Властитель свободы

Глава 14

Вопли доносились до кабинета Аттикуса. Видимо, кто-то из полицейских задержал шумного пьянчугу.

Аттикус потер бороду. Надо подстричь. Как-нибудь на днях. Он попытался сконцентрироваться на составляемом рапорте. Вещи, украденные из гостиничного номера. Платиновые сережки. Бриллиантовое ожерелье.

Он никогда не дарил Джин украшений. Почему он чувствовал себя виноватым в этом? На ней бы прекрасно смотрелось…

Нет. Они друзья с привилегиями. Правильно? А не любовники, дарящие украшения.

Но если они только приятели, почему он чувствует себя так, словно потерял что-то… необходимое? Словно ему вырвали сердце и бросили умирать?

С тех пор, как она сбежала из его дома, дни шли, один за другим, мрачные и унылые, словно моросящий весенний дождь. Прошло чуть больше недели, может, полторы. Коллеги в полицейском участке избегали его. Не то чтобы он дал кому-то по морде, но, может быть, был не таким… вежливым… как обычно.

Аттикус застучал по клавиатуре жалкой пародии на компьютер. Ожерелье и браслет, и серьги. Еще одно ограбление. Четвертое в этом месяце. И изнасилование. Нападение. Словно он живет в богом проклятом месте, а еще даже туристический сезон не в разгаре.

Вирджил вошел в кабинет, распахнув ногой дверь, и поставил кофе на стол Аттикуса.

Аттикус посмотрел на него.

— По какому случаю?

— Просто веду себя как хорошая саба, — Аттикус напрягся, а Вирджил опустился на обшарпанный стул, не обратив внимания, как заскрипело дерево под его весом. Он кивнул на кофе. — Что, тебе не нравится, когда за тобой ухаживают?

— Если ты тут не по полицейским делам, как насчет того, чтобы свалить отсюда, — сказал Аттикус подчеркнуто спокойным тоном.

— Как насчет того, чтобы ты рассказал мне, что случилось?

Испепеляющий взгляд Аттикуса не произвел на этого ублюдка никакого впечатления. Как и у Аттикуса, у Вирджила было два несносных брата, и у него, конечно, на такие взгляды иммунитет. К сожалению, избить лейтенанта до полусмерти в полицейском участке было бы неудачным вариантом.

— Аттикус, Саммер расстроена, — Вирджил запустил руку в волосы. — Она любит Джин.

— Не вижу проблемы, — Аттикус услышал напряжение в его голосе, — я им с Джин не помеха.

— Во-первых, Джин не отвечает на звонки подруг. Во-вторых, так уж вышло, что Саммер любит тебя, — пояснил Вирджил, — заметь, как брата, но она беспокоится о тебе не меньше, чем о Джин.

Тепло дружбы не растопило лед в его сердце, но согрело. Он прочистил горло:

— Спасибо.

— Я хотел бы знать, что случилось.

Настойчивый ублюдок.

— Блять, если бы я знал. Это случилось после убийства Бауэрса. Думаю, она меня пожалела. Она сказала мне, что придет ко мне, если я съем то, что она приготовит. Она предложила — и реализовала — секс в душе. Она вымыла кухню, пока я был наверху, — он дернул себя за бороду. — А потом она сказала, что мужчины ее используют и что она не хочет иметь с ними дело. Или со мной.

— У женщин непостижимая логика, но это вне конкуренции.

Аттикус зарычал.

— Ты мне еще будешь рассказывать. Дело в том, что до этого она выглядела счастливой. Боже мой, она саба, которой нравится заботиться.

— Я бы сказал, что ей нужно помочь вправить мозги, — Вирджил закинул ноги на стол Аттикуса. — Что ты планируешь предпринять на этот счет, мой мальчик?

— Вот это, — приподнявшись, Аттикус сбросил ноги Вирджила со стола с такой силой, что Вирджил чуть не упал со стула. Он посмотрел, как Вирджил снова уселся, оставив ноги на полу, и добавил: — Или ты про Джин?

— У тебя отвратительный характер. Да, я про сабочку, — Вирджил спокойно на него посмотрел. — Может, твое прошлое как-то повлияло на твои мысли?

— Брось, — можно подумать, он позволит… прошлому. Он увидел мамино разбитое лицо. Видел, как она лихорадочно что-то готовит перед тем, как ее мудацкий муж придет домой с работы. Видел, как она оттирает и без того безупречно чистый стол, как будто это спасет ее от пощечин.

Джин сказала: «Я сделала бы все, чтобы…» Но она не договорила. И он додумал то, что сказала бы его мать «я сделала бы все, чтобы меня не били».

Только он никогда не ударил бы Джин. И она это знала.

Он нахмурился. Упрямая малышка не вела себя как женщины, над которыми издевались физически. Тогда что она хотела сказать?

— Мне, наверное, надо снова с ней поговорить, — медленно произнес Аттикус.

— Может быть, — Вирджил встал. — Держи меня в курсе дела. Если она тебя сильно огорчит, я отправлю Саммер читать ей Библию.

— Библию? Господи, перестань уже читать старые Вестерны, — Аттикус покачал головой, а когда Вирджил подошел к двери, тихо добавил: — Спасибо.

— Для этого и нужны друзья. И эй, на следующей неделе мы, как настоящие леди, отправляемся на педикюр. Хочешь пойти? Джейк велел специально тебя позвать, чтобы мы могли рассказать друг другу о своих чувствах.

Вирдж оказался быстрее, чем казалось с виду. Он успел быстро захлопнуть дверь, увернувшись от летящего степлера.

****

Престон позвонил ей из ресторана Биар Флэт. Этот звонок привел Джин в такую ярость, что она чудом не лопнула. Но через несколько минут ее настроение снова стало мрачным.

Она припарковала свою машину в сгущающихся сумерках, с трудом заставляя себя все это делать. Ей нужно было пройти через это. Пройти через расставание с Аттикусом.

Вчера в продуктовом кассир посмотрел на ее лицо и даже не стал с ней шутить как обычно. Люди в маленьких городках все знают. Например, когда женщина проводит вечера в одиночестве, обнимая собаку.

Пройти. Через. Это. Разозлившись, она стукнула голову о подголовник сиденья, это привело только к тому, что она ушиблась.

Честно говоря, это просто жалко. После многих лет учебы в колледже и аспирантуре, годами рассказывая людям, как им организовать свою жизнь, она каким-то образом продолжала портить собственную. Правильно говорит пословица — сапожник без сапог. Психолог не может разобраться в своих эмоциях.

Но она смогла. В некоторой степени. Она смогла понять, что неправильно реагирует на мужчин. Что перегибает палку, пытаясь угодить им и оказаться нужной. Конечно, разумно было бы избегать отношений, пока не удастся взять себя в руки, правда?

Но причинять при этом боль кому-либо непростительно.

— Если бы я могла выразить словами, как я сожалею о том, что натворила, Аттикус, — покачала она головой. Почему она не могла встретить его в следующей пятилетке, когда она смогла бы любить его так, как он заслуживает? И не спотыкаясь о свои проблемы.

Но жизнь непростая штука, правда?

И сейчас ей крупно повезло и она будет разбираться с бывшим женихом. Она вышла из машины и хлопнула дверью. По крайней мере, из-за того, что она злилась, у нее было настроение надрать кое-кому задницу. Ее шаги гулко стучали по тротуару как разозленный метроном.

Нахмурившись, она распахнула темную дубовую дверь, ведущую в «Мазе Лоуд». Хотя было еще рано, ресторан наполнялся людьми, празднующими наступление выходных.

На нее нахлынула ностальгия. Саммер и Кайли однажды обедали тут с ней, сплетничали и хохотали. Сейчас вместе с Аттикусом она потеряла и новых подруг. Они не сдавались и постоянно ей звонили, но она не брала трубку. Их мужья дружат с Аттикусом и работают с ним. Будет лучше, если она будет держаться на расстоянии.

Потеря их компании очень сильно ее расстроила. Бекка, душа компании и командирша. Саммер, сама доброта. Кайли, профессиональная и забавная. У нее всегда была девичья компания, но тут… эти женщины стали ей кем-то вроде сестер.

И разве это не извращение — то, что ей ужасно хочется, чтобы Аттикус обнимал ее, пока она оплакивает потерянную дружбу.

С усилием она отвлеклась от своих проблем и повернулась к бару, где стояли высокие столы.

Она закипала от гнева, оглядывая обшитый панелями бар в поисках Престона. Несколько столов были сдвинуты вместе для женской компании, празднующей вечер пятницы. Лесоруб во фланелевой рубашке, сидевший у входа, присвистнул при виде нее. Похоже, он рано начал праздновать. В баре мужчины сосредоточились на трансляции баскетбольного матча.

А вот и он, за столиком, высокий блондин, как всегда в дорогом костюме. Он встал и довольно улыбнулся.

Она пробралась через столики и подошла к нему.

— Престон.

К сожалению, она слишком близко подошла. Правда, за время работы в тюрьме она могла бы получше развить инстинкты.

Взяв за руку, он притянул ее в свои объятия.

— Вот и ты. Я скучал по тебе, Джинни, — он уткнулся лицом ей в шею.

Ее раздражение росло с каждым вдохом запахов его туалетной воды и бальзама после бритья. Как ей нравился его запах. Когда-то. До того, как ее любовь растаяла как мокрый снег.

— Отпусти, — буркнула она, затем с силой оттолкнула. — Отпусти.

С явной неохотой он отодвинулся и, как джентльмен, выдвинул для нее стул.

— Прости, дорогая. Я так рад снова тебя видеть.

— Что ты тут делаешь? — грудь сдавило. Он ничуть не изменился. Подтянутый, ухоженный, с виду успешный руководитель. — Как ты меня нашел?

— Администратор на твоей старой работе дала мне твой адрес, — самодовольно улыбаясь, он взял ее за руку.

Она попыталась выдернуть руку.

Он не отпустил.

— Привет, Джин, ты как? — к столику подошла Барбара, вынимая блокнот из кармана безупречно чистого фартука. — Что тебе принести?

Престон сжал ее руку.

— Моя невеста будет пить Джек Дэниэлс.

— Нет, не буду. Спасибо, Барбара, ничего не надо, — Джин зло взглянула на Престона. — Невеста? Серьезно?

— Между нами произошло маленькое недопо…

— Видишь кольцо у меня на руке? — Джин выдернула руку и подняла вверх. — Нет. Потому что я швырнула им в тебя, обнаружив тебя трахающимся с «коллегой».

Он нахмурил красиво уложенные брови.

— Джинни, пожалуйста. Мы с Аннализой просто разговаривали. Я тебе объяснял, что случилось.

Она посмотрела на Барбару, которая не сдвинулась с места.

— Хорошо, что он объяснил. Она ни слова не могла произнести — у нее во рту был его член.

Барбара фыркнула и поспешила прочь. Ее смех заглушили баскетбольные болельщики, аплодирующие голу.

— Джинни, обязательно рассказывать про наши проблемы официантке?

— Я люблю честность, — к сожалению, этого слова нет в его словаре.

— Ну, хорошо, — с трудом заставив себя замолчать, он улыбнулся ей. — По крайней мере, сейчас мы вместе. Я хочу извиниться за мою… ошибку.

— Ошибку?

— Да, я был не прав. Но для меня это ничего не значило.

— Так ты считаешь, что трахаться с другой нормально, если твои чувства тут ни при чем?

Он прочистил горло и помолчал.

«Ну надо же — теперь он готов ее выслушать. «Слишком поздно», — сказало ее измученое сердце. Не осталось ни пламенной страсти ни горячих эмоций».

— Я прощаю тебя. А теперь уезжай домой.

— Джинни. Я клянусь, что это никогда не повторится. В каком-то смысле хорошо, что это произошло, потому что я понял, как сильно я тебя люблю. Как сильно ты мне нужна.

Она покачала головой. Она знала, что их отношения обречены. Тем не менее, несмотря на мучительные сомнения, она сочинила свадебные клятвы и планировала отказаться от противозачаточных.

А потом она рано вернулась домой. Увидела их. Она стояла там… на подкашивающихся ногах, слезы туманили взгляд, сердце разрывалось. Предполагалось, что он любит ее. Что он мужчина, которого она могла бы полюбить всем сердцем. Только это было не так.

Она швырнула в него кольцом. И когда ее мечты разбились вдребезги, она заплакала.

Сейчас, вспоминая неописуемую боль в тот момент, она знала, что отреагировала неадекватно.

Надо было швырнуть в него чугунной сковородой.

Глядя на него, она пыталась понять, что случилось с тем мужчиной, которого, как она считала, она знала. Ее поддерживали друзья. Она поняла, что его измена — еще один признак того, что он ее не любил. И все же, она боролась с отчаянным желанием приползти к нему обратно. Быть любимой. Быть нужной.

Да, быть нужной это ее наркотик, и как любой аддикт она должна полностью завязать. Должна продолжать избегать наркотик и триггеров.

И сейчас… сейчас она выслушивает извинения, о которых так мечтала.

— Слишком поздно, Престон.

— Глупости! Дорогая, я люблю тебя, ты любишь меня и…

— На самом деле, я не люблю тебя.

— Не-а. Не похоже, что она тебя любит, — раздался низкий голос из-за ее спины и мощная рука легла ей на плечо.

Она подпрыгнула, запрокинула голову и встретилась с взглядом серо-голубых глаз Аттикуса. Расслабленный вид его ковбойской шляпы и джинсовой куртки противоречил напряженной позе. — Милая, — шепнул он.

От прикосновения его твердой руки ее мир закачался.

Он воспользовался ее замешательством, чтобы крепко поцеловать в губы.

Ох. Ох, ох, ох.

— Что… — Престон подскочил с шокированным выражением лица, — черт возьми, кто это, Джинни?

— Теперь я ее мужчина, — сказал Аттикус.

Его разъяренный рык не ускользнул от внимания Джин и вообще не имел значения. Его голос обрушился на нее, как весенний дождь на измученное засухой растение.

— Сомневаюсь, что это серьезно. Вам нужно уйти, — Престон серьезно посмотрел на нее, — Джинни, отошли его, и мы сможем поговорить. Не переживай, дорогая, я понимаю, что творится с женщиной после расставания.

— Ты не очень-то разбираешься в женщинах, да? — сказал Аттикус.

Престон раздраженно на него взглянул.

— Джинни, я не буду тебя винить за эту ошибку. Мы поженимся, как и собирались, — Престон снова взял ее за руку. — Да, я хочу жениться на тебе, даже несмотря на твою интрижку. Будем считать, что мы оба хороши, и начнем все сначала.

О, господи. Ну, у нее и карма.

— Нет, мы не будем считать, что счет 1:1, и мы не начнем сначала. Мы расстались, — она выдернула руку и поняла, что Аттикус так и стоит позади нее. И все еще удерживает ее плечо властной рукой.

«Никогда не отпускай меня. Пожалуйста».

Она закрыла глаза. И ее реакция на его прикосновение — еще одна причина, по которой она не может с ним быть.

— Престон, уезжай домой, — она встала, повернулась к нему спиной и спокойно взглянула на Аттикуса. В этот раз ей было гораздо, гораздо труднее найти слова. Она заставила себя сказать решительным тоном:

— Прости Аттикус, но я не считаю, что мы вместе.

Почему каждое слово дается с таким трудом, словно она умирает?

Он задумчиво посмотрел на нее. За тенью от стетсона было не видно выражения его глаз. Затем он кивнул и указал Престону на дверь, специально распахнув куртку так, чтобы продемонстрировать огромный пистолет.

Мужчины.

Секунду поколебавшись, Престон сделал несколько шагов. Он обернулся и послал ей полный надежды взгляд.

— Позвони мне, дорогая.

— Нет. Никогда.

Он с болью взглянул на нее.

О. О, нет. Нет, она не может причинить ему боль. Ни ему, ни кому-то еще.

— О, милый, я не та женщина, которая тебе нужна. Правда. Но ты найдешь ту, которая подойдет тебе гораздо лучше. Не сдавайся.

Секунду спустя он кивнул, пробрался через зал и вышел на улицу.

Аттикус, бросив на нее очередной непроницаемый взгляд, пошел за ним — унося ее сердце с собой. Когда он сказал «сейчас я ее мужчина», она чувствовала только тепло. Счастье.

Но, господи боже, он не был ее мужчиной. Они разбежались, правда? Какие бы отношения между ними ни были, они закончились.

Так почему он так сказал?

****

Выйдя из ресторана, она обнаружила что Аттикус стоит, прислонившись к своему заляпанному грязью пикапу, припаркованному перед ее машиной, вытянув длинные ноги и скрестив на груди руки. От света уличного фонаря, черная шляпа отбрасывала тень на его лицо, и его темная борода казалась еще более зловещей.

— Почему ты все еще здесь? — ей захотелось стукнуть себя за дурацкий вопрос. — На самом деле, что ты вообще делал в ресторане?

— Я видел, как ты проезжала мимо полицейского участка. У тебя был расстроенный вид. Хотел убедиться, что с тобой все хорошо, — он наклонился вперед, ухватил ее за ремень и притянул к себе. Его руки легли ей на бедра. — Тебя все еще потряхивает.

Почему ей так нравится, что он о ней беспокоится?

— Я в порядке. Это был мой бывший жених.

— Я понял.

— Я с ним давно рассталась.

— Это я тоже понял. Но такая женщина, как ты, будет тяжело переживать. Потерять близкого это как вырвать дерево с корнями. Будет больно… и довольно долго.

Глаза защипало от того, как он все понимает.

— Так и было, — она выдавила улыбку. — Но сейчас мне лучше.

Он фыркнул и обнял ее.

— Врушка.

К мужскому горному запаху примешивались нотки ружейного масла и кожи, и это невероятно успокаивало. На секунду или две она прижалась к нему, подзаряжаясь его силой.

А потом отступила. Она не выдержит, если ее сердце снова разорвется на части, а этот мужчина мог разбить его гораздо, гораздо легче, чем Престон.

— Спасибо за объятия.

— Всегда рад, — он внимательно посмотрел на нее. — Похоже, этот вечер у тебя свободен. Самое время поговорить, — он открыл пассажирскую дверь пикапа.

— Поговорить? Нет.

Не обращая внимание на ее протест, он поднял ее и усадил на сиденье.

— Сиди тут. Давай с этим покончим, Вирджиния, — он сердито выпятил подбородок.

Слова протеста застряли у нее в горле. Она сцепила пальцы. Может, это и хорошо. Конечно, она сможет все получше объяснить. В последний раз она причинила ему боль и ни за что не сделает этого снова.

— Куда ты меня везешь?

Удовлетворенная улыбка сказала ей — он понял, что добился своего.

— Ко мне.

Аттикус вез ее к себе, потому что не хотел давать ей шанс передумать. Он потащит ее прямо в спальню. В этот раз она выслушает его, а он ее.

— Эй, — она высвободилась из его хватки, — ты не можешь…

Он взял ее руки в свои.

— Я хочу извиниться.

Она нахмурилась.

— За что?

— Когда ты рассказывала мне, что чувствуешь на той парковке, я отреагировал ужасно, — он все еще чувствовал боль обиды и покачал головой. — Ты психолог. Ты ведь знаешь, как люди понимают факты по-своему, да?

Она перестала вырываться.

— Ну, да. И как ты их понял, Аттикус?

— Мой отчим бил маму.

— Я помню, ты об этом говорил.

— И он ее использовал. Она трудилась как проклятая, чтобы все было идеально, чтобы у него не было причин ее ударить. Но когда ты сказала, что слишком стараешься, мне показалось, это значит ты считаешь, что я изобью тебя, если ты не будешь стараться.

Ужас был написан у нее на лице.

— Нет. О, нет, дорогой, я этого совсем не имела в виду.

Он коснулся губами ее губ.

— Не сразу, но я это понял. Прости, что я сразу отреагировал, вместо того чтобы выслушать до конца, — обхватив ее лицо руками, он посмотрел в ее несчастные глаза. — Ты меня простишь, Джин?

— Тут совершенно нечего прощать. Это все мои проблемы. Ты не сделал ничего плохого.

Он целовал ее долго и нежно. Ее губы были такими же мягкими, как ее сердце. Она не раздумывая простила его. Он углубил поцелуй, коснулся языком ее языка, а затем отстранился. У них были проблемы, которые нужно решить в первую очередь.

— Я хочу, чтобы ты разделась, — не дав ей запротестовать, он быстро раздел ее, пресекая ее нерешительные попытки помешать ему. Туфли, штаны, свитер, рубашка. Красивое желтое белье.

— Мы не будем… сейчас не время, Аттикус.

Он внимательно смотрел ей в лицо, а она пыталась понять, о чем он думает. К счастью, ей это не удавалось.

Она же, наоборот, была как открытая книга. Темные круги под глазами сказали ему, что она не спала. Кожа стала тусклой. Это все из-за него, понял он. Его неспособность связно мыслить привела к тяжелым двум неделям для нее.

И для него. Увидев ее в ресторане с этим мудаком, он чуть не вышел из себя. Вэр никогда раньше не ревновал по-настоящему — и не хотел набить морду другому мужчине. Но он прикасался к ней. Он сделал ее несчастной.

Конечно, его добросердечная женщина простила этого ублюдка. Уговаривала его не терять надежду. Джин это нечто. Аттикус нежно коснулся ее щеки.

Смущение во взгляде, напряженные плечи, дрожащие пальцы — похоже, это из-за визита бывшего жениха плюс запутанные отношения с новым мужчиной.

Ему не нравилось, что этим вечером она будет дрожать еще сильнее. Потому что он наконец понял, в чем проблема, он будет двигаться вперед, даже если они оба будут несчастны, пока он это делает.

Очень странно, даже когда она стоит перед ним обнаженная, он не возбужден. Тяжесть на душе говорила, что это будет нелегкая «сессия», хоть он и не проведет с ней сцену полностью. Если они будут вместе подольше, она сможет доверить ему связать ее и извлечь на свет травмирующие подробности прошлого. И все же — вот же замкнутый круг — если бы она доверила ему свое прошлое, она могла бы сильнее ему доверять и соглашаться на большее во время сцен.

Вместо этого сегодня у него будут связаны руки. Но даже без бондажа он сможет разрушить некоторые стены на пути к интимности и правде.

— Аттикус.

Он был одет. Она была раздета. Это усиливало динамику.

— Шшш, маленькая. Хотя я люблю тебя ласкать, секса у нас сегодня не будет, — вспомнив, что она чувствует себя виноватой, он решил педалировать тему раскаяния. — Но я и вправду считаю, что ты должна со мной поговорить. Ты так не думаешь?

Ее зеленые, как листва, глаза стали несчастными, но она не отступила. Она была сильнее, чем ей казалось, и она скорее навредит себе, чем кому-то еще. — Хорошо. Но после этого ты отвезешь меня обратно к моей машине.

— Отвезу, — он погладил ее по мягкой щеке. — В шкафу есть махровый халат. Надень его и подожди на веранде на заднем дворе.

— Я…

— Шшшш, — когда она не сдвинулась с места, он подтолкнул ее вперед.

Ее послушание проявилось в молчании. Выходя из комнаты он уcлышал, как открылась дверца шкафа.

Достав пару стаканов и бутылку виски — и резинку для волос — он вышел наружу.

Совсем стемнело, и ветерок принес немного снега с белых горных вершин. Джин стояла в центре веранды из кедра. Рукава махрового халата были настолько длиннее ее рук, что она была похожа на ребенка, нацепившего взрослую одежду. Черт, она такая милая.

Он поставил поднос на пол и включил воду в джакузи. От воды поднялся пар.

— У тебя очень красиво, — она указала на окаймлявшие веранду светильники на солнечных батареях, выполненные в виде старинных фонарей, — но я не думаю…

— Точно, — он стянул с нее халат. Собрав ее волосы вверх, он закрепил их на макушке резинкой, — сегодня ты устала думать. Ты просто делай, что я тебе говорю.

— Что? — она выпрямила спину.

Наслаждаясь ошеломленным лицом независимой женщины, он чмокнул ее в нос.

— Запрыгивай.

Несмотря на раздраженное выражение лица, она не стала дальше спорить. Ссутулившиеся плечи и бледное осунувшееся лицо говорили, что ссора с бывшим израсходовала всю ее способность сопротивляться.

Джакузи была вровень с полом веранды. Наклонившись, Джин ногой попробовала воду и зашипела, заставив его усмехнуться.

Он включил очень горячую воду, а у нее была красивая чувствительная кожа.

— Заходи в воду так медленно, как тебе комфортно, пока не залезешь целиком.

И тут к ней вернулось мужество. Она вздернула подбородок.

— Почему я считала тебя джентльменом?

Трудно обижаться на оскорбление, произнесенное с таким жарким южным акцентом.

— Понятия не имею, детка. Может, потому что, когда джентльмен сталкивается с Домом, Дом побеждает?

Она встретилась с его спокойным взглядом и опустила глаза.

Пока она не спеша заходила в воду, он разделся, включил турборежим и шагнул в кипяток. Пузырьки лопались на поверхности воды. Аттикус разлил виски по бокалам.

Джин не спешила, входя в джакузи. Когда она в итоге села и облокотилась на стенку, он передал ей бокал.

— Хорошо, правда?

Она одобрительно хмыкнула, затем резко сказала:

— Если тебе нравится вариться заживо.

Положив на бортик правую руку, он играл с шелковыми завитками у нее на затылке. Смакуя виски, он давал теплу подействовать на его — черт возьми, она его — сабу.

Виски был не «Джек Дэниэлс». Она покрутила бокал с янтарной жидкостью и попробовала еще раз. Вкус карамели и коричневого сахара, насыщенный и сбалансированный, и послевкусие с легким кожаным оттенком. Алкоголь согревал, обжигал язык и теплом разливался ниже. Она поняла, что слишком быстро прикончила бокал.

— Нравится? — он не спускал с нее проницательного взгляда, вновь наполняя бокал. Он изучающе смотрел на нее, как обычно.

— Это не «Джек Дэниэл» с, — несмотря на неприязнь, она сказала ему правду. — На самом деле, это замечательный виски. Что это?

— «Паппи ван винкл фэмили резерв». До сих пор производится на Юге, маленькая магнолия, — он откинулся назад, вытянув руки на бортиках. Мягкий свет фонарей отбрасывал тени на сильные мышцы груди. На правой дельте обнаружилась татуировка насыщенных цветов «Semper FI»[6] с орлом, земным шаром и якорем. Она провела по ней пальцами. — Ты был морским пехотинцем?

— Ага.

На другой руке у него был вытатуирован уродливый бульдог в кепке корпуса Морской Пехоты и с сигарой в зубах. Ужасно свирепый.

— Ой, какой он очаровательный!

Аттикус оскорбился:

— Он не очаровательный.

Да, он очаровательный, но упс. Крутые парни ужасно милы, когда защищают свою священную мужественность. Не в силах удержаться, она провела свободной рукой по его груди, замедлив движение на нескольких неровных выпуклых шрамах над ребрами.

— Откуда они?

— Поймал пару осколков в Багдаде, — лениво сказал он, — повезло, что я не был ближе к месту взрыва.

Она задрожала при этой мысли и сделала глоток виски. Он мог погибнуть. Она бы никогда его не встретила.

— Аттикус…

Он обнял ее, притягивая к себе.

— Это в прошлом. Мы здесь и мы живы. Давай сконцентрируемся на этом, хорошо?

— Хорошо, — пока струи массировали ее напряженные мышцы, алкоголь разжег внутри нее огонек. Если она продолжит пить, то совсем потеряет над собой контроль. Она повернулась, чтобы поставить бокал.

Он подлил ей еще виски.

Хорошее воспитание предполагало, что она должна выпить еще. Джин не обедала и не ужинала — и почувствовала, как алкоголь ударил ей в голову. Она никак не могла собраться с мыслями. Нужно вылезть, одеться и поехать домой. Вместо этого ее рот сам по себе произнес:

— Что ты делаешь, Аттикус? Думала… — о черт, акцент становится все сильнее.

— Продолжай, — прошептал он.

Она смущенно на него посмотрела и продолжила озвучивать свои сомнения.

— Я считала, что мы… эм…полностью порвали отношения.

— Сначала мне нужно прояснить несколько моментов, детка. Они меня беспокоят. Ты сказала, что мужчины использовали тебя. Но из того, что я видел, ты сильнее своего бывшего. Можешь рассказать, что случилось?

Его пальцы разминали ее зажатую шею, струи массировали напряженную спину, и она чувствовала невероятное тепло — изнутри и снаружи.

— Джин?

Он задал ей вопрос. Она попыталась напрячь мышцы, но все тело, казалось, превратилось в разваренную лапшу. Аттикус притянул Джин к себе, обнимая за плечи, и прижал к груди.

Она сдалась.

— В конечном итоге как-то так вышло, что я делаю все — неважно, просит он об этом или нет — и чем больше я делаю, тем меньше он мне помогает. Тем меньше он меня слушает. Чем меньше он меня слушает, тем больше я переживаю о наших отношениях и из кожи вон лезу.

Аттикус ободряюще хмыкнул.

Она посмотрела на руку, обнаружила в ней бокал и прикончила восхитительную янтарную жидкость.

— Меня затягивало все глубже, как в водоворот. Я знала, что если не постараюсь, он уйдет. Бросит меня, потому что я…

— Потому что ты что? — глубокий голос Аттикуса требовал от нее ответа, неважно, был он у нее или нет.

— Потому что я не могу сделать его счастливым.

— Престон тебе это говорил?

— Нет. Никогда, — рядом с ними на склоне шумели деревья, приятно аккомпанируя бурлящей воде. Запрокинув голову, она увидела, что звезды на черном небе превратились из простых точек в широкие светящиеся диски.

Аттикус обнял ее, и она вернулась с небес на землю.

— Если этот уб… если Престон никогда такого не говорил, то кто? Кто говорил, что ты не можешь сделать его счастливым?

— Никто.

Когда он неверяще фыркнул, она нахмурилась. У нее вырвали из рук стакан и вернули с новой порцией виски.

— Кто, детка?

Даже алкоголь не заглушал это воспоминание. Жестокие слова словно вырезали ей на сердце ржавым ножом.

— Папа.

— А, — удовлетворенно сказал Аттикус, — Он был тобой недоволен?

— Нами, — Почему, папа? Как она могла объяснить? Джин положила ладонь на широкую грудь Аттикуса. Под курчавыми волосами бугрились твердые как камень мышцы. Он такой сильный — и телом, и характером. Как такой мужчина может понять слабого человека?

— Мама постоянно пыталась угодить ему — намывала дом, много готовила, ворковала.

— Чем он занимался?

— Он был торговым представителем в международной фирме. И ему это нравилось. Он месяцами пропадал в командировках за границей.

Аттикус прищурился.

— Снова и снова от тебя уезжая.

Воспоминания ранили.

— Маме тяжело давалось одиночество. Ей словно нужен мужчина, чтобы подтвердить право на существование, — Джин пожевала губу. — На самом деле ей стоило работать или увлечься каким-то делом, чтобы достичь баланса.

— Детка, — Аттикус прикоснулся к ее щеке, привлекая ее внимание, — что случилось с отцом?

Она пожала плечами.

— В конце концов, он не выдержал и сказал маме, что она не делает его счастливым. Мы не делаем его счастливым. Когда по почте пришли бумаги на развод, мама рассыпалась на куски. Мне кажется, она плакала месяцами.

— А ты?

— О, я была слишком занята школой — и мамой. Ну, конечно, мамой. Готовить и уговаривать маму поесть, получать счета и просить маму рассказать, как выписывать чеки, стирать белье и манипулировать мамой, чтобы она прекратила замыкаться к себе.

— Так ты взяла на себя заботу о маме, — он медленно понимающе улыбнулся, — огда ты мне говорила, что мне «пришлось повзрослеть гораздо раньше своих сверстников», ты на своем опыте знала о чем речь, да?

— Встретились два одиночества, да? — чтобы уйти от темы своего ужасного прошлого, она схватила бутылку виски и поискала глазами бокалы. — Налить?

Он отставил свой бокал так, чтобы ей было не дотянуться, и взял у нее бутылку из рук.

— Ты видишься с родителями?

— Ты упрямый, — она надула губы на секунду. — Папа больше не возвращался. Мама вышла замуж повторно года три назад. Я ее навещаю время от времени, — она скривила губы. Будем надеяться, этот мамин брак продлится долго, — они живут во Флориде.

Аттикус опустил взгляд на ее губы, затем посмотрел ей в глаза.

— Она и другим мужчинам устраивала эти спектакли с рыданиями?

Этот проницательный вопрос заставил ее почувствовать себя не в своей тарелке.

— Не люблю телепатов, — Джин попыталась отстраниться.

Он рассмеялся и обнял крепче.

— Детка, ты прекрасно умеешь держать покер фейс, но не когда пьяна. В этом состоянии ты открытая книга, — поцеловав ее в надутые губы, он твердо сказал: — Теперь ответь на мои вопросы, психолог.

Он такой упрямый. Она взглянула на лестницу, идущую от джакузи.

Он обнял ее крепче.

— У нее… были проблемы. Каждый раз я уговаривала ее вернуться в норму — перестать рыдать и депрессовать.

— Господи. Родители о тебе вообще не заботились?

— Конечно, обо мне заботились, — возмутилась Джин. — Она была прекрасной матерью. Любящей и веселой, и… — Она замолчала. А потом, после развода, не была. Мама почти не обращала внимания на Джин… кроме тех случаев, когда у нее была истерики. Тогда она, вцепляясь и рыдая, повторяла снова и снова: «Я не знаю, что бы я делала без тебя».

— И? — он нахмурился.

После того, как отец их бросил, мать… отстранилась. Игнорировала школьные бумаги, которые Джин приносила домой на подпись, никогда не появлялась ни на каких внеклассных мероприятиях, не спрашивала у дочери, как прошел день, о ее проблемах или о чем-то еще. Они поменялись ролями.

— Я повзрослела в одиннадцать, — прошептала она. — Они не лучший образец для подражания, правда?

— Да уж точно, — на жестком лице Аттикуса было написано понимание.

Джин наморщила лоб. Ее стакан снова был пуст.

— Знаешь, я говорю своим клиентам, что знание это первый шаг на пути к изменениям. Очень легко сказать это кому-то другому. Но не так просто перейти к делу.

— Мы над этим поработаем, зверушка.

Вытащив Джин из джакузи и приведя в гостиную, Аттикус усадил ее на пушистый ковер перед камином. Чувствуя себя, словно пробежал марафон, он подождал, пока у него откроется второе дыхание.

Но он получил пару ответов. Ее папа — на самом деле оба ее напортачивших родителя — научили Джин, что ей нужно стараться, чтобы ее заметили. Чтобы ее любили.

Но хотя он и получил в итоге ответы, он не мог оставить сабочку в джакузи, особенно с учетом того, как она реагирует на алкоголь.

— Чем ты ужинала? — спросил он, разжигая огонь под дровами.

Огонь в камине заиграл рыжими искрами в ее волосах, осветил бледное лицо.

— Ужинала? — она нахмурила лоб. — Я не…

— Понятно. Тебе удалось пообедать? — она упоминала, что работа отбивает у нее аппетит.

Она пожала плечами в ответ.

— Тогда я принесу нам немного сыра, — когда она начала вставать, он остановил ее строгим взглядом. — Оставайся здесь или последствия не заставят себя ждать.

Она сдалась.

На кухне он улыбнулся. Зная ее характер, он понимал, что в будущем его угрозы приведут к еще более дерзкому поведению, особенно если ей понравятся «последствия».

Когда он вернулся с тарелкой сыра и крекеров, она смотрела на огонь.

Опустившись на одно колено, он поднес к ее губам стакан с водой.

— Выпей все, детка.

Необычайно послушная — или измученная — она подчинилась. Затем он кормил ее с руки, пока ее щеки не порозовели.

Хорошо. Ему надо было продолжить, пока алкоголь не выветрился. Игнорируя ее протест, он стянул с нее халат, опустился на ковер и уложил ее на себя. Почувствовав на себе ее мягкое тело, он расслабился, словно восполнив прежнюю утрату.

Она уже забыла про свое раздражение, положила руки ему на грудь и улыбнулась сверху вниз. У нее все еще был затуманенный взгляд.

— Я говорила, что мне ужасно нравится твоя гостиная?

А ему нравилось видеть ее пьяной. Хотя в следующий раз они напьются для веселья, а не из-за этого дерьма.

— Спасибо, милая, — его халат был распахнут, и разгоряченная в джакузи кожа прижималась к коже.

Несмотря на то, что она неодобрительно нахмурилась, он почувствовал, как дернулись ее бедра. Да, химия всегда присутствовала между ними.

Но ему нужно было выяснить несколько вещей.

— Расставание с Престоном дало тебе понять, что ты ведешь себя так же, как мама?

— Мммм, — уголки ее губ опустились, — я прямо как она — пытаюсь угодить мужчинам, и это переходит всякие разумные пределы. Это как болезнь. Поэтому я не могу быть с тобой.

— Ты не можешь быть со мной? — осторожно спросил он.

— Разве ты не понимаешь? Когда я пришла к тебе и попыталась помочь тебе развеяться, меня понесло. Я бы что угодно для тебя сделала. Я до сих пор на это готова.

Вот оно. Теперь он знал, что спровоцировало ее побег. На самом деле, это он сам ее задел, поддразнивая. «Ты пахала как папа Карло» «Уборка, секс и готовка?»

Она считала свою доброту показателем того, что она теряет себя.

Он идиот. Она пыталась объяснить свои мотивы на парковке, но он не стал ее слушать. Позволил прошлому увести его по ложному следу.

Он перекатился, подмял ее под себя и увидел ее несчастный взгляд.

— Детка, ты слышишь что говоришь? Ты правда считаешь, что должна пахать как проклятая ради того, чтобы сохранить отношения с парнем?

— Я… — она прикусила губу, — звучит как-то не так… да?

Но она кивнула, прежде чем успела подумать. Ага, она в это верит.

— Ты не думаешь, что тебя любят потому, что ты это ты?

Ее озадаченный взгляд заставил его улыбнуться.

Похоже, эту задачу предстояло решить ему. Но у него было предчувствие, что ему понравится учить ее этому.

— Аттикус, — к ней понемногу возвращалась способность рассуждать, и она покачала головой, — ты Дом; предполагается, что тебя обслуживают. А я больше похожа на наркоманку, мне нельзя этот наркотик — обслуживать тебя — или меня занесет. У нас ничего не выйдет.

— Маленькая магнолия, — он переплел пальцы с ее пальцами и прижал ее руки над головой. Ее зрачки расширились — тело отреагировало на уязвимую позу, — Я думаю, что ты бросаешься ухаживать по двум разным причинам. Во-первых, ты боишься, что мужчина не будет любить тебя, если ты не будешь этого делать. Ты следишь за моей мыслью?

Она кивнула.

— Все так. Я это и…

— Вторая причина совершенно противоположная. Поскольку ты сабмиссив, ты ухаживаешь, потому что тебе нравится удовлетворять желания других людей. Особенно желания твоего Дома.

Она впала в ступор.

Он дал ей минуту, а затем мягко спросил:

— Когда ты готовила для меня, я не видел твоего беспокойства. Я видел только удовольствие от того, что ты можешь сделать что-то прекрасное, — он слишком ясно помнил счастье, сияющее в ее глазах, когда она предлагала заняться сексом в душе, когда она ставила еду на стол и смотрела, как он ест. Ничто, основанное на страхе, не могло бы принести ему, как Дому, такого удовлетворения. — Что ты чувствовала в тот день, Джин?

Когда она поняла, о чем он говорит, на ее глаза навернулись слезы, и они стали цвета затененного деревьями пруда.

— Счастье. Я чувствовала себя счастливой.