Война меча и сковородки (СИ)

Глава 29 (окончание)

В ответ Хуфрин покачал головой:

— Нет, мы с женой — не родители милорда. У нас было два сына, но они умерли.

— Так и есть! — Эмер пристукнула кулаком по ладони. — Но к чему такая чудовищная ложь? Как ты мог согласиться на грех, виллан проклятый!

— Я не стал бы этого делать, — сказал Хуфрин. — Но деньги… Бодеруна хотела денег, и много. А богатый господин пообещал хорошо заплатить.

— Богатый господин? — быстро переспросила Эмер. — Как он выглядел?

— Я его не видел, он говорил только с ней. Она сказала, что он очень важный господин, у него квезот вышит золотом.

— Золотом? Так ходят только при дворе королевы…

— Мы и жили в столице. Бросили дом в Заячьих Хвостах и переехали в столицу. Думали, там будет легче. Но там ничуть не легче, даже хуже. А потом пришел богатый человек, и сказал нам ехать в Дарем, а потом передал договор о продаже ребенка. Сказал, что надо забрать милорда и увезти как можно дальше. И мы вернулись сюда.

Он говорил все тише и тише, и закончил тем, что повалился на траву, закатив глаза.

— Вот к чему приводит жадность, — сказала Эмер с презрением, и обратилась к Годрику, который проверил у Хуфрина биение сердца и уложил виллана поудобнее: — А ты что молчишь?

— Нам надо где-то переночевать, а утром идти в монастырь Голейдухи.

— Ты что, не слышал, что рассказал этот предатель?!

— Слышал, но сейчас не время разгадывать загадки. Подумаем об этом после того, как спасемся.

Они вернулись к ручью, и просидели ночь, не разжигая костра. Эмер колотило как в лихорадке — то ли от прохлады ночного леса, то ли от пережитого за день. Годрик набросил ей на плечи свою котту и обнял поверх, чтобы было теплее. Хуфрин затих на постели из травы и еловых лап, и только тяжелое дыхание говорило, что он еще жив.

— Значит, идем в монастырь Голейдухи, оставляем там виллана, а потом куда? — спросила Эмер, прижимаясь к Годрику.

— Не будь поспешной. Хуфрин ранен, ему нельзя в дальнюю дорогу. Нужен покой. Но я опасаюсь оставить его даже в монастыре. Ты видишь, свидетели долго не живут. А он — опасный свидетель. Надо увести его подальше из этих мест. Я думал о кормилице, она живет в пригороде Тансталлы…

— Зачем столько возни? Он тебе не отец. Такой же обманщик, как Бодеруна.

— Я должен позаботиться о нем.

— Тебя послушать — ты всем должен, а тебе никто, — проворчала Эмер, устраиваясь головой на его груди. — Так куда пойдем? К королеве? Расскажем, что узнали от Тилвина и твоего несостоявшегося папаши?

— И что важного мы ей откроем? Передадим слова бывшего слуги и представим раненного виллана?

Эмер вынуждена была согласиться:

— Да, с доказательствами у нас не очень. Жаль, что старуха погибла. Наверняка, она знала, как они подделали этот проклятый договор о покупке ребенка.

— Может и не знала. Ей могли его просто передать.

— Хуфрин говорит, с ними разговаривали в Тансталле, потом они направились прямиком в Дарем, и там, в деревушке, Бодеруна получила договор. Уверена, печать они поставили именно тогда.

— Печать всегда находилась у меня.

— Они могли сделать копию… — предположила Эмер неуверенно.

— Столь точно не сделали бы. Я же смотрел оттиски. Не ломай понапрасну голову, скорее всего, они приготовились загодя, когда печать была у леди Фледы.

— Но никому не было известно, вернешься ли ты из южных земель. И я уверена, что леди Фледа хранила печать еще поревностнее тебя. Даже не… — она замолчала на полуслове, и Годрик встряхнул ее, встревоженный.

— Эй, лишилась дара речи?

— Вот оно! — Эмер вырвалась из его объятий. — Я поняла! Это Тилвин. Предатель Тилвин поставил печать.

— Уж его-то я к печати на два полета стрелы не подпускал, — сказал Годрик.

— Вспомни, — глаза у Эмер загорелись знакомым пугающим блеском, — вспомни, когда Острюд устраивает слезы напоказ из-за того, что я, якобы, собралась выдавать ее за старика! Она падает на пол, ты удерживаешь ее, Тилвин вбегает следом, мы смотрим на Острюд, а где в это время находится печать?..

— Лежит на столе, — закончил Годрик с усмешкой. — Яркое пламя! Ведь как раз тогда я должен был заверить твои записки о королевском празднике.

— Ему только и нужно было, что взять печать со стола и приложить к договору. Дело пары секунд. Все сходится!

— Сходится, да не совсем, — сказал Годрик, раздумывая. — Слишком рискованно. Тилвин никогда так не действовал. Он всегда был осторожен. Откуда он знал, что устроит Острюд? Она могла поговорить спокойно и уйти.

— Ответ на это нам может дать только твоя сестра, — сказала Эмер.

— Думаешь, она замешана?

— Ей нравится Тилвин, он мог обмануть ее.

— Острюд не такая, — сказал Годрик после долгого молчания.

— Но твой оруженосец говорил, что именно она стала хозяйкой в Дареме, когда леди Фледа занемогла. Кто ответит, где Острюд сейчас? Сомневаюсь, что добром ушла в монастырь… Надо найти твою сестру и разузнать обо всем. Она — благородная девица, ее словам королева поверит.

— Надо найти место, где ты будешь в безопасности.

— О! Не надо опять! — взмолилась Эмер. — Ты уже хотел от меня избавиться — и ничего хорошего из этого не вышло. Кто-то говорил сегодня про то, что небеса предопределяют, что ни делается — все к лучшему… Вот и смирись, что я буду рядом.

— Ты не понимаешь, это ведь не игра, — попробовал возразить Годрик.

— Это ты не понимаешь, что мы сможешь разобраться в этой истории только вместе, — отрезала Эмер. — Предлагаю оставить Хуфрина в монастыре, ничего там с ним не случится, а самим идти в Дарем. Узнаем, где Острюд, призовем ее к ответу. Надо будет — притащим ее к королеве.

— Полегче, полегче, — пробормотал Годрик, ему не очень нравилась идея призывать к ответу родную сестру.

На рассвете они двинулись в путь. Годрик взвалил Хуфрина на спину, а Эмер пошла впереди, держа мечи и прислушиваясь к каждому шороху.

Они побоялись слишком углубляться в чащу, чтобы не заблудиться. Да и прогулки в синегорских лесах могли закончиться плохо — по округе рыскали волки. Хуфрин бредил и звал Бодеруну. Эмер шикала на него, но он не унимался.

Перед самым закатом они сели отдохнуть у пограничного камня. Он еще хранил солнечное тепло, и Эмер с наслаждением прижалась к нему, закрывая глаза.

— Устала? — спросил Годрик участливо.

Он усадил Хуфрина, прислонив его к камню, а сам лег на землю, давая отдых спине.

— Совсем нет, — ответила Эмер, не открывая глаз. — Если яркому пламени будет угодно, доберемся до монастыря к полуночи. Единственное, о чем я мечтаю — это огромный кусок хлеба. Можно еще и сыра. Головку. Вот такую, — она прочертила руками в воздухе, обозначая что-то непомерно большое. — И еще молока. Целый кувшин. Чтобы есть и пить вдоволь. Никогда не была так голодна.

Годрик хмыкнул, показывая, что согласен.

Хуфрин застонал, и Эмер, успевшая расслабить не только тело, но и душу, испуганно вздрогнула.

— Чтоб этому виллану пусто было, — проворчала она. — Шуму от него — на весь лес. Были бы здесь разбойники — точно услышали бы.

Она как накаркала, потому что почти сразу же от дороги донесся глухой стук копыт. Годрик рывком поднялся, и Эмер тоже вскинулась, хватая мечи.

Через заросли напросвет было видно, как мимо проехали четыре или пять всадников — все в черном, наверняка, в масках, на таком расстоянии лиц не разглядишь. Всадники ехали медленно, оглядываясь и прислушиваясь.

— Это за нами, — прошептал Годрик, — уходим в чащу…

Эмер кивнула, но судьба, как всегда, предопределила все по-своему. Хуфрин позвал Бодеруну, да так громко, что голос его разнесся по всему лесу, усиленный эхом. Перестук копыт мгновенно затих и раздались голоса. Кто-то советовал прочесать кусты.

Прятаться дальше было бессмысленно, и Годрик схватил Хуфрина за рубаху и штаны, закидывая на спину. Эмер указывала дорогу, выбирая между кучами валежника. Их услышали и теперь договаривались о погоне.

— Быстрее! Быстрее! — шипела Эмер, оглядываясь через каждый шаг.

Теперь они не старались держаться возле дороги — бежали напролом, спасая жизни.

В какой-то момент голоса раздались одновременно и сзади, и справа. Годрик присвистнул, приказывая Эмер остановиться.

— Так они нас окружат, как оленей, — сказал он, укладывая Хуфрина на землю и забирая у Эмер мечи. Он тяжело дышал, а лицо было блестящим от пота. — Иди в ту сторону, к западу. Там должен быть большой тракт, там всегда кто-то проезжает. А я останусь с Хуфрином…

— Нет! — шепотом закричала Эмер, порываясь выхватить у него один меч. — Или вместе умрем, или спасемся вместе!

— Если повезет, они нас не найдут, — успокоил ее Годрик, подталкивая бежать.

Но девушка упиралась:

— Как — не найдут? Вы мыши, что ли? Под землей спрячетесь? Не болтай глупостей, Годрик Фламбар!

— Ты отвлечешь их, — сказал Годрик, — а если повезет — позовешь кого-нибудь на помощь. Отбежишь шагов на сто и крикнешь. Ну, пошла!

Он шлепнул ее пониже спины так больно, что ладонь заболела. Потом досчитал до двадцати и свистнул громко, в два пальца, и крикнул:

— Годрик Фламбар здесь! Выходи, кто осмелится!

Эмер успела отбежать на пятьдесят шагов (она послушно считала шаги, как и велел муж), когда поняла, что этот паршивец опять ее обманул, решив геройствовать в одиночку.

Крепкие ругательства и звон стали лучше всего сообщили, что происходит. Она заметалась, не зная, куда бежать — к Годрику ли на помощь, или к дороге, надеясь на счастливый случай.

Небеса сегодня решили играть с переменным успехом, и впереди вдруг послышались нежное пение бубенцов, всхрапывания коней и — святые небеса! — тот славный стук, что издает древко копья, упертое в стремя.

Не разбирая дороги Эмер бросилась сквозь чащу. Ветки деревьев хлестали ее по лицу, а продираясь через можжевеловые заросли, она расцарапала руки и окончательно доконала платье.

Лес внезапно кончился, и она вывалилась на большую дорогу, по которой мимо проходил огромный караван карет, повозок и… рыцарей. Больше двух десятков рыцарей ехали по обе стороны в полном вооружении.

Некоторые повернули голову, чтобы посмотреть на чучело, появившееся из чащи, но зрелище не было ни привлекательным, ни опасным, поэтому рыжая нищенка не заинтересовала благородных господ. Зато Эмер была в них жизненно заинтересована.

— Помогите! — заголосила она, метнувшись к одному их рыцарей и хватаясь за стремя. — Помогите! Разбойники!..

Она тут же вспомнила, как совсем недавно (а казалось — сто лет назад) оборванная грязная девица точно так же выбежала к каравану, которым правили она и Годрик.

Рыцарь не успел ответить, зато занавеска на карете приподнялась, и женский голос строго спросил:

— Что там происходит?

— Помогите! За нами гонятся! — Эмер бросилась к карете, поднырнув под копье рыцаря, пытавшегося преградить ей путь. — Во имя милосердия, миледи!

Пальцы ее почти коснулись рукоятки кареты, когда двое пеших воинов схватили Эмер за плечи и оттащили прочь.

— Убирайся, грязная вилланка! — прикрикнул один из них.

Эмер упала на колени, но тут же вскочила.

— Там мои муж и свёкр! — взмолилась она. — Миледи! Вашим псам ничего не стоит спасти их жизни!

За псов она получила крепкий удар между лопаток — один из всадников пнул ее, даже не потрудившись слезть с коня. Эмер снова упала, чуть не ткнувшись лицом в землю. В глазах потемнело, и она приготовилась лечь поперек дороги прямо под колеса кареты, когда знакомый голос спросил неуверенно:

— Эмер?..

Она медленно подняла голову и увидела Сесилию. Малютку Сесилию Леоффа, подружку из Вудшира, воспитанницу из милости в Роренброке. Живот Сесилии заметно круглился под богатым платьем, а из-под подола виднелись остроносые носы кожаных туфелек, расшитые жемчугом и бирюзой.

— Это ты, Эмер? — Сесилия вглядывалась в лицо перепачканной, как демон из преисподней, женщины в грубых одеждах, и глаза ее удивленно расширились. — Что случилось? Почему ты здесь, в таком виде… — она сделала жест рукой, указывая на выпачканное кровью и сажей платье бывшей подруги.

— Оставим разговоры! — Эмер схватила Сесилию за чистую холеную ручку, позабыв, что ее руки огрубели и грязные, как пятки у босяка. — Там Годрик! Спаси его!

Потом она мало что помнила, потому что вела себя, как помешанная — рвалась вслед за рыцарями, которые были отправлены на подмогу. Благородные дамы, сопровождавшие Сесилию, еле смогли удержать ее. Только увидев Годрика — целого и невредимого — Эмер успокоилась и позволила усадить себя в карету.

— Ваша милость, с нее достало бы ехать в повозке, — заказала вполголоса одна из дам, но Эмер расслышала и покраснела от стыда за собственный вид.

— Это — графиня Поэль, она моя подруга, — сказала Сесилия властно, как никогда раньше не говорила. — И это вы, скорее, поедете в повозке, леди Годда.

— Я пойду хоть пешком, если вы прикажете, миледи, но эта женщина…

Эмер сказала, глядя в пол:

— Не думала, что мы так встретимся. Благодарю тебя за помощь. Но твоя дама права. Мы не самые лучшие попутчики. Если можно, довези нас до ближайшей деревни или монастыря, и мы уйдем.

— С вами раненный… — сказала Сесилия, выглядывая в окошко. — Ему нужна помощь. Ты сказала, он твой свёкр? Я скажу лекарю, чтобы он его осмотрел.

— Ты очень добра, — сказала Эмер с усилием. — Мне и правда стыдно, что ты увидела меня вот такой…

Сесилия коснулась ее руки своей и тепло пожала.

— Не надо извиняться и смущаться. Я еду в монастырь святой Голейдухи, чтобы поклониться ее мощам перед родами. Она покровительствует роженицам и путешественникам. Было бы грехом не помочь тем, кто терпит бедствия в пути. А тем более, я не могу не помочь тебе. Мы остановимся в нашем доме, в Линшире, это час или два пути. Там вы сможете отдохнуть и будете в безопасности. Если хочешь, расскажи, что произошло. У меня не было известий о тебе с тех пор, как ты сбежала из Тансталлы.

Закусив губу, Эмер посмотрела на Сесилию и встретила взгляд, полый участия.

— Я тебя бы в объятиях задушила, — сказала она, — да боюсь запачкать.

Сесилия рассмеялась, и Эмер рассмеялась вместе с ней.

К вечеру они прибыли в дом Ишемов, и Эмер с наслаждением выкупалась. Горничные Сесилии привели в порядок ее спутавшиеся волосы, расчесали кудри волосок к волоску и, вооружившись щипчиками, избавили от растительности по всему телу, втайне удивляясь, как это знатная и благородная дама могла так себя запустить. Им не терпелось посплетничать на этот счет, но леди Ишем приказала не отходить от гостьи ни на шаг и выполнять любое желание. Спустя два часа Эмер лежала в мягкой постели, на пуховой перине, чистая и благоухающая розовым маслом. Она подкрепилась кашей с кусочками дичи и сладким ягодным пирогом, и теперь совсем разомлела от непривычной роскоши.

Сесилия прохаживалась по комнате, поглаживая живот и спокойным, размеренным тоном рассказывала о своей жизни:

— Ранулф не хотел отпускать меня, но я настояла. Он отправил со мной почти половину рыцарей. Тогда это показалось излишним, но теперь я вижу промысел небес. Я рада, что оказалась в нужное время в нужном месте.

— Послушай-ка, — Эмер стряхнула дремоту и приподнялась на локте. — Ты никогда не молилась Голейдухе, а возле замка Ишемов есть собор с пределом святой Голейдухи. С чего вдруг ты решилась на такое дальнее путешествие?

Застигнутая врасплох, Сесилия остановилась и посмотрела на Эмер испуганно и виновато, совсем как раньше.

— Ты ведь не просто так очутилась в Синегорье.

Сесилия вздохнула и осторожно уселась в кресло.

— Не буду от тебя скрывать. Да, я ехала за тобой. Хотела уговорить тебя вернуться в столицу.

— Но ты ведь не сама это решила? — продолжала допытываться Эмер. — Кто просил за меня? Королева?

— Нет, Ее Величество и имени твоего слышать не желает. И ты прекрасно знаешь почему. Мы все считаем, что ты поступила благородно, но крайне неразумно и…

— Сесилия! Кто просил тебя поехать за мной?

Но она не успела ответить, потому что на пороге комнаты возник Годрик. Чисто выбритый, одетый в шелковую тонкую котту, благородный и великолепный, как прежде.

— Вот и он, — сказала Сесилия, тяжело поднимаясь, но на губах ее заиграла легкая, совсем легкая улыбка, — герой твоих грез. Я удаляюсь. Отдыхайте, этой ночью вас никто не побеспокоит.

Она притворила за собой дверь, оставив путешественников одних.