Вне закона

Глава 23

Рашпиль не останавливался и шёл по просёлочной дороге ко мне спиной.

Он бросил через плечо вопрос:

— А что? Ты на неё глаз положил?

Он произнёс это с такой лёгкостью, будто спросил закурить.

Никакого подвоха, никакой агрессии. Сам факт того, что он двигался первым в уязвимой позиции, говорил о том, что он не собирается сейчас серьёзно выяснять отношения.

— А что у тебя с Алисой?

— Быстро учишься?

— В каком смысле?

— Как на зоне у блатных. Отвечаешь вопросом на вопрос. Понял в каком смысле?

— Давно хотел у тебя спросить, Рашпиль, то за манера у вас такая — вопросом на вопрос отвечать?

— Обычная манера, тюремная, — но всё же остановился и повернулся ко мне, — один отвечает, второй спрашивает. Кто спрашивает — тот круче.

— Тогда ты так и не ответил, что у тебя с Алисой?

— Тебе-то что?

— Ну как что? Твоя же девушка. Вроде как между нами стоит, а вроде и нет. Я никак не могу разобраться. Она вроде с тобой, а вроде и не с тобой.

— Нужна она тебе? Забирай. Заберёшь? Только с прицепом она. Ладно, завязывай с этим базаром.

— С каким ещё прицепом?

— Пацан у неё от Вальки, от брательника моего.

— Ребёнок?

— Ну, да? Заберёшь?

— Подожди, а где он?

— С бабкой. С матерью моей. В надёжном месте.

— Ты же сказал, что ваша мама…

Он оборвал и не дал мне договорить:

— Сам знаю, что сказал. В моей профессии не должно быть родни. Один должен быть уборщик, чтобы не могли на него давить. Ни блатные, ни менты. Что рожу скривил?

— Ну при живом-то человеке…

— А она потому и живая, что я ей справку о смерти первым делом справил, и новые документы. Даже Алиска толком сейчас не знает, где они. А знала, не сказала бы. Маруха она совсем неглупая. Или проболталась всё же?

— Мне она ничего не сказала.

Теперь понятно. Алиса зависела от зэка, потому что сын, племянник Рашпиля, находился на попечении у его матери. Вот почему она тогда сказала, что не может говорить.

Молчала, потому что Рашпиль на крючок подсадил. Она ради сына дня него всё что хочешь сделает.

— Так что, берёшь? Или как про пацана узнал, сразу в отказку пошёл? Что, не хочешь с Рашпилем родниться?

Такой поворот смутил бы кого угодно.

— А сам-то что? Сам что не берёшь?

— Мне, Сантей, нельзя семью иметь. Тут же все сгинут. Да и какой из меня хахаль. Сегодня здесь, завтра на Югах отдыхаю, послезавтра на Северах. А баба она как цветок, её постоянно поливать подарками и шпилить надо. Как кошку. Иначе завянет. Нет, эта жизнь не по мне, не пара я ей.

Было странно слышать этот поток откровенности.

— Так ты же вроде раньше с ней…

Он снова оборвал на полу слове.

— То было раньше, а то теперь. Там всё по глупости получилось. До сих пор жалею, не знаю, как матери в глаза смотреть. После смерти Вальки она сама не своя ходила. Выпили как-то ну и схлестнулись по пьяни. Как назло, мать узнала.

Я промолчал. Ничего себе, исповедь «убийцы».

— Я поэтому тебе и сказал, завязывай с этим базаром. Надо сначала её вытащить. Было или не было неважно. Это всё в прошлом. Надо жить настоящим. Что сегодня у тебя. А Алиску я тебе не отдам. Передумал. Всё! Меняем пластинку.

— Что там у тебя с плечом?

Я увидел, что рана под повязкой снова начала кровоточить.

— Нормалёк!

— Надо бы перевязать.

— До деревни потерплю.

Теперь мы лежали на сене в сарае. Рашпиль был прав, деревенское население готовилось к выходным, нас никто не заметил.

Сарай использовался как склад кормов для скотины и одновременно как гараж для «Москвича».

Ядовито-зелёный 408 стоял и поблёскивал фарами.

Насколько мы поняли из подслушанных разговоров, хозяева двора, где стоял наш сарай, уехали на субботу и воскресенье в город торговать на рынок с соседями.

Рашпиль проявил недюжие навыки выживания. Мы ничего не ели со вчерашнего дня, и чувство голода неприятно отдавало холодком в области солнечного сплетения.

Он очень быстро нашёл в курятнике яйца и картошку. В сарае — кастрюльку и кипятильник. Вода стояла в кадке во дворе возле сарая.

— Я бы курятиной тебя угостил, да только шума много будет. Соседи спохватятся могут. Нам это сейчас ни к чему. Яиц завались, ешь хоть десяток.

Он протянул в кулаке варёное яйцо, чтобы «побиться».

— Обойдёмся тем, что Бог послал, — я стукнул вторым яйцом и вышел победителем в этой мини-схватке. У Рашпиля смялась верхушка скорлупы.

— Давай, другую сторону, — он быстро перевернул свой «снаряд».

— Боевая ничья, — моё яйцо тоже оказалось разбитым.

— Поедем на этом драндулете? — сказал он, обтирая руки об себя после еды.

— Ну, во-первых, это не драндулет, а довольно заслуженная машина. На таких наши неплохо гоняли на ралли «Лондон — Сидней» и «Лондон — Мехико». А во-вторых, нам нужен неприметный автомобиль. Нужно выезжать сегодня в ночь.

Я подошёл, поднял капот и осмотрел машину. Ключи болтались тут же, в замке зажигания.

Интересно, что тут совсем не боялись угонов.

— Почему в ночь?

— Если хозяева уехали на рынок, то вернутся не раньше воскресного вечера. Значит, машину никто не хватится. Нас никто не будет искать на «Москвиче». Они будут шерстить чёрные «Волги».

— Толково. Я тоже думаю, что нам лучше сняться раньше.

— Из-за ростовских?

— Нет, пока я не появлюсь, они её пальцем не тронут. Они хоть и ублюдки, но люди воровские, с понятиями. Уходить надо, потому что кто-нибудь наверняка наткнётся на следы от чугунки твоей.

— Чугунки?

— Колымаги в озере.

Он был прав: непосвящённым только кажется, что в лесу в центральных областях никого не бывает.

На самом деле даже в тайге постоянно ходят люди. Охотники, рыбаки, лесники.

— Я посплю немного, всю ночь ехать.

— Валяй, я покараулю.

Дождавшись поздней ночи, когда деревенская жизнь замерла, а население полностью отошло ко сну, мы засобирались в дорогу.

Тихо выкатили «Москвич» из сарая, а потом и за ворота, которые я аккуратно затворил за собой.

Чтобы никто не хватился и не забил тревогу, всё должно было выглядеть так же, как и до нашего прихода.

Совсем по-тихому уйти не получилось. На нас протяжным лаем заходились собаки.

Я ждал, что кто-нибудь из местных выглянет в окно или выйдет на крыльцо.

Но, к счастью, деревня безмятежно спала.

Машина завелась с полтычка.

Мне казалось, что двигатель громогласно затарахтел на всю округу. Но я быстро понял, что причина моего беспокойства — в деревенской ночной тишине.

У «Москвича» были отлично отрегулированы клапана, и сердце машины работало даже тише обычного.

Не рискнув включать фары, я тихонько вывел «Москвич» из деревни.

На небе не было ни облачка.

Луна светла так ярко, что я различал каждый бугорок на просёлочной дороге, ведущей к трассе.

Рашпиль довольно быстро уснул. Впереди ещё пять часов дороги.

Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как мы отмахали ещё двести восемьдесят километров и пересекли границы Московской области.

В Москву мы въехали без затруднений, на постах нами совсем не интересовались.

В ранний час сонные гаишники проверяли водителей фур и товаросопроводительные документы.

Как я и предполагал с самого начала, неказистый зелёный «Москвич» с владимирскими номерами не привлекал внимания.

— Чо? Уже приехали? Москва? — Рашпиль так же неожиданно проснулся, как и уснул. Он протёр глаза и спросил: — Который час?

— Почти пять.

Я раздумывал, куда дальше ехать. На это Рашпиль ответил сам:

— Так, давай на Смолянку.

— А что там? Адрес есть?

— Посольство Италии. Я покажу дорогу. Мне там надо кое-кого повидать.

— Ты не мог бы посвятить меня в свои планы? А то как-то не хочется снова втёмную. Меня так уже Комиссаров один раз попробовал использовать.

— Ладно-ладно. Не суетись. Есть там один типчик, итальянец. Он все дела с антикваром обделывал. Надо его напрячь, чтобы он нам помог.

— Не тот ли это человек, которого ты отпустил перед тем, как…

— Он самый. Он подогреет нас воздухом и подгонит волыну.

Увидев на моём лице непонимание, перевёл:

— Поможет с деньгами и оружием.

— Рашпиль, надо искать другие варианты.

— Чем тебе этот не нравится?

— За всеми посольствами наверняка следит КГБ, это раз. Ватикан не станет тебе помогать, это два.

— «Раз» я беру на себя, не ссы, Сантей, у меня там точка есть. А насчёт Ватикана не понял. Почему это они не станут помогать?

— Разве не понятно? Ты убрал антиквара. Это их канал. Я думаю, они с удовольствием отплатят тебе той же монетой. Они наши враги.

Рашпиль весело засмеялся. К нему будто вернулось чувство юмора.

— Я же говорю — ты умный парень. Просто зелёный ещё. Ты не понимаешь, что Ватикану насрать на антиквара, прости меня, Господи. Таких антикваров у итальянцев завались. Ватикану важно что?

— Что?

— Иконы! Ему важно знать, где иконы. А кроме комитета и ростовских только я знаю, куда ведут ниточки.

— Уверен, что они не сдадут тебя, как только получат информацию?

— А кто им просто так собирается её отдавать? За информацию надо платить. Поехали.

Мы подъехали на улицу Веснина и припарковались за пару домов от посольства Италии на противоположной стороне. Уже светало.

На чистом московском тёмно-синем бархатном небосводе всё ещё виднелись звёзды и луна.

Хотя улицы освещались электрическими фонарями, но в подворотнях было темно.

— Вон тот дом, пошли, — Рашпиль кивнул головой.

Мы вышли из машины и направились к строению с осыпавшейся местами штукатуркой и забитыми досками окнами.

Оно было на реставрации, я определил это по покосившемуся строительному забору вокруг здания.

Проскочив в небольшую дыру между досками, мы тут же нырнули в арку, ведущую во двор.

— Не отставай, только тихо, смотри под ноги, — Рашпиль двинулся к ближайшему подъезду и отворил скрипучую дверь.

Пожав плечами, я последовал за ним. В нос ударил запах сырости и неустроенности.

Почти в полном сумраке мы поднялись вверх по подъездным ступеням.

Через некоторое время глаза привыкли к темноте. Слабый свет с улицы пробивался сквозь щели в заколоченных окнах. Его было достаточно, чтобы видеть перед собой.

Рашпиль уверенно направился к двери одной из квартир на втором этаже.

Он взялся за ручку, каким-то хитрым образом поддел её вверх и отворил.

Кивнув мне, он прошёл внутрь.

— Вот располагайся, чувствуй себя как дома.

Я оглядел роскошную лепнину на потолке, контрастирующую с остальным хаосом и разрухой.

На двери сохранились замки, и Рашпиль запер их изнутри.

— Отель «Атлантик», к вашим услугам, — пошутил беглый зэк.

Я вопросительно посмотрел на Рашпиля.

— Это и есть твой наблюдательный пункт?

— Он самый. Что смущает? Не боись, здесь нас кроме мышей и бомжей никто не найдёт. Есть чо похавать? А то жрать охота.

Мы позавтракали тем, что захватили с собой из деревни. Я прилёг поспать, а Рашпиль сел на подоконник у окна и стал наблюдать за входом в посольство сквозь щели.

Мне показалось, что я спал всего секунду, когда услышал возбуждённый голос Рашпиля:

— Вот он, Сантей, я побежал, жди меня здесь, запри дверь. Условный стук: три — пауза — два, три — пауза — два.

Я выглянул в окно и через некоторое время увидел, как Рашпиль разговаривал на улице с темноволосым мужчиной лет тридцати пяти. Тот стоял в дорогом сером костюме с идеально выглаженной белой рубашкой и галстуком.

За спиной раздался шорох, я резко обернулся и увидел, как под половицу шмыгнула здоровенная крыса.

Когда я перевёл взгляд обратно на улицу, Рашпиля с собеседником уже не было.

Так быстро поговорил? И, действительно, минут через пять раздался условный стук.

Я открыл дверь и опешил, потому что обнаружил на пороге того самого темноволосого собеседника Рашпиля.

— Бонджорно, — он едва заметно поклонился и растерянно улыбнулся, будто извинялся за непрошенный визит.

Смотри-ка, и вправду итальянец.

— И вам не хворать.

Из его спины донёсся голос Рашпиля:

— Проходи, сеньор-помидор. Чего встал?

Только сейчас я увидел, что пистолет зэка упирается в спину «гостя».

Я отступил в сторону, освобождая проход.

Итальянец бросил на меня быстрый взгляд и вошёл в квартиру.

Рашпиль — вслед за ним.

Заперев дверь, мы втроём прошли в пыльный зал.

Рашпиль поднял опрокинутое кресло и указал стволом на него иностранцу.

— Прошу, сеньор.

Гость мельком осмотрелся и, не обращая внимания на грязь и беспорядок, принял предложение.

Он сел, не моргнув глазом, на запылившийся стул с явным чувством собственного достоинства.

Это произвело на меня впечатление, потому что, по крайней мере, его костюм заслуживал лучшего.

— Ручки за спину, — Рашпиль теперь стоял со шнуром с х/б обмоткой — то ли от утюга, то ли от электрического самовара.

Итальянец молча свёл руки за спиной.

Видимо, он был неплохо осведомлён о ремесле Рашпиля и решил не спорить.

— Слушай сюда, Миха! — Рашпиль улыбался, — я съезжу, заберу то, что ты мне обещал. А ты здесь посидишь и подождёшь.

— Микеле, моё имя Микеле, — вежливо поправил итальянец уголовника.

— Микеле и Майкл — одно и то же? — Рашпиль недоумённо мотнул головой.

— Да.

— Майкл и Михаил тоже одно имя, значит, по-нашему ты — Миха.

— Как будет угодно.

Рашпиль удовлетворённо кивнул после того, как обвязал гостю запястья и туго затянул последний узел.

— Ты меня понял? Сидишь и ждёшь, и без фокусов, Микеле!

— Он, — Рашпиль указал в мою сторону, — из КГБ. Шевельнёшься — тут же пристрелит, а труп вывезет и утопит в озере на карьере. Оно тебе надо?

Итальянец в ответ спокойно помотал головой.

— Нет.

Я немного обалдел от такого «представления», но промолчал.

Рашпиль тем временем кивком указал мне в сторону двери. Я отправился за ним.

— Глаз с него не своди. Дёрнется — выруби, — Рашпиль говорил шёпотом, — но смотри не прибей. Я видел, ты умеешь «будь здоров» махать кулаками. Справишься, немаленький. Он помогает нам с бабками, оружием и машиной.

— Надолго?

— Если до шести не вернусь, то решай сам, что делать. Значит, меня или повязали, или грохнули. Не ссы, Сантей.

— Типун тебе на язык. Удачи.

Рашпиль передал мне свой «Браунинг», хлопнул меня по плечу здоровой рукой и вышел.

Заперев за ним дверь, я вернулся в зал. Убрал пистолет и уселся на подоконник напротив итальянца.

Некоторое время мы просто молчали.

— Вы работаете в кэгэбэ? — спросил он с мягким южным акцентом.

— Я просто водитель.

Мне не хотелось врать и напускать на себя важности. Мой ответ полностью удовлетворил его, он кивнул.

— Любите автомобили?

Теперь пришла моя очередь кивать.

— Знаете итальянские «Альфа Ромео», «Ламборгини», «Мазерати», «Феррари»?

— Я даже знаю «Де Томасо», «Зиггаррини», «Загато»…

— Брависсимо, не будь мои руки связаны, я бы поаплодировал вам. Не могли бы немного расслабить верёвку?

— Вы неплохо говорите по-русски. Но расслабить не могу.

— Грациас, спасибо за честность.

— Не за что.

— Я в некотором смысле ваш коллега. Откуда вы так хорошо знаете итальянские машины? Водили ли вы что-то из этих марок? Кстати, меня зовут Микеле Джордано.

Он говорил всё без особого напряга. Немного протяжно. Расслабленно, словно лежал на покачивающемся матрасе на море, а не на пыльном стуле в заброшенном здании со связанными за спиной руками.

— Нет, не довелось. Но, может быть, когда-нибудь у меня появится такая возможность. А меня зовут Александр.

— Прекрасное имя. Я верю в то, что у вас это получится. «Феррари» уно белля маккина. «Феррари» — прекрасный автомобиль!

— Да, я в курсе.

— Вы никогда не хотели поехать на Запад, в Европу, в Италию?

— Не особо.

— Многие хотят уехать. Знаете почему?

Вот гад, пытается меня тихонько вербовать.

— И почему же?

— Дело в том, что мы на Западе свободны. Там у нас совсем другая жизнь, не такая, как в Советском Союзе.

— И какая другая?

— Мы можем ездить куда хотим в любое время, можем слушать любую музыку, какую захотим, можем читать любые книги. И никто не вправе нам запретить это делать. А ещё не хочу вас обидеть, но уровень жизни у нас, у наших граждан, несравненно выше, чем у вас. Любой может позволить себе джинсы, а если трудится, то и машину. А если очень упорно трудится, то и хорошую машину типа «Феррари». Вы бы хотели иметь собственный «Феррари»?

— Ого! Да у вас там просто рай! — я усмехнулся.

Итальянец продолжил, не обращая внимания на мою иронию:

— Александр, вы ещё молодой. У вас вся жизнь впереди. Если вы поедете на Запад, то сумеете свободно заниматься всем, чем угодно. Можете стать художником, поэтом, писателем, композитором!

— Или таксистом, а может, грузчиком? Как наши беглые советские эмигранты. Несчастные люди. Хотя в Италии меня, пожалуй, даже в таксисты не возьмут. Там своих водил хватает.

— Но наши таксисты всё равно зарабатывают больше, чем профессор в вашем университете. Разве так должно быть? Разве это справедливо?

Судя по тому, как хорошо он говорил по-русски, Микеле давно находился в нашей стране.

— Ваша проблема в том, что вы много лет работаете в нашей стране и ничего про нас не поняли.

— Чего же я в вас не понял, по вашему мнению?

— Вот вы бы оставили свою Италию и переехали в социалистическую страну, если бы вам предложили выплачивать до конца жизни самую высокую зарплату? Выше, чем у всех ваших итальянских или даже американских коллег?

— Конечно, любой разумный человек согласится.

— Вот этого вы и не можете понять. Этим мы и отличаемся. Возможно, это будет звучать смешно или пафосно, но мы Родиной не торгуем. У нас не все такие, как ваши приятели, торгующие иконами.

Итальянец неожиданно снова улыбнулся. Это была какая-то неловкая, призрачная улыбка.

— Вы молоды, Александр, если бы знали, сколько человек готовы продать не только иконы, Родину, но и душу, лишь сбежать из СССР.

Улыбка скользнула по его лицу, а потом исчезла без следа.

Я смотрел ему прямо в глаза, наставив на него пистолет.

— Пух! — я сделал жест стволом, будто сдуваю дым после выстрела, — ну что же, таким мразям не место в нашей стране, скатертью дорога. Вам тоже, Микеле Джорджио.

Он выдохнул. Но справился с эмоциями. Видно, их хорошо тренируют в «Опус Деи» или как там их папская спецслужба называется.

— Вы, ваши люди не понимаете, что отвергаете. Вы никогда нормально не жили. Вы никогда не знали достатка, а тем более изобилия. Не смотрите на меня с таким презрением.

— Презрением? Не будьте тщеславны. Много чести. Насчёт изобилия: как только мы начинаем жить в достатке, приходят подобные вам и пытаются отобрать этот достаток. А заодно грабануть наши церкви и музеи.

— Александр, вы имеете право на своё мнение. Но очень хорошо, что не все думают так, как вы. Люди хотят свободы слова, честных судов…

Я оборвал его на полуслове.

— Ага. Ты контрабандой вывозишь чемоданы с ворованными иконами, расскажи мне про честные суды и демократии.

— Но мы сейчас помогаем друг другу, не так ли? Вы принимаете мою помощь с этим вашим другом.

— Помощь? Не смешите мои тапочки, как говорят у нас в Одессе. У нас помощь — это когда люди помогают друг другу бескорыстно. То есть бесплатно. Знаешь такое слово? Дождался бы я от тебя помощи, если бы ты не был заинтересован в информации об иконах, которую ждёшь от Рашпиля. Хотя я понимаю, как наивно это звучит.

— Это просто бизнес. Кстати, как так получилось, что КГБ сотрудничает с киллером?

— Меньше знаешь — лучше спишь, сеньор Микеле.