Восстание

ГЛАВА XXVI

— Отступать к укреплениям! — приказал Катон своему резервному отряду. — Ждите меня там. Если какая-нибудь из этих колесниц встретится на вашем пути, защищайте стрелометчиков. Выполнять!

Когда люди повернулись, чтобы рысью подняться по склону, он приказал знаменосцу следовать за ним и побежал к Галерию, вытащив его из второй линии. — Ты здесь командуешь. Штандарт останется с тобой. Держать строй. Если повстанцы прорвутся, отступайте к укреплениям. Но выиграй мне как можно больше времени.

— Где… — начал Галерий.

— Позже. — Катон хлопнул его по спине, чтобы вернуть в строй, и побежал через тыл к Макрону, где остановился, тяжело дыша. — Ты мне нужен… чтобы удержать левый фланг. Не позволяй этим колесницам проникнуть к нам.

— А как насчет остальной своры? Им понадобится поддержка.

Катон согласился с этим.

— Отдели десять человек по выбору. Остальные вместе с тобой держат фланг.

— Что ты задумал?

— Нет времени объяснять. Просто делай, как я прошу.

— Все в порядке. Но лучше, чтобы все было хорошо.

Катон посмотрел вдоль линии. Левый фланг Трасилла отступал, бриттские возницы направили своих лошадей в ряды римлян, принося их в жертву, чтобы разбить строй. Отвернувшись, он побежал вверх по склону к батарее, возвышавшейся над Восьмой когортой, и обнаружил ее командира, молодого легионного центуриона, не старше тридцати лет, наблюдавшего за оттеснением Десятой когорты.

— Направить оружие на эти колесницы! — приказал ему Катон.

— У нас остались последние несколько стрел, господин. У меня строгий приказ сохранить их для следующей атаки.

— Другой атаки не будет, если мы, Плутон тебя забери, не остановим эту, — отрезал Катон. Он протянул руку к колесницам. — Расстреляй их! Это приказ.

— Я подчиняюсь легату Кальпурнию.

— Но, его здесь нет, а ты прикомандирован к моему флангу. Подчиняйся моему приказу.

Центурион заколебался, и Катон поднял меч.

— Сделай это, или я убью тебя там, где ты сейчас стоишь!

Молодой офицер еще раз взглянул на безумное выражение лица префекта, затем поднес руки ко рту и крикнул своим рассчетам:

— Новая цель! Вражеские колесницы слева! Стреляйте по готовности!

Катон оставался там достаточно долго, чтобы увидеть, как стрелометчики нацелили свой огонь по колесницам, сокрушающим фланг Десятой когорты, и начали стрелять в тыл римлян. Третий выстрел вырвал возничего из колесницы и швырнул его обратно в воина, стоявшего за ним. Внезапное давление на поводья заставило лошадь отклониться в сторону, перевернув повозку.

— Хороший выстрел! — сказал он центуриону. — Продолжай в том же духе, до последней стрелы, если необходимо.

— Слушаюсь, господин. Однако когда все закончится, ты будешь держать ответ перед легатом.

— Я уверен, что так и будет.

Катон пробежал через ряд повозок и почти пустых корзин со стрелами и продолжил подниматься по склону туда, где ждал кавалерийский резерв, люди уже сидели в седлах. Туберон находился там с остатками конного контингента Восьмой Иллирийской, а также не более чем с четырьмя сотнями других людей, набранными из вспомогательной когорты под командованием префекта Квадрилла, ветерана лет пятидесяти пяти, командира Пятой Испанской конной когорты, одного из подразделений, понесших тяжелые потери в кампании на Моне. Когда Катон приблизился к строю, Квадрилл наклонился вперед в седле и повел лошадь вдоль конного резерва.

— Что ты здесь делаешь, префект Катон?

— Нам нужно сокрушить атаку колесниц. Прежде чем вражеская пехота дойдет до бреши. Мне нужна лошадь.

— У меня нет лишней.

Катон указал на одного из людей Квадрилла. — Ты, отдай своего коня.

Когда ауксилларий перекинул ногу через седло, Квадрилл закричал:

— Оставайся в седле, будь ты проклят!

Ауксилларий замер, переводя взгляд с одного старшего офицера на другого. Катон схватил его за руку и потянул вниз так, что он был вынужден спешиться или упасть на землю. Мгновение спустя он уже был в седле и взял в руки поводья. Он гнал лошадь вперед и с тревогой смотрел на образовавшуюся брешь. Батарея скорпионов прекрасно справлялась с уничтожением колесниц, а разбитые повозки, раненые лошади и экипажи накапливались среди расстроенных рядов Десятой когорты. Ближе к нему Макрон и его люди сформировали короткую линию для защиты левого фланга Восьмой Иллирийской, а артиллерийские расчеты добились краткой передышки для людей Катона. За колесницами он мог видеть плотный отряд вражеской пехоты, прорывающийся через брешь между Двадцатым легионом и Десятой когортой.

— Мы должны идти в атаку. Сейчас же. Отдай приказ!

Рот Квадрилла открылся для протеста, затем он посмотрел мимо Катона на развивающуюся серьезную ситуацию и осознал необходимость быстрых действий. Он отдал приказ:

— Конный резерв! Наступать рысью! За мной! — затем он погнал лошадь вниз по склону, поворачивая влево от батареи метательных машин, когда стоящий там центурион поспешно приказал своим людям прекратить стрельбу.

Конный резерв ринулся навстречу оставшимся колесницам и пехоте, прорывавшейся через брешь. Катон присоединился к Туберону, когда строй двинулся по примятой траве в сторону мятежников. Левый фланг Десятой когорты был разорван на куски, и он увидел, как Трасилл отчаянно собирает группу своих людей, чтобы сформировать фланговую охрану под прямым углом к тому, что осталось от его основной линии, все еще сражавшейся с врагом на выступе. Небольшая группа колесниц, в количестве десяти или около того, оторвалась от остальных и погналась за ауксиллариями, бежавшими от третьей атаки бриттов. Катон поднял меч и повел своих людей, чтобы атаковать врага во фланг.

Колесницы были настолько увлечены своей добычей, что заметили приближающуюся к ним кавалерию только тогда, когда было уже слишком поздно. Катон протиснулся в пространство между двумя ближайшими колесницами и повернул направо. Облокотившись на седло, он ударил возничего и полоснул его по черепу, глубоко порезав щеку и оторвав верхнюю часть уха. Бритт инстинктивно дернулся и потянул за поводья, чтобы отвести колесницу от нападавшего. Воин в задней части возка сердито крякнул, когда Катон вышел за пределы досягаемости его копья.

Катон направил своего коня в сторону другой колесницы, находившейся в центре небольшой группы. Туберон и остальные его люди бросились в атаку посреди врага, пронзая копьями как лошадей, так и тех, кто был на колесницах. Раздался панический крик, когда один из ауксиллариев столкнулся с парой лошадей; прежде чем он успел прийти в себя, возничий пробежал по ярму и вонзил топор ему в шею. Ауксилларий мгновенно обмяк в седле, его щит и копье выпали из бессильных пальцев, а его конь качнулся и поскакал прочь. Возничему хватило лишь одного удара сердца, чтобы отпраздновать свою победу, прежде чем кто-то столкнул его на землю, и он рухнул на круп одного из своих животных, а затем соскользнул и упал под колесницу с криком боли, замершим в его горле, когда колесо раздавило ему грудь.

Все колесницы, кроме трех, теперь были обездвижены или приведены в негодность, а оставшиеся в живых развернулись и понеслись вниз по склону, пытаясь достичь своей пехоты, хлынувшей через расширяющуюся брешь. Квадрилл увеличил темп, когда его конница приблизилась по диагонали, и теперь, когда оставалось пройти пятьдесят шагов, он отдал приказ перейти в атакующий галоп. Вспомогательные кавалеристы опустили копья и наклонились вперед, прижав бедра к бокам своих лошадей, готовясь врезаться в массу вражеских воинов. У повстанцев не было времени отреагировать, прежде чем на них обрушилась конная масса. Инерция расплющила некоторых из них, отбросила других в сторону, а остальных отбросила обратно в плотно сжатые наступающие сзади порядки, пытавшиеся прорваться через римскую линию. Смертельные наконечники копий ауксиллариев выходили наружу, а когда древки ломались или оружие вырывалось из их рук, всадники выхватывали свои длинные мечи и продолжали атаку на плотно сомкнутые ряды повстанцев, которые были отброшены назад.

Катон собрал своих людей под штандарт когорты и провел их мимо тел их товарищей, которых всего несколько мгновений назад сокрушили колесницы. Квадрилл и остальная часть кавалерийского резерва прорвались глубоко в ряды врага, и мятежники пошатнулись под ударом, а некоторые уже бежали обратно вниз по склону. Катон направил своих людей вправо, чтобы оттеснить врага с фланга от людей Трасилла, которые уже продвигались вперед после того, как кризис миновал. Неудача прорыва быстро превращалась в крах по всему фронту, бриттский строй заколебался.

Увидев свой шанс, Катон направил свой отряд во фланг воинов, все еще сражавшихся с Десятой когортой. Он видел ужас на их лицах, когда они отступали от ауксиллариев Трасилла и разворачивались лицом к новой угрозе. Он знал, что его людей слишком мало, чтобы обойти вражеский фланг, но, возможно, их было достаточно, чтобы сломить дух мятежников. Он дико кричал, пока они рубили и кололи направо и налево, а их лошади фыркали и били крупом, отбрасывая людей назад и вставая на дыбы, когда те, в свою очередь, были ранены. Затем с ревом ауксилларии Десятой Галльской спрыгнули со своего выступа и бросились через тела внизу в беспорядочные ряды противника. Они обрушивали на повстанцев свои щиты, рубили и кололи мечами, кровь повсеместно забрызгивала щиты, доспехи и обнаженную плоть.

У атакованных с двух сторон мятежников, в какой-то момент пропало самообладание, и сотни из них отступили, а потом и побежали обратно вниз по склону. Когда они обратились в бегство, то же самое сделали и их товарищи, сражавшиеся с находящейся в тяжелом положении Восьмой когортой. Макрон тут же прокричал приказ атаковать, отправив быстро преследовать отступающие порядки бриттов.

Над головой темные тучи закрыли большую часть поля боя, и начали падать первые капли дождя, а ветерок развевал ветви деревьев на опушке леса. Пока противник бежал как попало, конные вспомогательные силы дали волю своему нетерпению и разили всех ближайших повстанцев, нанося им удары в спину или смертельные удары сверху, раскалывающие черепа, рассекающие плечи и позвоночники. В сотне шагов вниз по склону Катон натянул поводья и приказал своим людям остановиться. Некоторым, потерявшимся в боевой ярости, потребовалось время, чтобы отреагировать. Когда они выстроились вокруг него и штандарта, он огляделся, но Туберона не было видно. И более трети конного контингента. То же самое произошло и с остальной частью конного резерва, когда Квадрилл отозвал своих людей. Их атака была полностью исчерпана. Некоторые раненые все еще были в седлах. Многие другие лежали среди тел мятежников, которые покрывали склон, ведущий к римскому фронту, и скопились вокруг того места, где они почти закрепили свой прорыв.

Трасилл и Макрон тоже кричали своим людям, чтобы они прекратили преследование, и те устало остановились, задыхаясь. Повстанцы бежали достаточно долго, чтобы создать безопасную брешь между двумя сторонами, прежде чем замедлить ход и отступить через ручей, чтобы присоединиться к остальной орде, ожидающей в мрачном молчании. Один из ауксиллариев поднял меч и дико заорал, но его призыв остался без ответа, и он быстро замолчал. Каждый человек знал, насколько близко они подошли к поражению, и что, если враг нападет снова, он легко сможет сокрушить опустошенную и изнуренную римскую армию.

Вспомогательная пехота и легионеры, преследовавшие врага на небольшом расстоянии, были приведены в чувство своими офицерами и вернулись вверх по склону на исходные позиции. Исправных копий почти не было, а поскольку стрелометные батареи исчерпали свои запасы, было ясно, что в следующий раз, когда повстанцы выступят вперед, у них не будет возможности сломить импульс их атаки. Никаких метательных снарядов, никаких кольев и теперь никакого эффективного конного резерва, способного противостоять похожему на недавний прорыв на правом фланге римской линии.

Передав свою лошадь одному из всадников, Катон направился к Восьмой когорте и обнаружил, что один из лекарей перевязывает бедро Макрону.

— Насколько серьезно? — спросил он.

— Телесная рана. Один из бриттов притворялся мертвым, когда я собирался перешагнуть через него. Но ему не пришлось играть эту роль слишком долго, как только я закончил с ним.

Они обменялись резкими улыбками, воодушевленные тем, что оба выжили, и в то же время шокированные тем, насколько близко они подошли к поражению.

— Это была быстрая и смелая идея. Как раз вовремя, — сказал Макрон, кивнув вверх по склону солдатам кавалерийского резерва, проходившим обратно на лошадях мимо скорпионов. — Хорошая работа.

Катон на мгновение задумался. Как будто он вообще об этом не думал. Он действовал инстинктивно, и все могло легко пойти другим путем. Посмотрев мимо Макрона, он увидел, что его люди понесли больше всего потерь в последней атаке, чем в первых двух вместе взятых. На ногах осталось едва ли сто пятьдесят человек. Недостаточно, чтобы сформировать две шеренги. Когда повстанцы нападут снова, они не смогут предложить ничего большего, чем тонкую линию. То же самое касалось и когорты Трасилла, далее по строю только легионеры, судя по всему, пострадали в меньшей степени. «И это было хорошо», — подумал он, «поскольку только железные когорты легионов могли добиться победы теперь, когда снаряды скорпионов, вспомогательная пехота и один из кавалерийских резервов были истощены.

Дождь лил непрерывно, стуча по шлемам людей и стекая с их доспехов, пока они возвращались на позиции и уносили раненых. Перед ними лежала кровавая бойня первых трех атак. Должно быть, пало более десяти тысяч последователей Боудикки, а крики и стоны раненых доносились сквозь шипение дождя. За ручьем повстанческая армия восстанавливала свои разбитые формирования. Боевые рожки прозвучали еще раз, но криков уже не было, и Катон почувствовал нежелание массы возобновлять бой. И все же… и все же их лидеры и друиды выступили перед строем, чтобы уговорить и побудить их сделать последнее, решающее усилие. Они знали, что должны победить в этот день, прежде чем их последователи впадут в уныние, которое поставит под угрозу дальнейшую борьбу с захватчиком. «У них все еще был шанс, и их вожаки знали это», — размышлял Катон. — «Все зависело от того, смогут ли они выдвинуть свою сторону в достаточном количестве для решения вопроса».

— Ей-богу, они попытаются еще раз, — сказал Макрон, глядя вниз по склону, поднеся руку к краям шлема, чтобы не допустить попадания дождя в глаза. Он наблюдал за линией врага, продвигающейся вперед, пока их лидеры собирали всех, кто еще мог сражаться, в то время как их семьи молча наблюдали за происходящим с повозок и возвышенности, огибающей поле боя. Он придвинулся ближе к Катону и пробормотал: — Я не уверен, что мы сможем пережить еще одну атаку.

— Ты можешь быть прав. Я надеялся, что нам удалось их достаточно встряхнуть после провала последней попытки. Юпитер Всеблагой… Нельзя не восхищаться их смелостью. Если бы только у нас хватило здравого смысла относиться к ним как к союзникам, а не давить их под своей пятой. Представь себе, чего можно было бы достичь с десятью обученными когортами таких людей.

— Они все равно могут добиться чего-то выдающегося даже без этой подготовки, учитывая то, как обстоят дела. Однако независимо от того, выиграем мы или проиграем, в Риме найдутся дураки, которые никогда не согласятся с тем, что эти варвары могут сравниться с нами, как люди.

Со стороны полевого штаба подъехал трибун. Он натянул поводья и отсалютовал Катону.

— Приветствия от наместника, господин. Он просит поздравить вас с быстрыми действиями по закрытию бреши. Он также просит, чтобы ваши люди в последний раз удержали свои позиции.

— В последний раз? — едко спросил Макрон. — Не уверен, что нас это должно воодушевлять.

Трибун выглядел оскорбленным.

— Полководец не это имел в виду, центурион.

Макрон посмотрел на Катона и закатил глаза, прежде чем ответить.

— Рад слышать это. А теперь беги, молодой человек. Прежде чем я сказал что-то, о чем я потом буду сожалеть.

Трибун развернулся и поскакал прочь, а Макрон печально покачал головой. — Где же они все таки находят такой материал? Я ушел из армии на несколько месяцев, и она тут же отправилась к Харону за Стикс.

— Однако ты ее не оставил, — заметил Катон. — Это правда, что говорят. Можно вывести человека из армии, но нельзя вывести армию из человека. Я почти думаю, что этот безымянный автор имел в виду конкретно тебя, когда придумал этот афоризм.

— Говорят? А кто?

— Не заставляй меня начинать, — он перевел взгляд на врага. Темные тучи закрыли небо, а дождь лил так сильно, что бритты были видны только как серая масса на среднем расстоянии. Мгновение спустя он увидел, что они продвигаются в четвертый раз, и почувствовал, как его сердце упало при этой перспективе. Он инстинктивно знал, что это будет последняя атака дня. Для обеих армий это было сродни принципу «сделай или умри».

Он приказал своим людям приготовиться, и ауксилларии устало вернулись на выступ. Никакой смены линий больше не было. Выжившие офицеры отправили во фронт наименее уставших и тех, кто еще не был ранен, а остальные сформировали две группы под командованием Катона и Макрона, готовые вновь сыграть свою роль временного резерва. За позициями Восьмой когорты артиллерийские расчеты легионеров вышли из батареи и вернулись в ряды Двадцатого легиона. Квадрилл и его небольшой отряд кавалерии стояли рядом, готовые к последней атаке, если их призовут. Катон почти не сомневался, что они будут здесь задолго до окончания битвы.

Повстанцы пересекли ручей, замедлившись из-за густой полосы взбитой грязи, и двинулись вперед одной огромной массой численностью более сорока тысяч человек. Они молчали и не пытались, как раньше, броситься на римскую линию. Им не нужно было бояться длинных стрел, да и копий почти не осталось. При этом, они сами потеряли свой небольшой отряд боевых колесниц в последней атаке, а склон был больше похож на кроваво-грязное месиво в начавшемся ненастье для их конницы, поэтому каждой стороне предстояло решить исход битвы в чистом пехотном сражении. Финальный раунд должен был стать жестокой борьбой насмерть на усыпанном телами склоне, скользком от крови и дождя.

Казалось, массе бриттов потребовалась целая вечность, чтобы добраться до ожидающих римлян. Когда они приблизились, среди облаков вспыхнули полосы ослепительных молний, на мгновение озарив две армии жемчужно-белым сиянием, как если бы они были призраками, прежде чем мрак мгновенно сгустился снова.

— Мы мертвецы, — сказал один из ауксиллариев в отряде Катона.

Префект мгновенно обернулся.

— Кто это сказал?

Человек рядом с виновником не удержался и не смог не взглянуть мельком на своего товарища, а Катон подошел к ауксилларию и пристально посмотрел на него. — Никто, я имею в виду никто, не умрет, если я не прикажу. Понятно?

Человек удивленно поднял брови, но все равно кивнул. — Да, господин.

— Так-то лучше. Теперь этой ерунды больше не будет. Возьми себя в руки и выполни свой долг.

— Да, господин.

Катон вернулся на свою позицию. Возможно, он не излечил страх этого человека, но сделал достаточно, чтобы занять его. Его товарищи ухмыльнулись и покачали головами, прежде чем их внимание снова было обращено на приближающегося врага.

Мятежники находились не более чем в ста шагах от них, но сквозь дождь невозможно было различить их лица. Катон крепче сжал рукоять щита и увидел, что Макрон чертит кончиком меча маленькие круги, ожидая битвы. Враг теперь двигался медленнее, и когда они были в пятидесяти шагах от них, они остановились. Их вожди и лучшие воины вышли вперед, выкрикивая призывы, а затем жестом махнули своим людям вперед. Ни один не пошевелился. Их лидеры кричали на них, чередуя призывы к их мужеству, угрозы, оскорбления и мольбы. Но безрезультатно. Но они и не отступили.

— Чего вы ждете? — крикнул один ауксилларий. — Придите и возьмите нас, вы, хреновы варвары!

— Тише! — крикнул Галерий, его голос напрягся. — Тишина в строю!

Дождь лил с тихим ревом, перемежаясь молниями и громом, когда гроза прошла над головой. Обе армии казались замороженными. Затем одинокая фигура вырвалась между Десятой когортой и легионерами Двадцатой и побежала, пока не оказалась на полпути между двумя сторонами. Повернувшись лицом к римской линии, он взмахнул мечом в воздухе.

— Гитеций, — пробормотал Катон. — Что ты делаешь?

— Почему вы все еще стоите здесь? — в ярости закричал ветеран. — Они сожгли ваши города, убили римских граждан и уничтожили ваших товарищей из Девятого легиона… Чего же вы ждете? Убейте их! Убейте их всех! — Он развернулся и бросился вниз по склону к ожидающим бриттам. — За Альбию! За Рим!

Он врезался в щит одного из воинов. Тут же другой рубанул по его запястью, обезоруживая его. Затем руки схватили его, подняли в воздух и пронесли по линии фронта, нанося колотые ранения на ходу. Даже несмотря на то, что его снова и снова ранили, он продолжал выкрикивать свой боевой клич.

Сквозь римский строй пронесся ропот, а затем послышался голос Макрона, ясный и властный.

— Вы его слышали! Убить их! Убить их всех!

Он рванулся вперед, его отряд последовал за ним, когда он прорвался через первый ряд, а затем, словно одержимая одной волей, Восьмая Иллирийская в полном составе рванула за ним.

— Нет… — пробормотал Катон в отчаянии, но через мгновение обнаружил, что также бежит со своими людьми. Десятая Галльская последовала их примеру, а затем легионеры Двадцатого легиона с мощным ревом двинулись вперед, в полном строю.

Перепрыгивая через блестящие тела мертвых и умирающих, вспомогательные войска врезались в линию врага, импульс атаки отбрасывал передние ряды назад к их товарищам. Слева от себя Катон видел, как тяжелая пехота легионов прорывалась в центр вражеской линии, сгоняя ее вниз по склону так, что образовался широкий клин, в то время как воодушевленные единым порывом римляне продвигались вперед. Внезапность атаки, а также яростные рубящие и колющие удары римских мечей заставили врага отступить, его ряды настолько уплотнились, что они не могли свободно управляться своим оружием.

Катон сражался так же, как и его люди, без причины, без размышлений, нанося удары по врагам, оказавшимся перед ним. Десятки мятежников были уничтожены его людьми, тогда как ауксилларии сражались, словно неистовые фурии, нанося удары щитами и мечами, убивая и двигаясь дальше по мертвым и умирающим, спускаясь по склону, шаг за шагом. Огромный крик отчаяния поднялся среди вражеской массы, заглушив сплоченные крики немногих вождей и воинов-лидеров, уцелевших после римского нападения. Молния поймала и заморозила яркие картины рычащих и испуганных лиц, брызги крови и переплетения оружия, поднятого над двумя сторонами, словно поле из серебряных шипов.

Перед Катоном образовалась брешь, и он увидел, что враги рвут строй и бегут, спасая свои жизни, скользя и спотыкаясь по размякшему, грязному склону. Некоторые в ужасе бросали свои щиты и оружие, пытаясь избежать мстительного гнева римлян, сметающих все на своем пути. Его внимание привлекло стремительное движение справа, и он увидел темные тени Квадрилла и его людей, спешащих присоединиться к бойне, а не битве. Конница расколола фланг противника и атаковала тех, кто пытался от нее бежать.

Подойдя к ручью, Катон почувствовал, как его калиги увязли в грязи. Грязная жижа с прожилками крови разлеталась, когда люди с обеих сторон пробирались сквозь клейкую трясину. Многие из тех, кто падал, заставляли других падать на них сверху, и они отчаянно дергались, пока не утопали или не были сражены лезвиями римского оружия, пронзенные насквозь. Римляне прорвались через реку, вода теперь текла с кровью, капли дождя разметались от потревоженного течения. Легкие Катона горели от усилий, с которыми он боролся с мечом и щитом, пока он продирался через илистое пространство на дальнем берегу ручья. Он мог слышать испуганные крики сопровождающий бриттский лагерь, когда первый из беглецов достиг плотной линии повозок и телег и раскрыл масштаб разворачивающейся катастрофы.

Некоторые враги нашли в себе смелость повернуться и сражаться. Небольшие группы воинов и более крупные отряды мрачно удерживали свои позиции, пока их лидеры призывали их дорого продать свою жизнь. Их усилия оказались тщетными, поскольку римляне окружали и сокрушали их, прежде чем двинуться по их телам в поисках новой добычи.

Конечности Катона становились все более тяжелыми и вялыми, пока он убивал и продолжал убивать снова. Он осознавал, что темпы римского наступления замедляются и что отступление врага также приостанавливается. Когда между ним и повстанцами образовалась новая пропасть, он остановился, тяжело вздымая грудь, и поднял голову, чтобы рассмотреть ужасное зрелище. Многие из сопровождающих лиц из лагеря мятежников сидели или стояли перед фургонами и телегами, и теперь они были прижаты к ним, поскольку воины были отброшены назад, пока они не оказались слишком плотно сбиты, чтобы как-то двигаться, не говоря уже о том, чтобы сражаться. Воздух наполнился воплями и воем, пока легионеры и ауксилларии рубили своих беспомощных противников, а затем забирались на их тела, чтобы безжалостно убивать тех, кто стоял позади. Всякая сплоченность когорт рухнула, и каждый человек предался изнурительной резне вражеских воинов, их женщин и детей. Были и те, кто просил о пощаде, но их просьбы были проигнорированы людьми, которые видели и слышали сообщения и слухи о зверствах, творимых последователями Боудикки.

Отойдя от места резни, Катон оглянулся, чтобы подвести итоги и посмотреть, что случилось с его когортой. Но отличить его людей от людей Трасилла среди залитых грязью и кровью фигур, устало продолжающих резню, было невозможно. Он взял шлем с гребнем, подаренный Макрону Гитецием, и направился к своему другу через груду тел мятежников.

Макрон воткнул свой щит в землю и склонился над ним, пытаясь отдышаться. Он посмотрел на Катона, как будто не мог вспомнить его лица. Затем он моргнул и вытер кровь со своего меча, прежде чем вложить его в ножны. Сглотнув и прочистив пересохшее горло, он попытался узнать своего друга.

— Трахни меня Марс… я просто не чувствую рук.

Они стояли бок о бок, тяжело дыша, пока дождь продолжал лить. Шторм продолжался. Молния ударила в нескольких километрах отсюда, и гром, который прогрохотал над головой со звуком истерзанного металла, теперь превратился в гул титана, потревоженного во сне. Вокруг них солдаты армии Светония были измотаны, слишком уставшие, чтобы продолжать резню. Тысячи врагов, в том числе некоторые женщины и дети, перелезали через тела, наваленные у фургонов и телег, и разбегались. Попыток их преследовать не было. Это было бессмысленно. Враг был разгромлен и побежден до такой степени, которую Катон даже не мог себе представить. Десятки тысяч трупов лежали разбросанными на огромном пространстве по обе стороны ручья, и грязь не позволяла отличить бритта от римлянина. Где-то там лежали Гитеций, Туберон и многие другие, с которыми Катон познакомился ранее.

— Все кончено, — категорически сказал Макрон. — Кончено!

— Да.

— Надеюсь, она сбежала… Боудикка.

Катон кивнул. Несмотря на все, что произошло за последний месяц или около того, он не мог заставить себя желать ей смерти. Если она была там, среди трупов, он надеялся, что ее не найдут. Она заслуживала большего, чем то, чтобы ее голову принесли Светонию в качестве трофея.

Глядя на поле боя и кровавую бойню, развязанную перед повозками, он почувствовал себя более потрясенным, чем когда-либо прежде. Ни одно другое сражение, в котором он участвовал, не было таким. Ни в масштабах, ни в отчаянии, ни в количестве отнятых жизней. Он решил, что, пока он жив, он никогда больше не захочет увидеть подобное.