённой тишины, когда даже музыканты стеснялись коснуться струн и клавиш своих инструментов, а певичка закрыла микрофон рукой и задержала дыхание, этот смех казался оглушительным.

Но Броня не могла не одарить высокородного индуса, что совсем недавно наставлял на неё оружие, благодарной улыбкой.

Девушка отлично понимала, что в этом противостоянии меж ними не было ничего личного.

— Что?! Что смешного вы тут увидели, раджа?! — нетерпеливого выкрикнул царь, всё ещё целясь пятой длинной костяной трости в сторону юной некромагички. — Эта пигалица напала на моего сына! Подняла руку на члена императорской семьи! Нарушила непреложный закон Семерых! Что именно забавного вы в подобном находите?!

Фарси в исполнении этого злого бородача звучал весьма грубо. Акцент российского правителя позволял без труда определить происхождение говорившего, хотя обычно столь высокая шляхта пыталась добиться произношения наиболее гладкого. По крайней мере в вопросах основных международных языков. Видать тот факт, что русский является одним из них, позволил представителю семейства Романовых проявить халатность в означенном вопросе.

Именно на это и намекнул ему собеседник, дав ответ не на языке Персии, а на том, что был царю родным.

— По первости я находилъ забавнымъ именно то, сколь нелѣпо прозвучали сіи слова на фонѣ всего случившегося. Но спустя еще пару секундъ я понялъ, что мало кто изъ тѣхъ, кто сейчасъ тычетъ другъ въ друга палочками-посохами-поводками-мечами на самомъ дѣлѣ знаетъ, что именно произошло между юнымъ русскимъ принцемъ и этой дѣвушкой. А вдругъ всё, дѣйствительно, не то, о чёмъ мы всѣ подумали? — индус сделал пару шагов, выходя из строя и развёл руками, неторопливо оборачиваясь так, чтобы видеть как можно больше участников этого противостояния с обеих сторон. — Развѣ не выглядимъ мы всѣ сейчасъ плохо? Къ чему сейчасъ всё это напряженіе? Да, конфликтъ не исчерпанъ, но нѣтъ причинъ его раздувать. Всѣ мы лишь гости, приглашенныя семействомъ Лотарингскимъ. Семействомъ, что не примкнуло ни къ одной изъ сторонъ.

После последних слов великое множество пар глаз разом сконцентрировало внимание на семье правителя Богемии. Тот, действительно, стоял у самого входа и взирал на противостояние с выражением некой праздности на лице. Его правая длань была слегка приподнята в жесте, что, по всей видимости, остановил герольда, что должен был возвестить о прибытии короля.

Сопровождали этого господина, которому отчаянно не хватало подкожного сала, чтобы его внешний вид не вызывал столь стойких ассоциаций с умертвием, помимо супруги, детей и привычной свиты, Фортуна, ничуть не уступавшая в стати женщинам королевской семьи, а также испуганно жмущаяся за её спиной Гиацинт Маллой.

Однако же слово взял не государь. И даже не его наследник. Принцесса.

Сложно было сказать, сколь много смыслов было заложено в этом выборе оратора. Быть может, правитель просто хотел подчеркнуть, сколь мелким и незначительным он считал этот конфликт, сколь недостойным личного внимания его персоны. А возможно, король делал ставку на популярность Слунце Лотарингской, прекрасной юной особы, вызывающей у большинства только лишь чувство восхищения и исключительно белой, словно новогодний снег, зависти.

Это изящное создание, что заявилось на сие мероприятие в кричаще-красном жакетике — под цвет неестественно алых очей — поверх короткого чёрного, в тон послушным шелковистым длинным волосам, облегающего платья, резко контрастирующего с бледным лицом, было без преувеличения самым популярным человеком в Богемии, если не во всей Европе.

Дева с наиболее могучим из современных культов, имеющим адептов за пределами страны, в которой он родился.

— Было бы безконечно неправильно намъ, тѣмъ, кому полагается быть судіями, принимать сторону кого-либо изъ участниковъ. Цесаревичу будетъ немедля оказана медицинская помощь, мои люди опросятъ свидѣтелей, а я лично задамъ вопросы той, кого многіе изъ присутствующихъ подозрѣваютъ въ совершеніи недозволимого.

Большую часть гостей сии слова успокоили. Всё больше и больше волшебных палочек обращало свой взор в пол, мечей — возвращалось в ножны, а регулировочных винтов корсиканских браслетов — в нейтральное положение.

Большую часть, но не русского царя.

— Недопустимо! — воскликнул он и многозначительно ударил пятой магической трости о плитку рядом со своими ногами. — Провинившаяся — ваша подданная. Вы — заинтересованная сторона.

— Да, — не моргнув глазом ответила принцесса. — Заинтересованная. Вѣсь вопросъ лишь въ томъ, какой интересъ для насъ важнѣй: лойяльность присягнувшихъ престолу или же благодушія того, кто сомнѣвается въ нашемъ правѣ судить нашихъ же подданныхъ.

Глава рода Романовых лишь раздосадованно прикусил язык, а затем по-военному развернулся на месте, спиной к последней ораторше, без слов демонстрируя ей своё презрение.