У Риты я задержалась дольше, чем планировала. Убираться в старом дачном домике оказалось куда увлекательнее, чем симулировать невесту. К счастью, Рита, узнав о том, почему я здесь, не стала задавать кучу ненужных вопросов. Лишь уточнила, кто из всех собравшихся мой молодой немолодой человек.
Рассказывать ей правду я не стала. Было бы очень глупо с моей стороны свистеть на каждом углу о фикции тогда, как сам Мирон Александрович не рассказал даже своим братьям о том, кто я есть для него на самом деле. Уж если и быть фиктивной невестой, то быт ею в глазах всех. Заодно не придется бояться, что кто-то сможет проболтаться.
На территорию Матвея я вернулась самым желанным гостем, ибо хозяин встретил меня лично и сопроводил за ручку за угол дома, чтобы начать тщательнейший допрос:
— Как там твоя одногруппница? Помощь какая-нибудь нужно? Ну, знаешь, так… по-соседски.
— Я ничего тебе не говорила, но у Риты там проблемы с электрикой и ей, скорее всего, сегодня будет не на чем спать. Потому что, когда мы передвигали старый диван, чтобы под ним помыть, у него там что-то внутри отвалилось, и теперь он проваливается.
— Молодец, агент Майя! — довольный услышанным Матвей пожал мне руку. — Сломать ради меня диван — это круто!
— Обращайся, — хохотнула я. — И ещё: тот компот, в который ты попал мячом, была последняя и единственная пища у Риты. Из-за того, что провода коротят, она боится что-либо включать в доме. Так что вот…
— А что ты ее к нам не позвала? Сидит там малая в темноте, голодная.
— Я звала, но она отказалась. И не в темноте она. В доме оказалось полно свечей, — поиграла я многозначительно бровками. — Так что думай, Матвей. Но я тебе ничего не говорила.
— Говорила? Ты? Мне? — осмотрел он меня с ног до головы, поморщившись. — Кто вы, девушка?
— Не борщи, — шутливо ткнула мужчину кулаком в плечо, и мы оба прекратили смеяться, когда к нам из-за угла выплыл Мирон Александрович с Тимкой на руках.
— Уже вернулась? — спросил он и строго посмотрел на меня и на своего брата.
— Добывала разведданные, — шепнула я заговорщицки и потянула руки к Тимке, который с радостью перекочевал ко мне. — Выспался, сладкий?
— Что за данные? — кажется, от тона, с которым был задан этот вопрос, я и Матвей, оба прижались спинами к стене и готовы были выложить вообще всё.
— Про Риту, — ответила я, пока Матвей искал глазами пути отступления. — Соседку Матвея.
— Соседку? — вопросительно выгнул бровь Демоня и теперь уде насмешливо посмотрел на Матвея. — Дурной пример заразителен?
— Это вы… ты, любимый, о чем сейчас? — сощурила я глаза, когда смысл его слов до меня дошёл.
— Да-да, и меня тоже бес в ребро, — закатил глаза Матвей.
— Это я-то дурная?! — пошла я тем временем в наступление на Демоню.
— Я сказал про пример, — попятился от меня Демоня, старательно пряча в серых глазах смешинки. — А всё остальное ты правильно поняла сама.
— То есть я, всё-таки, дурная, да? Сейчас я покажу кое-кому, кто здесь дурная или дурной. Мы с Тимкой покажем, да? — обратилась я к малышу и снова посмотрела на его отца. — Ну, всё, папочка Монечка, беги. Капец тебе!
Собрала Тимкины пальчики в крохотный кулачок и пошли мы в наступление на отступающего от нас спиной вперед Демоню.
— Май, — едва мог прятать улыбку босс.
— Получай! — мягко ткнула Тимкиным кулачком мужчине в плечо, на что тот очень плохо сыграл боль и страдания, но зато отлично рассмешил сына, отчего тот сам потянулся к папе кулачком. — Догоним папу? Догоним-догоним! — побежали мы по двору и не могли не смеяться, слыша заливистый Тимкин смех, который, словно согрел этот вечер, сделав его гораздо теплее и уютнее, чем он был всего пару минут назад.
— Шашлык готов! — крикнул Александр Викторович. — Пора накрывать стол и садиться!
— Идём, пап! — крикнул Мирон Александрович так, как если бы он был мальчишкой, гуляющим по двору до позднего вечера, а с балкона домой его звал отец. — Ну, всё, мир? — распахнул Демоня объятия.
— Мир! — возликовала я и показала Тимке, что пора обнять папу, а сама прижала щеку к мужскому плечу, пока Тимка обнимал своего папу за щеки и пытался укусить за нос.
Теплые надежные руки сгребли нас двоих и крепко прижали к широкой груди, в которой размерено билось большое сердце, что, на самом деле, было полно любви к сыну, пусть и внешне этот мужчина походил на холодный безэмоциональный камень.