Воробьиная сила

Глава 10 Воробьиные будни

Несмотря на то, что к этому дню готовился я долго, полностью просчитал весь ход будущих действий, подготовил ритуальный зал, артефакты и магические схемы, заготовил все возможные припасы и лишь ожидал сигнала начать, сообщение системы всё равно застало меня врасплох. Я начал лихорадочно перебирать список дел, проверять, не забыл ли я какую-то мелочь, позаботился ли об учтённых факторах и подготовился ли к ситуации, когда что-то пойдёт не так. Кенира видела мою нервозность, пыталась меня всячески утешить и приободрить, вот только чувства её выдавали.

Она боялась. Боялась так сильно, что этот страх не шёл в сравнение ни с какими опасностями, что встретились нам на пути. Переживала гораздо сильнее, чем когда нам угрожали бандиты Милых Глазок, предстояло вторгнуться в Королевство или даже когда на кону стояло здоровье её мамы. Я чувствовал такую сильную заботу и обжигающую любовь, что как-то даже стал думать не о грозящей мне опасности, а лишь о том, как её утешить и приободрить.

Друзья и родные собрались не в главной столовой, а на нашей кухне, всё оборудование которой, кроме вырастающего из пола большого каменного стола, тоже было похищено из королевского дворца. Мы сидели, болтали и вели себя, словно ни в чём не бывало. Ну, по крайней мере, пытались.

— Если бы мой господин мог как-то тебе помочь… — мягко сказала Незель. — Я молилась, спрашивала и просила. Но, увы, несмотря на твоё рьяное желание, несмотря на то что вам с птенцом предстоит быть навеки вместе, эта связь не в его Праве! Ты паладин другой богини, но благодаря нам с тобой, наши религии сильно связаны. И у меня есть очень странное чувство, что таким образом мой господин шлёт тебе Испытание.

— Не беспокойся, Нез, — улыбнулся я ей. — Что бы ни случилось, каков бы ни был дальнейший исход, я всегда буду испытывать к твоему господину только тепло и благодарность. Передай ему, что он очень везучий крецаш, раз сумел заполучить такую потрясающую жрицу.

Незель улыбнулась в ответ и послала мне взгляд, полный любви и заботы.

— Дядя Ули, — серьёзно сказала Патала, — мне не нравится, что вы как будто прощаетесь.

— Не беспокойся, малышка, — ответил я ей, — это всего лишь «до свидания». Ритуал продлится не очень долго, но по всем расчётам мне понадобится немало времени, чтобы прийти в себя.

— Эй, я не малышка! Мне уже одиннадцать! Скоро двенадцать! — возмутилась Патала, и я засмеялся.

— Пап, а нам точно нельзя остаться? — спросил Хартан.

— Сам знаешь, что это нежелательно. Нужно убрать влияние любой элир, кроме магии Кениры и Мирены. Вы заберёте также оба Сердца, даже гармонизированное.

— Я принесла твой глаз, — сказала Лексна.

— Спасибо, — ответил я. — По идее реликвии и имплантаты влиять на ритуал не должны, но тут тоже лучше перестраховаться.

— Ну тогда что, пойдём? — спросила Лексна.

— Конечно, нечего терять времени.

Мы встали из-за стола и направились в отдельную комнату, которую я оборудовал под медицинские цели. Стены и потолок тут были залиты белым мрамором, магические контуры обеспечивали стерильность, а осветительные артефакты давали яркий свет без теней во всём объёме помещения. Остановившись возле дверей, Кенира сказала:

— Лез, спасибо! Я думала это сделать сама, но… Просто не могу. Я не какая-то неженка, но сама мысль, что это он…

— Успокойся, — мягко сказала Лексна. — Обычное дело, именно поэтому целители операции на родственниках не производят.

— Хотя мама папу уже латала, — заметил Хартан. — Ну, помните, когда он огребал от воробьёв?

— Это немного другое, — улыбнулась Кенира. — Но да, тогда его было жалко, и вместе с тем очень смешно.

— Ладно, все прочь! — распорядилась Лексна. — Только я, Ули и Тааг!

Мы зашли внутрь, закрыли двери. Я быстро снял одежду, оставшись полностью голышом, и сложил её в угол. Послав сигнал управляющей системе, дождался, пока по помещению не прокатится волна стерилизации, стал посреди комнаты и раскинул в стороны руки. Лексна без лишних слов провела по мне ладонями, останавливая своей магией кровообращение на отдельных участках тела, а потом сделала шаг в сторону.

— Тааг, приступай! — сказал я.

Сейчас, когда реликвия лежала вместе с одеждой, я мог отдавать только голосовые команды. Впрочем, голем знал, что делать, так что этого хватило с лихвой.

Он выпустил два тонких усика, которые принялись с большой скоростью скользить по моей коже. Там, где они касались тела, плоть расступалась, словно под лезвием острейшего скальпеля. Закончив с руками, шеей и левым виском, Тааг вскрыл мне брюшную полость. Два щупальца скользнули в образовавшийся разрез, извлекая за собой кристалл накопителя и блок преобразования магии, тот самый, что я извлёк из поломанной видеокамеры, подаренной мне когда-то Эгором.

Отложив артефакты на пол, Тааг начал вытаскивать энерговоды. Проволочки из змеиного серебра выглядели, словно кровеносные сосуды, наблюдать за извлечением даже периферийным зрением было жутко неприятно. Закончив с плечами, предплечьями и пальцами, Тааг принялся за мою шею. Он извлёк проволоку и оттуда, залезая за ухо, пройдя по виску и скользнув в глазницу.

Внезапно в комнате стало темнее — мой глазной имплантат, державшийся на остатках содержащейся в нём элир, исчерпал последние ресурсы и перестал работать. Впрочем, это уже ничего не меняло — перед лицом мелькнуло щупальце, и я увидел, что в нём зажато что-то круглое.

Закончив меня потрошить, Тааг подхватил все элементы извлечённого артефактного комплекса и удалился в угол, где застыл, безмолвно глядя на меня фасетами своих глаз. Его место заняла Лексна. Она вытянула руку, и по мне пробежала волна сканирующей магии, которую я теперь не видел и никак не мог почувствовать. Кивнув каким-то своим мыслям, Лексна немного присела, провела ладонями сначала мне по животу, потом по рукам вплоть до кончиков пальцев, а напоследок занялась шеей и головой. Я ничего не видел и не чувствовал — ни хорошего, ни плохого. Нервные окончания не только перестали посылать болевые сигналы, но и полностью взяли выходной — кожа местами онемела и даже не ощущала прохладу окружающего воздуха.

Наконец, чему-то решительно кивнув, Лексна взяла с одного из ящиков сосуд, где голубоватое сияние стазиса оберегало мой родной глаз, подошла ко мне и начала трудиться над глазницей. Она отошла на шаг, взмахнула рукой и коснулась пальцем моего виска.

По коже прокатилась лёгкая волна неприятных ощущений, словно проходило онемение от отсиженной ноги, но всё быстро пропало.

— Как зрение? — спросила Лексна.

Мне казалось, что мозгу понадобится время для повторной адаптации к идущим от глаз сигналам. Что поначалу буду видеть какие-то неразличимые цветные пятна, искажённые пропорции или неправильную яркость. Я попеременно закрыл и открыл глаза, оба видели одинаково. Одинаково плохо.

— Чувствую себя почти что слепым, — признался я. — Не вижу магии, чёткость и детали отвратительные, да и доступен только обычный видимый диапазон. Но ты сделала всё как надо, отличная работа! Просто я уже отвык быть простым лишённым магии человеком.

Повернувшись к голему, я сказал ему тихим голосом:

— Придётся вновь мне помогать, дружище. Как в старые времена.

Разумеется, голем не ответил.

Я подошёл к груде одежды и принялся быстро одеваться. Учитывая, что именно для этого случая я выбрал простую пижаму, много времени это не заняло.

Мы вышли из медпункта, где нас встретила целая делегация. Кенира подскочила, взяла моё лицо в ладони и повернула из стороны в сторону. Я чувствовал идущий от неё поток эмоций, так что постарался успокоить:

— Всё уже в порядке. Для Лексны это была очень простая операция, ничего плохого случиться не могло.

Кенира кивнула, поцеловала в губы и отстранилась. Мы спустились вниз, провожая друзей и сына к выходу. Ксандаш ухватил меня за плечи, посмотрел в глаза и сказал:

— Ули! Пусть Ночная Госпожа укроет тебя своими крыльями. Пусть Мать Торговли пошлёт тебе удачу! Пусть Единитель Сердец приведёт к желанной цели! Да хранит Рассветный Доктор твоё здоровье, а Щит Страждущих оберегает жизнь!

Мы пожали друг другу запястья. Его сменил Хартан.

— Папа, ты можешь всё. Так что просто делай так, как делаешь обычно.

— Не беспокойся, я тебя не подведу! — улыбнулся я.

Лексна обняла и поцеловала меня в щёку.

— Ули, ты справишься.

Вслед за ней подошла Патала. Она просто крепко меня обняла, попыталась что-то сказать, развернулась и побежала к родителям.

Последней осталась лишь Незель. Она прильнула ко мне своим гибким телом, обняла, посмотрела в глаза и поцеловала в губы. Совершенно не задумываясь, я ответил на поцелуй. Я потерял счёт времени, сколько мы так простояли. В этом жесте не было похоти или страсти, лишь мягкое тепло, забота и любовь.

— Я буду молиться за тебя, Ули, — сказала Незель, наконец, отстранившись. — И пусть мой господин проведёт тебя до желанной цели.

Не в силах подобрать слов, я просто кивнул. Скосив глаза, я увидел, что Кенира и её мать смотрят на нас с тёплыми улыбками. От жены шёл поток одобрения и любви.

Я сделал шаг назад, напоследок коснувшись щеки Незель. Та улыбнулась и последовала вслед за остальной компанией.

Несмотря на прохладный утренний воздух и мою неподходящую одежду, я вышел вслед за ними во двор. Долго смотрел, как активируется арка врат, как друзья и сын переходят на ту сторону, и как врата закрываются, демонстрируя за собой скучную каменную стену. Пришла несвоевременная мысль как-то её покрасить, или добавить какое-то вьющееся растение, например плющ, а лучше всего виноград. Окинул взглядом двор, обдумывая, чем заменить эти мёртвые сухие стволы, стоит ли использовать молодые саженцы или посадить сразу большие фруктовые деревья, захватив для них заодно плодородный грунт. Затем уставился на зелёного здоровяка Гюнтера с его женой и ослом. Мы перенесли эту скульптуру в новый дом, но тут, во дворе, расположение мне не очень нравилось, так что я решил вырастить на одной из стен постамент. Потом, когда-нибудь, если останусь жив и при здравом рассудке.

— Пойдём, моя любовь, — сказала Кенира, обнимая меня сзади за плечи.

— Тут прохладно, не хватало ещё подхватить простуду, — добавила Мирена, выходя вперёд.

Говорить ей о том, что одета она столь же легко, как и я, я не стал. Во-первых, с её количеством элир ей не грозили никакие болезни, а во-вторых, я воспользовался моментом чтобы насладиться видом её длинных стройных ног, прекрасного лица и огромной упругой груди, норовящей вырваться на волю из плена короткого халатика.

— Я хотел бы… — начал я, но осёкся.

Эта странная меланхолия, не отпускавшая меня всё утро, была мне несвойственна. Я осознал, что веду себя, словно капризный ребёнок, который не желает, чтобы ему делали укол.

— Чего хотел бы? Если ты хочешь этого, то я готова в любое время, — рассмеялась Мирена и провокационно качнула грудью.

— Мама! — осуждающе воскликнула Кенира. — Ули имел в виду вовсе не то. Ему просто хочется побыть здесь немного ещё. Ведь правда?

Кенира, разумеется, понимала, что творится у меня на душе. Возражать и оправдываться было бы глупо, так что я просто кивнул.

— Ну тогда нет смысла таращиться в стену, — заявила Мирена. — У нас тут есть места и поживописней!

Мы прошли внутрь замка, поднялись наверх, вышли на террасу и встали, повернувшись лицом к озеру. Кенира прижалась к моему боку, и я нежно привлёк жену к себе, купаясь в жарком огне любви и заботы. Неожиданно, с другой стороны ко мне прижалась Мирена, так что я обнял и её. Мы некоторое время стояли, глядя на живописный пейзаж. На прекрасное озеро Танагеш, горы, чьи вершины местами покрыла снежная шапка, и лес, где среди зелёной хвои мелькали пятна золота и багрянца.

Заканчивался месяц Перелома, осталось совсем чуть-чуть, и зима вступит в свои права. И вместе со сменой сезонов наступит одна из важнейших перемен в моей жизни. Или, что тоже вероятно, не наступит. Но даже если мне грозит смерть, я прожил не такую уж и плохую жизнь. Даже невзирая на потерянные сорок лет, я познакомился с замечательными людьми, полюбил прекраснейшую из женщин, обрёл настоящий дом и воспитал сына. Я совершил немало добрых дел, спас множество судеб. Даже если не брать в расчёт Хартана, Ксандаша и Мирену, бесчисленное количество людей обрели спокойный сон, крепкое душевное и физическое здоровье, даже повернули вспять по дороге, с которой нет возврата. И единственное, о чём я буду сожалеть, умерев сейчас — так это о своей последней невыполненной миссии, своей главной задаче как паладина прекрасной и милосердной Ирулин.

— Спасибо вам обоим, — тихо сказал я, обнимая красивых женщин, наслаждаясь теплом и упругостью их тел. — Ну а мне пора.

— Возьми Последний Шанс, — серьёзно сказала Мирена. — Убери из него эвакуацию, тогда, в случае чего-то совсем плохого…

— Это не слишком поможет, — сказал я. — Не буду отрицать, над чем-то подобным я уже думал. С Последним Шансом и стазисом, если что-то пойдёт не так, моё тело застынет за секунду до смерти. Но когда речь идёт о душе, то до смерти неизбежной. И прерывание ритуала приведёт к скверным последствиям в любом случае. Мне противопоказана сила других богов, только Ирулин, ведь моя душа всецело принадлежит ей. К счастью, у реликвий Керуват есть некоторая инерция, мир вспоминает сокрытое далеко не сразу, а иначе могли бы случиться крупные неприятности.

В подробности углубляться не пришлось: мы неоднократно обговаривали ношение Тайны Сделки, её особенности и ограничения — и сразу после освящения, и недавно, перед турниром. Но всё равно хотелось говорить, болтать о многократно обговорённых мелочах, таким образом оттягивая начало ритуала.

— Точно не хотите с остальными в Нирвину? — спросил я. — Некоторое время будет скучно. Запас элир в накопителях есть, а обо всём остальном позаботится Тааг.

— Ты же знаешь, я останусь рядом с тобой в любом случае, — твёрдо сказала Кенира, а Мирена согласно кивнула.

Я ещё раз поцеловал жену и крепко обнял Мирену. Решительно развернувшись, я пошёл прочь. Мне хотелось оглянуться, но делать этого, я, разумеется, не стал.

— Хорст, осадный режим, — бросил я в воздух.

Небо замерцало, вокруг замка возник мощный многослойный барьер, состоящий как из старого грубого купола времён Илгратанов, так и новых современных защитных контуров. Управляющий артефакт замка перекрыл внешний доступ через врата, отсёк подачу воды из скважин и прекратил любое внешнее сообщение, кроме разве что подачи отфильтрованного воздуха.

В сопровождении Таага я направился к давно готовому ритуальному залу, такому же белому, как и медицинский кабинет. Стены были испещрены множеством экранирующих и отсекающих внешнюю элир форм, огромное количество артефактов и частей артефактов усеивало комнату, превращая её в один огромный магический прибор. Не заходя внутрь контура, я скинул на пол одежду и направился по узкому проходу в центр зала, туда, где под потолком висела широкая туба, созданная из цельного гранёного алмаза. Встав ровно под ней, я бросил взгляд на Таага и сказал только одно слово:

— Начинай!

Теперь, став обычным человеком, я не мог видеть происходящего. Лишь жалкую долю, побочные эффекты, выплёскивающиеся в визуальном диапазоне. На полу мелькнули холодные голубые линии, обрисовывая невидимые до этого схемы. Разноцветным сиянием разгорелось множество кристаллов. По помещению закружили маленькие искорки, следуя заранее установленным траекториям. И алмазная туба медленно опустилась, накрывая меня, словно стеклянный стакан — особо крупного жука.

Не успела туба опуститься, как я почувствовал, что мои ноги отрываются от земли, магия поднимает меня наверх, чтобы разместить ровно по центру. Мир качнулся и резко перевернулся — туба повернулась набок и легла на пол, точно попадая нужными местами на соответствующие контуры ритуала. Я словно находился в магнитно-резонансном томографе, если бы существовали аппараты, где пациенты не лежат на кушетке, а висят без видимой опоры прямо посреди трубы, сделанной из алмаза. И пусть такой способ прекрасно защищал от пролежней и побочных явлений, вызванных долгим пребыванием в одной позе, призван он был фиксировать тело в пространстве, не позволить двигаться, оставив лишь немного свободы для дыхания и движения грудной клетки.

Из моего алмазного гроба, извиваясь, вылетели две трубки, и вонзились в сгибы рук, безошибочно находя кровеносные сосуды. По телу прокатилась волна тепла — активировались гигиенические системы. Теперь в мой организм не только поступает внутривенное питание, но и удаляются все телесные выделения, неизбежные при столь длительном ритуале и бессознательном состоянии.

Накатила внезапная дурнота, тем более странная, что телесно я чувствовал себя превосходно. Паршивое чувство шло откуда-то изнутри, словно у меня появился какой-то новый орган, к которому я не успел привыкнуть. И этот орган находился одновременно во всём теле, и нигде.

Внутрь тубы залетел новый артефакт, выглядящий, словно полудрагоценная жеода, вывернутая наизнанку и ощетинившаяся остриями кристаллов. Сквозь преломляющие свет блестящие грани я едва мог разглядеть воробьиное яйцо, покоившееся внутри. Впрочем, очень скоро мне стало не до яйца. Меня вновь скрутила сильная боль, но не физическая — будто какая-то невидимая сила что-то грубо ухватила внутри самой своей сути.

Принцип, лежащий в основе ритуала, был не слишком сложен. Человеческая душа, как, впрочем, и душа монстра, целостна и неразрушима. Но она ни в коем случае не неизменна, она реагирует на жизненные обстоятельства, на обретение нового опыта и возникновение сильных устремлений. Магией этой душе ни за что не получится навредить, лишь подстегнуть кое-какие изменения. Но новая, несформировавшаяся душа более уязвима. Она пластична и податлива, подвержена воздействиям, она даже, по сути, не является душой, а лишь её заготовкой.

Как садовник, прививающий к плодовому дереву отросток другого сорта, химеролог может принудить две души к слиянию, иногда дополняя и тело нужным набором генов. Главной сложностью в моём случае являлось заставить мою старую душу принять в себя молодую и беззащитную. Подтолкнуть к переменам, заставить тянуться в нужную сторону, раскрыться навстречу и не отшатнуться, вступив в близкий контакт. И для этого приходилось воздействовать медленно, но одновременно сильно. Ощущения, которыми сопровождалось это действие, были очень далёкими от приятных.

Ритуал был не слишком уж и сложен, но безумно опасен. При вмешательстве в саму суть живого существа имелась немалая вероятность активировать защитный механизм, в этом случае подопытный неизменно умирал. Это не имело ничего общего со здоровьем тела. Подопытный мог быть куском окровавленного мяса, но оставаться живым, при этом стоило слишком резко воздействовать на душу, как она мгновенно отлетала прочь даже у абсолютно здорового существа.

Обычно химерологи, пусть и старались максимально повысить результативность, полагались на количество. Если из десятка подопытных экземпляров выживет один-два — это считается хорошим результатом. Мне это не подходило, у меня была одна-единственная попытка, провал которой означал прощание с жизнью и исполнением целей. И я пытался действовать наверняка.

Изначально мои шансы не были очень высоки. Я старый человек, обладающий обширным опытом, устоявшимся мировоззрением и многочисленными привычками. Как бы сильно я ни стремился к новому, ни жаждал перемен, но моя сущность, моя душа больше не была столь пластична, как души новорождённых существ и даже детей. При обычном развитии событий выжить в процессе такого ритуала было сродни выигрышу в лотерею. Возможно, получи я доступ к нужным разделам библиотеки Цитадели, знал бы способы улучшить шансы, подготовить себя, либо изменить ритуал. Наверное, никаких «может быть», я до сих пор не имел понятия, каким образом Эгор менял облик и что за структуры использовал, когда залечивал моё перерезанное горло. Самые важные вещи он мог спрятать, доверить хранение только кристаллическому разуму Цитадели или вообще держать в голове. Но горевать по несбывшемуся и перебирать «если бы» являлось путём, ведущим в тупик. Так что оставалось лишь действовать способом, доступным мне и только мне — паладину Ирулин, богини сновидений и целительницы душ.

К сожалению, я не мог воспользоваться тем же трюком, которым пользовался в предыдущих ритуалах. Ни замедление времени окружающего мира, ни ускорение тут никак бы не помогли. Растягивание ритуала по времени с уменьшением скорости и интенсивности воздействия ни к чему бы не привело — душа, на которую воздействуют слабо или медленно, успевает адаптироваться к переменам, сохраняет целостность и отвергает слияние. Ускорение же ритуала приводит к противоположному результату. И этим результатом становится очень быстрая и надёжная смерть.

Некоторое время я терпел эту странную и очень болезненную не-боль лишь для того, чтобы убедиться, что процесс протекает без затруднений и неожиданностей. А затем призвал силу моей возлюбленной богини, окунулся в её песнь, отдавшись ей без остатка. Я погружался всё глубже и глубже в её Царство, пропускал через себя столько её сути, сколько позволяла моя связь, моя к ней любовь. Наша к ней любовь, ведь безо всяких реликвий я ощущал поток чувств, идущих от Кениры, тоже являвшейся жрицей Ирулин, любившей богиню столь же ярко и сильно, как и меня.

Бесконечные лиловые облака, среди которых я очутился, непрерывно меняющие очертания, пускающие потоки тумана и образующие из себя фантастические ландшафты, оказались намного более тёмными, чем обычно. Они всё так же пружинили под ногами, но при каждом шаге где-то среди них звучали резкие грозовые разряды. Несмотря на то, что в Царстве я пребывал без тела, боль никуда не ушла. Впрочем, я на это и не рассчитывал — с телом было всё в порядке, воздействию подвергалась сама душа.

Но всё равно, в сосредоточении силы госпожи, там, где я слышал её песнь, где касался облаков, так напоминающих туманные крылья, мне стало легче. Мне хотелось погрузиться в туман, лечь и остаться лежать, но делать этого я не стал.

Царство Ирулин предоставляет любые виды досуга — хоть из тех вещей, что ты когда-то видел или слышал, хоть из тех, что может представить твоя фантазия. Время тут — вещь относительная, ночь может промелькнуть в один момент, а может и длиться целыми месяцами. К сожалению, любое воздействие на сон могло негативно повлиять на течение ритуала, так что мне оставалось лишь бродить по облакам и думать. Вспоминать свою жизнь, друзей и любимых, прошлое и настоящее, планы на будущее.

Несмотря на то, что время силы Ирулин — ночь, начал с утра я неспроста. Именно ночью должна начаться самая важная и опасная стадия, именно ночью решится, буду ли я жить или умру. Поэтому я всё шагал и шагал по облакам, бездумно переставляя ноги, из-за сильной отупляющей боли потеряв счёт времени. Возможно, прошёл час, возможно, сутки, ну а может целый месяц. Постепенно для меня потеряло значение, умру я или останусь жить, хотелось лишь, чтобы всё закончилось тем или другим образом.

Не знаю, что заставило меня поднять глаза и прийти в себя. Но когда я осмотрелся по сторонам, то понял, что Царство изменилось. Светлые пушистые облака лилового оттенка сгустились, став почти тёмно-фиолетовыми. Невидимый ветер развевал их длинными полосами тумана, заставляя биться в тревожном ритме, принимать странные и откровенно неприятные формы. Над головой яркое небо без солнца резко потемнело, налившись глубокой чернотой космоса. Чернотой, так похожей на пустоту, в которой плавали осколки Царства моей богини во время нашей первой встречи.

Тем самым чутьём, которым обладал каждый священник, я понимал, что на этот раз не всё в порядке со мной, а не с силой Ирулин. Что сейчас именно я нахожусь на грани жизни и смерти, а окружающая обстановка — лишь следствие моего состояния. И словно в подтверждение моих мыслей, страшная боль скрутила мою суть, заставив упасть в облака и свернуться в клубок.

Я не мог связно думать, не хотел этого делать, ведь каждая мысль требовала непомерных усилий. Но каким-то образом понял, что если останусь лежать — то не встану уже никогда. Не помню, как я умудрился подняться на ноги, казалось, мне помогли облака, подтолкнув и дав опору. И я сделал новый шаг вперёд.

Мне было плохо, очень плохо, резкая боль рвала мою суть на части, я чувствовал, что что-то внутри поддаётся, держится практически на последней ниточке. И что я сделал ставку своей жизни и окончательно проиграл — осталось чуть-чуть и я растворюсь в небытие.

Две тонкие сильные руки обхватили меня за плечи, прижали к себе. Высокое гибкое тело согревало, отгоняло подступивший холод. Мягкие туманные крылья обернулись вокруг меня, укрывая ото всех невзгод.

— Госпожа, вы пришли, — прошептал я.

— Ульрих, паладин мой, мой друг и возлюбленный, — прозвучал её волшебный голос, — я ни за что не могла не прийти. Тем более сейчас, когда ты в беде.

— Госпожа…

— Помолчи, отдохни, мой паладин. Тебе выпало тяжёлое испытание, но помни — ты не один. И никогда не был один.

Я развернулся в её руках, поднял голову, глядя в её золотые глаза, светящиеся глубокой искренней любовью и заботой. И, внезапно для себя, совершил святотатство — обхватил её за талию и привлёк к себе, вжимаясь лицом в её упругую грудь. Она положила одну руку мне на спину, а второй начала гладить по голове. И какая бы сильная боль меня ни терзала, я почувствовал, как из тела уходит леденящий холод, как эта боль немного отступает, делая моё положение всё ещё ужасным, но уже хотя бы терпимым.

Мы стояли в обнимку посреди клубящихся облаков, в моих ушах звучала её волшебная песнь, а в голове царила полная пустота. Я понимал только одно — стоять так, сжимая в объятиях богиню, женщину, столь же любимую, как и моя жена, могу вечно.

И мы простояли эту вечность. Провели наедине друг с другом, пробыли так дольше всех наших встреч вместе взятых. И оторвался я от богини только тогда, когда понял, что во мне произошёл какой-то сдвиг, какая-то крупная перемена. С пугающей отчётливостью я ощутил чьё-то присутствие, понял, что мы здесь не одни. И обернувшись, увидел массивную фигуру Склаве, стоящего неподалёку от нас.

Голем серии Ирвиз, отличающийся от образцов в цитадели лишь наличием только двух рук и цифрой «ноль» на спине. Крепкий кожух цвета тёмной бронзы, толстые ноги-колонны и мощные руки, способные превращаться в смертельное оружие. Ярко светящиеся красным глаза и лишённое каких-либо чёрт лицо. Моя рабская сущность, персонификация службы и покорности, верный пёс… нриз. Он много раз приходил мне на помощь, делал то, что не мог или не хотел делать я сам, поддерживал и выполнял приказы. Сейчас от умирал. Вернее, прекращал существование.

Маленькие бронзовые песчинки срывались с его тела, собирались в небольшие смерчики, которые, в свою очередь, сливались в широкие полосы такого же песка. Песок струился среди облаков и подлетал к моему телу, вливаясь мне в грудь. Постепенно распался весь кожух, оголив внутренне строение голема — несколько ярких кристаллов, массивные металлические кости, плотно скомпонованные структурные части и пучки волокон псевдомышц.

Эта странная эрозия лишь на мгновение приостановилась, но тут же началась вновь с удвоенной силой. Мышцы, кристаллы и артефактные части тоже принялись истончаться и рассыпаться песком. С каждой песчинкой, впивающейся в моё тело, я чувствовал как боль, так и непонятное ощущение, которое было сложно с чем-то сравнить. Чувство полноты, целостности и завершённости. Во время моего объединения с Нризом всё было совершенно по-другому, но я понимал, что оба процесса схожи.

Наконец, от голема остался только остов, частично напоминающий скелет Терминатора из одного из новейших земных блокбастеров. Частично — потому что у големов Ирвиз не было человеческого черепа, да и строение несущего шасси не следовало человеческой анатомии.

Прошло ещё несколько секунд, и остов тоже начал распадаться. Песчинки, погружающиеся в моё тело, теперь невыносимо жгли, словно кожу прожигали капли расплавленного металла. И вместе с тем я ощущал, что что-то во мне продолжает изменяться, исцеляется застарелая рана и заполняется зияющая пустота в глубинах моей души.

Я стоял лицом к тому месту, где совсем недавно находился устрашающий механизм, бездушная машина и воплощение концепции рабства. Богиня, моя прекрасная госпожа, стояла сзади и обнимала меня своими нежными и сильными руками. Я прекрасно понимал, что именно только что произошло, в полной мере ощущал всю важность этого события. Но вместе с этим совершенно иррационально ощущал печаль и чувство потери.

Склаве являлся персонификацией концепции подчинения, рабом, созданным из меня, Ульриха Зиберта, во время того самого ритуала. Он подчинялся Поводку, более того, сам являлся Уздой, сковывающей мою душу. Животное, порабощённое укротителем, освободиться не может. Являясь по сути таким же животным, я когда-то смог обрести свободу, но для этого пришлось пожертвовать частью своей сути. И теперь, когда Узда распалась, это могло обозначать только одно: магия, моя собственная магия, усиленная силой душевного исцеления госпожи Ирулин, наконец-то избавилась от оков. И исчезновение Склаве было лучшим свидетельством, что ритуал завершился успехом.

Что ж. Склаве был полезным инструментом, удобным способом делать несколько дел одновременно, либо же скидывать на кого-то задачи, которыми по той или иной причине не хочется заниматься самому. Пусть я и старался прибегать к его услугам как можно реже, но теперь придётся обходиться вообще без него. Мечта лентяя, идеальный исполнитель, верный слуга, на которого можно сбросить любые неприятные обязанности. Он исчез, его больше нет.

Нет, не так: теперь он перестал являться отдельной сущностью, а вновь стал тем, кем должен быть изначально. Мной, Ульрихом Зибертом или Улиришем Шанфахом, мужем прекрасной Алиры Шанфах, отцом Хартана Шанфаха и паладином самой лучшей и милосердной из богинь. И теперь, наконец, когда все осколки слились воедино, остался один лишь я — с достоинствами и недостатками, свершениями и провалами, достижениями и потерями. И пусть завершился ещё один этап моей жизни, теперь я смогу посмотреть в будущее по-настоящему.

И это будущее стояло сзади меня, а я чувствовал спиной прохладу окутывающего её тумана и горячее тепло высокого сильного тела. И будь я навсегда проклят, если продолжу глупо таращиться в пустоту, а не возьму всё от каждого мгновения нашей всей встречи.

— Госпожа, — сказал я, вновь повернувшись к ней лицом, — мне так вас не хватало! Я так давно мечтал об этом моменте, но, с тех пор как… С тех пор…

Я осёкся и почувствовал, как мои уши краснеют. Конечно, Ирулин приходила и во время исцеления Мирены, но возможности поговорить мы так и не получили.

— Вы с женой нашли очень остроумный способ меня позвать, — улыбнулась Ирулин. — Но пользовались им не очень часто.

— То есть если бы я… то есть мы чаще пытались… — начал я, досадуя, что, возможно, из-за своих предрассудков и комплексов упустил возможность вновь поговорить с богиней.

Очень будоражащую возможность, от одной мысли о которой играет кровь.

— Нет, Ульрих, — улыбнулась госпожа. — Прийти я бы не смогла. Но в любом случае вы бы прекрасно провели время без меня.

— Нет! — мотнул головой я. — Вернее, да, но мы и так проводим время прекрасно. Вот только я слишком редко вас вижу, почти не имею возможности с вами поговорить. И сейчас, наконец…

Богиня грустно усмехнулась и провела ладонью по моей щеке.

— Прости, Ульрих. Чтобы вырваться к тебе и помочь, я потратила слишком много сил. И теперь моё время уходит

Её фигура, стоящая одновременно возле меня и возвышающая над горизонтом, начала удаляться, расстояние между нами пусть осталось тем самым, но принялось стремительно увеличиваться. Я протянул к ней руку, желая коснуться, попытаться удержать, вновь почувствовать её тепло. И она тоже вытянула руку с раскрытой ладонью, пустой, но вместе с тем сжимающей цветок каралии. Наши пальцы коснулись на один-единственный миг, а потом окончательно рассоединились.

— Госпожа! — закричал я. — Помните, что я уже близко! Я скоро приду к вам, освобожу, выполню обещание! Обязательно меня дождитесь!

— Я знаю, мой паладин! Верю в тебя столь же сильно, как все эти годы верил в меня ты! — ответила она и окончательно исчезла, растворившись в облаках.

Я долго стоял и смотрел вслед, не в силах думать ни о чём, кроме своей богини. Теперь я имею все средства и возможности, осталось лишь развить их до того уровня, когда, наконец, я смогу попасть в Цитадель. Тяжёлым якорем держит дряхлое тело, но я наконец-то обладаю магией, и это препятствие вполне преодолимо. Когда моя магия станет достаточно сильна, тогда мне останется лишь победить Эгора и…

Осёкшись на этой мысли, я даже тряхнул головой. Похоже, у ритуала нашлись серьёзные побочные эффекты. Каким-то образом я на секунду превратился в Броттора, желающего не просто спасти пленницу, а сделать это, столкнувшись с магистром в смертельной битве.

Мне не победить Эгора ауф Каапо ни сейчас, ни через год, ни даже через сотню. Более того, нет ни малейшего смысла с ним драться, наоборот, любые сражения противопоказаны. Я просто должено прокрасться в Цитадель, сделать своё дело и уйти незамеченным. И магия нужна мне именно для этого.

Магия! У меня есть магия! Наконец-то я стал полноценным! Предстоит множество тренировок, но самого главного уже не отнять!

С этой будоражащей мыслью я потянулся к силе богини и сформировал простое чёткое желание: немедленно проснуться.