Вне закона

Глава 4

Я кивнул в ответ. Пассажир опасливо разглядывал меня бегающими глазками.

— Как у вас с девяносто пятым бензином? — я нарушил молчание.

— С бензином? — он судорожно сглотнул слюну, — с бензином всё в порядке, — по документам всё чин-чинарём, можем в плановый проехать, можем пробы на качество взять. Поедем?

Я снова кивнул в ответ, думая, как лучше ему объяснить, что он меня не за того принимает.

Пассажир открыл дверь и выкрикнул вахтёру на воротах:

— Давай, открывай!

Вахтёр, до этого наблюдавший наше общение со стороны, побежал опускать натянутую цепь, регулирующую въезд и выезд автотранспорта комбината.

— Я сразу хочу заявить, что к недостачам и отпуску без документов дизельного топлива хозяйствам во время уборочной никакого отношения не имею.

— Разберёмся, — я врубил первую передачу. «Волга» тронулась и заехала на территорию автоколонны мимо вахтёра, имевшего довольно обескураженный вид, — где заправка?

— Значит, сначала всё-таки хотите пробы взять?

Пассажир был явно обеспокоен ещё больше.

Что-то тут у них на автобазе было нечисто. Мужик посмотрел на кепку в руках, а потом неожиданно решил надеть её на голову.

— Зинка, шкура! — вырвалось у него, но, заметив моё вопросительное выражение лица, тут же поправился, — Зинаида Андреевна, то есть. Значит, всё-таки накатала жалобу в ЦК. Или куда?

— Куда ехать, где заправка?

— А? Что? А, вот сюда направо, — он указал путь рукой.

Я медленно ехал, рассматривая окружающий пейзаж.

Сама автобаза представляла немного неприглядную изнанку развитого социализма.

Родина не везде была опрятная и красивая, как на центральных улицах Москвы и Ленинграда.

Территория автопредприятия будто бы и не знала, что такое асфальт.

Грунт был разрезан несколькими крупными колеями.

Колдобины и ямы могли вполне конкурировать с лунным пейзажем. Разнокалиберные провалы и выбоины встречались повсеместно, покрывая всю территорию.

Прямо здесь у проезжей части стояли заржавленные остовы разобранных на запчасти грузовиков.

Он всё ёрзал и ёрзал на пассажирском сиденье рядом со мной, не щадя своих брюк.

— Вы не подумайте, я на Зинаиду Андреевну зла не держу. Я понимаю, что на предприятиях должен быть партконтроль. Но она написала на меня не потому что у нас… — он осёкся, подумав, продолжил: у меня что-то не в порядке. Это она из ревности. Мы с ней пятнадцать лет прожили. А потом заела она меня. Я другую женщину встретил. Достойную. Учительницу. Меня уже за это на профсоюзном и партийном собраниях разбирали.

Пешие работники автоколонны передвигались прыжками и широкими шагами, то двигаясь, то останавливаясь, словно лягушата у болота.

Люди, прыгающие с одной более-менее сухой поверхности на другую, истово матерились и посылали проклятия непонятно кому.

Строения автоколонны по большей части представляли из себя покосившиеся деревянные сараи и ангары.

Автомобили, автобусы, грузовая и тракторная техника, собранные в группы по видам, всё же были как-то хаотично припаркованы.

Иные, стоя на холмиках и пригорках, стояли, немного накренясь набок.

В глаза бросились два работяги, которые пили водку прямо из горла, стоя между двумя оранжевыми автобусами «ПАЗиками», мимо которых я медленно проезжал.

— Вот негодяи! Остановите, я им покажу, где раки зимуют. Стыд какой! На рабочем месте!

— Не сейчас.

— А, ну хорошо, — пассажир зло помахал кулаком выпивохам, — у нас с ними разговор короткий.

— Да? И какой же?

— На первый раз предупреждаем. Если потом на наших водителей-сотрудников автокомбината поступает сигнал по причине бытового пьянства в жилых помещениях или на территории города, то готовим материал и направляем к городскому психиатру с соответствующим требованием на освидетельствование профессиональной пригодности для работы шофёром. Психиатр таких списывает, мы увольняем.

Ханыги никаким образом не отреагировали на кулак пассажира и проводили нас равнодушным взглядом.

— Не похоже, что эти боятся психиатра.

— Тут беда вот в чём: несколько человек были признаны непригодными по причине хронического алкоголизма и лишились работы. Но горком навязывает нам на штат других, таких же уволенных с других предприятий. Вот и получается круговорот алкашей в природе.

Он стеснительно опустил глаза, будто ему было стыдно передо мной за пьянство в автоколонне.

— Всё понятно.

— Так вот. О чём это я? Да, Зинаида Андреевна совсем несправедлива к нам с Анечкой, это так мою вторую супругу зовут. Она на неё тоже пишет. В ГОРОНО!

Я сделал вид, что меня не интересует подробности личной жизни пассажира.

— А что нельзя было хотя бы деревянные настилы сколотить для людей? Чтобы они не прыгали от лужи к луже? — вырвалось у меня при виде этого безобразия.

— Дык, сейчас распутица пройдёт, всё подсохнет и нормально будет. Леса не напасёшься. Народу-то сколько работает.

— Сколько?

— Без малого две тысячи. Так вот, у нас всё в порядке, я вам слово даю. Я член партии с шестьдесят второго года. Кроме развода, никаких грехов за мной замечено не было. Все взносы плачу вовремя, нареканий по профессиональной деятельности не имею.

Пассажир хотел показать всю глубину своей партийной бескорыстности, сообщив мне об ухудшении жилищных условий.

— Я вот, можно сказать, что на размен с Зинаидой Андреевной не претендую, я из трёхкомнатной, которую оставил ей с детьми, переехал в коммуналку в бараке к своей новой жене. Нам хватает, у государства мы ничего не просим.

Пора было прекращать весь этот цирк.

— Послушайте, уважаемый…

Пассажир прервал неловкую паузу и представился:

— Олег Николаевич… Шпак.

Всё понятно, кассирша с трассы навела на него страха с «московской комиссией». Это был тот самый начальник участка, к которому я должен был обратиться за бензином.

— Послушайте, Олег Николаевич, я тут не по вашу душу.

— Не по мою душу? — он удивился и изменился в лице. Даже плечи его распрямились, — Если не по мою душу, то по чью же тогда?

Он на секунду задумался, а потом, подняв указательный палец вверх, поднял брови и почти шёпотом произнёс:

— А-а-а…

Судя по мимике, он думал, что речь идёт о его руководителе.

Я снова ничего не ответил.

— Правильно! Я считаю, что давно нужно их прижучить!

— Кого их?

Оказалось, что «их» — это начальника и главного бухгалтера автоколонны.

В ближайшие сорок минут я в мельчайших подробностях выслушивал доклад обо всех нарушениях, которые творились на автобазе.

На автокомбинате числилось две тысячи единиц подвижного состава.

В техническом обслуживании и ремонте были задействованы семнадцать цехов и участков. Не считая административно-управленческих подразделений. Шпак перечислил подразделения:

— Токарный, слесарный, столярный, шиномонтажный, кузнечный, медницкий, моторный, сварочный, участок техосмотра.

А ещё цеха текущего и капитального ремонта, новой техники, а также и автозаправочная станция, которую возглавлял мой пассажир.

В каждом из подразделений практиковалось систематическое воровство, приписки, нарушения трудовой и партийной дисциплины.

Мы стояли у колонки, где мой собеседник без страха вскрывал нарывы и гнойники своего предприятия.

По словам начальника АЗС, главный виновник и преступник сидит в кресле руководителя автокомбината.

Опоздания, прогулы, пьянство — всё сходило с рук. Даже воровство.

— Несуны тащат всё, что плохо лежит: солярку, масло, запчасти, инструмент, стройматериалы. Всё с попустительства и разрешения! — зав заправочной поднял палец вверх, он раздухарился, — времена сейчас другие! Раньше давно бы расстреляли.

Я посмотрел на часы.

— Канистры, списанные есть? Я готов купить.

Я полез в карман за деньгами, но мужик ловко схватил меня за запястье и остановил.

— Ну что вы! Обижаете! Конечно, найдём сколько нужно? Ай, что я спрашиваю.

Он удалился и через минуту вернулся с четырьмя канистрами, по две в каждой руке.

— На анализы все четыре заберёте?

Глупо было отказываться от такой удачи, которая сама шла в руки. Похоже, что я увезу отсюда восемьдесят литров чистого неразбавленного 95-го.

Я снова кивнул.

— Тогда мы заправим вам полный бак и канистры на анализ.

— Я только хотел сказать, что мои талоны…

Но Олег Николаевич не дал мне договорить:

— Даже ничего слышать не хочу! Талоны вам ещё понадобятся. У нас есть нормы списания для проведения проверочных мероприятий. Поверьте, всё предусмотрено. Это меньшее, чем я могу помочь следствию. Служу Советскому Союзу!

Я чуть не поперхнулся от этих слов, но сумел сдержаться.

Вот гад. Настучал на своего начальника, сам списывает топливо направо-налево, фактически дал мне взятку и ещё «Слава КПСС».

Да, пожалуй, с такими согражданами коммунизм не построить.

Не хотел бы я работать в таком коллективе.

Он собственноручно заправил полный бак, а потом стал заливать бензин в принесённые ёмкости.

Когда заполнялась уже четвёртая канистра, он повернулся ко мне, набрался храбрости и спросил:

— А что будет с Третьяковым?

Я не совсем понимал, о ком идёт речь.

— С Третьяковым?

— Ну да, с директором нашего автокомбината.

— Следствие покажет.

— Вот как? Следствие? То-то я смотрю у вас номера не «цековские».

Наблюдательный, сволочь. Наверняка он ещё и запишет.

Он приложил ладонь к подбородку и задумчиво промычал, убирая пистолет из горловины:

— Мдааа. Следствие.

Шпак пытался оценить, может ли расследование коснуться его лично.

— Олег Николаевич.

Он поднял на меня глаза, запирая канистру.

— Да?

— Ваша информация очень ценна для нас. Я с вас не беру подписку, но вы понимаете, что о нашем разговоре никому…

— Конечно, конечно, я понимаю. Никому ни слова.

— Даже вашей Анечке, уж тем более Третьякову.

— Не переживайте, я умею держать язык за зубами.

— Прекрасно, мне нужен телефон, откуда я могу позвонить в Москву?

— Пойдёмте, — он убрал последнюю канистру в багажник «Волги», — у меня в кабинете есть телефон.

Сидя за рабочим столом моего Шпака, я набрал код Москвы и номер Комиссарова.

Через несколько секунд на том конце трубки ответил его секретарь.

— Соедините с подполковником Комиссаровым, будьте добры.

— Кто спрашивает? — запросил секретарь.

— Каменев.

Через секунду Комиссаров оказался у трубки. Я услышал его взбешённый голос.

— Ты что творишь, шельма? Почему напарника оставил?

— Долго объяснять, товарищ подполковник, — я прикрыл рукой динамик и посмотрел на заведующего.

Тот понятливо закивал и чуть ли не на цыпочках вышел за дверь. Я проводил того взглядом, пока он не вышел и не прикрыл за собой плотно дверь.

— Нет уж, потрудись объяснить!

Я выглянул и убедился, что Шпак не подслушивает.

— Если в двух словах, то мой так называемый напарник не явился вовремя. Мало того что у него остались мои документы, деньги и талоны на топливо, так мне ещё и приходится за него отдуваться и краснеть. Вот уж повезло, так повезло с этим идиотом.

— Ты мне зубы не заговаривай! Почему не сообщил, что произошла нештатная ситуация. Где ты сейчас?

— Виктор Иванович, так не было таких указаний от вас выходить на связь. Звоню с первой контрольной точки. Прям по графику.

— Надо было звонить и получать указания, а не самоуправствовать.

— Мне нужно было вовремя выехать, иначе не успеть в конечную точку. Я просто приступил к выполнению задания.

— Значит так, Каменев, слушай меня внимательно. В экстренных случаях связь через Марго. Продолжаешь выполнять задание, как запланировано, согласно составленному графику.

— Как понял? Повтори!

— Экстренная связь через Марго, продолжать выполнять задание.

— Я уже выслал тебе напарника самолётом. Он тебя найдёт в гостинице. И смотри мне без фокусов.

— Принято «без фокусов», товарищ подполковник. Мне бы документы выправить. Это же в ваших силах? Я сейчас иду на честном слове и одном крыле.

— Я посмотрю на твоё поведение.

— Игорь Николаевич, разрешите обратиться.

— Что ещё?

— Напарник зарекомендовал себя крайне ненадёжным, необязательным, непунктуальным субъектом. Он меня уже не в первый раз подводит. Я за ним, как за детсадовским, ходить не буду. Если в следующий раз снова опоздает, ждать его не буду.

— Я тебе дам не буду! Ты ещё мне тут условия будешь выдвигать? — Комиссаров начинал закипать.

— Никак нет. Это не условие. Не хочу провалить операцию из-за этого идиота, вот и всё.

— Конец связи! — на том конце бросили трубку.

Настырный этот Гоша, ему дверь перед мордой закрываешь, а он в окно лезет.

— Ну что? Всё в порядке? — спросил ожидающий в коридоре Шпак.

Я снова не ответил.

— Я благодарю вас за оказанную поддержку и бдительность. Ещё увидимся.

— Вы если что, пожалуйста, учтите мою добровольную помощь.

— Учтём.

— Как говорится, весь к вашим услугам, помогу Родине всем, чем могу.

Он протянул руку. Я думал, стоит ли пожимать. Пока я размышлял, Шпак уже убрал свою мокрую от пота ладонь как ни в чём не бывало.

— Не провожайте, я сам найду, как выехать.

— Ну, доброго пути вам.

— И вам счастливо оставаться и не хворать.

По лицу Олега Николаевича было видно, что у него сошла гора с плеч. Он был несказанно рад моему отъезду.

Странный человек, странная АЗС, странное предприятие, думал я, разглядывая через ветровое стекло проплывающие мимо здания на незагруженных улицах.

Чудом получив бесплатный бензин без талонов, я уже не нервничал по поводу бросающейся в глаза «Утёхи».

Теперь чёрная комитетская «Волга» казалась не таким уж и плохим вариантом.

После того как машина пересекла знак, обозначающий конец населённого пункта, я снова набрал сто сорок и ощутил, как расслабились мои плечи.

Чем дальше от Москвы, тем спокойнее становилось на душе.

Шоссе теперь окончательно ныряло в не до конца освоенное пространство необъятной страны.

Москва — не Россия. Это выражение я часто слышал от приезжих.

И в пути это чувствовалось во всём окружавшем меня пейзаже. Другие холмы, другие деревья.

Можно сказать, что Москва плоская, как тарелка, особенно её окраины.

А тут словно совсем по-другому земля задышала. И стала похожа на вздымающуюся и опускающуюся грудь.

Мне казалось, что и я дышу в такт Земле. И оттого что дышишь, ощущаешь себя свободным на этой по-человечески узкой дороге.

Возможно, причиной тому разговор с Комиссаровым. Неизвестность пугает человека. Я не знал, какая у него будет реакция на то, что я свалил от Гоши.

Он вполне мог и отменить операцию, и потребовать моего возвращения.

Но не стал. Значит, ещё повоюем. Пока моя взяла. Да, мне снова навязывали Гошу, но я был уверен, что отделаюсь от него и в этот раз.

Я ехал дальше и впитывал глазами красоту, щедро выставленную напоказ природой.

Проезжающим по трассе большего она и предложить не могла.

Природа будто угощала плавными пейзажами всех, кто был способен оценить.

Конечной точкой моего маршрута был небольшой посёлок городского типа недалеко от Бугуруслана в Оренбуржье с населением в двадцать пять тысяч человек с одной гостиницей.

Время в пути — двенадцать часов, с двумя контрольными точками и звонками Комиссарову.

В последней контрольной точке мне было предписано заселиться в гостиницу и ожидать звонка на выезд.

Проспав часов шесть после дороги, я спустился к дежурной, чтобы уточнить, где находится ближайший буфет или столовая.

Женщина с рыбьими глазами натачивала свои ногти, не замечая ничего вокруг себя.

Она лениво посмотрела на меня и, зевнув, сообщила, что ближайшие буфеты находятся в Бугуруслане.

В посёлке есть только пара магазинов и местная забегаловка.

На вопрос, где всё это богатство находится, — неопределённо махнула рукой в сторону улицы.

— Мне должны звонить из Москвы, примете телефонограмму? Будьте так добры.

Дежурная закатила глаза, будто ей надоело выполнять бесконечные прихоти и капризы постояльцев гостиницы.

Но когда я положил на стойку регистрации плитку шоколада, сменила гнев на милость:

— Так уж и быть. Только имей в виду, у меня смена до двенадцати. В обед я уйду.

— Я недолго. Схожу перекусить.

Она ещё раз зевнула и проводила меня своим рыбьим взглядом.

Провинциальная гостиница занимала часть здания бывшей купеческой усадьбы и делила строение с питейным заведением, которое в простонародье называли «поправляйка».

Видимо, потому что по утрам туда приходило опохмеляться почти всё мужское население посёлка.

Войдя в «поправляйку», где подавали пиво и нехитрую закуску в виде сосисок с отварной картошкой, я осмотрелся.

С самого утра видел в окно, как в заведение потянулись вереницы страждущих и желающих подправить своё здоровье.

Я бы не стал сюда заходить, но альтернативы отсутствовали. Хотелось есть.

Мне нельзя отлучаться надолго.

К тому же ещё неизвестно, удалось бы в это время купить что-нибудь съестное в продуктовом в это время суток.

Официантов в заведении не предусмотрено. Поэтому я встал в хвост очереди, ведущей на разлив и раздачу.

Помещение заполняли шумные голоса, обрывки разговоров и звон пивных кружек.

В забегаловке стояло несколько высоких столов, за которыми расположились посетители, пьющие пиво.

Большинство из них было совершенно затрапезного вида, хотя можно с уверенностью сказать, что здесь собрался весь срез местного общества, может, за исключением правоохранителей и партийного руководства посёлка.

Опохмелялись рабочие и крестьяне, служащие с инженерами и даже медработник, которого дружки называли «товарищем фельдшером».

Особое внимание привлекала парочка. Мне показалось, что женщина быстро достала из крупной дамской сумки чекушку и плеснула водки своему собеседнику.

Это был командировочный с портфелем, которого я видел часом ранее в помещении гостиницы. А сопровождала его постоянно улыбающаяся блондинка с мощным бюстом и глубоким декольте.

— Паршивый у вас тут городишко! — громко говорил командировочный заплетающимся языком таким тоном, будто эти слова долго жгли его нутро, но вот, наконец, вырвались на свободу. Он всё время пялился на прелести своей дамы.

Блондинка деланно рассмеялась, а потом поинтересовалась:

— Во-первых, не городишко, а ПГТ. А во-вторых, чего это он паршивый?

Командировочный посмотрел на неё, потом сморщился, поджал плечи и растопырил пальцы левой руки:

— Вот не знаю, — его шатало у стола, мне было понятно, что он уже изрядно пьян.

Командировочный приложил ладонь к сердцу:

— Вот чувствую, что паршивый, и всё. Вот тут чувствую.

Пьяный командировочный опустил голову и посмотрел на свою руку.

Блондинка времени даром не теряла и добавила в бокал ещё немного водки. Сама она казалась абсолютно трезвой.

Я стал озираться, но, похоже, что эта парочка совершенно никого не интересовала.

Моя очередь уже подходила.

Я отвернулся. В конце концов, это не моё дело. Решил мужик в командировке загулять, мне-то что.

Подошла моя очередь.

— Пиво будете, молодой человек? — сурово спросила кассирша, которая отвечала за разлив, раздачу и за оплату одновременно.

— Нет, только сосиски с пюре.

— Хлеба сколько?

— Два.

— Ложки вон там, вилок нет. Хлеб тоже.

Она положила на прилавок тарелку с двумя холодными сосисками и картофельным пюре. Приняла оплату, отсчитала сдачу и переключилась на следующего посетителя.

Я же, взяв хлеб и ложку, нашёл свободное место и расположился за одним из круглых столов.

Командировочный тем временем совсем поплыл. Блондинка выводила его из «поправляйки», поддерживая под плечо.

Сразу за ними на улицу вышли трое мужиков с серыми от хмурости лицами.

Сначала я вовсе не придал этому значения, но, быстро расправившись с едой, я решил не тянуть резину и идти обратно в гостиницу.

Ни запахи, ни обстановка, ни множество испитых лиц не располагали к тому, чтобы долго отстаиваться в этой рыгаловке.

Выйдя на крыльцо, я по привычке посмотрел налево, потом направо.

Моему взору предстала драматичная, но предсказуемая картина.

Блондинка стояла в стороне, а один из троицы коротким ударом по голове оглушил командировочного.

Двое других тут же подхватили обмякшее секунду назад тело и поволокли его в ближайшую подворотню.

Только этого мне не хватало для полного счастья. Каналья! Вечно я ищу приключения. Но смолчать я не мог. Трое на одного. Грех. На пьяного. Можно сказать, почти на святого, по нашим меркам. Ведь суть нашего человека: голодного — накормить, замёрзшего — обогреть, утопающего — спасти, пьяного до дому довести.

Я залихватски свистнул, а потом крикнул ублюдкам:

— Э! Ну-ка, стой!

И направился быстрым шагом к подворотне.