Волны словно кенгуру. Повести о далеких плаваниях

ВСТРЕЧИ НА ТОРГОВОЙ УЛИЦЕ

Снова послышался уличный шум, запахло соей, перцем, появились улочки, заставленные лавками. В одной лавке седенький старичок в треснувших очках вколачивал в старый ботинок гвозди. В другой — женщина чистила рыбу.

Из харчевен потянуло запахом чеснока и каракатиц, под ногами зашуршала обёрточная бумага в иероглифах, захрустела скорлупа. И впереди между высоких домов показался торговый ряд — настоящая щель!

Торговцы выскакивали из-за прилавков, хватали прохожих за руки, хрипели, шептали, кричали:

— Мохер!… Нейлон!… Бери гуд!… Америхэн!…

Ко мне подскочил желтозубый молодой китаец, вцепился в рубаху и затараторил:

— Корефан, друг, покупай!

— Что-то наших не видно, — сказал я Валерию Ивановичу, — уж не потеряли ли голову? — И вдруг столкнулся нос к носу с поваром Ваней. Цел! И голова на плечах.

— А я босоноги купил! — похвастал Ваня. — По камбузу бегать. А ты что?

— А ничего. Марки ищу!

— Да вон их в киоске завались! — Ваня схватил меня за руку. — Пошли.

Перед нами пробежал мальчуган с коромыслом. Маленький, тощий. Бока у него вздувались, как мехи, и было видно, как ходят рёбра. На коромысле качался десяток кастрюль, и из всех валил пар.

Следом за ним бежал ещё один, ещё меньше. Ноги его, казалось, подламывались, коромысло врезалось в плечо. В котелках плескалась горячая похлёбка, и он старался не расплескать её. Лицо его было искажено от напряжения.

Я посторонился, чтобы дать дорогу. Но тут сзади на меня кто-то прикрикнул.

Я оглянулся. И там, обливаясь потом, мчался мальчишка. Нейлоновая рубаха на нём была расстёгнута, и в руках тоже покачивались большие котелки.

А за ним ещё и ещё… Потные, взмокшие ребятишки толкали коляски с ящиками, тянули вёдра. Они ловко прокладывали себе путь, покрикивали, как катерки, и пропадали в узких проулках.

— Видел жизнь? — вздохнул Ваня.

— Дети Гонконга, — сказал я.

Валерий Иванович нахмурился и ничего не сказал.

Я достал фотоаппарат, но тут же спрятал. Здесь было темно, да и неловко как-то фотографировать человеческую беду. А стоило бы снять, чтобы дома показать, какой он, настоящий Гонконг. Сверху донизу.