Врач. Жизнь можно подарить по-разному

Глава 14

Катя

Мультики уже не нужны. Миша не может их смотреть. Первый час он переносил капельницу, можно сказать, нормально. Потом начал тихо хныкать. Потом просто лежал и смотрел в потолок.

На третьей фляге он вдруг тяжело вздохнул, повернулся ко мне и тихо прошептал:

– Мамочка, я устал.

Я могла только стиснуть его прохладные тонкие пальчики и быть рядом. Сидела, целовала. Мне показалось, что он уснул, но… Но вдруг его начало рвать. Он же не ел ничего и даже не пил!

Тамара бегает по палате и охает:

– Сестру надо! Сестру!

Забежала Нина, ввела что-то в катетер… Сказала – противорвотное. Но… Ничего не помогло. Моего малыша без остановки скручивает спазмом. Он плачет, а остановиться не может.

– Нина, пожалуйста, – вылетаю на пост я, – можно хоть что-то с этим сделать?

– Терпите! Сейчас промывка пойдет, ему станет легче!

Она не злая. Просто для нее это очень привычная картина. Я жмурюсь, стискиваю зубы, иду в палату.

– Ну неужели ничего нельзя сделать? – причитает рядом Тамара.

А я просто стою на коленях около Мишиной кроватки, глажу его живот, вытираю лицо.

Хлопает дверь. Марк! Кидаюсь к нему на грудь, забыв обо всем:

– Марк, его рвет уже час. Там в желудке уже ничего нет.

– Противорвотное кололи? – он хмурится, смотрит на зеленого Мишку.

– Да, приходила медсестра.

Он достает телефон.

– Нин, – спрашивает требовательно, – что Свиридову колола?

Ответ медсестры не слышу, но Марк повышает голос:

– Что, ондансетрона нет? Блин, ну ты же знаешь, что я всегда назначаю! В операционной был!

Менее чем через минуту в палату забегает медсестра. У нее поджаты губы, она сверкает в мою сторону глазами, но при враче послушно что-то вводит в катетер.

Марк внимательно наблюдает за Мишей.

– Сейчас на уколе рвота остановится. Я тебе чуть позже занесу таблетки, – он смотрит время на телефоне. – Их давать раз в четыре часа по одной. Завтра весь день.

– Марк, – выдыхаю я и понимаю, что рядом с ним сейчас могу разреветься.

– Так, Кать! – он обхватывает меня за плечи, чуть встряхивает. – Кать, я понимаю, каково тебе сейчас, но это лечение! – он повернул меня так, чтобы Миша меня не видел, и говорит шепотом. – Сейчас ему плохо, но химия убьет опухоль, и уже завтра ему будет лучше! Поверь мне, Катя! Он у тебя завтра бегать будет!

– Бегать? – еле сдерживая слезы, лепечу я.

– Бегать, – уверенно кивает Марк и… притягивает меня к своей груди.

Не выдерживаю, прижимаюсь к нему всем телом. Хоть на секунду почувствовать его силу, хоть на мгновение вдохнуть его запах, хоть на миг поверить, что я не одна.

– Марк Александрович? – разрушает мою маленькую иллюзию Тамара. – А мы у вас новенькие.

– Да, я видел вашу карту, – он отпускает меня, поворачивается к ней. – У меня сегодня еще две операции, но я на сутках. Я подойду к вам. Сегодня в любом случае у вас никаких процедур, просто обустраиваетесь, о режиме дня на завтра вам все сообщит медсестра.

– Ага, – говорит Тамара и поспешно добавляет: – Мы так старались к вам попасть.

– Не переживайте, – Марк ей сдержанно кивает, смотрит на Люсеньку. – У вас хорошие показатели крови, вы очень вовремя приехали. Вы молодцы.

Тамара расплывается в довольной улыбке, а я вдруг понимаю, за что его тут все любят. А еще я очень хорошо вижу, что к новоприбывшим он относится совсем не так, как к Мише и… ко мне.

– Так, я пошел, – Марк обеспокоенно смотрит на часы. – Мыться пора. Я к тебе еще приду, – смотрит на меня, – ондансетрон принесу.

Выходит, не прощаясь, а Тамара смотрит на меня почти осуждающе.

– Мы из одного городка, – зачем-то объясняю ей я. – Дружили в детстве.

– Ну я ж и вижу, – тянет она, – что вы не простая.

– Да простая я, – хмурюсь, но больше объяснять ничего не хочется.

Мишу наконец-то прекратили мучить рвотные спазмы, я подхожу к его кроватке, вытираю влажной салфеткой ему лицо, принимаюсь убирать тазики, думаю, что надо помыть пол… Надо чем-то занять себя, чтобы пережить этот день. Марк сказал, что завтра будет лучше. Я ему верю.

Марк

Иду и в голове собираю все маты, которые помню… На двух языках. Нет! Мишка в порядке настолько, насколько может быть в порядке ребенок на химии. Злюсь я из-за его матери. Точнее… из-за своей реакции на нее!

Какого черта больше всего на свете мне хочется ее обнять, поддержать, защитить? Какого черта я между операциями лечу к ней в палату? Что я творю?! Катя! А как приятно было почувствовать ее на своей груди…

Ну она же просто боится. У нее ребенку плохо. Ей страшно и нужна поддержка. Это ничего не значит. Прошло больше трех лет. Она вышла замуж за другого. Она не любит меня. И неизвестно, любила ли. Но черт возьми! Как она прижималась!

– Марк? – окликает меня Колька. – Мойся, быстро!

– Что такое? У нас же еще двадцать минут.

Я искренне собирался если не пообедать, то хотя бы пирожок проглотить.

– Марк, там такое! Всех хирургов собирают! Третья операционная!

Да что за день-то? Это не моя пациентка!

Моюсь, вхожу в стерильное пространство. Над вскрытой брюшной полостью собралось уже шесть хирургов. Но руки у всех над столом.

– Ух ё! – тяну я, рассматривая опухоль.

– Вросла в перикард, видишь? – Миронов показывает на сердечную оболочку.

– А чья пациентка, степень дифференциации какая? – тихо спрашиваю коллег.

Если опухоль низкодифференцированная, то операция практически не имеет смысла. Она просто возобновит свой рост. Слишком агрессивная зараза.

– Средняя, – произносит Миронов.

– Тогда я бы попробовал убрать, – высказываю свое мнение. – Метастазов много?

– Да по всему телу, даже в голени, – хмыкает Сергей Иванович. – Но хорошо реагируют на химию.

– Кардиологов ждем?

– Ждем.

– Можем снизу начать.

– Там чистой ткани печени почти нет. Радикальную резекцию сделать не выйдет.

– Ну… Можно пойти скальпелем здесь и здесь…

– Тут сосуд.

– Обойдем. Помните съемку операции Ланского?

Миронов морщится, а Колька кивает. Он знает, о чем я, мы вместе смотрели.

– Точно, если попробуем, как он…

***

Выхожу из операционной почти в семь. Получается, что мои плановые перенеслись на завтра и у меня будет шесть операций. Ничего. Если никого вот такого, как эта девочка, то выдержу.

Жутко хочется куда-нибудь спрятаться и посидеть в тишине, но… Лучше уж после обхода. Навожу себе кофе, беру рабочий планшет. У меня там сегодня трое после операции и еще один тяжелый ребенок. И Свиридов. Свиридов не тяжелый, но к нему пойду в последнюю очередь.

***

– Добрый вечер, – захожу в Катину палату почти в девять.

Ее сын спит, и я тут же перехожу на шепот.

Молча протягиваю ей ондасентрон, подхожу к койке ее соседки.

– Итак, – открываю историю болезни, – предварительный диагноз у вас хондрома, – смотрю на маленькую измученную девочку. – Послезавтра берем вас на операцию. По результатам операции делаем биопсию. Если нет злокачественного перерождения, то на этом ваши приключения и будут закончены.

Улыбаюсь им ободряюще, не произнося второе «если». Мать довольно улыбается, девочка настороженно на меня смотрит.

– Завтра диета, послезавтра перед операцией полное голодание, – напоминаю им я.

– Да-да, медсестра говорила, – поспешно соглашается женщина.

Удовлетворенно им киваю, оборачиваюсь к Кате.

– Так, контроль мочи давай!

– Вот, – она подает мне блокнот и при этом забавно краснеет.

Смешная. Стоп. Что-то не сходится… Вышло больше, чем влили.

– Он пил?

– Нет, – качает головой.

– Кать, ошиблась где-то, – открываю назначения, пересчитываю. – Двести пятьдесят миллилитров во входящих не хватает.

– Как? Я…

– Наверное, стояли одновременно и химия, и промывка. А ты посчитала что-то одно.

А если ошибка в двести пятьдесят миллилитров, то задержка почти в двести.

Открываю карточку, назначаю мочегонное.

– Задержка жидкости идет. Сейчас медсестра уколет мочегонное, собираешь, считаешь, часа через три принесешь мне покажешь.

Смотрю на своего пациента. Миша бледный, но мордашка спокойная. Малыш просто спит.

– Это очень плохо?

У Кати опять продольная морщинка на лбу.

– Ничего, прорвемся, – улыбаюсь ей.

Она рвано вздыхает, а я вдруг понимаю, что снова хочу прижать ее к себе, почувствовать ее дыхание на своей груди, зарыться носом в ее волосы и тихо прошептать, что все будет хорошо! ВСЕ! БУДЕТ! ХОРОШО!

– Завтра будет еще лучше, – отойдя от нее на пару шагов, говорю я. – Будете на стойке кататься.

– На стойке? – удивляется Катя.

– Ага! – улыбаюсь. – Только медсестрам на глаза не попадайтесь, они за это ругаются, – подмигиваю ей, уходя из палаты.

Мне надо зайти еще в седьмую, и очень хочется поужинать. Или пообедать. Или позавтракать. А главное – уйти от Кати подальше…