Когда до поста оставалось метров тридцать, инспектор неожиданно взял под козырёк.
Комиссаров, гад, оказался прав. Твоя взяла на этот раз. Номера чёрной КГБшной «Волги» сами по себе были «пропуском и документами».
Но я отлично понимал, что это до тех пор, пока машина не объявлена в розыск.
Я промчался мимо поста, даже не повернув голову в сторону гаишников.
Пусть думают, что я лечу на важное оперативное задание.
Лучи-спицы рулевого колеса с дизайнерской надписью «Волга», чайкой расходились от центра рулевой колонки к ободу.
Руль был гладким и очень приятным на ощупь.
Дорога была разгружена. Впереди почти нет машин. Я посмотрел в зеркало заднего вида.
На зеркале болтались два небольших футбольных мяча. Сувенир, когда-то давно купленный в Ленинграде.
Я повесил его, чтобы отвлекать внимание любопытных попутчиков в других машинах.
Так будет хуже запоминаться моё лицо. Люди больше обращают внимание на раскачивающиеся на зеркале предметы, нежели водителя.
Инспектор остановил проезжавшего колхозника, гружёного луком.
Я почти уверен, что водитель «Жигулей» откупится или уболтает мента на посту.
Я почувствовал какой-то незнакомый раж. То, как на меня смотрел колхозник и инспектор, доставило удовольствие.
Вот она, сила мундира! Это круто — ощущать себя особенным, каналья! Люди с опаской и уважением относятся к КГБ.
Даже всесильные менты. Машину узна́ют издалека. Вот что они испытывают, когда разговаривают с нашими гражданами через губу.
Они ощущают свою власть и исключительность. Я подумал, что это приятно, и тут же устыдился своих мыслей.
Но почему при этом их тянет на всё заграничное? И не только кгбшников. Много моих сограждан этим болеет.
Неужели в детстве жвачки не нажевались? Мы вон вместо жвачки смолу с деревьев жевали.
Я вспомнил одного пацана из нашего двора, которому откуда-то перепадала жевательная резинка из-за бугра.
Он был жадным и ни с кем не делился. Зачем? Пока у него есть жвачка — он король.
Наивная детская психика не всегда распознаёт чужую гордыню. За ним ходили по пятам и хотели с ним дружить.
Пацан пользовался этим и упивался собственной значимостью.
Это выглядело мерзко со стороны. Мне было обидно за тех, кто был готов отдать душу и честь за жвачку.
Если отбросить сам факт почитания жвачного жадины, то среди них были вполне нормальные ребята.
К тому времени я уже знал, что для того чтобы быть лидером для других, нужно не так уж и много: иметь своё мнение, твёрдость, готовность противопоставить себя силе, смелость, ответственность.
В очередной раз, когда толпа в детстве окружила гордеца, я содрал смолу со сливы, растущей во дворе, чтобы доказать своему соседу, что его «заграничная жвачка» ни грамма не лучше «нашенской».
Положив комочек смолы янтарного цвета в рот и не обращая внимание на горький вкус, начал с чувством жевать.
Всё внимание было обращено ко мне.
Причмокивая якобы от удовольствия, я отнял у того соседского мальчишки чувство превосходства над дворовыми ребятами.
Они перестали ходить за ним по пятам, выпрашивая «дать пожевать».
Жадюга опустил глаза и стал предлагать угоститься его резинкой.
Он понял, что власть его тает. Но никто на его призыв не откликнулся.
Ватага пацанов уже сковыривала и жевала древесную смолу.
Вкус той смолы помнится до сих пор. Она была горькой и взяла на зубах. Никаких запахов мяты или вишни. Жёстко, конечно, но это был вкус победы.
Потом, конечно, у нас в продаже появилась своя, советская жвачка, которая была совсем не хуже, но позже заграничной.
У нас в Союзе так со многим. За границей на западе у них многое появляется раньше.
Автомобили, бытовая техника, аудиотехника, магнитофоны, колонки и наушники всякие.
Не знаю почему так. Наверно, Госплан долго собирает данные и включает новинки в план производства на следующую пятилетку.
Хотя иногда мы опережали буржуев и делали достойные вещи, как, например, концепт «ЗИС-101».
Это спортивное купе 1937 года. Вдумайся.
Можно сказать, что в его очертаниях видно рождение автостиля грядущих 50-х.
«ЗИС-101» — предтеча. Предисловие к формам и дизайну машин.
Конечно, потом война поставила на этом проекте жирный крест.
Но всё же факт того, что мы тоже делали классные вещи, налицо.
«Волга», на которой я ехал, была более чем современной и красивой машиной для 1968 года. А начали её разрабатывать в 1958.
Благодаря гениям Леонида Циколенко и Владимира Носакова, Горьковский автозавод создал притягательный дизайн и наполнил харизмой «двадцать четвёрку».
После «ГАЗ-21» новая «Волга» казалась пришелицей не только из другого времени, но даже из другого мира.
Она вполне конкурировала с американскими одноклассниками. С «Ford Falcon» и «Opel Kapitan A» 1963, «Chevrolet Chevy Nova».
Но чтобы конкурировать дальше, следующая модель должна была появиться максимум лет через пять. Не успели.
С машинами у нас не всё радужно, но всё же есть чем гордиться.
А вот с джинсами так не можем. Казалось бы, простые ковбойские штаны из хлопка. Или кроссовки. Но нет в стране тех, кто может наладить производство.
А некоторая молодёжь готова не то что душу, а себя целиком заложить за импортные шмотки.
Почему? Потому что это даёт ложное чувство превосходства над другими.
Вот я ехал в импортных солнечных очках и чувствовал себя важной птицей, крутым агентом КГБ.
«Успокойся, Каменев. Никакой ты не кгбшник. Не забывай, почему ты сейчас едешь в этой машине», — подумалось мне, когда я поправил зеркало заднего вида и посмотрел на своё отражение.
Шелест шин, возникающий при соприкосновении резины с мелкой асфальтовой галькой, приятно радовал слух.
За спиной Москва с десятками тысяч жестяных крыш, с рогатыми телеантеннами, парки, скверы, мостовые с пешеходами. А впереди неизвестность.
Я ещё надавил педаль акселератора, и «Утёха» разогналась до ста тридцати. Летел и прислушивался к своим ощущениям.
Благодаря развесовке, она отлично держала дорогу, без вихляний колёсами, которые всегда проявляются у серийной 24-й «Волги» после сотни.
Явственно чувствовалась хорошая управляемость и сцепление с асфальтом.
Двигатель и коробка передач работали как часы, так что я наконец-то расслабился и испытал удовольствие. Не только от вождения.
Ещё и оттого, что готовил и испытывал машину на полигоне перед поездкой.
Я не только разгонял машину, но и научился нарезать круги в заносе.
Мысли о детстве, машине, треке сняли напряжение от утренней схватки с Гошей. От волнения, возникшего, когда инспектор ГАИ стал поднимать руку.
Не каждый день ты можешь отбиться от нападения с ножом.
Я посмотрел на стрелку спидометра. Отъехал от Москвы уже на восемьдесят километров.
Военная бетонка, не отмеченная на карте, и село Ульянино остались позади за спиной.
Человек, находящийся в дороге, особенно остро чувствует границу между прошлым и будущим.
Машина — это фронтир, капсула, переходное пограничье между тем, что было, и тем, что будет.
Автомобиль будто врезается в невидимую границу между временами и пытается прорвать её, как стрела.
Прошлое пытается ворваться в будущее, но будущее отступает и умело защищается, не пропуская в себя настоящее.
Я достал на ходу атлас автомобильных дорог и открыл карту на нужной странице. Ближайшая заправка, на которой можно было попробовать разжиться бензином, располагалась на въезде в город Коломну.
До города ещё примерно тридцать пять километров. Я не бывал в этих краях, поэтому с интересом разглядывал проносящийся пейзаж за бортом.
Поля, реки, мосты. Сколько же нужно сил и энергии, чтобы отстроить дороги.
Вспомнил, что у меня нет документов. Я этакий бич с чужим паспортом, на служебной «Волге».
Нужно потребовать, чтобы Комиссаров организовал мне новый паспорт и права по пути следования.
КГБ в этом отношении всесильно, может любые ксивы предоставить на территории Союза.
Мне предстоит совершить марш-бросок длиною в полторы тысячи километров в одну сторону, потом столько же обратно.
Обратно ехать строго по графику, с отчётами из контрольных точек.
Побег заключённого отменить нельзя.
Опаздывать нельзя, нужно прибыть к точке встречи в строго обозначенное время. Ни раньше, ни позже.
Раньше нельзя, чтобы не привлекать внимания посторонних, позже нельзя, потому что часики затикали, механизм запущен, куча людей вовлечена.
Я был посвящён только в очень небольшую часть плана побега, но даже то, что я знал, говорило о том, что в побеге как минимум задействованы люди из конвоя и водитель транспорта.
В своих мыслях я не заметил, как сзади подкатились красные «Жигули» шестой модели и агрессивно моргали фарами. Мол, уступи дорогу.
Посмотрев на приборную панель, увидел, что стрелка спидометра зависла примерно на ста тридцати.
Лицо водителя было плохо различимо в зеркалах. В какой миг мне почудилось, что за рулём «шестёрки» сидел Гоша.
Но приглядевшись, я понял, что мне показалось.
Тем не менее он продолжал требовать уступить дорогу.
Ни номера, ни цвет машины не вызывали у него никакого уважения или благоговейного трепета.
Он пару раз пробовал начать обгонный манёвр, но встречка, идущая по двухполосному шоссе, заставляла его возвращаться.
Красные «Жигули» начали сигналить, неистово моргая фарами.
— Ты хочешь, чтобы я съехал на обочину? — задал я риторический вопрос.
На третий раз он совершил дерзкий рывок и поравнялся со мной слева.
Этого было достаточно, чтобы запустить во мне естественную состязательную реакцию гонщика.
Как скаковые лошади впадают в азарт во время старта Дерби и рвутся вперёд, подчиняясь древнему инстинкту бегства, так и в голове у гонщика что-то щёлкает, когда ему бросают вызов.
Совсем недавно, делая на себя ставки на ипподромных автогонках, я узнал, что у лошади нет цели прийти первой к финишу во время скачек и бегов.
Оказалось, что лошадьми двигает инстинктивное желание не отстать от табуна, ведь только в табуне она в относительной безопасности.
Вопреки расхожему мнению, табун ведёт доминирующая кобыла, а не конь. Как правило, самая возрастная и опытная. И не всегда самая быстрая.
Быть лидером в табуне опасно. В каком-то смысле противоестественно.
А вот задача жокея состоит в том, чтобы работать с животным в паре так, чтобы прийти первыми вопреки инстинкту.
Человек сильно отличается от лошади. Люди стремятся быть первыми, потому что их мотивирует место в иерархии.
Человек стремится к лидерству, чтобы быть первым. Быть вожаком, чемпионом.
Быть первым означает добиться успеха, вызывать уважение у других, получить право решающего голоса. Заработать авторитет в обществе.
К такому лидеру прислушиваются и его ценят. Но своими желаниями и инстинктами нужно уметь управлять. Всему своё место и время.
Именно эта подсознательная конструкция, желание доминировать толкают людей на необдуманный риск и недостойное поведение на трассе.
Очень часто, обгоняя и «расталкивая» других, люди на дорогах желают самоутвердиться за чужой счёт.
Вот и сейчас красные «Жигули» начали сигналить, неистово моргая фарами.
Поэтому я решил наказать наглеца. Сухая и ровная дорога была свободна и хорошо просматривалась на полтора — два километра вперёд.
«Шестёрка» уже шла рядом почти на пределе своего ресурса. Я не прибавлял газу, но и не сбавлял скорости.
Водила лет сорока с неприятным щербатым лицом зло зыркал в мою сторону.
В какой-то момент я даже решил прекратить с ним дорожное противостояние и дать уйти ему вперёд, но именно в эту секунду мой соперник начал выговаривать гадости.
По его мимике и губам можно было прочитать матерные оскорбления, несущиеся в мой адрес.
А под конец он ещё и показал неприличный жест, хлопнув себя кулаком по сгибу локтя.
Если бы он спешил по важным делам, то вряд ли тратил бы время на подобные глупости.
Он продолжал извергать из себя оскорбления.
Ну что же, сам напросился.
Я пропустил его вперёд. «Шестёрка» замигала оранжевым правым поворотником на заднем крыле и грубо перестроилась обратно в нашу полосу.
Я немного сбросил газ, отпустил его метров на десять вперёд, затем сам сместился вправо и начал манёвр обгона, мощно набирая скорость.
Водитель «шестёрки» оказался абсолютно предсказуем. Он стал преграждать мне путь, смещаясь в ту же сторону и перекрывая траекторию.
Я попробовал переместиться вправо, водитель «шестёрки» повторил свой манёвр, не давая мне прохода.
Конечно же, ему не был знаком гоночный этикет.
В гонках впереди идущая машина может лишь один раз изменить траекторию движения для защиты своей позиции.
В автоспорте подобное повторное перемещение называется кроссингом и наказывается снятием очков.
Похоже, что мой соперник упивался своим положением. Но радоваться ему пришлось недолго.
Я ещё раз отпустил его вперёд и начал раскачку — попеременное смещение влево-вправо.
Здесь главное — не спешить и не терять концентрации. Водитель «шестёрки», словно кобра, движимая дудочкой факира, сначала повторял мои манёвры с некоторым опозданием.
Я дожидался того момента, когда он поймёт, что я просто вожу его за нос и на самом деле не собираюсь атаковать.
Секунд через двадцать он предсказуемо перестал маневрировать и нажал на тормоз. На корме «Жигулей» вспыхнули красные стоп-сигнальные огни.
Вот он, момент! Я обозначил движение влево, втопил педаль газа в пол и по диагонали сместился вправо в сторону обочины. Через две секунды я поравнялся с «шестёркой».
Водила судорожно высматривал меня в левое боковое зеркало и не мог понять, куда я подевался.
Самое время заставить его обделаться, нажав на крыловидные лучи руля «Волги», протяжно засигналил.
Я застал его врасплох. Соперник ощутил испуг.
Услышав внезапно громкий звук справа, водитель «шестёрки» дёрнулся, тут же инстинктивно вжал голову в плечи и резко отвернул влево, удаляясь от источника звука.
Чёрная «Волга» теперь вернулась в свою полосу и снова шла впереди.
В зеркало заднего вида я заметил, как он потерял устойчивое сцепление с дорогой, оттого резко вильнул в сторону.
Зад «шестёрки» болтало в заносах по всей ширине полотна. Наконец, он справился и выровнял машину.
Я мог бы шугануть его бортом и угрозой столкновения, но калечить машину не входило в мои планы.
«Утёха» должна была быть без вмятин и царапин, по которым легко опознать автомобиль.
Я сбавил скорость до девяноста, давая «шестёрке» возможность сыграть в эту игру ещё раз.
Но вся лихая спесь водилы куда-то делась.
Теперь он послушно плёлся в хвосте и больше не желал меня обгонять.
Я приоткрыл окно, высунул ладонь и помахал на прощание.
Потом вдавил акселератор в пол.
«Утёха», будто почувствовав свободу, мощно рявкнула двигателем и понеслась в сторону Коломны, разрывая дистанцию.
Красный автомобиль стремительно удалялся, превращаясь в точку в зеркале заднего вида.
Когда стрелка дошла до ста пятидесяти, «шестёрка» скрылась из виду и осталась где-то позади.
Я всмотрелся в дорожное полотно.
Не могу сказать, что трасса была хорошей.
То тут, то там навстречу попадались объёмные асфальтовые холмы и глубокие выбоины размером с корыто, которые приходилось объезжать.
Особенно разбитой дорога была на подъезде к мостам. Я берег подвеску, поэтому приходилось притормаживать и иногда сбрасывать скорость до сорока и даже тридцати.
Иногда ямы и выбоины неожиданно возникали так часто и близко, что, даже успевая притормозить, колёса чёрной «Волги» всё равно ухали в них.
Тогда весь кузов моего автомобиля сотрясала мелкая вибрация.
Я гладил «Утёху» по приборной панели рукою и уговаривал не обращать внимания.
— Это ничего, прости, но нам от этих ям никуда не деться.
В тот день мы сполна хлебнули обе извечные русские беды по Гоголю: плохих дорог и дураков.
Ещё минут через десять с правой стороны неожиданно показалась куцая бедноватая заправка.
Я включил подворотник и съехал с дороги к колонкам.
На панели справа от спидометра вместе с приятным звуком, напоминающим цоканье копыт, заморгал зелёный огонёк.
На небольшой шоссейной АЗС, расположенной вдоль проезжей части, стояло всего две колонки с бензином. АИ-76 и АИ-93.
Помещение с окошком кассира эркером выступало из одноэтажного прямоугольного зданьица с неоновой надписью «Бензин» на крыше.
Я припарковался, вышел из салона машины и подошёл к скучающей кассирше неопределённого возраста.
— Сударыня, здравствуйте. Подскажите, где тут у вас можно разжиться бензинчиком «экстра».
— Какая я тебе сударыня? Ишь, какой! Талоны-то есть у тебя?
— А как же! Талоны имеются, — я хлопнул себя по нагрудному карману, соврав на голубом глазу, потому что талоны на топливо вместе с деньгами и документами остались в квартире после драки с Гошей.
Она выглянула в окно и посмотрела на мои номера. Выражение её лица поменялось и стало мягче.
— Служивый, что ли? С Москвы? Без формы не поймёшь.
— Что-то типа того. Из Москвы.
— Тебе надо в автоколонну, там спецколонка есть, наш горком партии заправляет.
Она быстро начеркала на клочке бумаги адрес и имя заведующего.
— А чой-то из Москвы, к нам-то? — тут её лицо озарилось тревожной догадкой, она приложила руку к щеке и ойкнула, — Ой, комиссия, чой-ли? С проверкой?
Я приложил указательный палец к губам:
— Комиссия, только тшш, никому ни слова.
— Всё, всё. Я поняла. Никому ни слова.
Уж не знаю, догадалась ли она, что машина принадлежит КГБ, или нет, но, когда я добрался до ворот автоколонны, меня уже ждали.
При виде подъезжающей чёрной «Волги» от внешнего входа проходной отделилась фигура долговязого мужчины в коричневом костюме в крупную полоску.
Я притормозил.
Он быстро приближался ко мне, как-то полусогнувшись, сминая двумя руками кепку.
Заглянув в машину в полупоклоне, он нерешительно взялся за ручку двери и застыл.
Потом, увидев, что я оттянул вверх шляпу блокиратора, оживился и открыл дверь.
На меня смотрел человек, как две капли воды похожий на актёра Валерия Носика.
— Здравствуйте, — он очень волновался. Я сделал вывод, что он нервничает из того, что он без приглашения плюхнулся на пассажирское сидение и, глядя вперёд, продолжал мять белую кепку.
Я облокотился предплечьями о руль и молча смотрел на него, не снимая солнечных очков.
— Я знал, что вы рано или поздно приедете. То есть, добро пожаловать. Это очень хорошо, что вы прибыли сегодня из Москвы.
Ощущение, что этот человек меня с кем-то путает, крепло с каждой минутой.
Он наконец-то отважился повернуться ко мне лицом.
— Вы же из Москвы?