Война меча и сковородки (СИ)

Глава 17 (начало)

— Не надо так стонать, миледи, повернитесь на бочок…

Эмер подчинилась, когда мягкие, но сильные руки помогли ей перевернуться на левый бок, и только потом открыла глаза. Окно спальни закрывали занавеси, свеча поставлена за кувшин, чтобы свет был рассеянный.

— Хотите чего-нибудь? — спросил тот же голос. Спросил, вроде бы и участливо, но все равно… равнодушно.

— Хочу пить, — сказала Эмер, едва ворочая распухшим языком. — Кто вы?

— Верфрита, миледи. Сиделка.

— Я что, больна?

— Совсем чуть-чуть, миледи. Вот, попейте, у меня здесь целебное питье…

Сиделка помогла Эмер сесть и придержала чашку, пока девушка пила.

— Почему так плохо? Ведь всего лишь стрела, — сказала Эмер, осторожно прощупывая руку сквозь повязку. Плечо распухло и походило на тугую подушку, каждое прикосновение причиняло боль. Локоть тоже опухал, и это удивило Эмер еще больше.

— Я позову леди Фледу, — сказала сиделка.

Эмер кивнула, продолжая попытки пошевелить рукой, но пальцы были словно чужие, и ими не удавалось пошевелить.

Дверь спальни распахнулась, но вместо леди Фледы вошел Тилвин. Не глядя, он ногой подтянул табуретку и сел возле постели, взяв Эмер за больную руку.

— Как ты? — спросил он с таким страдальческим выражением лица, что Эмер перепугалась не на шутку.

— Все ли хорошо, Тиль? — спросила она, дрожа. — Все ли живы? Что с Годриком?

— О нем волнуешься? — бросил Тилвин с досадой. — Он о тебе не волновался!

— Что с ним? — теребила она его.

— Что с ним может быть? Жив-здоров, спит.

— Хвала яркому пламени, — Эмер изобразила священный знак левой рукой. — А остальные? Все живы?

Тилвин опустил глаза, и она сразу поняла и спросила одними губами:

— Кто умер?

— Сэр Стефан и сэр Мерра.

— Убиты разбойниками?..

— Нет, умерли уже в Дареме, от ран.

— От ран?! Сэр Стефан был ранен в ногу! Что за лекари у вас!

— Не кричи, — Тилвин взял Эмер за плечи, принуждая улечься. — Они были ранены ядовитыми стрелами. Лекари не смогли распознать яд.

— Яд?! — пискнула Эмер, чувствуя, как холод добрался до сердца. — Тиль, я… я тоже?.. Поэтому рана не зажила?..

Он опять опустил глаза, и это было красноречивее всякого ответа.

Эмер сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоиться.

— Новости все лучше и лучше, — изрекла она, наконец. — Какие же грозные лесные разбойники, если пользуют яд, который не могут распознать королевские лекари!

— Пришла в себя? — раздалось в коридоре, и появилась леди Фледа. Выглядела она как всегда — достойно, аккуратно, и даже вуаль с генина, переброшенная через сгиб локтя, струилась красивыми ровными складками, но Эмер заметила, что под глазами свекрови легли тени, и морщины от крыльев носа к углам рта обозначились глубже.

Тилвин вскочил, уступая место, но леди Фледа села на край кровати и пощупала лоб невестки.

— У тебя жар, — сказала она с беспокойством.

— У тех… кто умер, тоже был жар? — спросила Эмер.

Свекровь промолчала, но Эмер сказала:

— Хозяйка Дарема должна знать все. Говорите!

— Да, — вынуждена была признать леди Фледа. — Тоже жар… Сейчас придут лекари…

— Что толку, если они не могут определиться с противоядием? — возмутилась Эмер.

Но осмотреть себя позволила, и даже выпила пилюли, которые посоветовал дать один из ученых королевских врачевателей. Пилюли были горькими, от них замутило и не стало ни на йоту легче.

— Будем молиться яркому пламени, — изрекла свекровь, когда лекари удалились.

— Где мой супруг? — перебила ее Эмер. — Попросите, чтобы пришел, я хочу его увидеть.

Ей сразу не понравилось, как переглянулись леди Фледа и Тилвин.

— Что происходит? Тиль, ты солгал мне? Что с Годриком?

— Скажите ей, — вымолвил Тилвин через силу.

— Да что случилось?! Он жив?

— С ним все хорошо, — успокоила ее свекровь, — но он… не придет.

— Почему?!

— Сразу по возвращении он заявил, что желает развестись, потому что своенравная жена — позор для дома Фламбаров, и написал прошение Её Величеству, — сказала леди Фледа. — Мне очень жаль, невестка, но таково его решение.

— Развестись… — Эмер ударила левым кулаком по кровати и сразу скривилась из-за боли в потревоженной ране. — Уже и письмо тетушке настрочил. К чему спешка? Мог бы подождать день-два, пока я отдам концы.

— Невестка! — ахнула свекровь.

— Бросьте причитания, — ответила Эмер грубо, — даже Тиль меня уже похоронил. Но я сдаваться не намерена, вот увидите. И Годрику не видать ни развода, ни моей смерти. Можете так ему и передать.

— Я перехватила письмо, — сказала леди Фледа. — Незачем позорить семью.

— Правильно сделали, — поддержала ее Эмер. — Дайте только встать на ноги, я поговорю с этим наглецом. Я ему жизнь спасла, если он помнит!

— Не злись, — постарался успокоить ее Тилвин, — от этого подымется жар.

— Он и так уже поднялся, и с этим ничего не поделаешь, — огрызнулась Эмер. — Дайте воды, страшно хочется пить…

К вечеру лихорадка усилилась. Сиделка постоянно обтирала Эмер холодной водой с уксусом, но это не помогало. Тилвин приказал принести таз со льдом и заглядывал каждую свободную минуту.

После вечерней молитвы он пришел пожелать спокойной ночи, но не смог произнести ни слова. Сидел возле постели и держал Эмер за руку.

— Не бойся, Тиль, — сказала Эмер ободряюще, хотя дышала тяжело, будто бежала в гору, — я не умру. Сейчас не умру. Не спрашивай, откуда я об этом знаю — знаю и все, — и добавила совсем детским голосом: — Годрик так и не появился…

Слезы потекли по ее щекам, и она побыстрее вытерла их, стесняясь Тилвина.

— Ты не думай, я не плачу, — сказала она, — это от жара.

Дверь бесшумно открылась, и на пороге остановился высокий мужчина. Эмер приподнялась на локте, выглядывая из-за Тилвина.

— Годрик?.. Это Годрик?

Мужчина сделал шаг вперед и встал в круг света, отбрасываемый пламенем свечи. Это был Ларгель Азо, облаченный в черную сутану, с белой траурной колораткой, он положил на стол книгу со святым писанием и начал снимать перчатки — медленно, не глядя на больную.

— Выйдите все, — сказал он. — Я пришел исповедать леди Фламбар.

— Я не хочу исповедоваться… — сказала Эмер, с трудом разлепив губы. — Я не умираю! И тем более, не стану исповедоваться — вам!

— Все — вон, — повторил священник, и Тилвин послушно встал с табуретки, а две служанки и сиделка почти бегом покинули спальню.

— Тиль, не уходи, — взмолилась Эмер, удерживая начальника стражи за руку, а он стоял понурившись и смаргивал с ресниц слезы.

— Поторопитесь, сэр Тюдда, — сказал епископ ледяным тоном. — Если окажется слишком поздно, вы ответите за это.

— Не уходи, не оставляй меня с этим человеком… — бормотала Эмер.

Но Тилвин разжал ее горячие пальцы.

— Прости, — прошептал он, касаясь ее волос и щеки.

Лишившись последнего защитника, Эмер села в постели, подобравшись, как перед дракой.

— Как ваше здоровье, леди Фламбар? — спросил Ларгель, бросая перчатки и пинком отшвыривая табуретку, чтобы не мешала подойти к кровати. — Впрочем, не затрудняйтесь ответом. И так ясно, что все для вас складывается не лучшим образом.

— Я еще жива, — напомнила Эмер, — наверное, вашими молитвами.

— До меня дошли слухи, что вы проявляете столь похвальное, но редкое рвение к церковным легендам…

— Хозяйка Дарема должна знать обо всем.

— …а особенно вас интересует святая Медана…

— Не только. Я интересовалась еще и…

— …житием преподобного Ларгеля.

На это Эмер нечего было ответить, и она замолчала, уставившись в стену.

— Уймите прыть, леди Фламбар, — посоветовал епископ.

— Вы мне снова угрожаете?

— Я вас предупреждаю, — сказал Ларгель Азо.

— Надо же… А сказали, что пришли исповедовать.

— Да, с этим надо поторопиться, — признал епископ. — У вас мало времени. Вы не доживете до утра.

— Не будьте так уверены, — сказала Эмер тихо и твердо.

— Я всегда говорю только то, в чем уверен.

Он сел прямо на край кровати, и Эмер сжалась в комочек, стараясь отползти к противоположной стороне.

— Вы не доживете до утра, — повторил Ларгель, буравя девушку взглядом, — но перед смертью я предлагаю вам совершить нечто, угодное небесам.

Сделав выразительную паузу, он подождал, не возразит ли ему Эмер, но та молчала.

— Вы читали житие и знаете, что от моего взгляда не ускользает нечистая магия, и я чувствую упырей, которые питаются человеческой кровью, презрев небесные законы. Когда я только увидел вас, то сразу распознал черную магию и упырей, с которыми вы общались. Напрягите память и расскажите, кто при королевском дворе гадал вам, возможно, предсказывал будущее, показывал невинные фокусы или пел песни на непонятном языке.

Эмер откинула одеяло, чтобы убежать, но епископ схватил ее за плечо, потревожив рану.

— Облегчите душу, леди Фламбар, — заговорил он приглушенно, — только имя, одно лишь имя — и я буду молить небеса, чтобы приняли вашу грешную душу.

— Никто! Никто не гадал! — выпалила Эмер.

— Вы лжете.

— Нет!

— И сейчас лжете. Имя, назовите имя.

Эмер с ужасом понимала, что еще минута-другая, и она расскажет епископу про Айфу, потому что все ее существо, порабощенное магией служителей яркого пламени, стремилось признаться, покаяться и молить о прощении. Но выдать Айфу?.. Черное колдовство… Это неправда, Айфа не может быть черной колдуньей, потому что… потому что она — Айфа. Она из Роренброков, а Роренброки никогда не запятнали себя ничем постыдным. Упыри, черные колдуньи…

— Вы все равно умрете, — вливался ей в уши голос Ларгеля Азо, — признайтесь, придите в лоно церкви с чистым сердцем…

Борясь с чарами, понуждавшими к признанию, Эмер, как наяву увидела собаку, которая выскочила на нее во дворике Нижнего города. Тот же самый животный взгляд, что у епископа… И решение пришло само собой.

— Это было в Нижнем городе! — выдохнула она. — Нижний город, мне гадала женщина по имени Кютерейя. Только я не знаю, какой это был дом. Я заблудилась, помню только, что там был фонтан.

Епископ отпустил ее так резко, что она упала на подушки.

— Вы говорите почти правду, — сказал он. — Но в чем-то лжете. Я разберусь — в чем.

Он запустил пальцы за пояс сутаны и достал стеклянный флакон, в котором засветилась алая, как рубин, жидкость. Вынув пробку, еписков поднес флакон к губам Эмер:

— Пейте.

— Что это?

— Просто пейте. И перестанете страдать, — он произнес последние слова и улыбнулся.

Лучше бы он этого не делал, потому что улыбка показалась Эмер страшнее лика смерти. Она забилась, как сумасшедшая, пытаясь выскочить из постели:

— Это яд! Я не стану это пить!

— Замолчите, глупая девчонка, — прошипел Ларгель, наваливаясь на нее всем телом.

Эмер визжала и вцепилась ему в ухо левой рукой, но была слишком слаба, чтобы сопротивляться достойно.

Епископ поймал ее лицо и больно нажал пальцами на щеки, принудив разжать зубы, влил жидкость из флакона и зажал Эмер рот ладонью, чтобы не выплюнула. Отбросив флакон, он зажал ей еще и нос. Волей-неволей девушка проглотила снадобье, и тут же потеряла последние силы, и обмякла, почти потеряв сознание.

Сделав свое дело, епископ потерял к девушке интерес. Встав и поправив сбившуюся колоратку, он наступил на флакон, превратив его в горстку стеклянной крошки, потом натянул перчатки — так же медленно, словно священнодействуя, взял книгу.

Эмер следила за ним из-под полуопущенных век, чувствуя, как рубиновое питье бежит по всем ее членам, горячее, как огонь.

— Да, ваши грехи прощены, — сказал Ларгель Азо, словно вспомнив о раненой, и не глядя осенил ее знаком яркого пламени.

Оставшись одна, Эмер долго смотрела в дверь. Хотелось плакать, но слезы не текли. Более того, на душу снизошло такое умиротворение, что хотелось превратиться в облако и лететь в небеса, наслаждаясь дуновением ветра и пением птиц.

«Вот она — смерть, — подумала Эмер. — Совсем не страшно, а такие ужасы рассказывали… Но как же предсказание Айфы? Сначала любовь, потом смерть. Или Айфа ошиблась? Нет, она никогда не ошибается».

Мысли путались, и постепенно Эмер провалилась в сон. Обыкновенный сон, со сновидениями о замке в Вудшире, вкусном крыжовенном пироге и первом пони, на котором ей пришлось прокатиться.