Вне закона

Глава 16

Но братьям так и не удалось опробовать свои силы. Витька был вынужден извиниться в присутствии своих одноклассников.

Сделал он это коряво, но формально извинился.

На первое сентября оба брата подошли к своему противнику перед началом школьной линейки.

— Помню, помню. Обиделись, что скелетом назвал? Ну, извините.

Поторопился при своих товарищах «выполнить» обещание.

Интонация, с которой были произнесены извинения, конечно, звучала как издёвка. Но согласно мальчишечьим понятиям, Шемякин слово сдержал.

— А что такое, Витек? — поинтересовался один из них, разглядывая нахмуренных братьев.

— Да, всё нормально. Потом объясню.

— Ещё претензии к нам есть? — спросил Рашпиль.

— Не дерзи, малой.

— Если есть, то говори сейчас.

— Я слово своё сдержал, смотри, я с тобой культурно базарю, могу и по-другому.

Братья потоптались на месте. Выходила ничья. Можно было устроить драку, но не стоило это делать на глазах у всей школы.

— Пошли, — толкнул плечом брата Валька.

В конце концов, они добились своей цели, отстояли честь и репутацию. Шемякин извинился.

В то утро не удалось затеять запланированную потасовку.

А вот вечером отчим, набравшись, решил повоспитывать и наставить на путь истинный. Настроить на учёбу.

— Вы оба, сучата! — он еле вязал лыко, и его язык заплетался, — заканчивайте мне эти утренние забеги, нах. И чтобы одни пятёрки были.

Он вошёл в сарай, где братья обычно проводили время, пока отчим опустошал бутылки, сидя в доме на кухне.

Они стояли, насупившись, и слушали мужика. Его впервые интересовали их оценки.

— Я с вами говорю или со стенкой?

— Ты нам никто, чтобы указывать, — тихо проговорил Рашпиль.

— Чего ты сказал? Ну-ка повтори!

— Ты никто. Ещё раз руку на мать поднимешь — убью!

— Ах ты щенок!

Отчим пьяно замахнулся. Рашпиль отскочил в сторону и ткнул кулаком в подбородок отчима. Промахнулся и попал в зубы.

Разница в весе не позволила сбить с ног, но отчим явно не ожидал, что ему влепят в морду.

Он мгновенно рассвирепел, схватил старую кочергу и бросился на Рашпиля.

Валька, видя, что брата вот-вот зажмут в угол и раскроят череп, запрыгнул отчиму сзади на спину и укусил в шею, потом в ухо.

Тот заревел как медведь и сбросил Вальку с себя через плечи, словно пушинку.

Из шеи брызнула кровь. Почувствовав, что рубаха быстро намокла и окропилась красным, отчим провёл рукой по месту укуса и посмотрел на свою окровавленную ладонь.

— Убью, суки! Обоих!

Он рванул было к Рашпилю, но неудачно споткнулся о чурбан, прикрытый сеном, и полетел головой в столб.

Рашпиль с братом наблюдали, как в замедленной съёмке, как он летит лицом прямо на здоровенный гвоздь, торчащий из дерева.

Отчим умер за секунду, напоровшись глазом. Он обхватил столб руками и замер в неестественной позе.

Оба дрожали. Рашпиля вывернуло наизнанку после того, как он зачем-то вырвал кочергу из рук мертвеца и отбросил в сторону.

Братья бросились вон из сарая.

Они молча бежали к оврагу, в шоке от пережитого.

— Что будем делать? — спросил Валька.

Рашпиль помедлил с ответом.

— А ничего.

— Как это ничего?

— Вот так, умоемся, пойдём домой. Никто ничего не видел. Он сам на гвоздь напоролся. Пьяный был. Мы тут ни при чём.

— А укус на шее? А кровь?

Только сейчас Рашпиль увидел, что вся рубашка Вальки испачкана кровью отчима. Измазался, пока висел у него на спине.

— Снимай. Закопаем, потом сожжём.

Но сжечь не получилось. Участковый, вызванный матерью наутро, после того как она обнаружила отчима ночью в сарае, дело своё знал.

Он первым делом опросил соседей и узнал, что те слышали пьяную ругань, а потом видели, как братья бежали по улице.

Один из них, по словам свидетелей, которых набралось несколько человек, был с головы до ног в крови.

Весь посёлок знал, что братья бегали к старой груше у оврага.

Участковый быстро нашёл закопанную рубашку. Братья отпирались до последнего, всё отрицая.

Но когда участковый вытащил окровавленную рубашку, не на шутку испугались и замкнулись.

Если бы с самого начала они рассказали правду, то, возможно, вся жизнь сложилась бы иначе.

Но услышав от кого-то старую арестантскую «истину»: «признаёшься — мало дадут, не признаешься — ничего не дадут», продолжали всё отрицать.

Чем и загнали себя в тупик. Они не смогли объяснить укусы, окровавленную рубашку, отпечатки пальцев на кочерге. Ободранная кожа на кулаке со следами зубов.

С одной стороны, участковому всё понятно — пьяный споткнулся, неудачно упал. Несчастный случай.

Такое происходит сплошь и рядом. С другой — эти два брата явно что-то недоговаривали и, судя по всему, между ними и отчимом произошла драка.

А вот если он полетел в результате удара или толчка одного из братьев, то это уже убийство по неосторожности, возможно, с превышением пределов допустимой самообороны.

Закрыть глаза на такое нельзя. Почувствовав себя безнаказанными, завтра они сотворят что-то похлеще. В посёлке поползли слухи.

Пока шло следствие, кое-что изменилось в их жизни.

Двух братьев стали называть убийцами, люди сторонились их, недобро смотрели. В школе их бойкотировали и учителя, и одноклассники.

Матери при каждом удобном случае напоминали, что она воспитала двух душегубов. Никому не нужный ранее отчим стал «невинной» жертвой.

Мать такого не выдержала и запила. Братья, как могли, старались оградить её от алкоголя. Но у них это плохо получалось.

Как-то очень быстро она довела себя до ручки и, получив инфаркт, ушла вслед за отчимом.

Следствие теперь располагало мотивом убийства. Кто-то слышал, как они, тренируясь, обсуждали месть отчиму.

К тому же встал вопрос, что делать с братьями. Их нужно было отправлять либо в детдом, либо интернат для малолетних правонарушителей.

Рашпиль был младше Вальки, ему ещё не было четырнадцати. А значит, привлечь к уголовной ответственности его не могли.

Сейчас он не стал бы повторять ту глупость, но тогда, желая выбрать из двух зол меньшее, он взял всю вину на себя и подписал явку с повинной.

Участковый сказал, что, даже если их отправят в детдом, дело он закрыть не может и передаст в суд.

А там уже «самый гуманный суд в мире» решит, что делать с братьями. А ещё добавил, что лучше признать убийство по неосторожности, чем пытаться водить суд за нос.

Судьи — люди опытные. С Рашпиля бы спроса не было, а вот Валентину могли впаять по полной за преднамеренное, с учётом его малолетства, конечно.

Решение созрело само, хоть Валька и отговаривал брата, но не сильно. Младший написал, что отчим хотел его избить по пьяни, он его укусил, потом случайно толкнул.

Посоветоваться было особо не с кем, Рашпиль знал, что интернат всё-таки не зона. Поэтому и решился на этот отчаянный шаг.

Но оказалось, что порядки и там, и там не сильно отличаются.

В интернате его попробовали «прописать». Среди воспитанников выделялся один — самый наглый и отвязанный. Петка Сиплый.

Он не только третировал всех воспитанников, но и ставил на уши весь коллектив воспитателей.

В интернате содержатся несовершеннолетние. Там нет карцера, и с Петькой мало что могли поделать, хотя и постоянно наказывали.

Все ждали его скорого перевода в другое учреждение.

Когда Рашпиля завели в комнату, где содержались воспитанники, Петька Сиплый подскочил, чтобы дать новичку шелбана и пенделя.

С этого начиналась «прописка». Но Рашпиль задействовал свою коронку.

На этот раз он вырубил своего соперника без труда. Но беда никогда не приходит одна. Петька, падая назад, ударился затылком о железный уголок кровати и больше не пришёл в сознание.

Остальные пацаны никогда такого не видели, перепугались и молча разбрелись по своим койкам. Ни у кого больше не возникало желания «прописывать» Рашпиля.

Самое ужасное в этой ситуации было то, что всё это видел воспитатель. Рашпиль видел его глаза, когда обернулся к двери после удара.

Рашпиль не спал ночью, не мог заснуть в гробовой тишине и всё смотрел на остывшее тело Петьки.

Он знал — утром за ним придут и объявят его настоящим убийцей.

Но утром ничего подобного не произошло. Пришёл дежурный, нашёл тело, которое тут же вынесли.

Никто из пацанов не рискнул рассказать, как было дело, все говорили, что спали, наверно Петька просто упал.

А вот Рашпиля опрашивал тот самый воспитатель, который вчера его заводил в отряд.

— Ты не бойся. Тебе ничего не будет.

— Я ничего не боюсь, испугали ежа голой жопой. Пуганый уже я.

— Ты вчера что-нибудь видел?

Рашпиль внимательно посмотрел на воспитателя. Он же сам всё вчера видел, к чему он клонит.

— Ничего не видел, пришёл и лёг спать.

— Ну мы-то с тобой знаем, что всё же кое-что между тобой и тем мерзавцем произошло? — он подмигнул подростку.

Рашпиль громко ответил.

— Дядя, я не знаю, чего вы там видели. Записывайте. Я пришёл и сразу лёг спать, ничего не видел.

А потом придвинулся и тихо сказал воспитателю на ухо:

— Или сдавай меня прямо сейчас, гражданин начальник, или будешь моим соучастником. Ты меня на испуг не возьмёшь. Дядя.

— Гм… — воспитатель мотнул головой, — так и пишу, пришёл и лёг спать, ничего не видел, ничего не слышал.

Рашпиль не понимал, зачем его прикрывают, но знал, что палка о двух концах. Если воспитатель не стал докладывать о драке, значит, хотят замять дело по-тихому.

Рашпиль считал, что крепко взял воспитателя за яйца.

Вот так безнаказанно он убил человека впервые. За первым произошло второе.

Там же в интернате. На этот раз всё было спланировано вместе с тем самым воспитателем.

Он убрал очередного отморозка, который пытался наводить тюремные порядки и насиловать вновь прибывших.

В жертвы он выбирал себе младше по возрасту, самых слабых и забитых.

Конечно, Рашпиль согласился на это дело не просто так. Его могли продержать в интернате до совершеннолетия. А могли бы отпустить через месяц.

Как так? Легко. В подобных местах свои законы. Объявить дисциплинарные взыскания — как два пальца об асфальт.

А это повод запретить освобождение и перевод в детский дом.

«Был бы человек, а повод найдётся», как говорится. При Рашпиле никого не освободили из интерната, но он верил своему куратору, и тот не обманул.

Дело было сделано. Рашпиль вырубил одним ударом, а потом столкнул «чёрта» из слухового окна чердака, располагавшегося на третьем этаже учебного корпуса.

Тот обустроил там себе что-то типа апартаментов.

Куратор тщательно убрал следы за Рашпилем.

Комиссия установила, что произошёл несчастный случай. Снова он вышел сухим из воды.

Когда Рашпиль думал о произошедшем, то поймал себя на мысли о том, что ему легко совершать убийства.

Никаких угрызений совести, никаких мертвецов, приходящих во снах.

Сон у Рашпиля был безмятежный и чистый.

Между первым и вторым преступлением он продолжал упорно тренироваться, отжимался и подтягивался при первой возможности. Делал уголки, выходы, подъём-перевороты на турнике.

Бегал лучше всех на уроках физкультуры.

Куратор сдержал своё слово не сразу. Но всё же принёс бумагу о переводе в детский дом.

За время пребывания в интернате закончилось следствие, прошёл суд. Рашпиля дважды вывозили на заседания суда.

На суде он давал новые показания и говорил, что на самом деле отчим отступился и напоролся на гвоздь сам.

В сарае был один. Брат с матерью были в доме.

Про рубашку сказал, что очень испугался вида крови, поэтому и спрятал.

Рассмотрев обстоятельства дела и материалы следствия, судья пришёл к выводу, что отчим умер в результате несчастного случая.

Через полтора года Рашпиля перевели в один из детских домов на Урале, пообещав, что дадут возможность разыскать брата.

К тому времени он возмужал и повзрослел. Ему уже стукнуло пятнадцать, и он чувствовал себя взрослым и самостоятельным.

Ему казалось, что после суда и комиссий все эти истории со смертью отчима, двух воспитанников остались в прошлом, но однажды он сделал для себя неприятное открытие.

Шлейф «отцеубийцы» ещё долго преследовал его.

Несмотря на отсутствие судимости, в детдоме его всё равно поставили на учёт в детскую комнату милиции.

Инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант Кошкин пригласил Рашпиля на беседу в кабинет завуча, предоставляемый для таких случаев.

— Проходи, не бойся, не съем, — сказал инспектор, когда Рашпиль постучался и заглянул в кабинет.

Кошкин сидел за столом и читал личное дело. Рашпиль увидел на обложке свою фамилию.

— А я и не боюсь, чего мне бояться?

— Эк какой храбрый. А я бы на твоём месте побаивался бы.

— Чего это?

Лейтенант представился.

— Будем теперь работать вместе.

— Это как?

Словно оправдывая свою кошачью фамилию, веснушчатое лицо лейтенанта с широкими скулами напоминало морду кота. То ли из мордвы, то ли из татар. Его узковатые глаза, казалось, сверкали жёлтым цветом.

Хитроватый взгляд говорил о том, что добра от этого человека ждать не стоит.

— Ну вот тут написано, что ты добровольно помогал администрации и педагогам интерната, дисциплинирован, любишь спорт и ещё кое-что.

— И что?

— Что-что. Нам такие люди нужны. Вот что. Будешь мне сообщать обо всех движениях и течениях в детдоме. Кто с кем, почему. Не только про вас, шалопаев, но и про педагогов. Понятно?

— Вы меня с кем-то спутали, гражданин начальник. Я стукачом не был, и становиться им не собираюсь, — отрезал подросток, давая понять, что решение окончательное и обсуждению не подлежит.

Рашпиля оскорбило подобное предложение. «Ты хоть понимаешь, мент поганый, с кем разговариваешь?»

— Ты мне ваньку не валяй, из интерната просто так никого и никогда не переводят. Раз тебя перевели, значит, у администрации была весомая причина.

— И какая же это причина, разрешите поинтересоваться, гражданин начальник?

— Ты мне тут это прекрати, вопросы свои накидывать. Здесь я задаю вопросы! — разъярился инспектор Кошкин, — ты понял?

— Да уж, как не понять, понял. Спрашивайте. Чего хотели?

— Ты мне расскажи, как ты отчима своего так удачно замочил, что тебе всё сошло с рук.

— Отчим был пьяный. В сарае споткнулся о чурку, упал, напоролся на гвоздь, умер.

Рашпиль смотрел на инспектора с презрением. В голове промелькнула мысль, что была бы возможность завалить Кошкина — убил бы.

Да вот ситуация неподходящая была.

— Я ещё раз повторяю, просто так из интерната не переводят. Значит, ты сотрудничал. Не пойму, чего ты упираешься?

— С кем сотрудничал? О ком вы? О чём вы говорите? Не понимаю.

Кошкин ничего не знал о произошедших смертях, понял Рашпиль, значит, бояться нечего.

Воспитатель уже ни за что не признаётся. Сам пойдёт под расстрел. А Рашпилю ничего не будет, он на момент совершения преступлений ему не было четырнадцати.

— Я не знаю, как тебе удалось выбраться из интерната, но так и быть, ты меня разозлил. Я это узна́ю. Вот тогда мы с тобой поговорим. А пока садись, бери лист бумаги и пиши список всех, кого знаешь в детдоме. В том числе всех педагогов.

— Не буду, не имеете права заставлять, гражданин начальник. Я вам не стукач. Других поищите, гражданин начальник.

Спокойно ответил Рашпиль, не теряя чувства собственного достоинства.

— Я тебе покажу, гражданина начальника! — заорал Кошкин, но на крик в комнату вбежала завуч.

— Что у вас происходит? — она беспокойно переводила взгляд с Рашпиля на Кошкина.

— Ты ещё пожалеешь, ой как горько пожалеешь! Свободен! — на Рашпиля смотрели два кошачьих глаза, наполненные ненавистью.

Рашпиль этих угроз совершенно не боялся. Ему теперь вообще ничего не было страшно.

Он сожалел только об одном.

Его единственной проблемой было то, что братьев разлучили перед отправкой в интернат.

И Рашпиль не знал, в каком детдоме находится Валька.

Когда он входил в кабинет завуча, то очень надеялся, что можно будет получить сведения о Вальке через инспектора.

А теперь хрен там.

В самом детдоме никто из педагогов не горел желанием помогать Рашпилю в этом вопросе.

Парень имел дурную репутацию, несмотря на положительную характеристику из интерната.

Все, кто были знакомы с личным делом Рашпиля, почему-то пребывали в уверенности, что братья вдвоём разделались с отчимом.

Никто не хотел их воссоединения. Тут с одним Рашпилем бы справиться. А вдвоём с братом они целая банда.

Рашпиль решил искать брата сам.