Воспоминания

Любовь

К Володе часто приходили друзья. Чаще других у нас появлялся Алек Путятин, младший сын князя Михаила Сергеевича Путятина, дворцового коменданта Царского Села. Иногда с ним приходил его старший брат Сергей, который служил в Четвертом снайперском полку. Это был блестящий офицер, он имел два ранения и был отмечен за героизм в бою. Он часто бывал в нашем доме; я знала его с детства, но во время войны мы почти не встречались. Он находился на фронте, а я — в Пскове, и наши отпуска не совпадали.

Кажется, только один раз мы оказались в Царском Селе вместе. Это было зимой. Кто то из наших друзей устраивал прием с катанием на санях по ночному парку, и мы с Путятиным оказались в одних санях. У нас начался легкий, необременительный роман, а неделю спустя, когда я вернулась в Псков, он удивил меня, появившись в госпитале по дороге в свой полк. Он привез огромную коробку мармелада от моей мачехи, что послужило предлогом для встречи со мной — как оказалось, этот милый и привлекательный молодой человек был необычайно робким. До тех пор я виделась с ним наедине лишь однажды, и мы оба не знали, как начать разговор.

Прошло много месяцев. Революция заставила меня искать убежище в относительном спокойствии Царского Села, он тоже нашел там укрытие, вынужденный уехать с фронта, где — из за должности отца при дворе — его положение стало опасным. И теперь, когда мы оба стали, образно говоря, беженцами в Царском Селе, он часто навещал меня в доме моего отца. Наши отношения наладились, взаимная робость исчезла, и мы увлеклись друг другом.

В глубине моего сердца зашевелились чувства, которых я никогда прежде не испытывала. Вокруг нас все рушилось, мы жили в неизвестности и страхе, но молодость и умственная энергия брали свое. На нас действовала весна, наполняя наши души новой радостью. Нам хотелось счастья, нам хотелось взять от жизни все, что она могла дать. Само ощущение опасности, неопределенности положения, угрозы для наших жизней способствовало пробуждению этих чувств. Так на руинах нашего старого мира мы рискнули попытать счастья, начать новую жизнь.

Я полностью отдалась незнакомому новому чувству, чувству настоящей влюбленности. Не решаясь слишком часто приглашать его в Царское Село, я стала ездить в Петроград, чтобы принимать его в своих апартаментах во дворце на Невском.

Эти поездки я совершала одна, что было для меня внове — ведь до сих пор я никуда не выезжала без сопровождения. Прежде для нас на вокзале открывали царский зал, даже если мы отправлялись в короткую поездку из Петрограда в Царское Село или обратно, и резервировали специальное купе или даже целый вагон. Теперь мне приходилось покупать себе билет и ехать вместе с другими людьми, большинство из которых отказывались признавать классовые различия. Я сидела на бархатных сиденьях в вагоне первого класса рядом с солдатами с заряженными ружьями в руках, которые курили отвратительный дешевый табак, стараясь пускать дым в сторону своих соседей, ненавистных буржуев.

Эти поездки были довольно рискованными. Однажды летом, когда большевики пробовали свои силы, я оказалась в Петрограде в разгар беспорядков. Все наши транспортные средства давно реквизировали, а на вокзале не было ни одного извозчика; мне пришлось идти пешком. Как только я вышла на площадь, то сразу почувствовала что то неладное; к тому времени я уже научилась интуитивно угадывать настроение улицы. Если надвигалось что то нехорошее, улицы пустели, и все окрестности словно замирали в ожидании.

Такое же ощущение было у меня в тот раз. Мне нужно было пройти на Невский. По дороге я не встретила ни одного человека, зато слышала отдаленные выстрелы и треск пулеметов и перевела дыхание, только когда оказалась у дверей дома.

В тот вечер Путятин проводил меня в Царское Село. Тем не менее ничто не могло заставить меня отказаться от этих поездок, и мои близкие, которые знали о намечавшихся в Петрограде беспорядках, по возвращении встретили меня без особой тревоги.

В этом не было ничего удивительного. Мы привыкли каждый день жить в страхе. Мы знали, что наши жизни зависят от капризов соперничающих группировок. Мы находились в постоянной опасности и в конце концов, начали делать вид, будто ее вовсе не существует. В противном случае жизнь стала бы невыносимой, а ведь мы должны были как то жить.

Но однажды отец нарушил табу на разговоры об опасности.

— Никто не знает, что с нами будет, — сказал он. — Может, нам придется расстаться, может быть, нас разлучат силой. Я стар; Дмитрий — далеко. Ты должна найти хорошего человека и выйти за него замуж; тогда я буду за тебя спокоен.

Последнюю фразу он повторил, поддразнивая меня, когда обратил внимание на частые визиты Путятина, а потом сказал мне вполне серьезно:

— Послушай, если тебе нравится Путятин, выходи за него замуж.

Для нас этот вопрос уже был решенным. С благословения отца мы обручились в начале августа и решили не откладывая назначить свадьбу на один из первых дней сентября. Впервые в жизни я была по–настоящему влюблена и очень счастлива.

Со всех сторон доносились слухи о намерении правительства вывезти царскую семью из Царского Села. Царское Село стало центром большевистской активности; правительство опасалось за безопасность своих бывших правителей и предложило перевезти их в Крым — такие ходили слухи, и еще много других. В действительности же Совет боялся, что союзники помогут императору и его семье бежать из России.

Но Европу не особенно заботила судьба ее бывшего могущественного союзника; она была занята своими делами. Поспешив сразу признать Временное правительство, она посылала миссии и дипломатов приветствовать революцию в надежде получить от демократического режима более существенную поддержку, чем она получала от самодержавия. Но Россия больше не могла оказывать помощь. Она не могла помочь даже самой себе. Стремясь как можно дольше сохранить власть, Керенский шел на все большие уступки большевикам.

12 августа — к тому времени император с императрицей и детьми провели уже пять месяцев под арестом в своем дворце — их вместе с несколькими бывшими слугами и помощниками отправили в Тобольск в Сибирь. Никому не позволили с ними попрощаться, кроме великого князя Михаила, брата царя, которого пустили всего на несколько минут.

Их отъезд сопровождался таким же унижением, как и жизнь под арестом. Накануне вечером им велели собраться, и они, одетые, прождали почти всю ночь. Их отъезд произвел на нас тяжелое впечатление, но мы даже не предполагали, какой трагедией окончится эта ссылка.

За месяц до свадьбы я переехала в Петроград к себе на Невский, чтобы закончить последние приготовления. В один из последних дней августа мы с Путятиным поехали в Царское Село на обед. Шел проливной дождь, и от станции мы взяли извозчика.

Подъехав к дому отца, я заметила, что огромные резные ворота, обычно широко открытые, были заперты. Приглядевшись внимательнее, я увидела, что дом окружен часовыми.

Похолодев от страха, я выскочила из коляски и вместе с Путятиным пошла вдоль ограды, пытаясь заглянуть в окна и кого нибудь увидеть.

Но нигде никого не было видно; дом казался совершенно пустым. Нам удалось лишь разглядеть номер на погонах солдат.

Путятин знал командира полка, в котором служили эти часовые. Не придумав ничего лучше, мы отправились в казармы. Нам даже в голову не пришло, что это небезопасно — ведь если бы солдаты меня узнали, неизвестно, чем бы все кончилось.

Но и в казармах мы почти ничего не узнали. Командир полка сообщил лишь, что пока моего отца с семьей не увезли; они находятся под домашним арестом по приказу Керенского.

Известие о том, что отец все еще в своем доме, меня немного успокоило. Но тем не менее ситуация складывалась весьма серьезная: этот арест привлек к нам внимание. До сих пор нас никто не трогал, в общей неразберихе о нас забыли. Теперь в результате ареста мы оказались в центре всеобщего внимания, и, по всей вероятности, добром это не кончится.

Но я все таки надеялась. В эти дни постоянно возникали недоразумения. Нередко такие аресты совершали без законного обоснования. На обратном пути в Петроград я приняла отчаянное решение — напрямую обратиться в правительство.

Я позвонила в Зимний дворец, где обосновалось новое правительство. К телефону подошел член кабинета министров М. И. Терещенко; я поговорила с ним. Он был очень любезен и пообещал прийти ко мне, как только сможет.

Вскоре он появился у меня в гостиной. Я впервые встречалась с человеком, принимающим активное участие в новом режиме, и плохо представляла, как он должен выглядеть, но, помню, была чрезвычайно удивлена его безупречным внешним видом и манерами. Он внимательно меня выслушал и пообещал выяснить причину ареста и сделать все возможное для отмены приказа.

Несмотря на его дружелюбие и щедрые обещания, я больше его не видела. Я не знала, что Временное правительство доживает последние дни и что сам Керенский не имеет веса в глазах большевиков. В отчаянии я наугад двинулась в другом направлении.

Первым делом я решила встретиться с отцом. Прежде всего нужно было получить разрешение. Несколько преданных друзей взялись помочь мне, и после долгих часов ожидания в различных штабах я получила пропуск.

Выписанный на имя гражданки Романовой, он давал мне право на получасовую встречу с бывшим великим князем Павлом Романовым в присутствии офицера охраны.

С этой бумагой я отправилась в Царское Село. Путятин поехал со мной. У ворот, ведущих на задний двор — судя по всему, теперь они превратились в пропускной пункт, — я показала пропуск офицеру охраны, вызванному солдатами. Молодой офицер прочитал бумагу, молча посмотрел на меня и жестом приказал солдатам открыть ворота.

Путятин остался на улице. Я шла за офицером хорошо знакомым путем. Мы пересекли двор и, завернув за угол дома, вышли к веранде. Я услышала голоса. В нескольких шагах спиной ко мне стоял отец и разговаривал с девочками. Рядом с ним, ко мне лицом, стоял солдат с винтовкой. Чуть дальше гуляли мачеха с Володей. Слова застряли у меня в горле. Володя первым заметил меня.

— Мариша! — закричал он и побежал ко мне. Все повернулись, и радость на лице отца была мне лучшей наградой за все мучения.

Мы вошли в дом в сопровождении офицера. Чай подали в столовой. Это чаепитие отличалось от прежних. На столе не было ни печенья, ни вкусных булочек, ни масла. Мы ели черный хлеб и пили чай без сливок. Но за столом царило привычное веселье.

Офицер сел за стол вместе с нами. Мачеха предложила ему чашку чая. Он поставил ее перед собой и со смущенным видом стал размешивать сахар, явно пытаясь не прислушиваться к нашему разговору. Просидев так несколько минут, не зная, куда смотреть, он вдруг вскочил и выбежал из комнаты.

Я провела с родными почти час. После чая мы перешли в гостиную. Потом за мной пришел офицер и проводил на улицу. Благодаря его любезности нам удалось обсудить ситуацию. Мы решили, что я попытаюсь встретиться с Керенским и добиться отмены ареста. До моей свадьбы оставалось совсем немного, и в этот день мы хотели быть все вместе.