Воробьиная сила

Глава 11 Похмельный синдром

Я не рассчитывал, что сразу после пробуждения превращусь в человека, который, пусть и очень слабо, потихоньку, но сможет использовать магию. Не считал, что самочувствие сразу же станет прекрасным, я встану отдохнувшим и бодрым. Пусть где-то глубоко внутри я всё-таки на это надеялся, но старался быть реалистом. Однако к тому, с чем придётся столкнуться, оказался подготовлен слабо.

Мне было плохо. Причём плохо не от боли, даже душевной, хотя она тоже была. Выворачивало наизнанку ощущение неправильности, словно я надел на себя костюм, рассчитанный на другой размер, пропорции, пол и даже анатомию, да ещё и пошитый из стеклоткани, подбитой минеральной ватой. Только таким костюмом являлись моё тело и моя внутренняя сущность.

Чувства полностью сбоили, в голове царил хаос, а попытка сосредоточиться на простых вещах, типа времени, дня недели или даже месяца, приводила к головокружению и тошноте. Я повернул голову в сторону двери. Сквозь прозрачную толщу алмаза ничего увидеть не получалось. Я не унывал, ведь к чему-то подобному был готов.

Артефактный комплекс засёк моё пробуждение, отреагировав по заранее составленному алгоритму. Трубки выскользнули из вен, силовая магическая опора, удерживающая меня в воздухе, исчезнув, плавно опустила тело на дно тубы. По периметру тубы прошла светящаяся полоса, и верхняя половина плавно скользнула в сторону и опустилась на пол.

Когда я проектировал такой деструктивный способ деактивации, то не испытывал ни малейшего сожаления. Весь комплекс, несмотря на всю свою сложность, являлся одноразовым изделием. И если не считать накопители и некоторые вспомогательные системы, весь он подлежал утилизации. И для этого даже не требовалось отвозить его Жагену — где-где, а в собственном доме поставить утилизатор я не забыл. Конечно, размерами он не впечатлял, будучи не больше мусорного контейнера, но прекрасно дополнял фабрикатор. И в связи с тем, что заботиться об экономии энергии не приходилось, работал он намного быстрее.

Я потратил немало умственных усилий, предусмотрев, кажется, всё. Всё, кроме подушки, на которую бы опустилась моя голова после окончания ритуала. И теперь мой затылок совершенно неприятно покоился на холодной поверхности, твёрдостью в целую десятку по шкале Фридриха Моса.

Мне было очень плохо, я даже не попытался вставать, ведь знал, что тут же рухну обратно. Следовало позвать Таага, но его здесь не было, ведь следуя приказу, он удалился из зала сразу же после начала ритуала.

В голове опять засела глупая и несвоевременная мысль — выяснить, сколько я тут пробыл. Но не было ни единого ориентира, ведь подача питательных веществ и удаление отходов были рассчитаны на срок в несколько лет, а о деградации мышц должны были бы позаботиться соответствующие магические структуры из раздела ветеринарной медицины. И обычные часы с календарём оказались ещё одной вещью, о которой я забыл позаботиться.

Если подумать, настолько плохое самочувствие могло наступить не только от ритуала. Я не знал, сколько времени пришлось пролежать в коме, возможно, моё тело просто отвыкло от движения. Надеюсь, прошло не так много — не хотелось бы заставлять сына, любимую и друзей слишком уж волноваться. Конечно, после завершения ритуала управляющая система отключила осадный режим, так что взаперти Кенире и Мирене сидеть не пришлось, но вряд ли это их как-то успокоило.

Словно услышав мои мысли, дверь в ритуальный зал распахнулась. Повернув голову, я увидел сквозь алмазную толщу тубы, как по залу скользит, ловко огибая артефакты и энерговоды, невысокая коренастая фигурка.

— Папа! — закричал Хартан, подбегая ко мне и склоняясь над моим гробом. — Ты как? Всё получилось? У тебя есть магия? Можешь колдовать? Насколько хорошо?

— Привет, Тана, — пересохшими потрескавшимися губами сказал я. — Что сейчас?

— Чего? — удивился сын.

— Спрашиваю, какой сегодня день? Или месяц? Год? Как долго я пролежал?

Хартан посмотрел на меня встревоженными глазами и медленно покачал головой. Мне сразу стало понятно, что дело плохо.

— Отвечай! — приказал я.

— Ой, пап, у нас столько новостей!

— Новостей? — прохрипел я и попытался пошутить, насколько позволяло мерзкое самочувствие. — Пока меня не было, ты случайно не женился?

Округлившиеся глаза Хартана послужили мне лучшим ответом.

— Папа, но как ты узнал? А, понял! Твоя магия! Она уже действует!

— Серьёзно? — удивился я.

— Ну да. Мы, конечно, не торопились, решили дождаться, пока я не закончу университет и не защищу магистерскую работу. Я тебе её покажу — уверен, ты будешь мною гордиться!

— Подожди! Университет? Магистр? — не поверил ушам я.

— Папа, — осуждающе качнул головой Тана, — ты же знаешь о моей мечте. Неужели ты думал, что пока тебя нет, я заброшу учёбу?

— Конечно не думал, я верил в тебя всегда, — ответил я и понял, что это звучит, будто я оправдываюсь. — А кто жена? Лейлин или Фейра?

— Лейлин? Фейра? А, ты про тех двух девчонок, что мы когда-то освободили! У них ещё была очень красивая мама. Нет, то была лёгкая интрижка. А женился я по любви!

— На ком? — почти прокричал я, и закашлялся.

Хартан беспомощно смотрел на меня, не понимая, чем он может помочь. Но всё-таки ответил.

— Патала Табран. Вернее, теперь Патала Шанфах.

— Дочь Лексны и Ксандаша? — не поверил ушам я.

— Ага! — самодовольно улыбнулся Хартан. — Теперь не только у тебя красивая тёща! Твоя, конечно, Повелительница Чар, но и у меня ничуть не хуже — Высшая Целительница.

— Не могу поверить, что ты женился на Пале, — пробормотал я поражённо.

То, что Мирена и Лексна достигли вершин силы и магии, было как раз логично.

— Ну а на что ты рассчитывал, когда селил меня с ней в одном домике? — пожал плечами Хартан. — Мы ждали только её совершеннолетия. Сейчас она на третьем курсе университета, рождение второго ребёнка планируем после око…

— Второго? — простонал я.

— Ах, да, ты же не в курсе. Поздравляю, ты уже дедушка. Но мама очень не любит, когда Ули зовёт её бабушкой. А Миру ненавидит слово «прабабушка», так что он называет их обоих по именам.

— Ули? — у меня не осталось моральных сил, чтобы задавать связные вопросы.

— Улириш Шанфах, в честь героического дедушки.

Я закрыл глаза и издал тихий протяжный стон.

— Ули! — послышался нежный родной голос, и я почувствовал, как ко мне приближается сгусток любви, беспокойства и заботы. — Ты как себя чувствуешь? Тебе плохо? Больно?

Я открыл глаза и посмотрел на женщину, которую любил больше жизни. Выражение её лица было встревоженным, но в остальном за эти годы она ничуть не изменилась. Неудивительно, ведь человек её силы даже за сотню лет не постареет ни на день, что уж говорить о жалких нескольких годах?

— Со мной всё хорошо, — ответил я. — Вернее, не совсем хорошо, чувствую себя очень странно. А уж после таких новостей…

— Каких новостей? — спросила Кенира.

— Ну про то, что я стал дедушкой…

— Ули, я же тебе столько раз говорила! Твой возраст не имеет значения! Я люблю тебя не за то, как ты выглядишь, а за то, кем ты есть!

— Да нет же, — поморщился я, — речь о нашем с тобой внуке. Те годы, что я провёл в коме после ритуала…

Кенира сделала молниеносный шаг в сторону и отвесила Хартану увесистый подзатыльник. Тот потёр ушибленную голову и расплылся в довольной улыбке, настолько широкой, что превратился в антропоморфную персонификацию осла Клауса.

— Ули, милый, — мягко сказала Кенира. — У меня для тебя есть ещё более ошеломляющие новости.

— Куда уж более? — воскликнул я, чувствуя, как от скверного предчувствия спина покрывается потом.

— Мы провалились как родители, так как не воспитывали сына розгами. С начала ритуала прошло три дня.

Как бы я ни злился на Хартана, но вынужден был признать две вещи. Прежде всего, шутка у него вышла замечательной, остроумной и достаточно тонкой, хотя, конечно, издеваться над человеком, пребывающим в таком состоянии, очень нехорошо. Ну и главное, именно я и мои слова натолкнули его на эту идею, а Хартан не был бы Хартаном, если бы он не устроил что-то подобное.

Так что я быстро выкинул его выходку из головы, отдавшись более насущным заботам. А их имелось немало. Тело подчинялось очень странно. Я мог нормально или почти нормально говорить, управлять мышцами лица, веками и дыханием, но моторные функции пострадали. Тело просто не чувствовалось моим, руки и ноги двигались не как положено, выписывая очень странные траектории. Всё дополнялось очень сильным ощущением неправильности, словно мой баланс смещён куда-то чуть ли не за пределы Итшес, мне казалось, что при каждом новом шаге я либо рухну на землю, либо улечу в небо. Кенира и Хартан поддерживали меня за руки, помогали двигаться, но даже так нормально ходить я не мог.

Хоть я и сильно опасался это делать, пришлось включить форсированный режим и вносить коррекции. Именно тут обнаружился факт, который заставил бы меня прыгать, словно ребёнка, если бы я остался способным на настолько сложные движения. Раньше после длительного использования форсированного режима на меня накатывало плохое самочувствие, лопались сосуды в глазах и носу, а иногда случались и микроинсульты. Теперь всё изменилось. Даже после десяти минут использования форсажа я ощутил лишь ментальную усталость, но не привычное полное опустошение, а, скорее, ментальный аналог приятной мышечной боли после хорошей регулярной тренировки в спортзале. Поэтому всё, что мне требовалось для исправления ситуации — заняться пересчётом собственной моторики, введением поправочных коэффициентов и, следовательно, приведением двигательного аппарата в то состояние, в котором он был до ритуала. Это требовало кропотливой работы, но работы именно того типа, к которому я оказался полностью готов.

К сожалению, как бы я ни пытался, из всех последствий ритуала «безнаказанность» форсированного режима оказалась единственным улучшением. Способность видеть элир, сплетать хотя бы слабейшие магические потоки, так и не появилась, я не обрёл способность даже просто включать-выключать свет. Но я не отчаивался, так как прекрасно понимал, что нахожусь в самом начале пути, являясь с точки зрения магии кем-то сродни младенцу или даже новорождённому птенцу воробья. Теперь оставалось лишь вложить время и усилия на развитие собственного дара, для этого имелось множество способов и методик. Некоторые из них были безумно неприятными, пусть и вполне действенными, но для начала их использования требовалось окончательно прийти в себя.

Когда закончились все поздравления, похлопывания по плечам, объятия и поцелуи, которыми меня награждали Незель, семья Ксандаша и родные, начались скучные дни реабилитации. Благодаря постоянному движению, прописанному Лексной комплексу гимнастических упражнений и, главное, глубоким здоровым снам в Царстве моей богини, я потихоньку приходил в норму. Не скажу, что ощутил себя магом или даже просто помолодел, но, наконец, привык к текущему состоянию.

Не расстраиваясь из-за того, что признаков магии у меня не появилось, я решил не медлить и идти дальше — к реализации плана, который я составил давно, но при этом не имел возможности реализовать. Я решил снова обрести молодость.

Сколь бы безумным и преждевременным это ни казалось, но больше для этого препятствий я не видел. Во время исцеления Мирены я использовал артефактный комплекс и сложный ритуальный узор, от меня тогда требовалась вовсе не магия, а вычислительные способности мозга. И пусть у меня до сих пор имелось множество поводов для жалоб, но с этим всё обстояло более чем хорошо. Да, со мной больше не было Склаве, но те же функции могло выполнять моё собственное сознание. В отличие от исцеления Мирены, меня не сковывали условия божественных Испытаний, а самую важную часть работы всё так же мог выполнить Тааг. Помимо форсированного разума, со мной оставались мои знания. Более того, исчезновение Склаве сопровождалось полным крушением всех запретов Эгора, так что теперь я получил возможность делиться любыми знаниями с кем угодно. А раз исчезли все препятствия, то и смысла откладывать я больше не видел.

Однако вскоре произошло происшествие, которое начисто зачеркнуло этот план. В то утро я направился на кухню, чтобы приготовить себе кофе и что-то перекусить. Я, конечно, мог бы отдать приказ управляющей системе, тогда завтрак принёс бы один из големов, но старался как можно больше двигаться. Впрочем, заниматься готовкой не хотелось, как бы это ни было полезно для моторики.

Можно было бы позавтракать чем-то существенным, достав из стазиса одно из готовых блюд, либо задействовав пищевой синтезатор, но я решил ухватить на завтрак хлопьев с молоком, которые в этом мире тоже имелись. На вкус они сильно отличались от знакомых мне земных, но принцип был всё тот же. Я достал из «холодильника» большую банку молока, из шкафчика — совершенно привычную картонную коробку с яркой этикеткой, взял глубокую миску и принялся сыпать в неё хлопья.

Не было никаких предпосылок, никакого резкого перехода. Вот я стою с коробкой в руке, а вот — ползаю по полу на четвереньках, стукаясь носом в рассыпанную по полу еду. Я пытался остановиться, подняться на ноги, отряхнуть налипшие на нос и щёки хлопья, вот только тело мне не подчинялось. Голова совершала ритмичные движения, я клевал эти хлопья, ударяясь носом об пол так резко, что вскоре закапала кровь.

Послышался женский вскрик, и две сильные руки подхватили меня с пола, подняли и прижали к себе.

— Ули, что случилось? — обеспокоенно спросила Кенира, вытирая мне кровь. — Я на мгновение перестала тебя ощущать, ты словно исчез, так что сразу я бросилась сюда. А ты… ты…

— Не знаю, — признался я. — Но, похоже, мне потребуется время, чтобы прийти в себя.

— Ты клевал кашу как цыплёнок, — заметила Кенира. — Кажется, последствия ритуала полностью не прошли.

— Очень похоже на то, — не стал отрицать я. — Не думал, что унаследую от воробья и какие-то глубинные инстинкты.

— Надеюсь, ты не уйдёшь от меня к какой-нибудь воробьихе, — шутливо спросила Кенира, но я чувствовал от неё волну сильного беспокойства.

— Конечно нет, — усмехнулся я. — Но на всякий случай вставь в причёску парочку перьев.

Она через силу хмыкнула, давая понять, что шутка вышла настолько же натужной, какой казалась и мне самому.

— Милая, не беспокойся, я справлюсь. Главное уже случилось, осталось лишь скорректировать последствия. А это лишь небольшие неудобства. Не волнуйся.

— Очень надеюсь на то, — улыбнулась она. — Ули, сам понимаешь, я не могу не волноваться.

Я прижал её к себе крепче и поцеловал, пытаясь всеми своими эмоциями показать, что всё будет в порядке, пусть не был в этом уверен и сам. Она благодарно кивнула и помогла мне добраться до стула.

— Сиди, я сейчас что-то нам приготовлю, а потом всё уберу.

— Последнее необязательно, — усмехнулся я. — Хорст, кухня, уборка.

Пока Кенира доставала новую коробку хлопьев, насыпала в миски и заливала молоком, дверь открылась и внутрь вполз невысокий плоский параллелепипед со скошенными углами. Пылеуборщик на мгновение застыл, словно пребывая в раздумьях, а потом решительно направился к рассыпанным хлопьям. Я не всё ещё не получил способность видеть магические потоки, так что для меня выглядело, словно мусор взлетает сам по себе, собирается в плотный спрессованный комок и исчезает где-то в верхнем отсеке. Закончив с рассыпанной едой, голем прокатился по кухне, несколько раз останавливаясь в разных местах, чтобы убрать невидимый мусор, а потом точно так же укатился прочь.

— Привет, пап, мама, — послышалось от дверей. — Что делаете?

В кухню зашёл Хартан, бухнулся на стул и откинулся на спинке. К счастью, он пришёл достаточно поздно, чтобы не застать меня в неудобном положении, иначе я был бы обречён на целую серию глупых шуток.

— А то ты сам не видишь, — ответила Кенира.

— Пап, у тебя кровь под носом, — сказал Тана.

— Последствия ритуала, — ответил почти что чистую правду я.

Хартан лениво вытянул руку, один из стазисных шкафов раскрылся, из него вылетела тарелка. На ней лежал аппетитный стейк с гарниром из овощного рагу. Я улыбнулся — несмотря на то, что Тана откровенно выделывался, для подобного трюка требовался очень тонкий контроль магии. От Кениры донеслась волна гордости и проказливого веселья. Один из ящиков раскрылся, из него вылетели вилка и нож, описали в воздухе крутую дугу и воткнулись прямо в исходящий паром стейк. Тана посмотрел на мать осуждающим взглядом, но всё-таки ухватился за столовые приборы и приступил к еде.

— Ты сегодня не идёшь на занятия? — спросил я.

— Иду, — ответил Тана с набитым ртом. — И вернусь поздно.

— Девчонки? — поинтересовалась Кенира.

— Нет, — махнул рукой он. — Вернее да, они тоже, но вечером у меня встреча с одним из заказчиков.

— С заказчиком? — удивился я. — Ты ещё занимаешься охранными системами? Я думал, необходимость в этом проекте уже отпала.

— Ну, это по крайней мере интересно, — пожал плечами сын, нанизав ещё кусок стейка на вилку. — К тому же после драки на арене я стал довольно знаменит. И теперь могу брать больше денег.

— А при чём тут Большие Игры? — удивился я. — И не припомню, чтобы ты заказывал новые проспекты или где-то давал рекламу.

— Я был тоже удивлён, — засмеялся Тана. — Нет, ничего я не заказывал. Но старые клиенты меня узнали, похвастались своим знакомым, те рассказали ещё кому-то. Будешь удивлён, насколько популярен я стал. Отбоя от заказов нет.

— Если нужна помощь, к примеру, спроектировать артефакт…

— Спасибо, пап. Но ты лучше отдыхай и приходи в себя. Ничего не нужно — я справлюсь и сам, к тому же, тут у меня лучшие мастерские и даже фабрикатор, которые только можно пожелать.

Кенира с гордостью посмотрела на сына, картинно прижала руки к груди и воскликнула, нарочито переигрывая:

— Детки растут так быстро! Не успеешь оглянуться, как птенец вылетает из родительского гнезда!

Она сделала ударение на слове «гнездо», имея в виду название нашего замка. Намёк уловил и Хартан.

— Очень смешно, мам! — возмущённо воскликнул он. — Кстати о птенцах. Я спускался в подвал, артефакт до сих пор работает и в нём до сих пор лежат два яйца.

— Считай, что это в некотором роде искупление, — вздохнул я. — Не божественное, а личное. Жизнь им, само существование, по сути, дал я. После успешного ритуала они мне больше не нужны, но это не повод отказывать им в рождении. Я же пожертвовал одним из их братьев, поглотив его душу, теперь считаю, что сильно им задолжал. К тому же, что за Воробьиное Гнездо без воробьёв?

— Папа хочет сказать, — добавила Кенира со смехом, — что скоро у тебя появятся дядя и тётя!

Дни сменялись новыми днями, постепенно минул месяц Перелома и в свои права вступила зима. В нашем маленьком мирке постепенно сложился свой распорядок. По утрам я выбирался наружу, прогуливаясь вокруг озера и дыша холодным зимним воздухом, занимался упражнениями, как прописанными Лексной, так и привычными физическими на брусьях и турнике. Я выкладывался вовсю, до самого предела, даже заходя за него — ведь для обитателя Итшес, полноценным представителем которых я теперь стал, тело, разум и магия были связаны неразрывно.

Затем я подолгу отмокал в наших горячих источниках, проводя несколько часов в исходящей паром воде, любуясь прекрасным озером и горами. В эти мгновения я чувствовал, что затеял авантюру с крежл-змеем и замком не зря, испытывая глубокое сожаление от того, что после освобождения Ирулин это место придётся покинуть. Ко мне часто присоединялась Кенира, так что просто покупаться получалось не всегда, что, разумеется, нас ничуть не огорчало. Мирена была достаточно тактичной, чтобы обеспечить нам уединение, но делала это не всегда. И в этих случаях я очень радовался, что пар, струящийся над водой, скрывает мою реакцию на её обнажённое и чрезвычайно одарённое тело. Вечерами к нам присоединялась Незель, часто заскакивал Ксандаш с семьёй, и редко — Хартан, который большую часть времени проводил в Нирвине, возвращаясь домой лишь поспать.

Когда я стал чувствовать себя совсем хорошо, мы возобновили нашу учёбу — теперь, когда рассеялся запрет на передачу знаний, у меня появилось много нового материала.

Замок постепенно преображался всё сильнее и сильнее. Всё больше и больше окон обзаводились рамами и стёклами — мы заказали изготовление в одной из крупных мастерских Нирвины и Ксандаш привозил их по мере готовности. Грубые стены и полы покрывались декоративным камнем, деревянными панелями и обоями — в качестве поставщика выступал тот же Санд, а работу выполняло несколько служебных големов под руководством Таага, исполнявшего роль некоего «пастуха». Постепенно каждая из комнат обзавелась мебелью и декором, даже те, в которые мы не заходили почти никогда. И всё равно в контейнерах Кениры осталось ещё множество невостребованных вещей.

Королевский трон династии Раэ, почему-то нигде не приходился к месту. Он был слишком уж вычурным, слишком уж напоказ роскошным, чтобы не выглядеть абсолютно чуждым всюду, где бы мы его ни поставили. В итоге его забрал себе Хартан, заявив, что такая штука будущему магистру ох как пригодится. Ну а мы с Кенирой не стали рассказывать сыну, чем на этом троне занимались его родители, подглядывая за его же бабушкой на пляже острова Ортнузд.

Ещё через некоторое время почти одновременно произошли две вещи. Мне удалось выпустить из пальца тонкий жгутик магии и создать почти незаметную искру, и случился новый «птичий» рецидив.

На этот раз не произошло ничего настолько уж драматичного. В тот день, окрылённый новым открытием, я зашёл в библиотеку, от управляющей системы зная, что застану там Хартана. Тот сидел под огромным окном, вытянувшись на удобной кушетке и увлечённо читал книгу. Заинтересовавшись, я бросил взгляд на обложку. Книга оказалась не каким-то учебником, справочником или научной монографией. Яркая обложка изображала смазливого юношу, сквозь распахнутую рубаху которого проглядывали внушительные мышцы. Он держал за талию красивую девицу, чьё платье было художественно порвано во множестве мест, демонстрируя длинные стройные ноги и объёмный бюст. Вторая рука была вытянута вперёд и с неё срывалась ветвистая молния, обращающая в пепел сразу нескольких монстров из бесконечной орды, лезущей откуда-то из-за пределов обложки. Золотая надпись из затейливо перевитых между собой букв, гласила, что книга называется «Повелитель Чар, попавший в прошлое и оказавшийся в теле бестолкового младшего принца, слишком силён», а цифра рядом свидетельствовала, что это девятнадцатый том серии. Я лишь усмехнулся — несмотря на успехи в учёбе, магии и боевых искусствах, мой сын оставался парнем, едва вышедшим из подросткового возраста, который, как и я когда-то, обожал читать развлекательную литературу. Не помню, что я ему сказал, так как безо всякого перехода картинка сменилась. Я осознал, что нахожусь в одиночку посреди библиотеки, полки всех шкафов в поле зрения пусты, а всё свободное место занято абстрактной скульптурой из книг, стоженных одна на другую настолько точно, что, казалось, сделай глубокий вдох, и вся конструкция развалится. Меня вновь сжимала в объятиях Кенира, шепча в ухо ласковые слова, но её душа разрывалась от беспокойства.

Тогда я вновь погрузился в себя, внося в собственную психику корректировки, чтобы избежать таких припадков в дальнейшем. На этот раз Кенира отдала Таагу беспрекословный приказ следовать за мной днём и ночью, будучи готовым защитить и не дать навредить самому себе.

Я продолжил развивать свои магические силы, делал базовые упражнения для их усиления и улучшения контроля, но всё происходило слишком медленно. К счастью, мой дар развился до той границы, за которой я уже мог задействовать радикальные методы.

«Пыточный стул», служивший Кенире и Мирене олицетворением самого мрачного периода жизни. Тот самый артефакт, высасывающий из пользователя магию до последнего кванта, до той самой тонкой границы, отделяющей жизнь от смерти. Кенира и Мирена были категорически против, они приходили в ужас от одной его упоминания. Но только таким способом я бы мог идти вперёд, перескочить долгие и долгие годы, что потребовались бы мне на развитие обычными способами.

Так что, скрепя сердце, жена согласилась на его использование, поставив условие, что я не забуду надеть Последний Шанс, а она обязательно будет присутствовать. Мы установили артефакт в одном из дальних помещений, разумеется, не став подключать к энергетической системе замка, а довольствуясь накопителем довольно скромного размера.

Сев на стул и положив руки на подлокотники, я тут же ощутил странное тянущее чувство, словно из моего тела стремительно вытекает тепло, оставляя внутри только космический холод. К счастью, из-за мизерного запаса магии, пытка длилась недолго. Сознание я не потерял, а Последний Шанс так и не сработал. Я почувствовал себя полностью опустошённым, едва мог держаться на ногах, чтобы встать, мне потребовалась помощь жены.

Из многочисленных прочитанных книг, начиная от армейских методичек, до многотомных исследований, я знал, что объём элир и скорость её восстановления взаимосвязаны. И что наполнение под завязку накопителя с последующим вбиранием отданной магии назад, является одной из проверенной веками методик тренировок магической силы. Поэтому я просто посмотрел Кенире в глаза, и сказал:

— Ещё!

Тёплая и такая привычная элир жены наполнила моё тело, заполняя пустоту и изгоняя холод. Я вновь сел на стул, и снова повторил. Так я сделал несколько раз, строго рассчитанное количество подходов, а потом, опираясь на руку Кениры, двинулся к одному из лифтов. Поднявшись наверх и развалившись на кровати, я приготовился погрузиться в исцеляющий сон, как почувствовал от своей жены поток сильного страха, практически панического ужаса. Она запрыгнула на кровать, склонилась надо мной и принялась водить по моему телу руками, применяя весь арсенал известных ей диагностических чар. Я открыл глаза.

— Милая, что случилось? — спросил я.

— Как ты себя чувствуешь, Ули? — задала она встречный вопрос.

Я всё ещё не понимал, в чём дело, но, разумеется, не стал отмахиваться от её волнений. Погрузившись в себя, я старательно проверил своё состояние, пока не ответил.

— Чувствую себя выжатой мочалкой, полностью опустошённым, но в остальном всё в норме. А в чём дело?

Кенира посмотрела на меня долгим взглядом, после чего медленно сказала.

— Я делилась с тобой магией.

— Да, конечно, — подтвердил я. — Как делала это тысячу раз раньше.

— Вот именно, — воскликнула она. — Именно как раньше! Ули, подумай сам! Я делилась с тобой своей элир! Привычно, как всегда, не задумываясь о последствиях. Но ведь раньше у тебя магии не было!

Осознание накатило на меня так резко, словно я нырнул в ледяную воду. Кенира делилась со мной элир, но тогда я был обычным землянином, пользующимся протезами. Из-за отсутствия собственной магии чужая навредить мне никак не могла. Вот только теперь всё изменилось. Теперь я стал обычным обитателем Итшес, для которых такие вещи неизбежно вели к мучительной смерти. Но я не только выжил, не только не извивался на полу, корчась от боли, наоборот, магия жены для меня стала, как всегда, глотком воды для умирающего от жажды. Я зажмурился, задумавшись на несколько мгновений, а потом открыл глаза и широко улыбнулся:

— Прежде всего, не вини себя! — сказал я ей. — Ты всё сделала правильно, и цена твоей ошибки даже в самом худшем случае была бы чрезвычайно низка.

— Что значит «низка»? — воскликнула Кенира. — Ты мог бы…

— Не мог бы! — сказал я, вытянул руку, привлёк её к себе и крепко поцеловал. — Не забывай про Последний Шанс! Вторжение элир, столь сильной, как твоя, убило бы меня за мгновение. То есть моё тело оказалось бы в стазисе даже до того, как ты подумала о передаче.

— Но тогда что произошло? — спросила Кенира, успокаиваясь в моих объятиях, клубок страха и тревоги в её душе распустился, сменившись резким облегчением.

— Если так подумать, — рассмеялся я, — то по-другому быть и не могло. Первая магия, попавшая в моё тело, была твоей. Она наполняла меня с тех пор каждый день, вот уже больше года, стала для меня самой близкой и родной. Даже потом, когда я обзавёлся имплантатами, если не считать ничтожной доли гармонизированной элир, я использовал твою и только твою магию. А ещё нас с тобой навсегда связало благословение Единителя Сердец. Ты моя, Кенира, навсегда моя. Но это точно так же значит, что и я твой, весь, без остатка, телом и душой!

Кенира не ответила, лишь прильнула к моим губам. Я целовал её в ответ, растворившись в этом поцелуе, позабыв про время и пространство. Наконец, мы оторвались друг от друга и застыли, глядя один другому в глаза.

— Но воробей, — наконец, сказала моя жена. — Ведь магию ты унаследовал от него.

— Тут тоже просто, — улыбнулся я. — Накопители инкубатора заполняла именно ты. От появления зародыша и до самого ритуала твоя элир стала единственной энергией, которую он знал. Он рос на ней, подстраивался под неё, как обычный птенец подстраивается под магию мамы. Обычно в дикой природе их магия изменяется по мере взросления, но у него не было шансов повзрослеть. Так что магия у нас с тобой и Миреной одинакова. И те реликвии, о которых говорила Незель, нам прекрасно подойдут.

Кенира посмотрела на меня странным взглядом, но внутри у неё всколыхнулась волна безудержного веселья.

— Чего? — спросил я, продолжая любоваться её прекрасным лицом.

— Если воробей стал частью тебя, а я по сути являюсь его мамой, то выходит, что теперь я твоя мама тоже.

Я фыркнул:

— Ну а так как имплантацией спиральной молекулы, а значит и его зачатием занимался я, тогда, выходит, я стал сам себе отцом. И Хартан является мне не только сыном, но и братом.

Не выдержав абсурда ситуации, Кенира расхохоталась. Она долго смеялась, выплёскивая накопившееся напряжение, остатки разъедавших душу страха и беспокойства. Я непроизвольно засмеялся в ответ, так что мы развалились на кровати и громко хохотали, не в силах остановить эту цепную реакцию.

— Что случилось? С вами всё в порядке? — послышался голос Таны.

Мы повернули головы и увидели, как через раскрытую дверь нашей спальни заглядывают обеспокоенные Хартан и Мирена. Мы вновь взорвались смехом и смеялись до тех пор, пока у нас не стали болеть животы.

— Помнишь, я тебе говорила, что у тебя появятся дядя и тётя? Ну так вот, оказалось, что по поводу тех двоих маленьких птенчиков я ничуть не шутила!

Каждый день, проведённый на пыточном стуле, укреплял мою магию, пусть этот способ являлся путём мазохиста. И чем сильнее становилась эта магия, тем меньше и меньше нагрузки ложилось на разум при использовании форсажа.

Как из книг, так и со слов Эгора, я знал, что магия подчиняется человеческим устремлениям, восполняя то, что ему больше всего нужно. И нужен был мне разум. Я нагружал свой мозг как только мог. Просчитывал различные ритуалы, вновь перебрал всю библиотеку Цитадели, принялся за усовершенствование своего универсального боевого искусства, начатого ещё в лесах Королевства и теперь получившего огромный массив новых данных Больших Игр.

В качестве хобби я ухаживал за воробьями, которые теперь обитали в одной из гостиных. Выделенный артефактный комплекс следил за температурой их клетки, подавал им каждые пару десятков минут чистую воду и богатую белком питательную смесь, специально синтезированную под их физиологию. Пусть я и старался делать всё, что мог, но не верил, что птицы обретут самостоятельность или хотя бы выживут — разрозненные книги с советами по уходу, порой противоречащими один другому, никак не могли заменить настоящих родителей.

Больше всего теперь я боялся приступов. Хоть я два раза скорректировал последствия, но теперь с ужасом ждал новых эпизодов. Меня пугала перспектива проявлений воробьиной сущности, например, что мне захочется забраться на самую высокую башню замка и сигануть вниз, махая руками вместо крыльев. К счастью, от подобного меня защищал Тааг, не отступавший ни на шаг.

Как бы я ни боялся, сколько бы ни готовился, но забиваться в уголок, обложившись для безопасности подушками, было никак нельзя. Я следил за своим прогрессом, корректировал план тренировок магии, занимался всё более и более интенсивными физическими тренировками, ставил себе изощрённые умственные задачи. Одним из главных направлений, в котором я направлял свои усилия, являлась выработка магического зрения — идти тупиковым путём повторной имплантации протеза я не собирался.

Новый приступ наступил незаметно. Я обнаружил себя под самое утро в мастерской, собирающим нелепо выглядящий артефакт, напоминающий странную смесь детского автомобиля и газонокосилки. Совершенно чуждая угловатая форма, острые грани, полное отсутствие какой-либо симметрии — даже при беглом взгляде на это чудовище начинала болеть голова.

С облегчением поняв, что любимая до сих пор спит, а значит, избавлена от ещё одной порции волнений, я вернулся в постель, вновь внеся в разум соответствующие коррективы. На утро я, конечно же, осторожно ей признался. Мы решили вместе узнать, что за чудовище у меня получилось. Выбравшись на всякий случай за стены замка, мы зарядили накопитель, а потом, укрывшись щитами, наблюдали, как этот монстр неторопливо ползёт вперёд, оставляя за собой идеально ровную полосу шершавого камня. Пусть «газонокосилка» и расходовала непомерное количество элир, зато оказалась довольно полезной. Поэтому, прежде чем отправить её в утилизацию, я отдал приказ управляющей системе, чтобы один из служебных големов отправился прокладывать с её помощью дорожки вокруг замка в соответствии с наскоро разработанным планом. Я прекрасно помнил, что Хартан хотел гонять вокруг озера на омнигоне, так что решил организовать соответствующую дорожную инфраструктуру. Конечно, в округе имелось немало ручьёв, трещин и расщелин, но в этих местах големы получили приказ построить виадуки и мостки.

Следующий приступ произошёл тоже ночью. Я обнаружил себя в химерологической лаборатории, раскладывающим пробирки с генетическими образцами по полу. В самом центре безумной композиции художника-авангардиста лежал мой Шванц, который дожидался своей последней миссии — встречи с фазовой землеройкой, выращивание которой я заказал в одной из лабораторий Нирвины. И вновь я внёс коррективы в разум, наложил на него новые запреты и ограничения. Меня не покидала мысль, что во всех действиях, кроме попытки склевать завтрак, есть какой-то скрытый смысл.

В этом мнении я укрепился во время ещё одного приступа. Тогда Мирена и Кенира не хотели оставлять меня в замке одного, но я уверил их, что пока есть Тааг и Последний Шанс, ничего со мной не случится, а они могут спокойно отправляться в Нирвину побродить по магазинам. У меня было намерение сначала позаниматься на пыточном стуле, а затем приняться за секвенирование генетических образцов в лаборатории, благо, не очень мощные, но довольно сложные магические конструкции мне уже стали доступны.

Пришёл я в себя уже под вечер, когда зимнее солнце почти скрылось за горами. Острой двускатной крыши, покрытой черепицей, у замка больше не было. Её занимала ажурная конструкция из шестиугольных ячеек металлического профиля, заполненного большими алмазными пластинами (имевшими, какое совпадение, размер рабочей камеры фабрикатора), а десяток сервисных големов замка уже заканчивали монтаж. К счастью, эстетически конструкция выглядела очень неплохо, а просчёт прочности показывал, что сделано всё вполне надёжно. Поэтому, когда обе девушки вернулись домой, прихватив с собой Тану, Незель и Ксандаша с семьёй, я сумел сделать вид, что это специально запланированный мною сюрприз.

Вновь внеся коррекции в свой разум, я глубоко задумался. Теперь-то у меня появилось достаточно данных, чтобы начать выстраивать закономерности. Каждый из случаев моей странной фуги имел под собой пусть и не очень логичное, но основание. Книги в библиотеке прекрасно перекликались с моим желанием обработать имеющиеся знания. Газонокосилка являлась следствием моего желания пробежаться вокруг озера, не продираясь сквозь заросли и не перепрыгивая через камни. Химерологическая лаборатория продолжала желание изучить генетику встреченных монстров. Ну а оранжерея на крыше — а ничем другим это сооружение быть не могло — символизировало старое желание привести в порядок сад во дворе.

Собрав врачебный консилиум, состоящий из жены и Лексны, я изложил свои соображения. Лексна пообещала посоветоваться с Диршадой, но пока мы решили не препятствовать приступам, а просто наблюдать, чтобы подтвердить или опровергнуть теорию. Учитывая, что магические силы развивались очень быстро, и теперь я начинал замечать потоки элир, требовалось собрать данные до того, как смогу навредить другим или себе. Незель уже освятила нам с Кенирой реликвии — два браслета, которые я создал на фабрикаторе — но надевать их мы пока не стали. От одной лишь мысли, что сможет натворить безумец с моим объёмом знаний и бесконечным источником магии, мне становилось плохо.

Как оказалось, предосторожности оказались нелишними. Состояние фуги накрывало меня несколько раз и каждый раз совершенно непредсказуемо. Иногда я обнаруживал себя в алхимической лаборатории, смешивающего странные реактивы и наполняя их совершенно бессмысленными магическими плетениями. Порой моё воробьиное сознание вспоминало, что я архитектор, так что результатом беспамятства становились безумные пространственные конструкции, иногда дополненные бессмысленными артефактами, которые выполняли какие-то функции, но какие именно — не мог понять даже я сам. Иногда я принимался за перестройку замка, выращивая из стен явно органические формы, от одного только взгляда на которые к горлу подкатывала тошнота. Порой я вновь кидался в лабораторию химерологии, там я, явно применяя форсаж, создавал нежизнеспособные комбинации ДНК. Иногда, это было хуже всего, я раскладывал свои творения по всему замку, иногда закапывая их во дворе, а иногда пряча внутрь шкафчиков, тумбочек и секретеров. То же самое происходило и с продуктами — врываясь на кухню, я превращался в безумного повара, распространяя плоды своей дурно пахнущей готовки всюду, куда только мог добраться. Если приступ объединял кулинарию и алхимию, тогда приготовленные блюда могли светиться, биться молниями или распадаться ядовитым дымом. И в периоды ясности, я приходил в ужас от мысли, каких монстров мог бы породить, если бы к этому добавилась химерология и артефакторика одновременно.

Из-за того, что я стал опасен не только для себя, но и окружающих, было решено убрать из замка всех, кроме Кениры. Ксандаш понимал, что в этом состоянии я представляю угрозу его дочери, Тана всё равно проводил в Нирвине большую часть времени, а Мирена стала ночевать с Незель в нашем столичном доме.

К счастью, устранить последствия моего безумия оказалось довольно легко. Я заблокировал от самого себя управляющую систему замка и стал отдавать приказы только через Таага, который был обязан решать, нахожусь ли я в своём уме. Все артефакты, зелья, кулинарные ужасы и образцы биологических тканей, которые я распихивал по углам и щелям, помогали находить и утилизировать замковые големы. Незапланированные изменения в конструкции зданий восстанавливала управляющая система, ну а некоторые их них, к примеру, алмазный купол и схожую с телевизионной вышкой узорчатую башню, на которую я как-то умудрился водрузить скульптурную композицию с зелёными толстяками и ослом, мы, посовещавшись, решили сохранить.

И после каждого приступа я вновь корректировал и корректировал разум, латал собственное сознание, радуясь тому, что являюсь священником Ирулин, а значит, и от этой душевной болезни госпожа меня неизбежно исцелит. По мере того, как приступы становились всё реже и реже, в замок вернулись остальные обитатели, и жизнь, наконец-то вернулась в почти что лишённую безумия колею.

Шли дни и недели. Я продолжал пользоваться пыточным стулом, всё больше и больше развивая свою магию, достигнув в этом деле серьёзных результатов. Теперь моя магическая сила уже почти достигла уровня обычного подростка этого мира, а знания и контроль превосходили почти всех известных мне магов. Более того, из-за того, что магия стала частью моей сути, по тонкости манипуляций и даже силе воздействия я превзошёл возможности своих старых протезов. Единственное, что сильно уступало — порядком улучшившееся зрение, которое теперь могло видеть магические потоки, но не регистрировать части спектра вне видимого диапазона.

К моим пыточным упражнениям присоединились Ксандаш и Хартан, которых идея взойти на новые ступени могущества очень захватила. Со временем нам компанию составила Незель. Учитывая то, что под крылом Ирулин выгорание никому из нас не грозило, в подобных тренировках практически не было недостатков, кроме совершенно отвратительных ощущений жизни, покидающей тело. Лексне, как Высшей Целительнице, наиболее важен был контроль, так что она прибегала к помощи более традиционных упражнений. Для Кениры и её мамы этот стул являлся олицетворением беспомощности и неволи, так что иметь с ним дело обе категорически отказались. Впрочем, с их океанами элир, подобные тренировки стали бы синонимом бессмысленности.

Чтобы не тратить энергию зря, я подключил этот магический насос к энергетической системе замка, оборудовав дополнительными структурами коммутации и преобразования, с огромными потерями преобразующих всю элир, кроме моей, в гармонизированную форму. И учитывая живущие в замке два ядерных реактора в лице мой жены и тёщи, синонимом бессмысленности следовало бы назвать именно этот контур.

Несмотря на зиму, давно вступившую в свои права, мы наконец-то закончили все замковые работы. Я оборудовал купол на крыше климатическими артефактами и вывел туда трубы геотермального обогрева. Кенира принесла из Таргоссы несколько взрослых фруктовых деревьев и ягодных кустов, посадив их прямо на заснеженном дворе. И каким бы безумным и бессмысленным это действие ни казалось, с ума она вслед за мной не сошла — все растения не только имели полноценную корневую систему, которая находилась в большом коме плодородной земли, но и несли на себе благословение Валудур. То же самое жена собиралась сделать на крыше, устроив там оранжерею, парочку фонтанов и небольшой бассейн — обстановку, практически, как в храме Мирувала.

И вот в самый разгар зимы, в тридцатых числах Второзима, как-то незаметно выяснилось, что прошла целая неделя без единого приступа. Этот факт, конечно, ничего не менял — мне предстояло ещё долго тренировать магию, развивая её до той степени, когда поход в Цитадель получит хоть мизерный шанс на успех. Но теперь-то я мог взяться за надолго отложенный проект — собственное омоложение. Конечно, у меня имелись наработки ещё со времён исцеления Мирены, остались даже кое-какие артефакты. Но теперь, с новыми возможностями и повышенными вычислительными мощностями разума, не было не единой причиной этот ритуал не улучшить. Так что, оставив через Диршаду новый заказ на ещё пару бочек медицинского геля, я погрузился в вычисления. И, как это обычно происходит, закончить дело мне помешали новые обстоятельства.

Этим вечером мы собрались на террасе, мило болтали, ужинали и пили вино. Купол барьера защищал нас от промозглого зимнего ветра и падающих снежинок, а климатические чары поддерживали комфортную температуру. В очередной раз собралась наша компания — только-только заскочил Ксандаш с Лексной и Паталой, мы с Кенирой ждали возвращения сына, а Мирена — подруги. Тана знал, что мы его ждём, и не только пообещал появиться вовремя, но и прихватить Незель из храма. Следующие два дня были выходными, практика Лексны была закрыта, а Пале не требовалось идти в школу. Мы собирались прекрасно провести время — вода в озере замёрзла достаточно для катания на коньках, выпало достаточно снега, чтобы можно было лепить снеговиков, строить крепости и играть в снежки, ну а купание в горячих источниках в такой мороз выглядело особо заманчиво. Настроение было полностью расслабленным, так что, когда управляющая система выдала громкий звук гонга, я даже не сразу понял, что произошло.

Для того, чтобы сообразить, что таким образом я обозначил звук тревоги, мне понадобилось не менее трёх секунд. Одновременно со мной поняли это Ксандаш и Кенира. Мы вскочили на ноги, переглянулись и почти одновременно выкрикнули:

— Тана!

Звуком гонга я обозначил не приближение врага или активацию осадного режима, а срабатывание Последнего Шанса. Теперь эвакуационный контур внутри пространственного хранилища был настроен не на маяк университета, а на врата нашего замка, и о подобной нештатной телепортации замок всегда уведомлял.

Мы помчались вперёд, пробегая через распахивающиеся перед нашими носами двери. Не став ждать лифта, практически перепрыгнули пролёты центральной лестницы. Выбежав через один из входов во двор и добравшись до арки врат, мы застыли на месте.

Словно муха, застывшая в янтаре, перед нами предстал Хартан. Прозрачное, почти не преломляющее свет поле временной заморозки, напоминало кристалл чистейшего кварца. Тело Хартана выглядел очень скверно. Его левая нога отсутствовала по колено, заканчиваясь обугленной культей. Лицо наискось рассекал глубокий порез, проходящий через нос и глазницу. Рот его открылся в безмолвном крике, руки были вытянуты вперёд в попытке сотворить какую-то магию. Тело не слишком пострадало — куртка из кожи дрийксы обеспечила хорошую защиту, но, очевидно, недостаточную, чтобы уберечь нашего сына от неминуемой смерти.

Я остановился в растерянности. Мне хотелось кричать, что-то делать, как-то ему помочь, но я прекрасно понимал, что придётся только ждать — ведь разрушить временную заморозку снаружи я не мог никак, более того, считал, что это вообще невозможно.

— Ули, ты боялся, что твои артефакты не работают, — голосом, настолько спокойным, что у меня по спине пробежали мурашки, сказала Кенира. — Ну так вот, только что они спасли нашему сыну жизнь.

Я чувствовал, что внутри неё нету ни страха, ни беспокойств. Она не боялась за сына, знала, что теперь у него всё будет в порядке, теперь её распирала холодная ярость. И я очень не завидовал тому ублюдку, кто такое устроил.

— Я дрался с Хартаном, — сказал Ксандаш, — и он далеко не слабак. То есть тут поработали серьёзные силы, причём, скорее всего напали внезапно.

Я промолчал, лихорадочно перебирая варианты, пытаясь понять, кто же мог быть виновником нападения.

Пока мы так стояли, во двор выбежали Лексна и Мирена. Лексна принялась внимательно осматривать Хартана, визуально оценивая повреждения и прикидывая требуемую терапию. Мирена же побледнела, приложила руки к груди и выкрикнула:

— Незель!

Я похолодел. Тана должен был забрать жрицу, так что вероятность, что на них напали вместе, была очень высока. Вот только у Незель Последнего Шанса не имелось.

Мирена окуталась целым веером различных барьеров, подбежала к портальной арке и активировала врата в Нирвину. Я, не раздумывая, бросился вслед за ней, входя форсированный режим, приготовившись немедленно атаковать всех, кто нас встретит по ту сторону. Тут я ничего поделать не мог, но знал, как только спадёт заморозка, о моём сыне позаботится Лексна. Рядом со мной бежал Ксандаш, его лицо выражало спокойную решимость.

Вот только весь наш благородный порыв пропал втуне, столкнувшись с суровой реальностью. Как бы ни пыталась Мирена вновь и вновь активировать врата, ничего не происходило. Арки, расположенной в Нирвине, больше не существовало.