Война Поппи

Глава 28

Брэндон

“Painkiller” — Nothing But Thieves

Прошел месяц — целый месяц, проведенный с Поппи. Месяц, как я обрел некий покой. Хотя я пришел к принятию того факта, что жизнь продолжается, и все, что ты можешь сделать, так это стараться изо всех сил пробиваться через дерьмо, но я все еще чувствую себя виноватым.

С болью осознаю, в каких отвратительных условиях я живу, и тот факт, что она охотно присоединилась ко мне в этой крошечной квартирке. Она работает днем, а я выхожу на бои по ночам. Каждый раз, когда я дерусь, внутри меня словно щелкает маленький переключатель. Иногда мне это нравится, потому что дает выход гневу.

Поппи терпеть это не может. Она ненавидит драки и ненавидит Ларри просто потому, что он владеет бойцовским рингом, но она не понимает, что без него я действительно ни на что не годен. Это единственное, в чем я сейчас хорош, и это помогает оплачивать счета. Проблема не в боях, а в последствиях, в том продолжительном состоянии, когда мой разум переходит в режим полного перенапряжения и выживания. Такое ощущение, будто я снова нахожусь в зоне боевых действий, сражаюсь, руководствуясь исключительно инстинктами. И именно в такие моменты я больше не могу ясно видеть Поппи. На несколько мгновений она уxодит на задний план, становится размытым второстепенным образом по сравнению с отчаянными животными рефлексами, которые охватывают меня.

Я сижу на диване, прижимая к челюсти пакет с замороженным горошком, и тут слышу, как она открывает замок ключом. Блять. Я засовываю горох за диванную подушку как раз перед тем, как она вxодит с двумя пакетами, полными еды.

— Привет, — встаю, забираю ее пакеты и отношу на кухню.

— Брэндон?

Я держусь спиной к ней. Не хочу оборачиваться.

— Да? — разбираю пакеты и все раскладываю по полкам. Черт возьми, понятия не имею, куда вообще это дерьмо ставится.

— Почему… — она хватает меня за плечо и разворачивает к себе, ее взгляд останавливается на моей пульсирующей щеке, — у тебя красное лицо?

— Драка, — отвечаю я в качестве объяснения. Я имею в виду, что, черт, я борюсь за жизнь.

Закатив глаза, она открывает шкафчик, который я только что закрыл, достает пакет с молоком, поднимает его, выгнув бровь, и открывает холодильник, ставя молоко на его законное место.

— Не знаю, почему ты позволил Ларри запугать тебя, чтобы тебя ударили.

Ах, черт.

— Нет, — говорю я, защищаясь. Правда в том, что мне нравится, когда меня бьют, и хотя с Поппи в моей жизни дела обстоят намного лучше, я всегда буду добиваться этого небольшого наказания для себя. Мне всегда будет нравиться боль, и это меня раздражает, потому что знаю, что это ее расстраивает. — Он последовал моему совету и заполучил лучшего бойца, — я пожимаю плечами.

Она разворачивается и пристально смотрит на меня, ее серые глаза бушуют гневом.

— Бойца, лучше тебя, просто нет. Попробуй еще раз, — она постукивает ногой по полу — знак того, что она действительно злится.

Я делаю шаг к ней, улыбаюсь и обнимаю ее за талию.

— Детка, твоя вера кажется очень милой, но всегда есть кто-то лучше.

— Хорошо, так он тебя ударил? Ты пытался заблокировать его, и он взял верх? Ты позволил какому-то другому парню одолеть себя?

Я поднимаю рубашку, демонстрируя расцветающий фиолетовый синяк в том месте, где я позволил этому ублюдку пригвоздить меня по почке.

— Сложил меня вдвое, а потом двинулся к лицу. Молодняк стал проворнее, — я провожу пальцами по ее щеке, и выражение ее лица слегка смягчается. — Ты сексуальна, когда злишься, — я ухмыляюсь, наклоняясь к ней, чтобы поцеловать.

Поппи отстраняется и прикрывает мой рот ладонью.

— Ты лжешь мне, Брэндон О'Киф.

— Я не… — бормочу под ее пальцами.

Она сильнее прижимает руку к моему рту, приближаясь ко мне.

— У тебя левый глаз дергается. Так бывает, когда ты лжешь. Ты можешь быть искусным во многих вещах, но ложь не входит в их число, — легкая улыбка мелькает на ее губах, и она убирает ладонь с моего рта.

— О, я умею делать много полезных вещей, — я ухмыляюсь, собираясь снова поцеловать ее. Она позволяет мне, примерно на три секунды.

— Это нужно обсудить, — она отворачивается от меня, и я беру тряпку, кручу ее в воздухе и размашистой опускаю ее на задницу Поппи. Она вскрикивает и начинает пятиться от меня, выставляя руки перед собой, чтобы отогнать меня. Она смотрит на меня, щурясь, поворачивается и убегает по коридору. Я шагаю за ней. Обхватываю ее за талию, когда она доходит до спальни, и бросаю ее лицом на кровать. Я снова шлепаю ее по заднице, настолько сильно, что она визжит и перекатывается на спину. Поппи краснеет, улыбается и пристально смотрит на меня.

— Ты такая задница, — пыхтит она, задыхаясь.

— Не притворяйся, что тебе не по нраву небольшая порка, — я сжимаю ее бедра, раздвигая их и устраиваясь между ними. — И ты должна мне настоящий поцелуй.

Ее теплое дыхание касается моих губ, и я прижимаюсь к ней в поцелуе. И вот оно — спокойствие, всепоглощающее чувство покоя и ощущение того, что все настолько правильно, что успокаивает душу. Ее пальцы скользят вверх по моей шее, а ногти царапают мне кожу, когда она отдается поцелую. Я целую ее до тех пор, пока она не перестает дышать, а затем сажусь, таща ее за собой, пока она не оказывается у меня на коленях. Поппи обнимает мою шею, кончиками пальцев рассеянно рисуя круги по моей спине и скользя по онемевшему участку кожи, где начинается мой шрам.

— У меня для тебя сюрприз, — говорю я.

Она пристально смотрит на меня, легкая улыбка скользит по ее губам.

— Могу только фантазировать на эту тему.

— Это не насчет моего обнажения, — я пожимаю плечами.

— О, правда? Тогда что это, скажи на милость?

Я наклоняюсь, отталкивая ее назад, и тянусь к прикроватной тумбочке. Ее руки сжимаются вокруг моей шеи, и она касается губами моего горла, когда я открываю ящик и достаю маленький предмет.

— Закрой глаза. Дай руку.

Она колеблется.

— Клянусь богом, если это будет какое-то мелкое животное или насекомое, у меня случится сердечный приступ, и я умру…

— Это же не начальная школа, у меня нет спрятанной лягушки в тумбочке, — я ухмыляюсь. — Закрой глаза.

— Скажи мне еще раз, что это не живое существо, — она смотрит на меня. — Я хочу убедиться, что твоя бровь не начнет дергаться.

— Поппи! — говорю я раздраженно. — Ничего живого.

Она делает глубокий вдох, закрывает глаза и убирает руки с моей шеи, протягивая ладонь. И я кладу на нее ключ.

— Хорошо. Открой глаза.

Она опускает взгляд на свою ладонь и берет миниатюрную цепочку с фигуркой опоссума, на которой висит ключ.

— О, крошечная плюшевая крыса в пару твоей татуировке, — она хихикает. — От чего ключ? Если ты скажешь мне, что это паб…

— Во-первых, это опоссум. В обоих случаях, — я указываю на брелок для ключей, а затем на свою грудь.

— Ага.

— И ключ от нашей новой квартиры.

Улыбка исчезает в мгновение ока, когда она снова опускают взгляд на ладонь.

— Новая квартира? — ее лицо морщится от растерянности. — Но…

— Не притворяйся, что это место не дерьмовая дыра, — честно говоря, я нервничаю. Думаю, Поппи, живущая здесь — это друг, помогающий другу. Только мы больше не просто друзья. И все же… Я делаю это официально, даже не спрашивая ее.

— Наша? — она сглатывает. Ее глаза все еще не отрываются от ключей. — Наша квартира.

— Ага, — я веду себя непринужденно, пытаясь скрыть беспокойство. — Если только ты… ну, знаешь, если ты не собираешься обзавестись собственным жильем, — я пожимаю плечами. — Мне все равно не помешало бы новое место.

Наконец, она поднимает на меня взгляд и закусывает нижнюю губу.

— Нет, это… все в порядке. Это здорово. Очень мило с твоей стороны.

Я начинаю шипеть сквозь зубы.

— Мило. Ладно, это не то, чего я ожидал, но…

Качая головой, она вздыхает.

— Знаешь, я полный отстой в этих вещах. Ты делаешь меня уязвимой и… Ух. Мое единственное место — рядом с тобой, Брэндон, и ты это знаешь.

— Хорошо, — я толкаю ее обратно на кровать, целуя в щеку. — Завтра мы переезжаем. Ее теплое дыхание обдувает мою щеку, а пальцы прижимаются к моим губам, заставляя меня отстраниться всего на несколько дюймов от нее. Я смотрю на нее сверху вниз и прищуриваюсь, увидев, как она нахмурилась, сдвинув брови.

— Какую сумму тебе пришлось внести?

— На шесть месяцев, — осторожно отвечаю я.

— Сколько стоит ежемесячная арендная плата?

— Не беспокойся об этом, — я вздыхаю. — У меня есть деньги.

Она отталкивает меня от себя и садится, потирая лицо руками.

— Брэндон, я просто… — она качает головой и смотрит на меня. — Ты для меня важнее любой квартиры.

Я скупо улыбаюсь.

— Детка, я зарабатываю больше денег за один бой, чем большинство людей зарабатывает за месяц.

— Дело не в деньгах, ну… я имею в виду, что это так, но… это не так, — закрыв глаза, она снова качает головой. — После каждого боя ты словно становишься другим человеком. Совсем другим. И я не знаю, как долго ты сможешь продолжать в том же духе. Как долго я смогу… — она сглатывает.

— Как долго ты сможешь что? — знакомая ярость вспыхивает внутри меня, сжимая в своих тисках. — Иметь дело со своим дурным парнем? — я сжимаю кулаки, пытаясь сдержать гнев. Кто угодно, только не она. Это может выйти наружу у кого угодно, но, блять, не у нее.

— Нет, Брэндон. Я просто… — она колеблется, и я понимаю, что она ходит вокруг да около. — Я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я хмурюсь, сажусь и опираюсь локтями на колени.

— Чего ты от меня хочешь, Поппи? Я дерусь и зарабатываю деньги. Чем это может быть хуже, чем получать деньги за расстрел людей в зоне боевых действий? — я вздыхаю. Это единственное, в чем я хорош, единственное, что я умею делать хорошо. У меня все еще достаточно гордости, чтобы зарабатывать деньги и платить за себя, даже если это будет плохой путь.

— Ты все еще находишься в зоне боевых действий. И это меня пугает.

— Я знаю. Поверь, я отлично знаю это. Но сейчас у солдата, ушедшего в самоволку, не так много возможностей, не так ли?

Ее взгляд устремляется куда-то вдаль, и она качает головой.

— Ненавижу, что ты вступил в эту чертову армию. Ненавижу ее.

— Это уже невозможно изменить. Все, что можно сделать, это выживать, — я встаю и выхожу из комнаты, направляясь на кухню. Моя рука задерживается на ручке шкафа, где я храню виски. Это дерьмо чертовски сложное. Я опускаю руку и ухожу, беря с книжной полки в углу пару перчаток без пальцев. Я натягиваю их и подхожу в груше, которая висит в углу. Тяжелая цепь скрипит, раскачиваясь на потолочном крюке, каждый раз, когда мой кулак касается потертого, запятнанного кровью холста.

— Брэндон.

Я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо, когда Поппи обнимает меня за талию. Ее ладони скользят по моему обнаженному животу. А щека прижимается к моей спине. Я хватаю грушу и прислоняюсь к ней лбом, тяжело дыша.

— Мне очень жаль, — шепчет она. — И спасибо.

Я провожу пальцами по ее предплечью, накрывая ее руку своей. Вдыхая, я поворачиваюсь к ней лицом. Ее руки падают по бокам. Впившись зубами в нижнюю губу, она смотрит на меня.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— И это самое милое, что ты когда-либо говорил.

Я улыбаюсь.

— А как же «я люблю тебя»?

— Это само собой разумеется, не так ли?

— Становишься дерзкой, — я хватаю ее за волосы, заставляю подняться на цыпочки и целую, чтобы показать, как сильно я ее люблю.