Война Поппи

Глава 25

Поппи

“Someone to Die For” — Hurts

Открываю глаза от воспоминаний о прошлой ночи. Какое-то время тупо пялюсь в стену, а потом переворачиваюсь в постели и обнаруживаю, что он ушел. Я смотрю на часы. 9:10. Брэндон никогда не встает раньше полудня. Провожу ладонями по лицу, делаю глубокий вдох и чувствую запах кофе.

Останусь-ка я прямо здесь сколько смогу. Нужно избегать подобных ситуаций… потому что так поступила бы зрелая рационально мыслящая женщина. Еще несколько минут я позволяю себе просто лежать, а затем с рывком встаю на ноги, стаскивая с себя простыни. Следую на кухню, и мое сердце тревожным комом застревает в горле. Он посмотрит на меня, а потом что? Что я ему скажу? Итак, у нас был секс… снова…

Качаю головой, обхожу дверь в пустую кухню. Половина кофейника пуста, рядом стоит пустая кружка.

Он ушел.

Ему некуда было идти этим утром, он ушел из-за меня. Опустив подбородок на грудь, я выдыхаю. Вот что делает Брэндон, когда становится слишком трудно: он бежит. Так было с армией, и так он поступал со мной раньше.

Забавно, что мы имеем способность закрыть глаза и вернуться в какой-то определенный отрезок времени. Прямо сейчас, когда я закрываю глаза, то все еще ощущаю тепло этой кровати спустя столько лет. Я помню, как проснулась с мыслью, что все будет так, как должно быть, и раз уж мы перешли эту черту, то больше не будем просто друзьями. Как мы могли? Это были обнадеживающие, наивные мысли семнадцатилетнего подростка, слишком сильно верившего в сказки. Брэндон и я переспали, и для нежного молодого сердца означало, что он должен заботиться обо мне. Я по глупости думала, что все будет именно так, как я всегда хотела с того дня, когда встретила его. А потом, на следующее утро, я перекатилась на пустую сторону кровати. Он сбежал… по крайней мере, я так думала, и, честно говоря, думаю, что, возможно, это было к лучшему. Я закрываю глаза и позволяю своему сознанию уходить вглубь по дороге из давних воспоминаний, вернуться к более молодой версии себя и гораздо менее поврежденному Брэндону. Еще до того, как жизнь разорвала нас на части… назад, в тот момент, когда я поняла, что друзья могут на самом деле разбить тебе сердце.

Брэндон и Коннор идут впереди меня, садовые стулья перекинуты через их плечи, холодильники на буксире. Отсюда я могу видеть только берег озера. Хоуп идет рядом, наблюдая за мной. Я рассказала ей, что случилось с Брэндоном, и она была, мягко говоря, шокирована.

— Ведет себя как форменная пизда, — шепчет она.

Так и есть, я знаю. Он почти не смотрел на меня с тех пор, как мы с Хоуп подъехали. Меня это пугает. Я слишком боюсь что-то сказать, поэтому просто пожимаю плечами.

Она толкает меня в бок.

— Блять, скажи ему что-нибудь, прежде чем это сделаю я.

— Хоуп..

— Я врежу по его красивой плейбойской роже, я серьезно, Поппи. Он забрал твою девственность, ради всего святого. Это большое дело. Огромное!

— Хоуп..

— Ух, я хочу засунуть дикобраза ему в задницу прямо сейчас, — она выгибает бровь. — У Уилла Нельсона есть домашний дикобраз. Держу пари, он позволит мне одолжить его на время.

— Мне нужно поговорить с ним.

— Думаешь? — она фыркает и с важным видом направляется к Коннору, обхватывая рукой его за локоть и тащит к озеру. — Пойдем со мной, парень. — Я бы улыбнулась, если в моем животе все не было бы стянуто тугим узлом.

— Брэндон? — кричу ему вслед, но он меня игнорирует.

— Дикобраза зовут Уилбур, — бросает Хоуп через плечо.

Вздохнув, я бегу, чтобы догнать его.

— Брэндон, — я хватаю его за руку, и он останавливается. Его темные глаза встречаются с моими, и мне хочется сжаться под его взглядом. Я видела, когда он вел себя как придурок с другими людьми. Я видела, как девушки западают на него только для того, чтобы на следующий день их бросили, но я всегда была только его лучшим другом. Я думала, что ненавижу этот статус. До сих пор. Теперь я бы сделала все, чтобы не чувствовать себя той девчонкой, какой чувствовала себя прошлой ночью.

Но я это все сглатываю и обхватываю его руку своей, как я уже делала много раз, но в этот она кажется такой незнакомой и чужой. Брэндон напрягается, а затем убирает свою руку с моей, прикрывая рот ладонью, имитируя кашель. Меня бросает в жар.

— Серьезно? Ты такой мудак, — выдавливаю я.

Он проводит рукой по волосам и смотрит в небо.

— Послушай, Поппи. — Поппи. Он никогда не называет меня Поппи. — Я был очень пьян прошлой ночью, — он сосредотачивается на земле, отказываясь смотреть на меня. — Что бы ни случилось, мне очень жаль.

Я останавливаюсь на полпути и чувствую, как слезы наворачиваются на глаза, поэтому закрываю их.

— Что бы ни случилось… — шепчу я.

— Вот дерьмо, — он обнимает меня и прижимает к своей широкой груди. — Я мудак. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Ты мой лучший друг, Опоссум.

Я прикусываю губу, дышу через нос, борясь с желанием заплакать и закричать. Лучший друг. Я позволяю на минуту этому комментарию закрепиться в моем сознании, и с каждым вдохом, который поступает в легкие, все, что я чувствую, это Брэндон. Стиснув зубы, я отталкиваюсь от него.

— Я рада, что я твой лучший друг, Брэндон, правда, — я делаю шаг назад, все расплывается перед глазами из-за жалких слез. — Между тем ты парень, который лишил меня девственности и даже не помнит об этом, ты, гребаный хер.

И я убегаю, шурша листьями под ногами по дороге на тропу.

— Поппи! — кричит Хоуп и бежит за мной.

Через несколько мгновений я слышу, как Коннор кричит Брэндону:

— Что ты с ней сделал, долбаный болван?

И в этот момент все изменилось. В этот самый момент Брэндон перестал меня спасать, а Коннор спас. Я целый час плакала у Коннора на плече, не говоря ему почему. И я никогда не рассказывала ему об этом. Случившееся всегда было моим самым глубоким, самым темным секретом, и тем неприглядным фактом, что я потеряла девственность с лучшим другом моего мужа. Я всегда чувствовала себя виноватой перед Коннором, когда дело касалось Брэндона, потому что он так ничего и не узнал.

«Ты в порядке?».

Я нажимаю отправить, и текст отправляется Брэндону. А теперь просто сижу со свинцовым шариком в животе.

Хоуп смотрит на меня через столик в ресторане, сжимая в руках чашку с кофе, одна ее бровь вздернута.

— Тебе было хорошо?

Один из официантов роняет поднос с посудой. Громкий звон разбивающихся тарелок эхом разносится по маленькому ресторанчику. Откуда Хоуп всегда все это знает? Я ни слова не сказала о Брэндоне… тем не менее, она всегда знает, когда со мной что-то не так. Честно говоря, это нервирует.

— Что «хорошо»? — спрашиваю я.

— Не лги мне. Я знаю, что ты это сделала, — говорит она, слегка кивая. — Ты трахнула его.

— Что… нет, — мои щеки пылают. Я сглатываю и изображаю смех, беру пакетик сахара и высыпаю его в кофе. — Не будь смешной, Хоуп.

— Лгунья! — она тычет в меня пальцем. — Ты лжешь. Я знаю тебя. Знаю, когда ты лжешь. Поэтому я уверенна, что ты спала с ним. — ее бровь слегка изгибается. — Тогда вставай.

— Что?

— Встань. Если ты не спала с ним, поднимайся на ноги, — на ее губах появляется кривая улыбка, и я остаюсь сидеть на своем месте. — Так и думала, — ее улыбка становится шире.

— О чем ты говоришь?

— Встань, и я перестану.

— Отлично! — отодвигаю свою чашку в сторону и встаю, вскидывая руки в воздух, и смотрю на нее. — Стою.

— Хм, — пожав плечами, она подносит чашку ко рту и делает глоток. — Отлично.

Я сажусь, и когда это делаю, меня пронзает вспышка боли между ног, и я вздрагиваю.

— Виновна, — восклицает она, хлопая ладонью по столу, как судья молотком. — Ты трахнула его.

Я упираюсь локтями в стол, закрывая лицо руками, и вздыхаю.

— Все в порядке.

Пришло сообщение на телефон. Я качаю головой, прежде чем взглянуть на нее сквозь щель между пальцами, читая его односложный ответ.

«Ага».

— Посмотри на это с другой стороны, ты же не первый преступник, — она тянется через стол и отдергивает мою руку от лица. — Дерьмо случается.

Дерьмо случается. Это точно.

Печатаю ответ.

«Нам нужно поговорить».

И получаю еще одно короткое слово в ответ от него.

«Ага».

Дело в том, что Брэндон ненавидит, когда люди посылают ему односложные ответы. Его это безмерно раздражает, так что тот факт, что он делает это со мной… ну, это немного ранит мое сердце.

Я смотрю в кофейную чашку, размышляя. Я не могу представить себе, как он лежит на мне, ощущение его рук, его губ, то, как он не оставил мне ничего, кроме пятна на своем матрасе. Я не могу выкинуть эти мысли из головы. Мысли о том, что это нечто большее, чем просто трах. Тот факт, что это — Брэндон — то, что мне нужно, и чего я жажду.

Очередное звуковое уведомление на моем телефоне.

«Это была ошибка».

На этот раз не одно слово. И мое сердце замирает, щеки пылают. Я перевожу взгляд на Хоуп.

— Мне нужно остаться с тобой.

Улыбка исчезает с ее лица.

— Конечно, Поппи, — она тянется через стол и берет мою руку в свою. — Ты знаешь, что я всегда здесь для тебя

Я улыбаюсь и делаю вдох. Мне просто нужно выбраться из гущи всего этого, чтобы я могла ясно мыслить, потому что, очевидно, когда я рядом с ним, ни о каком здравомыслии не может быть и речи.

— Вино, — Хоуп ставит стакан на столик в патио.

— Не хочу.

Она пожимает плечами.

— Хорошо. Как знаешь, — она садится на стул из кованого железа, закидывая ноги на перила внутреннего дворика. Ветер кружит за углом, разбрасывая по бетону несколько сухих листьев. Солнце медленно опускается за горизонт, и я какое-то время смотрю на него, а потом перевожу взгляд на таунхаусы из красного кирпича через улицу.

— Тебе нравится квартира? — спрашивает Хоуп.

— Да, она милая, — я наблюдаю за тем, как «Лэнд Ровер» параллельно паркуется в переулке, и из него выскакивает мужчина в деловом костюме с розами в руках. Большинство людей мечтает жить в этом элитном районе Челси, и отец Хоуп подписал договор аренды только потому, что Хоуп этого хотела. Так проходила ее жизнь. Чего бы ни захотела Хоуп, если это можно купить за деньги, то будет принадлежать ей.

— Знаешь, я позаботилась о том, чтобы в ней было две спальни, на случай если ты решишь остаться здесь.

— Не могу поверить, что твой отец купил ее для тебя.

Она пожимает плечами и отодвигает свой бокал в сторону.

— Списывает долги, я уверена. Кроме того, если я здесь, то не буду пить на его светских мероприятиях и флиртовать с его деловыми партнерами, — она ухмыляется. — Победа для всех, верно?

Я смеюсь.

— После твоего последнего поражения с этим Реджинальдом Резерфордом… — я откидываюсь на спинку стула и вздыхаю. — Я уверена, он рад, что ты ненадолго уехала из Ирландии.

— Привет, — она ставит стакан на стол. — Старый Реджи должен был знать лучше.

— Надеюсь, он вдвое старше тебя, и эта фотография его руки на твоей юбке в галерее была распиарена по всему интернету.

— Опять же, как я уже говорила тысячу раз, дерьмо случается.

— Тебе нужна футболка, на которой будет написано это или что-то в этом роде.

— Да, я знаю парня, который шьет их на заказ. Пару раз отсосала ему, — она подмигивает мне.

— Боже..

Мой взгляд снова скользит по домам через дорогу. В одном из окон загорается, свет, привлекая мое внимание. Я смотрю, как мужчина с розами пересекает гостиную этой квартиры. Женщина выходит с другого конца комнаты, встречая его на полпути. Он протягивает ей розы, обнимает ее за тонкую талию и прижимается лицом к ее шее. Я ловлю себя на том, что думаю о Брэндоне, а не о Конноре, и у меня под желудком образуется узел, скользящий, как змея. Выдыхая, я тянусь к вину, но останавливаюсь.

— Да пей уже, — говорит Хоуп, ее внимание также приковано к паре в окне. — Поверь мне, иногда тебе это просто необходимо.

— Я не хочу ни в чем нуждаться.

— Ах, но это проблема. Нам всем что-то нужно, не так ли? — Хоуп издает долгий вздох. — Поппи, я знаю, что ты сбита с толку из-за всей этой истории с Брэндоном, но перестань корить себя.

— Я не могу потерять его.

Она кивает, глядя в свой почти пустой бокал.

Но дело в том, что, хотя я и беспокоюсь о потере Брэндона, больше всего меня волнует потеря памяти о Конноре. Какой человек будет поступать так, как я — спать с лучшим другом своего покойного мужа, нашим лучшим другом? И моя первая мысль, когда я увидела счастливую пару через дорогу, была о Брэндоне, а не о Конноре. Чувство вины почти поглотило меня. Я любила Коннора, но прежде него я любила Брэндона.

Я ужасный человек.

— Дело в том, Поппи, — произносит Хоуп, — что Коннора больше нет, и ничто не вернет его обратно. Жизнь продолжается, понимаешь?

Жизнь продолжается. Я ненавижу эту фразу, потому что это так, и разве это не кажется таким неправильным? Разве неуважительно продолжать смеяться, улыбаться и находить свое собственное счастье, когда вы потеряли кого-то, кого любили. Кажется, что ты просто отпускаешь их, будто они никогда не имели значения.

— Но я не хочу его забывать, — шепчу я. — Я боюсь, что забуду.

— Не забудешь, — она встает, берет со стола бокал, чтобы наполнить его. — Знаю, я говорила тебе, что трахаться с Брэндоном не поможет… И, может быть, по большей части это верно, но иногда в жизни ты должна рисковать, иначе никогда не будешь полноценно жить. Сожаление о том, что ты что-то не сделала, иногда намного хуже, чем сожаление о том, что ты сделала.

В том-то и дело, что я чувствую себя в ловушке. В любом случае я буду сожалеть о чем-то.

— Б-4,— Диктор кашляет в микрофон. — Б-4.

Перед Хоуп разложено около десяти карточек бинго, пока она ищет нужный номер с маленьким штампом в руке. Она с хлопком опускает его на одну из карт.

— Правильно, ублюдок. Я только что сделала Б -4 своей сучкой.

Дорис переглядывается со мной, ухмыляясь и поднося фляжку ко рту.

— Она мне нравится.

Я киваю.

— Она нечто, это точно.

— Ой, я тоже немного люблю тебя, Дорис, — она бросает взгляд на фляжку. — Что там?

— Виски, — Дорис передает ее Хоуп.

— Духовные животные, Дорис, мы — духовные животные, — она опрокидывает фляжку как раз в тот момент, когда диктор делает следующее объявление.

— Джи 45. Джи 45.

Я отмечаю это место на своей единственной карточке. И следующее, что я помню, серебряная фляжка появляется прямо перед моим лицом. Я смотрю на Хоуп.

— Ты грустишь, — говорит она. — Виски делает людей счастливыми.

— То есть, ты хочешь, чтобы я была пьяна?

— Нет. Просто веди себя как ирландка.

— Быть пьяницей?

— Слушай, да, я уверена, что у ирландцев самый низкий уровень депрессии в мире.

— Нет.

— Уверена, что да. Нельзя грустить, если ты пьян.

Я смотрю на Хоуп, качая головой.

— Ты сумасшедшая, ты знаешь это?

— Эйч 12. Эйч 12.

Хоуп вскакивает из-за стола, опрокидывает стул и пугает пожилую женщину, которая дремала по другую сторону от нее.

— Бинго! — она машет одной из своих карточек. — Чертово бинго! — Хоуп ставит ногу на металлический складной стул, сотрясая им воздух, и поет: — Бинго.

Все смотрят на нее. Дорис хлопает и смеется, а я просто опускаюсь в кресло и закрываю лицо руками. Почему я не могу выбрать нормальных людей для дружбы, мне непонятно это.

— Черт, это была последняя игра, — произносит Дорис, снова опрокидывая фляжку.

— Хорошо, — я собираю карты бинго и складываю их вместе. — Что ж, спасибо, что пригласили нас, Дорис.

Она кивает.

А Хоуп усмехается.

— Да, кажется, я нашла себе новое хобби.

— Прекрасно, значит, в твоем списке выпивка, потрахушки и бинго?

— В целом — да. И звучит легально.

Мне приходит сообщение. Я вытаскиваю телефон из сумочки, пока Хоуп идет забрать свой приз. Массажер для шеи с подогревом.

Смотрю на сообщение, все сжимается в груди.

«Я говорил тебе, что ты меня возненавидишь. Прости, Посс».

Как ребенок, он игнорировал мои сообщения и звонки весь прошедший день. А потом он присылает мне эту хрень. Брэндон — это эмоциональные американские горки, одна буря за другой, и хотя этого должно быть достаточно, чтобы заставить меня бежать в противоположном направлении, он — это то, в чем отчаянно нуждаются мои сердце и душа.

— Массажер для шеи с подогревом. Восхитительно! — Хоуп держит ярко-розовый предмет и улыбается. — Идеально для дождливого дня, да?

— Ага.

В телефоне Хоуп гремит «Hotline Bling», и ее губы растягиваются в кривой улыбке.

— Ну, я знаю, чего он хочет, — она достает телефон из сумочки, касается экрана и подносит его к уху. — Привет, горячая штучка, — она замолкает на секунду. Ее улыбка медленно исчезает, и она бросает раздраженный взгляд в мою сторону. — Хорошо. Хорошо. Я пришлю ее, — она завершает вызов и засовывает телефон обратно в свою огромную кожаную сумку. — Повезло тебе, долг зовет.

— Что?

— Твоя причина пребывания в Лондоне…

Я смотрю на нее с пустым выражением лица.

— Брэндон облажался и, очевидно, нуждается в тебе. Киан сказал, что он больше не присматривает за ним.

Вздохнув, я закрываю лицо руками.

— Отлично…

Телевизор включен на такой громкости, что я слышу его через дверь. Как только вхожу в квартиру Брэндона, я закатываю глаза. В гостиной полная катастрофа. Повсюду одежда и пустые банки из-под пива. Киан сидит на краю дивана с пивом в руке. А Брэндон… Брэндон наполовину свисает с дивана, слепо хлопая по столу в поисках виски. Киан берет бутылку и передает ее Брэндону, хотя его взгляд прикован ко мне.

— Ну, ты вовремя.

— Мне извиниться?

— Он ведет себя так уже двадцать четыре гребаных часа. Пропустил свой бой. — Киан встает и потягивается. — Что, черт возьми, ты с ним сделала, женщина?

Я оглядываюсь на Брэндона, и, да, слюнявый беспорядок в значительной степени соответствует действительности.

— Брэндон, — зову его я.

Он медленно поворачивает голову ко мне, щуря налитые кровью глаза.

— Опоссум. Ты здесь, — он протягивает мне бутылку. — Давай выпьем.

— Опоссум? — смеется Киан, хлопая себя по лбу. — Охренеть.

Я смотрю на Киана, и он отступает на шаг назад.

— Я не хочу пить, — говорю я. — Какого черта ты делаешь?

Брэндон хмурит брови.

— Выпиваю, — отвечает он так, будто это самая очевидная вещь в мире.

— Хорошо, да, я это ясно вижу. Но почему ты пьян уже двадцать четыре часа подряд?

Я хмурюсь сильнее, а он подносит бутылку к губам, переворачивая ее вверх. Виски расплескивается, прежде чем он роняет ее набок. Он проводит по губам тыльной стороной ладони, и его веки начинают опускаться.

— Ради любви к… — Пыхтя, я пересекаю комнату, оборачиваюсь, когда дохожу до дивана, чтобы ткнуть пальцем в Киана.

— Правда? Ты сидел здесь и спаивал его, потому что это кажется хорошей идеей?

Киан пожимает плечами.

— Боже, ты идиот, — бормочу я. — Просто убирайся отсюда. Иди, черт возьми, засунь свой член в какую-нибудь девчонку в пабе или еще куда-нибудь.

Брэндон смеется, пытаясь сесть, и смотрит на Киана.

— Смотри, не дай ей одурачить тебя, у нее такой грязный рот, — он хватается за промежность. — Делает мой член твердым.

Киан фыркает, но быстро опускает голову, чтобы скрыть это. Боже, это словно иметь дело с шестнадцатилетними мальчишками.

Я сжимаю челюсть.

— Ты… нет слов, — я делаю несколько шагов в сторону Кияна, кладу руки ему на плечи и разворачиваю его в сторону выхода, прежде чем взять оставшееся пиво и всучить ему в руки. — Иди.

— Эй, эй! У него бой через восемь часов, можешь попробовать и, — хихикает Киан, — немного протрезвить его.

— Вон отсюда. Он не дерется.

— О, черт возьми, это не так. Он пропустил свой бой прошлой ночью, Ларри выкрутит ему яйца, если он снова не появится.

Мое лицо горит, ноздри раздуваются, и я приподнимаюсь на цыпочках, приближаясь к лицу Киана.

— Передай Ларри, если он снова вздумает, что Брэндон дерется, я сама врежу ему по яйцам.

Киан изгибает бровь, криво усмехаясь.

— В тебе есть запал, не так ли?

Я толкаю его, и он, спотыкаясь, идет к двери.

— Хорошо, тогда увидимся позже, Брэндон, — и Киан покидает квартиру.

Когда я оборачиваюсь, Брэндон пытается снять футболку через голову, но безуспешно.

— Боже, ты иногда ведешь себя как ребенок, — цежу я, наклоняясь и стягивая ее через голову.

— Спасибо.

— Посмотри на меня, — его подбородок опускается, и я хватаю его, поднимая голову. — Брэндон, посмотри на меня. Какого черта ты делаешь? Почему ты пьян? Я имею в виду, ты всегда так напиваешься, но это… — я отпускаю его подбородок. Его лицо наклоняется вперед, и он смеется.

— Ты ушла, Опоссум, — невнятно произносит он.

— Я пошла к Хоуп. Я не уходила.

— Оставила меня, — бормочет он, не поднимая головы.

Вздохнув, я плюхаюсь на диван рядом с ним и прочесываю пальцами его волосы. Он смотрит сквозь ресницы, и я замечаю, что его скула распухла и покрыта синяками.

— Так, если ты не дрался, то почему у тебя вся щека расцарапана?

Он протягивает руку и проводит рукой по своему лицу.

— Моя щека?

— Ты меня утомляешь.

— Я могу вымотать тебя по-настоящему, если хочешь, — он улыбается, хотя едва может открыть глаза.

Я смотрю на него сверху вниз, борясь со смехом и с этим маленьким желанием позволить ему измотать меня.

— Правда? Вау, какой ты романтичный.

Он поднимает руку, пытаясь погладить меня по волосам, но вместо этого неловко гладит по щеке.

— Прости, — выпаливает он.

— Ага. — И сколько раз я буду это слышать? Это то, на что я себя настраиваю — извинения всю жизнь. Постоянный вихрь эмоций, и хотя я знаю, что это никоим образом нельзя назвать идеальным положением вещей, я жажду этого. Я просто хочу сделать нас обоих лучше. Вот и все.

— Ты не можешь вытворять такие вещи, Брэндон, — говорю я. — Ты должен лучше заботиться о себе.

Он качает головой.

— Прости, что трахнул тебя.

Пара ударов сердца, и я прикусываю губу. Не могу смотреть на него сейчас. Он сожалеет об этом, а я жажду этого, и что за хрень творится между нами? Вот почему вы не можете пересечь черту, потому что кто-то из вас воспримет это как нечто большее. Кто-то пострадает. Дважды я совершала с ним эту ошибку.

— Теперь ты меня ненавидишь, — бормочет он. — Пожалуйста, не ненавидь меня. Просто забудь, что это произошло. И мы снова сможем быть Брэндоном и Опоссумом, — он кивает сам себе. — Брэндон и Опоссум, — он морщит брови и выглядит таким искренне огорченным, что мне хочется разгладить глубокие морщины на его лбу.

Часть меня хочет сказать ему, что я забуду произошедшее, но это было бы ложью. Прямо сейчас я все еще чувствую все, что произошло.

— Я не ненавижу тебя, — шепчу я. — И мы всегда будем Брэндоном и Опоссумом. Этого ничто не изменит.

Проблеск улыбки касается его губ, но быстро исчезает, его глаза становятся отстраненными.

— Он возненавидел бы меня.

— Блин, — я чувствую, как сжимается моя грудь. Мое давление поднимается не от гнева, а от того, насколько жалкими мы оба на самом деле являемся. — Прекрати. Просто прекрати. Он ушел, Брэндон. Он. Ушел. Ушел. И если бы он был жив, нас бы здесь не было, но мы здесь. Что, черт возьми, мы должны делать с этим сейчас? Это? Просто… остановись, — я выдыхаю и опускаю подбородок на грудь. — Просто прекрати это!

— Знаешь, что он взял с меня обещание присматривать за тобой? Мы сидели в этой дерьмовой хижине посреди гребаной пустыни. Там была коза. И пули, много гребаных пуль, — он чертит пальцами круги на моей руке. — Эта коза была чертовски крута.

— Коза… — я качаю головой. — В своем письме он просил меня присматривать за тобой. Итак, вот мы и присматриваем друг за другом, — я провожу кончиками пальцев по линии его подбородка, его щетина щекочет мои пальцы.

Брэндон фыркает от смеха.

— Конечно. И именно поэтому Коннор всегда был чертовски достоин тебя.

Достоин меня… Я прищуриваюсь, встречаясь с его взглядом.

— Не говори таких вещей.

— Хорошо, — его пальцы крепко стискивают мою блузку. — Пожалуйста, не оставляй меня.

Я наклоняюсь лицом к его лицу.

— Я не оставлю тебя, — и я так сильно хочу поцеловать его, что ловлю себя на том, как закрываю глаза. Я делаю вдох, борясь с собой. — Друзья, несмотря ни на что, помнишь? Я обещала.

— Я не хочу быть просто твоим другом, — шепчет он, проводя пальцем по моей нижней губе. — И я чувствую себя гребаным придурком из-за этого.

Мое сердце бешено бьется в груди, и я понимаю, что улыбаюсь. Часть меня хочет сказать ему, что я не просто его друг… что я не знаю, были ли мы когда-нибудь действительно просто друзьями, но этот разговор должен состояться, когда он будет трезв — когда бы, черт возьми, это ни случилось. Брэндон может и развалина, но он моя развалина.

— Возможно, это не выбор. Это выживание.

И это действительно так. Действительно так.