Волны словно кенгуру. Повести о далеких плаваниях

ПОЮЩАЯ ЛАПША

Я нагладил парадные брюки, рубашку и пошёл побродить по судну. Не сидится! Завтра — в Токио!

В кают-компании команда смотрела японский телефильм.

Вдруг фильм прервался. По экрану покатились бутылки с соком. Рядом с ними возник пухлый малыш. Он стал пить сок и превращаться в могучего белозубого японца. Реклама. Это мне уже случалось видеть не раз. Я вышел на палубу.

Краны молчали. У грузчиков начинался ужин. Они сидели на корточках у стены пакгауза и быстро ели из пластмассовых коробок палочками рис или ловко макали в коричневую соевую подливу листья морской капусты, деловито отправляли их в рот и от удовольствия покачивали головой. Кто приправлял свой ужин кусочками рыбы, кто ракушками.

Небо становилось фиолетовым, поздним. А тишина дальней-дальней — на весь залив.

Из-за пакгауза донёсся звон колокольчика: динь-дон, динь-дон… И на причал въехала маленькая коляска с ящиком. Вёз её невысокий хрупкий паренёк. Рубашка у него была выпущена поверх брюк и раскачивалась в такт шагам… Смотрел он по сторонам нерешительно, даже, казалось, застенчиво. Но вот кто-то из грузчиков окликнул его и подбежал с коробкой в руке.

Мальчик остановился, открыл ящик, из которого дохнуло облачко пара, зачерпнул поварёшкой и положил в коробку порцию лапши. Грузчик бросил мальчику монетку, а тот уже доставал новую порцию: к нему торопился второй грузчик, и от стены поднимался ещё один.

Мальчик положил им тоже и уже решительней окинул взглядом остальных: не хочет ли ещё кто?

Но грузчики больше не обращали на него внимания. Одни прикорнули на часок в проходе на палубе, другие, расстелив газеты, ложились вздремнуть прямо на бетонном причале. И мальчик покатил тележку к другим судам.

— В прошлый раз старик ездил, — сказал кто-то из матросов.

— Может, дед заболел, — предположил вахтенный. — Или просто послал парнишку учиться делу. Жить-то надо! Каникулы… — усмехнулся он. — Идёт поёт: «Лапша, лапша!» И повозка-то называется «Поющая лапша».

Издалека, как однообразная песня, всё доносился тонкий крик мальчика.

Быстро наступил вечер, стало прохладно. Иероглифы на зданиях запылали, как под ветром угли в костре. Вдалеке неоновым сиянием засветился Токио.

Грузчики взялись за работу. А внизу, за трапом, снова раздалось: динь-дон, динь-дон… Мальчик опять толкал свою тележку — в обратную сторону.

Теперь он шёл устало и только изредка всё ещё поглядывал вверх в надежде на случайного покупателя.

Но покупателей не было, и он, согнувшись, шёл дальше.

— Так и будет ездить, пока всё не распродаст, — сказал вахтенный.

Я постоял ещё, прислушиваясь к плеску воды, и отправился в каюту.

Прилёг на койку и стал смотреть в иллюминатор.

Вот засветились на небе несколько звёзд. Потом под резкий заунывный гудок по пакгаузу пробежал синий свет — проехала ночная полицейская машина. Крикнула испуганная чайка и успокоилась.

Только с палубы иногда раздавался мерный скрип троса.

А с причала, то издалека, то совсем рядом, всё слышалось: динь-дон, динь-дон… Как горькая колыбельная, от которой невозможно было уснуть.