Волны словно кенгуру. Повести о далеких плаваниях

О ЧЁМ СВИСТЕЛИ ФЛЕЙТЫ

Я завернул осколки чашки в газету и пошёл на палубу. Всё раскачивалось и шумело, как будто где-то вверху собрался жуткий оркестр из сотни разных ветров.

Вот один рванул мне ворот, присвистнул грустно-грустно, даже сердце заныло от тоски.

Стало не по себе. Я вспомнил: этот звук я уже слышал. Однажды вечером.

Вот ещё какой-то ветер заплакал и взвыл. И этот звук я тоже слышал в тот же вечер!

Но вот в борт ударила, рассыпалась в грохоте и понесла брызги тяжёлая волна. Раздался глухой удар. И снова знакомый! Такой же сердитый, бунтующий… Я слышал его когда-то в маленьком японском театре.

Это были те самые звуки.

Тогда маленький оркестр играл на старинных японских инструментах по каким-то древним нотам странную музыку. Было лето, за стенами театра стояла жара. Но от звуков дышало холодом.

Казалось, в инструментах завывают какие-то древние духи. Сердце сжималось от неуюта и тоски. Но о чём была эта музыка, я тогда не понял.

Теперь-то я знал, что за музыку сочиняли древние японцы!

Вот об этом вое непогоды, от которого дрожат стены домишек на берегу! О маленьком судёнышке рыбака, над которым взрывается гром, грохочут молнии и бросают его в волны. И о том, как дерутся вверху ветры — празднуют победу одни и жалобно скулят другие.

Теперь я это понимал: рядом со мной в океане тоже шло настоящее сражение.

Волны шли против волн. То одни, то другие вздувались, накатывались и поднимались к небу. Потом набирали силу побеждённые, разрастались и снова бросались в бой. Друг через друга, как ряды лохматой конницы. Они врезались в ряды противника и летели наискосок от горизонта к горизонту.

Нас тоже бросало. Но пароход всё шёл. Где-то в каюте сидел Коля и подсчитывал груз. Ваня на сковородках, привязанных к плите, жарил котлеты. Прислушивался к шумам приёмника и решал шахматные задачи начальник рации. А Иван Савельич постукивал карандашиком, проверял, всё ли правильно записано в штурманском журнале, и сам себе говорил:

— Ничего, доберёмся!