Восстание

ГЛАВА XIX

Обычно путешествие из Лондиниума в Веруламиум при хороших условиях можно было совершить за день. Однако, несмотря на ясное небо и теплую и сухую погоду, продвижение по дороге в то утро было медленным и хаотичным. Многие из тех, кто бежал из Лондиниума в предыдущие дни, увезли с собой слишком много вещей, и по дороге были разбросаны телеги со сломанными осями и колесами. Большинство из них были оставлены на произвол судьбы, но некоторые люди оставались подле своих повозок, не желая расставаться с содержимым, в попытке их отремонтировать. Остальные были частично разобраны на дрова.

Большинство людей понятия не имели, куда идти, и руководствовались лишь решимостью избежать гнева восставших бриттов. Они мало думали о том, куда идти дальше Веруламиума, и покорно брели вперед, время от времени с опаской оглядываясь назад в поисках каких-либо признаков преследователей. Те, кто был утомлен или немощен, отдыхали на небольшом расстоянии с каждой стороны дороги, сгрудившись вокруг костров, восстанавливая силы, чтобы продолжить бегство. Многие были голодны и просили еды у других или у колонны солдат, пробиравшихся сквозь медленно движущихся беженцев.

— Я никогда раньше не видел подобного, — прокомментировал Макрон. — Жалко и стыдно, что дошло до такого.

— Воистину темный день для Рима, — согласился Катон, дернув поводья, чтобы объехать повозку, оставленную под углом через дорогу. Он сделал паузу, чтобы отметить Туберону: — Пусть кто-нибудь уберет это с дороги!

К полудню, по оценкам Катона, они преодолели едва ли треть расстояния до Веруламиума. Единственным утешением было то, что колонна отступала навстречу армии, идущей на юг от Девы: Двадцатому и Четырнадцатому легионам вместе с несколькими вспомогательными подразделениями под командованием легата Кальпурния. Несмотря на потери людей во время недавней кампании по взятию Моны, наместник сможет выставить по меньшей мере пятнадцать тысяч солдат, когда он выступит против Боудикки и ее армии. Однако пяти тысяч солдат Второго легиона и людей Девятого легиона, потерянных в засаде, будет очень не хватать. Так что судьба провинции все еще продолжала висеть на волоске.

Пока они ехали, нельзя было не заметить враждебные взгляды и ругательства, направленные на них со стороны многих мирных жителей.

— Похоже, мы потеряли среди них поддержку, — сказал Макрон.

— А ты удивлен? Мы должны их защищать. Вместо этого они потеряли все, что имели в Лондиниуме, и теперь боятся того, что произойдет, если повстанцы догонят их или, что еще хуже, победят Светония.

— Мы ничего не могли сделать, чтобы спасти Лондиниум.

Катон уловил остроту слов друга и правильно истолковал их, как это могли сделать только самые близкие друзья. — Ты сделал все, что мог, чтобы спасти ее, Макрон.

— Мне не следовало ее слушать. Я должен был отвезти ее на корабль. По крайней мере, у нее был бы шанс выжить.

— Она была слаба и больна и знала, что ее время пришло. Вот что она тебе сказала. Ты ни в чем не виноват. Во всем виноват Дециан. Или был виноват. — Катон многозначительно посмотрел на своего друга.

Макрон мрачно улыбнулся.

— Я так и думал… Надеюсь, его смерть не была быстрой и чистой, — тихо сказал Катон.

— Быстрее, чем мне бы хотелось. Но время поджимало. В противном случае… — Макрон оставил возможные неприятные сценарии невысказанными. — Все, что имеет значение, это то, что он получил то, что он заслуживал.

— Пока для тебя не будет никаких последствий. Я сомневаюсь, что они вообще будут. Дециан стал позором для тех, кто послал его сюда, чтобы устроить беспорядки. Они будут довольны его исчезновением и не будут задавать никаких вопросов о том, как это произошло.

— Будем надеяться. Я не собираюсь скрываться до конца своей жизни. Если они укажут мое имя как причастное к его смерти, я буду готов и буду ждать того, кого они пошлют за мной. И с ними поступлю так же, как с той змеей.

— Я уверен в этом. — Катон кивнул. — Но у нас есть более насущные проблемы. Если мы справимся с этим, я прикрою твою спину, брат.

Макрон некоторое время молчал, прежде чем заговорить.

— Знать это — хорошо.

С наступлением сумерек колонна остановилась в Суллониакисе, поселении, достаточно большом, чтобы заслуживать географического названия. У дороги стоял небольшой постоялый дом, а рядом — скромная вилла. Остальные жители жили в традиционных группах круглых хижин среди загонов для животных и зерновых ям. Суллониакис находился на пологом холме, над которым возвышалась сигнальная станция, на полпути между Лондиниумом и Веруламиумом. Тысячи мирных жителей уже решили остановиться здесь на ночь, и многие разожгли костры для приготовления пищи. Местные жители, справедливо опасаясь, что голодные массы могут украсть их скот, загнали животных в загоны и охраняли их.

Светоний взял виллу на ночлег для себя и своей свиты. Остальная часть колонны и небольшой обоз разбили лагерь вокруг нее. Не было отдано никакого приказа построить походный форт перед лицом врага, как это было предписано римской военной наукой, поскольку было слишком мало людей, чтобы выкопать ров и вал, достаточно большой, чтобы вместить вспомогательные войска и их лошадей. Кроме того, они слишком устали, и большинство упало на землю и заснуло там, где лежало, как только сняли седла и позаботились о нуждах своих лошадей.

Выставив часовых и согласовав с Тубероном пароль для когорты, Катон и Макрон сразу после захода солнца направились на виллу. Они пошли окольным путем, остановившись у сигнальной вышки, чтобы подняться по внутренней лестнице на платформу, где часовой осматривал пейзаж на юге. Вокруг них мерцали огоньки факелов тех, кто бежал из Лондиниума. Не более чем в пяти километрах отсюда полоса костров выдавала позиции осторожно преследовавших их повстанцев. Вдалеке розоватым маревом выделялся город, который все еще разграбляли приспешники Боудикки.

— Нетрудно представить, что произойдет дальше, — сказал Макрон. — Те, кто не сможет идти в ногу со временем, будут настигнуты врагом. Дорога между Веруламиумом и Лондиниумом превратится в одну длинную бойню.

— Боюсь, что так. И когда основные силы повстанцев двинутся на север после того, как они покончат с Лондиниумом, Светоний потеряет и Веруламиум. Три крупнейших населенных пункта провинции сгорят. Нетрудно представить, как это отразится в Риме среди тех, кто хочет покинуть Британию. Даже если восстание будет подавлено.

Макрон криво улыбнулся.

— Если? А что случилось с «когда»?

Удовлетворенные тем, что ауксилларии когорты расположился на ночлег, они спустились с сигнальной башни и направились к вилле. Тело Катона отяжелело от усталости, и он жаждал возможности долго спать в удобной постели после приличной еды. Мысль о еде заставила его осознать, как мало он съел за предыдущие два дня, а мучительный голод заставил его желудок протестующе заурчать.

Желудок Макрона, показалось, ответил сочувствием, и оба они спонтанно рассмеялись, благодарные за возможность отвлечься.

— Яйца Юпитера, я надеюсь, что у владельца виллы есть приличная еда, — сказал Макрон. — Если над ней еще не поработали наместник и его свита.

Катон указал на один из загонов, мимо которых они проходили по пути к вилле. Изнутри доносилось хрюканье свиней, и высокий бритт с кабаньим копьем стоял на страже, настороженно наблюдая за ними, пока они проходили мимо. — Возможно, нам придется освободить одного из них позже. Мне хочется чего-нибудь похрустывающего.

— Не говори об этом, — возмутился Макрон. — Попробуй подумать о чем-нибудь другом, прежде чем ты тоже возбудишь мой аппетит.

Вилла была построена по обычному образцу: с небольшой сторожкой, встроенной в стену, окружающую главный дом, а также конюшнями и кладовыми по краям комплекса. Двое телохранителей наместника были на дежурстве и отсалютовали офицерам, махнув им рукой после любопытного мимолетного взгляда на Макрона, который до сих пор не имел возможности ни счистить грязь, накопившуюся во время побега, ни подстричь проросшую бороду на щеках и челюсти.

— Нам действительно нужно достать тебе запасной комплект одежды, — заметил Катон. — Прежде чем кто-нибудь примет тебя за одного из этих волосатых варваров, вокруг которых ты ходишь, и вонзит в тебя старый добрый гладий.

— Любой, кто попытается это сделать, будь то варвар или римлянин, получит тот же меч, воткнутый туда, куда не светит солнце.

Вилла принадлежала отставному центуриону Девятого легиона Гаю Гитецию, стройному подтянутому ветерану с редкими седыми волосами и темно-карими глазами. Он открыл свой дом пропретору и его свите и предоставил содержимое своего винного погреба и кладовой. Он тепло поприветствовал вновь прибывших, но неодобрительно нахмурился при виде Макрона.

— У меня есть небольшая баня в задней части виллы. Оставь эти тряпки снаружи, и я попрошу одного из моих рабов принести тебе свежую одежду, пока ты омоешься и побреешься. Когда снова почувствуешь себя римлянином, присоединяйся к остальным в триклинии, чтобы чего-нибудь поесть и попить. Повар разогревает мульсум, и это приведет твой мир в порядок.

Макрон поблагодарил его и последовал за одним из домашних рабов в сторону бани. Когда он ушел, Гитеций обратился к Катону.

— Ты выглядишь изнуренным, молодой человек.

Катон не смог сдержать улыбку. Несмотря на то, что он все еще выглядел молодо, ему было около тридцати лет. Он кивнул. — Мы все очень устали. Когда все это закончится, клянусь, я буду спать целый месяц.

Гитеций похлопал его по плечу. — Я уверен. Между тем, ты, должно быть, голоден. Проходи.

Он провел Катона в небольшой обнесенный стеной сад в задней части виллы, где Светоний и его офицеры сидели вокруг длинного стола на скамьях и спокойно поглощали разложенную для них еду и вино. Катон заметил тщательно ухоженные цветочные клумбы, аккуратно подстриженные кусты и купальню для птиц в дальнем конце, тускло освещенную жаровнями, горящими в каждом углу. Место спокойствия, которое, казалось, не шло в ногу с миром, раздираемым на части за стенами виллы.

— У тебя красивый сад.

— Это была гордость и радость моей покойной жены, — нежно улыбнулся Гитеций. — Она умерла три года назад. Я сохранил его в том виде, как она его оставила. Садитесь.

Катон нашел место на одной из скамеек рядом с наместником и кивнул в знак приветствия другим старшим офицерам, окружавшим его.

— Как твои люди? — спросил Светоний. — Я слышал, перед тем, как ты отступил от хребта, произошла небольшая битва.

— Вряд ли битва, господин. Мы прогнали некоторых повстанцев, преследовавших последних мирных жителей. Когда мы напали на них, враг бросился в бегство.

— Есть жертвы?

— Двое убиты, четверо легко ранены.

— Это двое людей, которых мы не можем себе позволить потерять, Катон. Сейчас жизни солдат гораздо более ценны, чем жизни мирных жителей.

— Да, господин.

Они переглянулись, пока пропретор не убедился, что его подчиненный понял и принял приоритеты. Тогда Светоний отпил вина из серебряного кубка и устало продолжил.

— Я получил сообщение от главной колонны. Они все еще находятся в восьмидесяти километрах к северу от Веруламиума. Они устали, и им понадобится как минимум еще один день, прежде чем отставшие догонят их. Так что вряд ли мы будем в состоянии сражаться раньше, чем через четыре дня.

Катон сразу понял суть. О том, чтобы обороняться у Веруламиума, не могло быть и речи. Третье ключевое поселение провинции постигнет та же участь, что и Камулодунум и Лондиниум. Еще десять тысяч мирных жителей будут вынуждены бежать или погибнут, если они не успеют уйти вовремя. А костер другого римского поселения станет маяком для еще большего числа бриттов, которые пополнят ряды последователей Боудикки. Точно так же как моральный дух римлян упадет еще ниже в результате этой последней катастрофы.

Он тяжело вздохнул.

— Каждый шаг, с которым мы отступаем, может показаться как еще один шаг ближе к поражению, господин.

— Я знаю это, во имя Плутона, — резко ответил Светоний. — Мне не нужно, чтобы мне на это указывали.

— Я сказал, что именно так это может выглядеть, пропретор.

— Я почти уверен, что именно так это выглядит для всех, кто участвует в этой трагедии, префект.

Разум Катона был притуплен от усталости, и ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он смог ясно объясниться.

— Господин, это не первый случай, когда череда побед вызывает у очередной армии ложное ощущение непобедимости. Пока повстанцам удалось добиться лишь одного заметного успеха — засады Девятого легиона. В Камулодунуме они столкнулись с небольшим отрядом ветеранов, стоявших за наспех сооруженной импровизированной обороной. Еще меньше людей было в Лондиниуме, который было невозможно защитить ни со Вторым легионом, ни без него. Веруламиум падет по той же причине. Судьбы сговорились подарить врагу легкие победы. Я прослужил в Британии достаточно долго, чтобы видеть, как эти люди превращают даже самую маленькую победу в великий триумф.

— Они еще могут одержать свой великий триумф.

— Это возможно. Но я думаю, что если все будет так, как происходит сейчас, это вскружит им голову и приведет к опрометчивости. Сейчас у них есть жажда победы, и все они захотят участвовать в убийстве римлян, когда мы повернёмся и встретимся с ними в бою. То, что они будут превосходить нас численностью как минимум в пять раз, только подпитает их высокомерие.

— Да, представь себе это, — сухо ответил Светоний. — Они попадут прямо в ловушку, которую мы все это время готовили для них.

Катон подавил свое разочарование. Наместник слишком устал, чтобы принять доводы, которые он пытался привести. Но он не должен поддаваться унынию своего командира. Он продолжил. — Такие шансы не принесут большой пользы врагу, если повстанцы не смогут использовать их на открытой местности. — Он наклонился вперед. — На марше вниз от Моны мы прошли позицию, которая точно соответствует нашим потребностям. Насколько я помню, это был день езды к северу от Веруламиума. Место, где дорога выходит из леса и выходит в пологую долину, линия которая тянется с обеих сторон почти на километр перед большим пространством пастбищ. Вы помните это, господин?

Светоний потер лоб и кивнул.

— Да… Да, теперь я это припоминаю.

— Если бы нам удалось вытянуть все имеющиеся силы через долину, наши фланги были бы защищены лесом с обеих сторон. У нас будет преимущество в виде возвышенности, и повстанцы смогут сражаться с нами только на том же фронте. Их большее число не могло бы принести им какой-либо пользы в такой битве. И когда линии фронта сойдутся, наша лучшая подготовка и дисциплина оправдают себя. Если мы будем держаться стойко, а я верю, что сможем, бриттам не удастся сокрушить нас.

Светоний на мгновение задумался над перспективой. — Я понимаю смысл твоих слов, Катон, но одно дело — удержаться на месте, а совсем другое — превратить это в победу. Нам нужно решительно разгромить врага, если мы хотим подавить это восстание. Не потерпеть поражение — это не то же самое, что победить в данном случае. Как ты предлагаешь превратить твой план в желаемый результат?

— Я еще не уверен, господин. Мне нужно обдумать это. Все, что я знаю, это то, что мы должны нанести им какой-то удар как можно скорее, если мы хотим укрепить моральный дух римлян и положить конец череде их успехов. Если мы сможем нанести достаточно тяжелые потери, это ослабит их решимость, и мы сможем увидеть, как многие из них покинут войско Боудикки. Они уже заполучили свою добычу, утолили жажду мести и, возможно, не имеют желания участвовать в еще одной упорной битве. Они не профессиональные солдаты. Им не хватает нашей дисциплины.

— Все это очень хорошо, и я согласен с тобой, префект Катон, но красивые слова не заменят конкретной тактики. Я рассмотрю твое предложение, как только у меня будет возможность обдумать его. А пока давайте насладимся этим прекрасным блюдом, которое приготовил для нас Гитеций, прежде чем мы отдохнем. — Светоний поднял свой кубок перед хозяином. — Наша благодарность.

— Приятно снова оказаться среди братьев по оружию, — любезно ответил Гитеций. — Кроме того, я скорее допью мое вино и все лучшее, что может предложить моя кладовая, чем оставлю это врагу. — Он печально оглядел сад. — Все это, плоды моей службы в легионах, исчезнет завтра к этому же времени, так что давайте воспользуемся всем этим по максимуму, — он налил себе кубок и осушил его одним мощным глотком, затем постучал чашей по столу с удовлетворенной улыбкой. — У меня есть к вам просьба, господин, в обмен на мое гостеприимство.

— Выкладывай!

— Моя жена ушла, и у меня нет семьи. Скоро у меня не останется ничего, кроме армейского оружия и снаряжения. Я держал их в порядке все эти годы по привычке. Для меня будет честью, если я смогу в последний раз выступить и сразиться с легионами, прежде чем навсегда повесить свой меч.

Светоний оглядел ветерана с ног до головы. — Сколько тебе лет, центурион Гитеций?

— Шестьдесят пять, господин, — он вызывающе поднял подбородок. — Во мне еще осталось много сил, и я могу не отставать от колонны и кое-что показать некоторым молодым бриттам.

Светоний восхищенно улыбнулся. — Смелые слова, боевой товарищ. У тебя есть лошадь?

— Да, господин. У меня в конюшне четыре.

— Я возьму трех из них в качестве сменных. А последнюю ты можешь сохранить. Ты можешь ехать с когортой префекта Катона. Сможешь заменить одного из тех людей, которых он потерял сегодня.

Катону хватило здравого смысла не ответить на насмешку. — Мне всегда пригодится опытный боец, господин.

— Тогда решено.

Пока полководец говорил, в комнату вошел Макрон, чисто выбритый, с розовым оттенком кожи там, где он счистил грязь. На нем была свежая армейская туника и калиги. Он кивнул собравшимся офицерам и отдал честь Светонию, прежде чем тот указал на место подле Катона.

— Центурион Макрон, я едва узнал тебя. Ты снова похож на римлянина.

Гитеций внимательно посмотрел на него. — Моя старая туника тебе очень идет. Осмелюсь сказать, что некоторые из моих доспехов сослужат такую же хорошую службу, если они тебе понадобятся.

Макрон ухмыльнулся.

— Как раз тот человек, который мне был нужен!

Когда Макрон поправил последний ремень чешуйчатого доспеха и перевел его в более удобное положение, Гитеций одобрительно кивнул.

— Прекрасно сидит, — сказал Катон из угла комнаты, где он стоял, прислонившись к стене и скрестив руки. — Хотя, возможно, посередине немного тесновато.

Макрон хлопнул себя по животу. — Вот и вся прекрасная еда и вино, которыми ты нас угостил, Гитеций. Осмелюсь сказать, что у меня будет много возможностей отработать это в ближайшие дни.

Они стояли в таблинии старшего центуриона, рядом с садом. Последний молчал теперь, когда Светоний и его офицеры удалились на ночь.

— Мы все это сделаем, — сказал Катон, прежде чем его внимание переключилось на Гитеция. — Ты уверен, что хочешь присоединиться к когорте? Ты можешь взять свою лошадь и все ценные вещи, которые сможешь унести, и поехать на север, чтобы найти убежище в Деве, пока восстание не закончится.

— Я мог бы, но не буду. Я прожил долгую жизнь. Хорошую жизнь. Но с тех пор, как Альбия умерла, у меня такое чувство, будто я отсчитываю дни до тех пор, пока мы не воссоединимся в тенях. Гитеций подошел к сундуку, где хранилось его армейское снаряжение, достал гладий и вытащил его из ножен. — Он лежит тут уже пятнадцать лет. Купил его на аукционе, принадлежавшем офицерам подразделения, уничтоженного в первые дни завоевания Британии. Это прекрасное оружие, хорошо сбалансированное и с острым лезвием. Кажется, стыдно оставлять его пылиться здесь, когда ему можно было бы найти хорошее применение, — он вложил клинок в ножны и положил его на маленький столик, затем достал из сундука еще несколько предметов: нагрудник и наплечник, портупею с фалерами, шлем, поножи и наручи.

— Ты уверен, что справишься со всем этим? — спросил Макрон, пробежавшись глазами по худому телу собеседника.

Гитеций взглянул вверх. — Я прекрасно справлюсь, пошел ты к Плутону.

Во время их разговора взгляд Катона был прикован к мечу, а теперь он указал на оружие. — Не возражаешь, если я взгляну?

— Угощайся.

Он вытащил оружие и поднес его к лампе, висящей на настенном кронштейне. Рукоять была обтянута кожей, а ножны и их навершие были украшены знакомыми узорами. Но именно клинок привлек его наибольшее внимание, и, конечно же, выгравированная фраза, которую он искал, все еще была отчетливо видна на блестящей поверхности. Он улыбнулся и несколько раз взмахнул мечом, чтобы проверить его вес и баланс, и обнаружил, что он так хорош, как сказал Гитеций, и был ровно таким же, каким он запомнил его много лет назад. Он вложил его обратно в ножны и положил на стол.

— Я знаю этот меч.

Гитеций с удивлением оглянулся.

— Действительно?

— Раньше он принадлежал центуриону Второго легиона по имени Бестия. Ты помнишь его, Макрон?

— Этого человека трудно забыть. Был крепким, как старые калиги, и хорошо обучал своих людей. Хорошо с тобой поработал, учитывая, что на первый взгляд ты был не самым многообещающим из новобранцев. Насколько я помню, он умер от ран, полученных в бою, вскоре после того, как легион высадился в Британии.

— Верно, — кивнул Катон.

— Значит, о происхождении меча меня обманули, — сказал Гитеций.

— Нет, это точно он, у него история такая, — ответил Катон. — Бестия передал меч другому человеку по своему завещанию. Легионеру на то время. Позже в ходе кампании его повысили до центуриона, прежде чем его подразделение было опозорено и приговорено к уничтожению.

Макрон издал тихий свисток. — Этот меч, который он дал тебе, не так ли?

Катон кивнул.

— Трахни меня, как наш мир тесен.

— Это твой меч? — Гитеций поднял оружие и с любовью посмотрел на него.

— Был, но ненадолго.

— Тогда я должен вернуть его. — Он хотел было предложить его Катону, но тот поднял руку.

— Нет. Ты носил его при себе гораздо дольше, чем я когда-либо. Сохрани его и сделай честь его бывшему владельцу.

— Благодарю, я сделаю так. За нас обоих.

Внезапно Катон не смог удержаться от того, чтобы откинуть голову назад и широко зевнуть, от чего у него хрустнула челюсть. Он улыбнулся в извинении. — Мне нужно немного поспать.

— Иди. Увидимся с первыми лучами солнца, когда я присоединюсь к твоему отряду. Мне нужно потратить некоторое время, чтобы попрощаться со своим домом. И мне нужно будет спрятать могилу жены. Я бы не хотел, чтобы враг осквернил ее.

— Хочешь, чтобы я помог с этим? — предложил Макрон.

— Нет. Благодарю, но нет. Возможно, это мой последний шанс побыть рядом с ней в этой жизни. Кроме того, похоже, тебе самому тоже нужен отдых. Иди, со мной все будет в порядке.

Оставив Гитеция одного в таблинии, Катон и Макрон покинули виллу и вернулись к позициям Восьмой когорты. Луна над головой освещала темный пейзаж, а звезды пронзали ночное небо. Тысячи людей, сгруппировавшись в островки, спали или отдыхали под открытым небом, и шел какой-то приглушенный разговор, перемежаемый случайным плачем младенца или рыданиями какой-нибудь безутешной души, скорбящей об утраченном или мрачных перспективах на будущее. Многие не ели по крайней мере целый день, и Катон почувствовал укол вины за щедрый пир, которым он и другие офицеры насладились ранее.

Макрона не беспокоили такие угрызения. Он чувствовал себя помолодевшим благодаря ванне, бритью, свежему гардеробу и снаряжению, которое любезно предоставил Гитеций. Безмятежность ночи только добавляла ему хорошего настроения, пока он не вспомнил о матери. Но он ничего не мог с этим поделать, кроме как молча поклясться, что она будет отомщена.

Убедившись, что Туберон имеет достаточное количество людей для первой ночной вахты, два офицера уселись возле своих седел, натянули плащи и попытались заснуть. Макрону, как обычно, удалось быстро это сделать, как это было присуще ветерану, и он зашелся ритмичным храпом. Катон медлил, его мысли были сосредоточены на Луции и Клавдии и на горячей надежде, что они благополучно доберутся до Галлии. Увидит ли он их когда-нибудь снова, по всей вероятности, решится в течение следующих пяти или шести дней.

Старый армейский девиз — «смерть или победа» никогда не был более, чем уместен.