Марк
Тихо лежим на диване, рассматриваем сереющие тени на потолке. Я рассматриваю. Катюшка дремлет. Вдыхаю аромат ее волос, вожу пальцами по ее запястьям, по локтевому сгибу. Чуть вздрагивает от щекотки, смешно фыркает, льнет ко мне.
Девочка моя нежная, былиночка моя тонкая… Сколько же ты всего натерпелась, чтобы родить от меня ребенка. Сколько всего тебе пришлось вынести… Моя несгибаемая крошка.
Только сейчас со всей ясностью понимаю, в каком аду она жила эти три года. Свиридов, скотина, на меня заявление накатал. Как раз о моральном облике и праве работать с детьми. Скот! Ладно бы моральным обликом ограничился! Я чуть не взорвался, когда мне преданные родители бывших пациентов текст переслали. Было сложно сдержать эмоции и не сказать об этом Кате, но ей ни к чему еще и это. Все сделаю, чтобы грязь от Свиридова больше ее не коснулась.
Те, кто доложил мне о поступившей дисциплинарке, честно признались, что потеряют ее на тридцать дней. Дольше не могут. Потом придется рассматривать. Характеристика на меня с работы более чем приличная. Заявление о расторжении брака давно подано. Тут Катюшка молодец. Так что никаких вопросов к моральному облику. К моему.
А вот к облику Свиридова вопросов масса. Нанятый мной адвокат просто полистал местные чаты, форумы, соцсети и нашел многократные свидетельства аморального поведения, два случая пьяного дебоша, дошедшие до полиции и тщательно замятые его матерью… Складываю это все с его хамскими СМС, с тем, что у нее все время денег не хватало, и понимаю: он попросту издевался над ней. Знал, что берет не со своим ребенком, но все время попрекал этим. И унижал. А она терпела. Потому что меня не было рядом. Я уехал. И не вернулся.
Адвокат еще намекнул, что ему будет что подкинуть моему знакомому прокурору. Там явно есть случаи злоупотребления. Пока нет доказательств. Ребята же просто навскидку прошерстили интернет, чтобы понимать, в какую сторону лучше копать. Но они найдут.
Раздавлю скота, как клопа. А если смогу, то и мамашку его. Вот просто за тот телефонный разговор, когда она читала Кате нотацию, что надо дать ребенку спокойно умереть. Моему ребенку. Тому самому, который сейчас тихо сопит в своей бело-синей кроватке в виде гоночного болида. Собирали ее полдня. Я бы один, конечно, за час управился. Или меньше. Но так прикольно было видеть, как этот маленький старательный человечек пытается вставить болт в отверстие, а потом, высунув кончик языка, закручивает его шуруповертом! Срывается, начинает все снова. Упрямый! Сказал это вслух, Катюха рассмеялась. Ну да… Моя черта характера. Черт возьми, мне с самого начала очень нравился этот мальчишка!
– Марк, – Катюшка возвращает меня к реальности тихим сонным голосом.
– М? – прижимаю ее к себе.
– Как ты его оперировать будешь?
Боже, девочка моя! Ну о чем ты думаешь?!
– Очень, очень осторожно, – произношу озорным шепотом, шагая пальцами по ее ребрам.
– Марк! – смеется, выкручивается из моих рук. – Я серьезно…
– Кать… – серьезно так серьезно. – Не знаю, как буду чувствовать себя с ним в операционной, но точно знаю, что никому другому его не доверю. Не смогу. Это моя ответственность, понимаешь? Я за это отвечаю! И я знаю, как сделать так, чтобы все было хорошо!
– Правда? – ее голос дрожит.
– Конечно, правда!
– У него поражен сустав? Его полностью убирать?
– Сустав и кость…
И, возможно, еще и бедренный сустав, но об этом молчу. Убирать бедренный сустав – это совсем другая история.
– А потом?
– А потом ставим спейсер…
– Это что?
– Имитация кости. Временный протез.
– А сразу настоящий нельзя?
– Нет, – смеюсь. – Не ясно до конца, что и как убирать будем. Вот вычистим опухоль, закончим курс химиотерапии.
– Сколько еще?
– Две химии, – дай бог, чтоб две. – Потом уберем метастазы.
– И все?
– Почти, – замолкаю.
Даже при самом хорошем исходе Мишкино «все» наступит года в двадцать три – двадцать пять. А до того каждый год открывать ногу и раздвигать протез. А потом и вовсе менять согласно возрасту.
– Протез фонд заказывает?
– Угу, – я уже думал об этом. – Я, думаю, позвоню кое-кому, – поворачиваюсь на спину, вытягиваюсь, – остались у меня друзья с интернатуры. Думаю, что можно будет заказать что-то поинтереснее, чем обычно приходит.
– Да?
– Угу… А через фонд тогда оформим и привезем.
– Хорошо бы…
– Все будет хорошо, – глажу ее по волосам.
– Если ты так говоришь, то будет, – шепчет.
– Обязательно будет, – улыбаюсь.
– Я верю тебе.
Катя
Снова больница. Самые замечательные выходные закончились. Выходные, когда мне дали выспаться. С чистой совестью и абсолютно спокойной душой спала почти до обеда. Проснулась от хохота и запаха чего-то подгоревшего. Эти двое решили приготовить мне завтрак. Ну ладно! Сами решили, сами и отмыли все. Мне не жалко.
Марк почти насильно отправил меня в магазин товаров для дома. Занавески, комод для Мишкиных вещей, кое-что из посуды, комплекты постельного белья…
У меня даже голова закружилась! Честно, боялась не уложиться в эти самые сорок тысяч, которые почему-то никак не заканчивались на моей карточке. Но все коварство плана Захарского я оценила, когда вернулась! Эти двое сбагрили меня подальше, чтобы покататься на мотоцикле! Блин! Исключительно по двору, конечно. Но у меня сердце ушло в пятки, когда Мишка начал мне рассказывать, что, чтобы повернуть, надо не руль крутить, а наклониться!
Марк! Он молчал! И укоризненно смотрел на сына. Что, Захарский, неужели ты думал, что он мне не расскажет? Интересно, если бы мы приехали с синяками на госпитализацию, что бы нам сказал наш лечащий врач? А, Марк? Но, конечно, в больницу мы вернулись целыми и невредимыми. И… спокойными. По крайней мере, я… Я совершенно точно знала, что все будет хорошо.
Мы приехали, сдали анализы, подготовились к РИД. Исследование, расшифровка и… И операция.
Марк
– Я считаю, что бедренный сустав убирать обязательно!