Властитель свободы

Глава 8

Его идея уединиться закончилась тем, что он привез ее к себе. Когда она сказала ему, что ее вещи в «Серенити Лодж», он рассмеялся и сказал, что его дом стоит рядом с ранчо Мастерсонов и чуть ниже большого дома Хантов.

Через несколько минут они поднялись на его крыльцо, и он указал на запад, чтобы посмотреть вверх по склону горы.

— Смотри, вон сквозь деревья видно, как у Мастерсонов светятся окна второго этажа. Нам тут приходится жопами толкаться, — он отпер замок и распахнул дверь. — Так и подружились.

С другой стороны дома в лунном свете мерцала белая дощатая ограда.

— У тебя есть лошади?

— Должны быть, — он придержал дверь.

Ну, и ковбой. Улыбаясь, она зашла в гостиную. Комната была оформлена в деревенском стиле, с элементами индейского декора. В обложенном декоративным камнем камине еще горело несколько поленьев. На полу темного паркета располагались плетеные коврики с геометрическим красно-бело-коричневым рисунком. Красные подушки на мягком кожаном диване сочетались с кирпично-красными креслами.

Телевизор с плоским экраном шесть футов шириной говорил, что тут живет мужчина.

Аттикус поцеловал ее в щеку и прошел мимо маленькой столовой, мимо барной стойки на кухню.

— Пива или вина?

— Было бы прекрасно выпить вина, — она села на обитый кожей барный стул, Аттикус открыл бутылку и налил. В его большой руке винный бокал казался невероятно хрупким. Он передал бокал Джин и налил вина себе.

— У тебя уютный дом, — она глотнула насыщенное каберне и кивнула на черно-белую фотографию над камином: — Это ты и Сойер?

— Точно, — двое чумазых тинейджеров, держа за поводья лошадей, стояли на фоне родео-арены. — Мы были на Коди Стампед[4]. Я в колледже был в корпусе подготовки офицеров запаса[5] и планировал отправиться в Морскую пехоту. Сойер еще учился в старших классах школы. Через несколько лет, когда я служил в военной полиции, он записался на флот. Вернулся другим человеком.

Ее сердце разрывалось при мысли о невинных мальчиках, которыми они были. Пятнадцать лет спустя они становились хладнокровным опасным видом людей, которые видели смерть. Которые убивали.

У Аттикуса был циничный взгляд копа, говоривший, что он видел самые худшие стороны человеческой природы.

Что она с ним делает? Пока он смотрел на фотографию, она изучала его. Такой жесткий. Тем не менее, морщины в уголках его рта и глаз были от смеха.

Он мог быть нежным.

Она видела, как он успокаивал маленькую девочку на скалодроме. «Детка, сделай глубокий вдох». А затем уговорил ребенка сделать больше, чем то, на что она себя считала способной.

Джин видела его любовь и верность Сойеру, и способность сказать вслух, что он любит.

Да, это был необыкновенный мужчина.

И она никого и никогда в жизни так сильно не хотела. Она нахмурилась, уставившись в бокал, и когда подняла взгляд, он смотрел на нее, попивая вино, и ждал.

На некоторых свиданиях она чувствовала мужское нетерпение, как будто им надоедало пережидать фазу знакомства, прежде чем получить свое. Аттикус никуда не спешил, как спокойный терпеливый и очень опытный мужчина.

От этой мысли она почувствовала, как снова нарастает ее сдерживаемое возбуждение.

Быстро, гораздо быстрее, чем следовало, она прикончила бокал вина.

— Нервничаешь, зверушка? — спросил он.

Она кивнула. Хотя воздух был прохладный, ее тело горело, а в животе порхали бабочки. У нее было немного любовников за всю жизнь — и ни одного после Престона. Ни одного.

Он внимательно посмотрел на нее, прищурился.

— Давай поговорим о противоречивых сигналах, — сказал он. — Я могу отвести тебя обратно в машину, милая, если хочешь. Или я могу развести огонь и мы посидим поговорим.

— Или есть третий вариант, — она поставила бокал на барную стойку, схватила его за руку и потянула в темный коридор. Будем надеяться, что спальня обнаружится в его конце. — Давай перейдем к делу.

— Ты говоришь о сексе как о походе к стоматологу.

— Бывало и такое… — она закрыла рот. Покраснев, она остановилась как вкопанная, не веря тому, что начала рассказывать.

— Вижу, — низко рассмеялся он. — Я постараюсь сделать так, чтобы это не было похоже на долгое неприятное рассверливание зуба.

От этой двусмысленности, произнесенной глубоким баритоном, по коже побежали мурашки.

Положив руку ей на живот, он втолкнул ее в комнату, накрывая ее рот своим в требовательном поцелуе. Через минуту она обняла его за шею, он подхватил ее одной рукой под попку и заставил встать на цыпочки. Прижимаясь к ней толстым эрегированным членом.

Когда Аттикус поднял голову, Джин не могла дышать.

Ее кожа пылала жаром. Она оглядела спальню и не увидела ничего интересного: ни кандалов, ни веревок, ни наручников.

— Значит, сделаем это по-старинке… эм, ванильным… способом?

— В основном да, — он расстегнул ее бюстье, — я не собираюсь тебя связывать, милая. Пока ты не узнаешь меня получше.

— О. Хорошо, — она не разочарована, совсем нет. Ощущение, что его покрытые шрамами костяшки пальцев касаются каждого дюйма ее обнаженной кожи, не оставило и следа от разочарования.

Она подняла на него взгляд и увидела, что он смотрит на нее с пониманием и улыбкой. Он знает…

Взволнованная, она подняла руки, чтобы расстегнуть его рубашку.

— На тебе слишком много одежды.

Он поймал ее за запястья и опустил ее руки вниз.

— Держи руки по бокам, зверушка.

Он не повысил голос — ни на йоту — но от непримиримого тона волосы на затылке встали дыбом. Руки повисли как плети.

Этому Дому, чтобы ее связать, и веревки не нужны.

Ни на секунду не останавливаясь, он расстегнул ее юбку и бросил ее на стул.

— Теперь встань прямо тут, Вирджиния. Если ты отойдешь, я расстроюсь.

Почему от этого рычания, смахивающего на угрозы, она такая мокрая?

Он отошел влево и пропал из поля зрения, и она услышала как чиркнула спичка, а потом он зажег свечу. И еще одну, и еще, пока их мягкое сияние не осветило комнату.

Когда он открыл окно, ветерок всколыхнул занавески, и свечи замерцали. Комнату затопил роскошный аромат пастбищной травы. Шуршание веток деревьев, колышущихся на ветру, слилось с отдаленными раскатами грома.

— Надвигается шторм, — он вернулся, встал перед ней и просто смотрел. Она была совершенно голая, он был полностью одет. От этого контраста она остро чувствовала свою обнаженность, и это так сильно возбуждало. Сердце чуть не выпрыгивало из груди.

— Детка, я хочу, чтобы сегодня вечером ты запомнила две вещи, — он ласкал ее груди, и пальцы ног у нее подогнулись. — Первое: Я собираюсь получить от тебя все, что захочу, и у тебя не будет другого варианта как порадовать меня… так что не переживай, что можешь меня разочаровать. Второе: меня остановит только твердое «нет» и ничто другое.

У нее подкосились ноги.

— Аттикус.

— Ммммммммммм, — положив руку между ее грудей, он неспешно толкал ее назад, пока она не уперлась бедрами в кровать и не шлепнулась попой на винтажное одеяло.

Сидя, она подняла голову и взглянула на него.

— Положи руки под попу.

Она моргнула. Он ждал. О. Хорошо.

Она просунула руки под все еще болевшие ягодицы, прижимая всем своим весом кисти рук к покрывалу.

Он опрокинул ее на спину и поставил ее ступни на край матраса, так что колени оказались подняты вверх. Он с силой развел ее колени в стороны и прижал к матрасу, пока ступни ее ног не соединились. Открывая ее.

Святые небеса.

— Что-то новенькое, — прошептал он, проводя пальцем по эпилированной киске. — Мне казалось, раньше я видел бритую.

Она залилась краской — снова.

— Эм, да. Это для сегодняшнего вечера. Кайли сказала, большинству Домов так больше нравится.

Он выпятил челюсть.

— Прямо сейчас твоя забота — единственный Дом.

— Я… — она представила как он бреет ее… там, — если тебе не нравится…

— Конечно, мне нравится, дорогой психолог, — сказал он, — можешь всегда так оформлять для меня эту красивую киску.

Ему нравится. Слава богу, ему нравится. Она увидела, как разгорается жар в его взгляде, и все же он не двигался, просто изучал ее.

Он провел пальцем вверх и вниз по ее влажной, чисто выбритой коже. Ощущение было странным. Сильным. Что она почувствует, когда он и в самом деле войдет в нее? Клитор требовательно запульсировал, и она слегка-слегка поерзала.

Он улыбнулся и опустился на колени. Ухватил ее рукой за стопы, удерживая их вместе, наклонился вперед и провел языком вверх по киске, по лобку, и снова вниз.

В две секунды киска набухла так, что стало больно.

Он лизал снова и снова, пока она не задрожала от мучительного желания, а затем укусил за внутреннюю часть бедра. Боль от укуса заставила ее подпрыгнуть, она попыталась дернуть ногами — но он по-прежнему крепко ее держал. Он прижимал ее к кровати, не давая свести ноги. От ощущения, что ее полностью контролируют, она застонала.

Он лизнул языком место укуса — и укусил за другое бедро. Прикусил складочку между бедром и киской, затем четко по контуру обвел ее клитор и подразнил невероятно чувствительное место под капюшоном. Клитор распух так, что превратился в болевую точку.

Руки обессилели, и она поняла, что лежит на спине, руки все еще прижаты попкой.

Его язык снова ударил по ее клитору.

— О, Аттикус, — простонала она, — пожалуйста, мне нужно…

— Не-а, милая. Тебе нужно то, что я дам тебе, когда придет время, и ни секундой раньше.

Блять, она такая красивая. Кожа сияет в свете свечей, розовые соски от желания превратились в острые пики. Шея напряжена, глаза не видят ничего, кроме него и того, что он делает.

Он лизнул ее клитор, порадовавшись виду блестящей розовой жемчужины, вылезшей из-под капюшона и напрягшейся от желания. Под его рукой ее ноги дрожали.

Время дать ей кончить… в первый раз. Еще с уикэнда в походе он мечтал увидеть ее снова, эту зажатую сабочку, которую так удивляло, что у нее есть желания.

Улыбаясь, он провел пальцем по ее опухшим и мокрым складочкам, скользнул внутрь, представляя, как этот горячий шелк обхватит его член.

У нее перехватило дыхание, бедра дернулись вверх.

— Нет, детка. Я не позволю тебе двигаться, — удерживая на месте ее стопы, он усилил хватку. Напомнив, что она у него под контролем.

И рассмеялся, почувствовав, как ее киска сокращается вокруг его пальца.

Обнаружить сабу, которая заводит его и удовлетворяет его желания — это все равно что золотоискателю намыть гигантский самородок у себя на прииске.

Он наклонился и подразнил клитор, с наслаждением ощущая на языке его влажность, нежный мускусный аромат.

Нежная кожа бедер пахла лосьоном для тела. «Ваниль и легкий аромат лаванды», — решил он.

Когда она умоляюще застонала, он задержался там, касаясь губами кожи. Какой красивый голос. Когда-нибудь ему захочется заткнуть ей рот кляпом, но здесь и сейчас он хотел услышать, как усиливается ее мягкий южный акцент, когда она произносит его имя.

Он чувствовал ее дрожь, ее дергающиеся вверх бедра, так что он вставил в нее два пальца и согнул их, касаясь подушечками набухшей бугристой области на горячих шелковых стенках. Он безжалостно потер маленькую точку, несколько раз толкнулся пальцами внутрь и снова ее потер.

Она перестала дрожать, напрягла мышцы.

Уже почти. Она покраснела, закрыла глаза, прямо здесь, рядом с ним. Он выждал с минуту, потому что мог. Потому что хотел. Блять, она великолепна.

«Не издевайся над ней, Вэр». Тяжело вздохнув, он наклонился и прикусил клитор, скользя по нему языком. «Тебе не сбежать, милая».

Она дернула бедрами, задержала дыхание, и мышечные спазмы сжали вставленные в нее пальцы.

— Аттикус.

Ага, этот акцент и мертвого подымет. Его член чертовски хотел оказаться в ней прямо сейчас.

Прежде чем она пришла в себя, он встал и схватил с прикроватной тумбочки презерватив. Расстегнув джинсы, он надел кондом и оперся одной рукой о кровать рядом с ее плечом.

— Посмотри на меня, Вирджиния, — он подождал, пока она посмотрит на него затуманенным взглядом. Смочив член в ее соках, он надавил.

Не быстро и грубо, как ему хотелось — так нельзя, пока он не поймет, насколько хорошо они физически друг другу подойдут — но медленно и спокойно.

Ее глаза восхитительно округлились.

— Аттикус, — она выгнула шею, ее киска растянулась, чтобы приспособиться к нему.

Наконец, он полностью вошел в нее, и киска обхватила его как горячий влажный кулак.

— Господи, как приятно тебя чувствовать.

Она сглотнула, шокировано на него посмотрев.

— И тебя, — это прозвучало немного натянуто.

— Много времени прошло, зверушка? — она не была девственницей, но черт, она была тугой.

Ее кивок подтвердил его предположение, и он попытался скрыть радость. Вместо этого он приподнял ее за бедра.

— Убирай руки, Вирджиния. Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня.

Она улыбнулась от удовольствия. Не колеблясь, провела ладонями по его рукам, груди. Ей нравилось отдавать так же сильно, как получать, и то, с каким удовольствием она ласкала его тело, возбуждало еще сильнее.

После поцелуя, чтобы показать свое одобрение, он провел пальцем по ее раскрасневшейся щеке.

— У тебя было время ко мне приспособиться. Я не собираюсь быть грубым, милая, но я возьму тебя.

В ответ она подняла бедра.

Она просто сокровище. Его кровать была правильной высоты, и он в полной мере этим воспользовался, врываясь в ее тепло сильными и равномерными движениями, затем не спеша меняя угол входа и дразня ее, пока каждый нерв не проснулся.

Когда ее ногти впились ему в кожу, он усмехнулся.

Желание кончить нарастало в нем, зарождаясь внизу позвоночника и нарастая так же быстро, как и желание еще раз увидеть ее оргазм.

Почему блин нет? Он поцеловал ее снова, вторгаясь в нее, чувствуя себя завоевателем, вверху и внизу. Оторвавшись от ее губ, он выпрямился. Ветерок из окна охладил его разгоряченную кожу. Рука, упиравшаяся в кровать рядом с ее плечом, удерживала вес его тела, пока он отводил в сторону ее правое колено, раскрывая ее шире, чтобы он мог добраться до клитора.

Первое же прикосновение к клитору заставило ее ахнуть, а от того, как она сжала мышцы вокруг его члена, яйца сократились так, что он чуть не кончил.

Он фыркнул и рассмеялся — он любил, когда женщина давала ясную обратную связь, — и, проведя пальцем по клитору, снова вызвал в ней жгучее желание.

— Я не могу, — простонала она, ее ноги дрожали, щеки раскраснелись. — Перестань.

Ах, сабочкам не стоит пытаться командовать, потому что искушение доказать их неправоту слишком велико. Он удерживал ее взгляд, намеренно замедляя движения и сосредоточившись на клиторе, наблюдая, как ее разум затуманивается, глаза закрываются.

Она красиво изогнула спину, а затем ее влагалище начало резко сокращаться вокруг члена. В ее крике было столько же удивления, сколько и удовлетворения.

Господи, она такая красивая. Он провел руками по ее телу, чувствуя как бешено колотится ее сердце, какие мягкие у нее груди. А затем он заставил ее поднять колени, чтобы проникнуть в нее еще глубже, и с силой вошел.

Она обхватила ручками его руки, вцепившись в него с той же силой, с какой он в нее входил. Пыталась поднять бедра, подмахивая ему. Да, такая чудесная.

В нижней части тела нарастало давление. Его собственный оргазм сжал яйца, и затем он перестал себя контролировать, и член долго, горячо, умопомрачительно извергал семя.

Господи, она способна его убить.

Он обвил ее ноги вокруг своей талии и наклонился вперед, чтобы ткнуться носом в ее шею, ощутить на ней вкус легкого пота, поцеловать ее. Ее губы были мягкими, отзывчивыми и зовущими.

Она обняла его, обхватила ногами за талию. Ее лоно было уютным и теплым, и она целовалась как ангел.

Похоже, он попал.

****

Джин проснулся на рассвете и не сразу поняла где она. Спиной она чувствовала чье-то тепло и дыхание — пса? Но ее голова лежала на чем-то гораздо более твердом, чем подушка. Ее сзади согревал не Триггер, а Аттикус, который, на удивление, притянул ее к себе, чтобы обнять. Или, может быть, не столько обнять, сколько заявить на нее права. Прижавшись сзади, он обхватил ее руками, положив одну на талию, а другую на грудь.

Может, она и проснулась, но тело не хотело двигаться. Не после того, как он разбудил ее посреди ночи, проигнорировав ее полусонные протесты, сжал ее руки над головой, возбудил в ней безумное желание с помощью рта, зубов и пальцев. Пока она не начала умолять его взять ее.

И он так и сделал, сначала убедившись, что она кончила, затем получив удовольствие сам, причем в такой позе, которую, как она думала, люди в жизни не используют. Если бы он думал только о себе, она смущалась бы меньше. Но он наблюдал за ней во время секса так же внимательно, как во время связывания. Аттикус раньше Джин понимал, какой угол или поза возбудят ее сильнее… улыбался и работал над этим, пока она не впивалась ногтями в одеяло или в него.

— Не можешь уснуть? — услышала она, его голос был как рокот грозы, теплое дыхание касалось ее волос. Рука, обхватившая ее грудь, слегка сжалась, а большой палец погладил ее все еще набухший сосок, вызвав покалывание.

— Сколько времени?

Он поднял голову.

— Около семи. Но сегодня воскресенье. Нам нужно попасть в большой дом не раньше девяти.

Она замерла.

— Большой дом. Но… — она слышала, что Ханты говорили про завтрак.

Он отвел ее волосы в сторону и ущипнул за затылок.

— Тебе надо забрать одежду, да?

— Эм. Да, — прийти в комнату, полную людей, видевших, как она с ним ушла? Она повернулась к нему лицом. — Аттикус, я тут никого толком не знаю. Это было бы неудобно.

Он приподнялся на локте, и ее опалило жаром, как когда он играл с ней тогда в павильоне. Он гладил ее грудь, проводя пальцем по ключице, по губам.

— Детка, это может быть неудобно, но большинство новых ситуаций именно такие. Я тут тоже не местный. Я знаком тут только с Джейком и Логаном, год или около того.

— Я думала, ты тут живешь много лет. На ранчо. Сойер говорил об этом.

— Это ранчо в Айдахо.

— Господи, что же привело тебя в Калифорнию?

Он провел пальцем по ее щеке, отодвигая пряди волос. В неярком утреннем свете на его лице падали тени, а линию подбородка окаймляла темнота.

— Сойер. Он был здесь в гостях у приятеля, попал в аварию, получил здесь приговор. В тюрьме ему было плохо, так что я переехал поближе.

Он уехал из дома, чтобы оказать брату моральную поддержку. Она растаяла.

— О. И твоя семья нормально отнеслась к твоему отъезду?

— Мой второй брат хорошо отнесся. Мама умерла вскоре после того, как Сойер демобилизовался из морпехов — я думаю, отчасти из-за этого он попал в беду.

— А папа?

— Умер, когда мне было семь лет.

— Прости, — она погладила его по бороде, думая о его матери. Тридцать лет одна? — Твоя мама так и не вышла замуж?

Подбородок под ее пальцами окаменел.

— Вышла. Через несколько лет ее мужа посадили в тюрьму за то, что он ее избивал. У него были проблемы с гневом.

И у Аттикуса до сих пор проблемы с этим. Он такой гиперопекающий.

— Прости. Думаю, нам с тобой не повезло с отцами. Мой бросил нас, когда мне было семь лет.

— Ради другой женщины? — на его прозаичный вопрос было легко ответить.

— Думаю, в итоге, да. Но в основном потому, что он хотел больше того, что я и мама могли ему предложить, — она скривила рот. Мама делала все, чтобы его удержать, и она сама тоже. Изысканная еда, чистый дом, подавала ему выпивку и газеты. Он все равно ушел.

«Папочка, пожалуйста. Я буду очень стараться».

Взгляд Аттикуса смягчился, когда он посмотрел ей в лицо.

— Похоже, что…

Зазвонил телефон, прервав его, и он откатился в сторону, раздраженно застонав. Взглянув на дисплей, ответил на вызов:

— Вэр.

С минуту послушал, что ему говорят.

— Тут у меня Джин, — сказал Аттикус. — После того, как я верну ее в «Серенити», встречусь с тобой в начале тропы.

Он послушал и криво улыбнулся.

— Черт, да, она моя, — он взглянул на нее улыбнулся и четко произнес: — Такой красивой попки очень-очень давно не было у меня в кровати.

Джин приоткрыла рот.

Отбросив телефон в сторону, он перекатился и придавил ее своим весом.

— Ты назвал меня?

— Красивой попкой? Мммммгм. И если бы мне не надо было уехать, я бы воспользовался этой попкой.

Его ухмылка говорила, что он намеренно пытается вывести ее из себя. Она видела это по его лицу. Для безжалостного циничного копа у него отличное чувство юмора. У нее вырвался смешок, когда она попыталась придумать, как отомстить.

Он поцеловал ее, и она потеряла способность думать.

В конце концов, он поднял голову и нежно потерся бородой о ее щеку.

— Ты такая чудесная, — сказал он низким хриплым голосом, и она растаяла.

Она не могла назвать его чудесным. Скорее, доминирующим… и опасным.

— Мне охрененно не хочется с тобой расставаться, — он улыбнулся и прижался к ней эрегированным членом, — особенно сейчас.

— О, милый, как жаль, что ты пропустишь утренний секс, — она пыталась говорить строгим тоном, но он, конечно, слышал смех в ее голосе.

— Хреново быть мной. Я, похоже, многое упускаю. Утренний секс. Обнимашки после секса. Секс в душе. Завтрак. Секс после завтрака, — он улыбнулся. — Конечно, после этого у такого старикашки как я случился бы сердечный приступ, и я бы умер еще до обеда.

Старикашка. Ну, конечно. Ему, наверное, тридцать с чем-то. И ни грамма лишнего жира, сплошные мускулы.

— О боже, мы не можем допустить, чтобы ты погиб. Я попрошу доктора посадить тебя на диету без жирного, без сладкого, без пива и без секса.

— После дождичка в четверг. Попробуй только и я тебя выпорю… снова, — он прикусил ее за шею, и она почувствовала, что возбудилась.

Она провела пальцами по курчавым волосам на его груди. Почувствовала твердые, как камень, мышцы груди и затаила дыхание. Черт возьми, у него, наверное и пальцы ног накачанные.

— Куда ты собрался?

— В поисково-спасательный отряд, — он легко поцеловал ее и вылез из кровати. — Звонил Джейк. Какой-то ребенок убежал из дома в горы. Собаки потеряли его след после ночного дождя. Они надеются, я смогу что-нибудь заметить.

Она подняла брови.

— То, что не смогли собаки?

— Я отличный следопыт, — он взял ее под руки и вытащил из кровати, — тебя же я нашел, правда?