Влипла! или Смотри, не влюбись (СИ)

Глава 41. Мирон

— Ещё раз с днем рождения, сынок, — родители торжественно обняли напоследок Мотю и сели в такси.

Кажется, в момент, когда хлопнула дверца и машина тронулась с места, Майя облегченно выдохнула. И я был с ней солидарен. Ни то, чтобы мне не нравилось присутствие родителей на празднике, просто мне еще никогда раньше не приходилось на протяжение всего дня следить за поведением собственной матери, чтобы та не болтнула чего лишнего Майе. К счастью, сегодня мама вела себя хорошо и даже почти не довела меня до скрежета зубов своими советами и мудростью относительно личной жизни. Впрочем, и симпатии к Майе она так и не выразила, продолжая сохранять дистанцию и выстраивать ледяную крепость между свекровью и потенциальной невесткой.

— Ну, всё, — довольно потёр Матвей ладони. — Родаки свинтили, можно сидеть за столом как взрослые. Моня, ты главный аналитик. Будешь следить, а налито ли у именинника. Идём в дом, а то что-то холодно уже, — при этих словах он резко глянул на соседский домик, из трубы которого валил дым и чему-то улыбнулся, подмигнув при этом Майе, которая понимающе улыбнулась ему в ответ.

Эти двое определенно что-то задумали. Я понимал, что это связано с внучкой Тюльпаныча, но всё равно в груди неприятно царапнуло.

— Мирон Ал… кхм… Мирон, — чуть растерялась Майя, обращаясь ко мне. — Тимка, кажется, совсем устал. Вон, глазки уже асинхронно моргают. Наверное, пора его искупать и спать уложить.

Глянул на сына в её руках и понял, что он едва держит глазки открытыми. Только игра с волосами Майи хоть сколько-нибудь не дает ему уснуть.

— Вот я дебил! — взялся Матвей за голову и открыл для всех нас дверь в дом. — Я же не показал тебе, Майя, вашу комнату. Пять сек. Идём за мной. У вас самая козырная комната с личной ванной и уточками.

Комната эта была на втором этаже. Я уже был с ней знаком, поэтому для меня не было сюрпризом, что в ней для сна была лишь одна большая кровать для меня и специально прикупленная мной в этот дом и эту комнату кроватка для сына. А вот Майя растерялась и настороженно глянула на меня, поняв, что серьёзно влипла.

— В общем, жду вас внизу через двадцать минут. Там еще куча всего, что нужно доесть и особенно допить.

— Хорошо, — согласился и закрыл дверь в комнату, наконец, заглушив болтовню гиперактивного братца.

— Мирон Александрович! — тут же с шипением накинулась на меня Уральцева. В широко распахнутых зеленых глазах сверкала паника. — Здесь одна кровать!

— Да, — констатировал я очевидное. — А тебе сколько для сна нужно?

— Мирон Александрович! — еще более возмущенно воскликнула Майя, отчего я с трудом подавил усмешку. — Мы не можем с вами спать в одной кровати!

— Ну… — протянул я задумчиво и стал помогать ей раздевать Тимку. — Один раз у нас уже получилось.

— Тогда был форс-мажор! — сотрясала девушка воздух. — Я и тогда не планировала спать с вами в одной постели. Просто так получилось.

— И? Между нами ведь ничего не было. Или было пока я невинно спал? — дразнил я ее.

— Мирон Александрович! — еще немного и она меня точно поколотит, причем своими выпавшими от возмущения глазами.

— Шучу, — успокоил я ее и взял Тимку в руки. — Что-нибудь придумаю. Постелю себе на полу, в конце концов.

— Ладно, — устало согласилась Майя и потянула ко мне руки. — Отдайте мне ребенка. Я его искупаю, а вы пока приготовьте смесь. Сумка на диване в гостиной. Её, кстати, тоже потом сюда принесите. И мой рюкзак тоже. Я тоже хочу помыться и переодеться. Вся дымом пропахла.

— Ещё что-нибудь? — спросил я иронично.

— Да, — строгий взгляд зеленых глаз впился в моё лицо. В нос мне была практически всунута резинка для волос. — Соберите мне волосы в хвост. У меня руки заняты, — по-царски потребовала Майя и повернулась ко мне спиной.

Уверен, она вполне могла бы справится с этим сама, но, похоже, природную вредность заглушить она не в силах.

— Ты думаешь, я умею это делать? — спросил я, надев резинку на свое запястье.

— Умейте, — хмыкнула равнодушно заноза и продолжила улюлюкать с Тимкой.

Встал поближе к ее спине, аккуратно собрал мягкие волосы в пучок, стараясь ничего не вырвать. Касаясь пальцами тонкой шеи, собрал оставшиеся тонкие волоски. От Майи в самом деле пахло дымом, но тот запах, чтоб был свойственен только ей, не смог перебить даже он. Чуть сладкий, свежий запах щекотал нос. Шумно сглотнул и с силой моргнул, чтобы отвиснуть и вспомнить, что я здесь, вообще, делаю.

Неуклюже, коряво и в целом ужасно, но резинка оказалась намотана на каштановые волосы и даже никуда съехала, когда я ее отпустил.

— Спасибо, — удивленно приподняла Майя бровь. — А я думала, что вы хорошенько отыграетесь и повыдираете мне парочку пучков.

— С трудом удержался, — сыронизировал я.

— Сумку и рюкзак не забудьте, — махнула хвостом юная командирша и скрылась в ванной комнате.

За рюкзаком и сумками я принес еще и теплую смесь для Тимки, и оказался почти сразу выгнан из комнаты, ибо моё присутствие отвлекало сына от процедуры подготовки ко сну — так сказала Майя, которая всё ещё продолжала на меня злиться за то, что нам предстояла ночь в одной комнате.

Маленький фыркающий котенок, который думает, что ведет опасную охоту и жестоко расправляется со своей жертвой, но, на самом деле, вызывает лишь умиление и желание почесать за ушком…

Внизу скучать не пришлось: Мотя и Сан Саныч уже ждали меня в компании коньяка, шашлыка и житейской болтовни.

Примерно через час к нам спустилась Света в хлопковой пижаме, волосы которой были завернуты в полотенце, очевидно, после душа. А следом за ней, буквально через пару минут, спустилась и Майя, заставив меня напрочь забыть, что мы не одни в этом доме.

Влажные после душа волосы и румянец на щеках были лишь десятой частью моего внутреннего замыкания. Остальные девяносто процентов пришлись на шелковый халат цвета бледного золота. Майя словно была облита золотом до самых пят. При каждом шаге вниз по лестнице из запа́ха выглядывала её ножка и, подразнив красивым коленом, снова пряталась в золотой реке.

— Ты, прям, как в царской мантии, Майя, — хохотнул Матвей.

— Спасибо, — смущенно улыбнулась девушка и огладила ткань на узкой талии, подчеркнутой поясом. — Это мой любимый халат.

— Обалдеть! Никогда бы не подумала, что шелковый халат до пола так красиво смотрится! — едва ли не присвистнула Света. — Срочно мне адреса или ссылки магазинов на этот пеньюар! Клянусь, я скуплю все цвета, какие у них есть!

— Я тебе еще парочку покажу. Они тоже классные. Сейчас, только телефон прихвачу…

— Тогда давай с тобой отделимся от мужиков? Я настойку свою фирменную привезла, — подмигнула ей Света заговорщицки, на что я лишь нахмурился, будто ребенок, у которого забирают любимую игрушку.

— Настойку? — слегка испуганно выдохнула Майя и вопросительно посмотрела на меня. — Я не знаю, что это. Никогда не пробовала, но, надеюсь, она не сильно алкогольная?

— Нисколько, — заверила ее Света и тут же взяла в оборот, уводя за собой в сторону гостиной к камину. — Как пёрышко. Мягкая-мягкая. А сладкая какая!…

— Держи, — перед носом в руке старшего брата мелькнул пустой стакан.

— Зачем? — отмахнулся я от него, продолжая провожать Майю взглядом.

— Слюни в него соберешь, — хохотнул Сан Саныч.

— Будто первый раз невесту помытой увидел, — ржал напротив Матвей, а я понимал, что будущая ночь в одной комнате с Майей только что значительно усложнилась.

Последующие пару часов все мои мысли занимал только этот халат, а по позвоночнику каждый раз пробегал ток, стоило мне услышать Майин тихий смех из глубин гостиной. Лишь разговор с братьями еще удерживал меня на месте и в реальности. Впрочем, Сан Саныч довольно быстро спёкся из-за того, что его день начался сегодня слишком рано, поэтому уже к одиннадцати часам, попрощавшись с нами, поднялся в свою комнату.

— Классная девчонка. Давно у вас с ней? — спросил Матвей, когда мой взгляд в очередной раз неосознанно метнулся в сторону гостиной, когда я снова услышал Майин смех.

— Недавно, — задумчиво уставился я в стол и начал нервно крутить в руке стакан.

— Серьёзно? Или так?…

— Вряд ли, — ответил я честно.

— Уверен?

В чем я могу быть уверен? В том, что Майе нужен старик старше нее почти на пятнадцать лет, у которого, ко всему прочему, еще и ребенок есть? Да нахрена оно надо девятнадцатилетней девчонке, у которой впереди свой собственный большой жизненный путь со своими проблемами и победами, взлетами и падениями? Даже если бы, чисто гипотетически, между нами что-то могло быть, то, наверное, вряд ли бы я смог поверить в то, что она действительно счастлива иметь все, что я могу ей дать. А дать я ей могу не так уж и много: себя, своего сына и свой мерзкий характер, который и мне самому порой очень сильно мешает. И с этим «букетом» прийти к девчонке, у которой в глазах еще сияет чистое и незамутненное ничем детство?

— Типа… — непонятливо поморщился Мотя. — Типа, вот это всё… — обвел он рукой пространство вокруг нас и указал куда-то вверх. — …Типа, вот эти ее… смех, то, что она легко приняла твоего Тимку и тащиться от него, тискает его, любит его… терпит твой говнистый характер, который мы-то, твои братья, не всегда вывозим… даже матушку нашу щелкает как орех и вообще не щемиться от нее… в твоих шмотках по твоей квартире гоняет… вот это вот всё для тебя так, на пол карасика? Типа, сегодня поиграешь, побалуешься, а завтра адьё? Ты так с ней хочешь?

— Я ничего с ней не хочу, Моть, — вспылил я, отставив стакан в сторону. — Девчонке девятнадцать лет. Девятнадцать! Нахрена я ей нужен? Для чего? В девятнадцать лет, в возрасте, когда нужно легко любить и быть открытой этому миру… Чтобы сейчас она узнала о проблемах тридцатилетних дядек и тётек? Вот в это я ее должен окунуть с головой? В бытовуху? В обосранные пеленки?

— Дурак ты, Монька. Как есть дурак, — устало вздохнул брат и откинулся на спинку стула. — Вот я почти весь «шарик» обкатал. Столько баб повидал и перепробовал… но не нашёл ту самую. А у тебя, блин, под носом сокровище. Такое теплое, яркое и твоё. Мир, понимаешь? Твоё! Глазками своими зелеными хлоп-хлоп, за жопу тебя кусь, чтобы не расслаблялся… А ты ее на пол карасика?

— Просто не лезь не в свое дело, Моть.

— А ты — лезь. Иди сейчас к ней, обними и не отпускай, даже если брыкаться будет. Потому что если у вас не сложится, то я тогда точно хрен поверю в существование этой гребаной любви. Зря только с тем шаманом через костёр прыгал, да по степи голый бегал… — нервно тряс бородой братишка. — Вспомни Алину и еще раз посмотри на Майю. Тебе есть, с чем сравнивать. Нам всем есть, с чем сравнить.

— Я никогда не стал бы и не стану сравнивать Майю с Алиной, — резко отрезал я. — Это два совершенно разных человека.

— Так и я о том же, твою мать! — шлепнул братишка по столу ладонями и резко встал со стула. — Все со мной согласны, просто никто в глаза тебе ничего не хочет говорить, чтобы не ругаться с тобой.

Вздохнув, Матвей еще несколько секунд смотрел мне в глаза, а затем махнул на меня рукой:

— Ладно. Делай, что хочешь. Один хрен, никого не слушаешь, — бросил он нервно и пошёл к холодильнику, из которого достал приготовленные еще до застолья контейнеры с едой и закинул их в микроволновку. — Майю только жалко. И Тимку. Хорошо, что он её мамой ещё не успел начать называть. Быстро забудет…

— Просто не лезь. Ладно? — едва держался я от того, чтобы не начать перепалку.

— Да понял я уже, — фыркнул Матвей. — Как я уже сказал, делай, что хочешь, а я пойду внучку Тюльпаныча покормлю. Потому что я — хороший.

— Иди, — выдохнул я устало.

Оперся локтями о стол и растер ладонями лицо, словно желая привести себя в чувство. Убрал со стола, помыл руки, ополоснул лицо холодной водой и, погасив в кухне свет, пошёл к лестнице на второй этаж, у подножия которой и застыл, когда взгляд уловил движение на диване близ камина.

В золотом одеянии, глядя на яркий огонь, у камина в одиночестве сидела Майя. Её лицо было расслабленно, в уголках пухлых губ виднелась легкая улыбка, а глаза отражали пламя и буквально блестели в полумраке гостиной.

Не хотелось ей мешать. Весь день было понятно, что она мечтала о том, чтобы вот так посидеть у этого камина, и вот, наконец, её маленькая мечта сбылась.

— Мирон Александрович? — окликнула меня Майя, едва я занёс на ступеньку ногу, чтобы подняться в комнату. — Вы уже спать идёте?

— Да, — обернулся я и растер ладонью шею. — Устал.

— А я думала, что вы немного посидите со мной. Тимка спит. Я недавно проверяла, — поджала она губы. Взгляд, отражающий теплое пламя, был сосредоточен на мне. — Ну, тогда спокойной ночи?

— Спокойной ночи, Майя, — произнес я столь же тихо и неторопливо поднялся в отведенную для нас комнату.

Тимка крепко спал. Сытый, умытый, в чистом бодике, лёжа на животике, видел уже, наверное, десятый сон. Мягко погладил его по спинке и поправил на ножках одеяло, которым в свете тусклого ночника оказалась Майина теплая кофта, в которой она иногда бывала в кафе. Не стал ее убирать и менять на одеяльце, которое было в ящике под кроваткой. Оставил, как было, тем более сыну было комфортно и так.

Принял душ, переоделся в домашние штаны и постелил себе на полу импровизированную постель из покрывала и подушек. Жестко, конечно, но переночевать ночь вполне возможно.

Глядя в потолок, то и дело возвращался к приоткрытой двери. Там внизу всё ещё сидела Майя.

Может, нужно ее проведать? Вдруг она уснула?

И что я тогда сделаю? Пойду обратно? Укрою ее пледом? Принесу в эту комнату на руках? Разбужу и заставлю подняться в комнату самой?

Сам себе только всё усложняю, идиот!

Резко сел, взлохматил волосы и поднялся с пола. Перед уходом проверил ещё раз Тимку и только после этого тихо, не желая разбудить Майю, спустился в гостиную, где увидел, что она нисколько не спала, продолжая всё так же смотреть на уже угасающее в камине пламя. Только положение немного поменяла, прислонив голову к спинке дивана.

Словно почувствовав, что на нее смотрят, Майя посмотрела на лестницу, где увидела меня.

— Вы не спите? — спохватилась она и резко выпрямилась, готовясь встать. В широко распахнутых глазах вместе с огнем вспыхнула паника. — Что-то с Тимкой?

— Всё хорошо, — успокоил я её и спустился с лестницы. — Тимка спит.

— А вы почему не спите?

— Вспомнил, что ты хотела, чтобы я немного с тобой посидел. Уже неактуально?

— Садитесь, — тут же отодвинулась Майя в сторону, словно всё это время грела для меня место. — Только это… — виновато поморщилась она и сложила бровки домиком. — А подкиньте, пожалуйста, еще немного дров в камин. Просто я сама боюсь. Вдруг что-нибудь сломаю или обожгусь.

— Хорошо.

— И вы тоже не обожгитесь.

Для этого мне нужно заставить себя перестать на неё пялиться как баран.

— Как хорошо! — блаженно выдохнула Майя, когда в камине вновь затрещали дрова. — Такой звук… Кажется, им одним можно согреться. Хоть на диктофон записывай, чтобы зимой на остановке греться.

Она сидела очень близко, но в то же время на том расстоянии, которое можно назвать приличным. Подогнув под себя ноги, Майя изредка задевала меня коленом, спрятанным под тканью халата, делала она это случайно и было ей от этого неловко, судя по тому, как она каждый раз одергивала ногу и тихо-тихо ойкала.

— Вы, наверное, всё детство у этого камина просидели? Завидую, — вздохнула девушка мечтательно.

— Раньше на этом месте был точно такой же домик, как у деда твоей одногруппницы за забором. Эта улица была отстроена за один год, так что все домики здесь изначально типовые. Раньше мы с братьями приезжали сюда на великах из города, чтобы полить огород, открыть парники, собрать яблоки… В общем, обычные огородные дела, — глянул я бегло на Майю и снова уставился на камин, поняв, что с момента, как я начал говорить, она пристально и неотрывно смотрела только на меня. — А потом, когда все мы выросли, родителям стало тяжело, да и некогда заниматься огородом. Они решили продать домик и участок, но Мотя не дал, заодно меня втянул, и вместе мы купили еще и соседний участок, чтобы территория была больше. От старого домика здесь осталась только кухонная зона, всё остальное — это уже наши пристройки и надстройки.

— Да? — округлились зеленые глаза. — А с улицы кажется, что пристройка к дому — это кухня.

— Сначала была мысль снести старый домик полностью, расчистить место и построить новый дом с ноля, но потом мы решили сохранить, так сказать, очаг детских воспоминаний. Всё-таки, этот домик — история нашей семьи.

— Но в детстве, наверное, копаясь в огороде, вы так не думали? — понимающе подметила Майя.

— Точно, — хохотнул я. — Знала бы ты, сколько раз мы с Мотей строили планы поджога этого домика, чтобы у нас больше не было дачи, на которую нужно ехать часов в шесть утра на великах, чтобы успеть открыть парники до того, как солнце начнет палить… Это сейчас мы понимаем, насколько здесь хорошо и спокойно.

— Мне тоже нравится, — глубоко вдохнула Майя. — Дышишь, и кажется, что легкие только здесь полностью раскрылись. Даже ощущения внутри совсем другие при вдохе. Не такие как в городе.

— Да. Но мне здесь жить пока неудобно. С Тимкой не очень практично. Так что Мотя полностью оккупировал этот домик.

— Ему идёт. Мне кажется, этот домик в его характере. А почему, кстати, Моня, Мотя и вдруг — Сан Саныч? Ваша мама с первенцем решила не креативничать? «Мо» на всех не хватило? — ехидно вопросила Майя и отражающееся от камина пламя в ее глазах переплелось с задорным огоньком, с которым она всегда меня дразнит.

— Вообще, изначально выделялся Сан Саныч. Потому что родители к нему вот так уважительно и обращались всю жизнь, сколько я себя помню, — Сан Саныч. Мне было всё равно, а вот Матвею это не нравилось. У него с Санычем десять лет разницы, так что обидок тогда у малого Матвея к старшему накопилось предостаточно, и он придумал, что раз уж он Мотя, как его иногда называли родители, то я должен быть Моней, а не просто Миром. Да и букву «р» он тогда не выговаривал, так что у него всё идеально срослось. Есть Сан Саныч, и есть мы — два «крутых»… — показал я пальцами кавычки. — …брата Моня и Мотя.

— И вы совсем не были против того, чтобы стать Моней? — веселилась Майя, прикусывая нижнюю губу.

— Я был максимально против. Мне долгое время казалось, что это женское имя. Дело доходило даже до драк с малым, но этот Моня так понравился родителям, что в итоге, всё-таки, прижился. Да и я потом сам привык. Моня так Моня.

— Вам идёт. Не всегда правда, — чуть нахмурила она бровки, но улыбку не убрала. — В кафе вы настоящий Демон. Демоня…

— Всё-таки, я когда-нибудь наваляю тебе за этого Демоню.

— Не догоните, — отмахнулась Майя и продолжила. — В кафе вы весь такой Демоня: строгий, требовательный, холодный…. Вот раньше мы могли вытирать со столиков пыль только там, где сидел посетитель, а сейчас с вашим приходом мы вытираем столик полностью не только сверху, но еще и изнутри иногда на всякий случай, потому что знаем, что если придёт Демоня и будет не в духе, то может заглянуть даже туда.

— Не было такого.

— Было. Один раз, правда, но мы все хорошо запомнили тот день, — с нарочитым ужасом и укором в глазах она покачала головой. — Так вот, в кафе вы злой Демоня, но когда возвращаетесь домой и берете Тимку на руки, то мгновенно превращаетесь в Моню. Такого нежного, любящего, заботливо и нисколько не страшного. Вы как ёжик. Да, точно! — едва ли не подпрыгнула Майя на месте, подобрав удачную, на ее взгляд, для меня характеристику. — Он же, вообще-то, хищник. Колючий и опасный. Что-то фырчит, рычит там на своём, на ежином. Но его всё равно хочется потискать и даже подразнить, чтобы ещё пофырчал, потарахтел. И пофиг на иголки. Даже иногда жалко, что таким вас вижу только я и только дома.

— Больше никому это видеть и не нужно. Дома я один, на работе — другой. Разные социальные роли.

— Актёрище! — едва ли не захлопала Майя в ладоши и вдруг, подперев кулачком щечку, сохраняя в уголках губ лёгкую улыбку, начала меня разглядывать. — Вы красивый. Очень.

Слегка опешил и даже растерялся.

— Много же тебе пришлось выпить настойки, чтобы это разглядеть, — наконец, нашёлся я с ответом, разглядывая ее ровно так же, как она меня.

— На вас так свет ложится…

Майя сделал какой-то неясный жест рукой, словно гнала лучи света, исходящие от пламени, прямо мне в лицо.

— И как же?

— Мм… поэтично, — будто соглашаясь сама с собой, кивнула она.

— На тебя тоже, — усмехнулся я. — Сколько настойки ты выпила?

— Я почти не пила. Света обманула — ничего она не как пёрышко.

— Ну, хоть сладкая?

— Даже слишком, — комично поморщилась Майя. — Не знаю, что было хуже: то, что она приторная или то, что сожгла мне на выдохе все волосы в носу.

Как дурачок улыбался с её мимики. Живая и простая, без флёра загадочности и псевдоженственности, хоть и выглядела она в этом халате так, что хотелось прикусить кулак, чтобы успокоиться и перестать её разглядывать, и фантазировать о том, что никогда мне не будет доступно.

Зато Майя не отказывала себе ни в чем. Она спокойно и прямо разглядывала меня и заставила нешуточно напрячься, когда кончики её пальцев упёрлись в уголки моих губ.

— Вам идёт улыбка. Улыбайтесь, пожалуйста, чаще. Очень красиво, — явно задумавшись о чем-то своем, Майя мягко огладила контур моих губ, продолжая смотреть только на них и тем самым ускорять биение моего сердца. — Ам! — вдруг прижала она подушечку большого пальца к моей нижней губе, слегка её оттянув. — А вам палец в рот не клади.

— Кто бы говорил, — мягко обхватил её пальчики и неожиданно для самого себя нежно поцеловал их.

Какого хрена я творю?!

Тот же вопрос отразился в широко распахнувшихся глазах напротив.

Мгновение растерянности на красивом лице, обрамленным слегка взлохмаченными локонами, перетекло в робкое любопытство. Зеленый взгляд плавно кочевал от моих глаз к губам и обратно.

Я понимал, что нужно что-то делать. Пора бы уже хоть как-то разорвать момент неловкости, от которой воздух вокруг нас словно стал гуще и тяжелее. Но я не мог. Как завороженный смотрел в глаза Майи и готов был сытым обласканным котом замурчать в ее руках, когда теплые ладони коснулись моих щёк.

— Колючий, — едва слышно произнесла Майя и чему-то улыбнулась, ласково перебрав пальчиками. — Ёжик.

А я даже в ответ ничего сказать не смог, продолжая как завороженный смотреть в её глаза, блестящие от пламени.

Расстояние между нашими лицами всё сокращалось. Не до конца понимал, чья именно это была инициатива, но сопротивляться этому не хотелось.

Удерживая тонкие запястья, чувствовал дрожь, не зная наверняка, кто именно из нас двоих дрожал: я — от предвкушения или Майя — от моей близости.

В зеленых глазах на секунду застыл вопрос. До касания наших губ остались миллиметры.

Молю, остановись. Я точно уже не в силах этого сделать.

Моя робкая мольба была проигнорирована Майей и абсолютно забыта мной, когда мягкие теплые губы робко прильнули к моим. С судорожным вдохом, словно до этого мгновения и не дышал вовсе, почувствовал, как хрупкая фигурка трепетно прижалась ко мне…

Нет. Это я её прижимал к себе, самозабвенно пробуя на ощупь гладкость халата и шёлк волос. Сердце, только что с силой ударившееся о рёбра, зашлось в бешенном ритме, который я чувствовал и в её груди.

Сладко, трепетно, горячо… Не помню, чтобы хоть один поцелуй мог так лишать рассудка и самообладания.

Я просто хотел её. Всю. Без остатка. Себе.

И молился уже о том, чтобы эта близость не заканчивалась никогда.

Но вдруг Майя остановилась. Уперлась ладонями мне в плечи и, тяжело дыша, смотрела в моё лицо горящими страстью глазами и сейчас они отражали не пламя из камина, а то, от чего сгорал я сам изнутри.

Что-то резко изменилось. В её ярких глазах мелькнуло что-то схожее с испугом. Пламя потухло подобно задутой холодным ветром свече.

— Господи! — отпрянула она и зажала рот ладонью, глядя на меня с неподдельным ужасом. — Простите… Простите меня, пожалуйста! Я не должна была…

— Май, — потянулся я к ней, ласково шепча её имя.

— Я не должна была пользоваться вашим беззащитным ртом… красивым положением… Боже! — зажмурила она глаза и попятилась к лестнице, отрицательно тряся головой. — Простите, пожалуйста, Мирон Александрович. Больше это не повторится.

— Май, постой, — тщетно звал я девушку, которая, перепрыгивая через ступеньки, едва не путаясь в шелке, бежала в комнату.

Хотелось так же быстро бежать за ней — успокоить, обнять, снова почувствовать вкус нежных губ, но пришлось прижать свой зад обратно к дивану и дать обоим возможность отдышаться и прийти в себя. Нельзя в одно мгновение выстраивать непроходимую стену, а в следующее — самому же её ломать и переть напролом дальше, тем более тогда, когда с другой стороны тоже выросла стена из Майиного испуга и, кажется, сожаления.