Врач. Жизнь можно подарить по-разному

Глава 16

Катя

– Мам, я есть хотю!

Подскакиваю на своей кушетке, как громом оглушенная, и хочется смеяться!

– Мишка! – тянусь к сыну. – Ты выспался?

– Ага!

Мой мальчик! Он сидит в кровати и любопытными глазками смотрит по сторонам. Задерживает взгляд на Люсе и Тамаре. Несмело улыбается.

– Пливет!

– Мишка, – я подрываюсь со своей кушетки, – давай посмотрим, что у нас тут на завтрак?

Буфетчица уже разнесла еду, но я ночь почти не спала из-за капельниц и просто отставила ее на окно, чтобы съесть попозже.

– Смотри, запеканка! – он всегда любил творог.

Нам повезло.

– Не, – вдруг кривится он. – Не хотю…

– А что хочешь?

Сын хмурится, раздумывает и, наконец, выдает:

– Суп, как у бабы!

Вот это да!

Я знаю, о чем он говорит. Это куриная лапша, которую вечно варит моя мать. И Мишка ее ненавидит, потому что мама не убирает из бульона кожицу.

– Миш, – я теряюсь.

Как достать в отделении лапшу? Боже, Катька! Ребенок не ел почти два дня. Хоть из-под земли, но доставай!

– Я сейчас поищу!

Выхожу, иду к буфету, там на стенде висит меню. На обед будет рассольник.

Мишка всегда его любил. Но… Творожную запеканку он тоже всегда любил! А сейчас не хочет.

– Катя, ты чего потеряла?

Рядом появляется женщина из соседней палаты.

Гульнара, Зульнара… Шумная и бойкая татарка, которая знает, кажется, все на свете. Никак не могу запомнить. А вот она меня знает. Она тут давно и уже считается кем-то вроде старшей среди мамочек.

– Гуль, а ты не знаешь, где лапшу купить можно? – спрашиваю ее.

Она лежит с девочкой. Тоже саркома. Но у ее дочки степень тяжести выше. Я боюсь с ней дружить.

– Какую лапшу? Роллтон? Вон лежит, пойди возьми!

– Ой, нет, Гуль… – даже если я зову ее неправильно, она не подает вида. – Куриную просит. Два дня не ел, а тут просит и только лапшу.

– Ах ты вай! – она всплескивает руками, отворачивается к двери одной из палат. – Мария! Ты говорила, у тебя бульон есть?

– Гуль, да ты что? – хватаю ее за руку.

Но татарка не обращает на меня никакого внимания.

– Светланочка Валерьевна, мы потихоньку закипятим? – она уже улыбается медсестре.

– Гуль, – шепчу я, сжав руки на груди.

– Мила, – кричит она в другую палату, – дай макароны!

В коридор выходят бледные женщины. Такие же, как я. Волосы в пучок, губы поджаты, заходят в мамскую – специальную комнату для вещей сопровождающих матерей. Та, которую Гуля назвала Марией, лезет в холодильник. Другая снимает с полки короб с крупами.

– Бери, – протягивает мне Мария банку с домашним бульоном.

– Да мне неудобно, – я готова сквозь землю провалиться.

– Не тебе даю, ребенку даю. Бери! – у нее очень строгие глаза, и мне кажется, если я откажусь, она начнет ругаться.

– Вон мультиварка, – показывает мне Гуля. – Соль в шкафу стоит, ты только все не соли! Лучше в тарелке ему дай попробовать! У всех вкус меняется! – с видом знатока учит меня женщина, пролежавшая тут уже полгода. – После себя мультиварку помой и спрячь! Врачи увидят, ругаться будут, – тихо продолжает она. – Ой!

В дверях мамской стоит Захарский.

– Марк Александрович, мы чуть-чуть, – начинает уговаривать его Гуля. – Мы быстро. Совсем быстро. Да, Катя?

– Мишка лапши просит, – шепчу я, глядя на него, как нашкодивший ребенок.

– Я ж говорил, будет есть, – улыбается Марк и мне, и Гуле. – Что еще просит?

– Пока только суп, – пожимаю плечами.

– Марк Александрович, мы быстро! – Гуля перехватывает у меня банку, выливает в мультиварку.

– Да я вообще уже сменился. Нет меня тут, – хмыкает Марк и с улыбкой уходит.

– Любит он тебя, – уверенно кивает мне Гуля, засыпая макароны в закипающий бульон, – по глазам вижу!

– Не говори глупостей, – пытаюсь выглядеть естественно. – Мы просто в детстве дружили.

– Ага, – кивает Гуля. – Любит, – и снова уверенно кивает.

Уже через пятнадцать минут я иду в палату с большой миской почти правильной домашней лапши.

– Ми-ишка! – радостно усаживаюсь около кровати сына.

Он нетерпеливо ерзает, и на душе у меня становится тепло и светло. Дую в ложечку, аккуратно кормлю сына. В палате мы одни.

У Люси сегодня диета, и чтобы не дразнить дочь запахами запрещенной ей еды, Тамара вывела ее в коридор. Не испытываю по этому поводу ни малейших угрызений совести. Напротив, петь готова оттого, что сын ест.

– Пливет! – вдруг радостно здоровается он с кем-то за моей спиной.

– Привет, – широко улыбается ему Марк. – Кать, держи, – прежде чем я успеваю что-то понять, мне на тумбочку ложится пластиковый прямоугольник. – ПИН-код двенадцать восемнадцать. На ней тысяч сорок. Потратишь, еще доброшу. Будешь что-то заказывать – выбирай оплатить картой при получении, потому что, если будешь платить через интернет, магазины будут по СМС код запрашивать.

– Марк! – я вскакиваю, едва не пролив такой драгоценный суп.

– Что? – смотрит на меня невозмутимо.

– Я не могу… – запинаюсь. – Ты не должен…

– Не должен, – кивает. – Исключительно добровольная инициатива, – берется за дверную ручку.

– Марк, не надо! – хватаю карту, пытаюсь отдать.

– Кать, – оборачивается и смотрит на меня вдруг очень серьезно, – у тебя всего три дня, чтобы побаловать сына, – и ворчливо добавляет. – Вообще, хватит меня мучить этими спорами! Я с суток – спать хочу.

Распахивает дверь, уходит, а я так и стою посреди палаты оглушенная. «Тысяч сорок». «Потом еще доброшу».

Держу в руках кусочек пластика, на которых латиницей выгравировано имя отца моего сына. Всего три дня… Медленно сажусь на стул.

– Мам, дай суп! – настойчиво просит Мишутка,

Я убираю карту в карман, снова берусь за ложку. Нет! Я не могу этого себе позволить!

– Давай, мой хороший, – кормлю ребенка, а сама думаю, что плевать на приличия. Всех сейчас обзвоню!

Мишка съедает почти всю тарелку, смотрит на меня радостно и заявляет:

– Ябока дай!

Яблока… Такая простая вроде бы просьба… Не арбуз. А у меня даже слезы наворачиваются.

Умываю Мишутку, оставляю его играть с вернувшейся Люсей в детское домино и берусь за телефон.

– Алло, мам? – она просит, чтобы я ей писала, но сейчас хочу поговорить.

– Да, дочь, как вы там? – слышу приветливый, но вроде как отсутствующий голос матери.

– Мам, сегодня лучше, – набираю воздуха в легкие, чтобы попросить денег.

– Ну и хорошо! – быстро резюмирует моя мать. – Лена! Куда ты лезешь? – кричит она в сторону. – Ой, Кать, я так с ней устала! Она такая непоседа, ты не представляешь! Мне кажется, ты была намного спокойнее, вот только сегодня утром она…

– Мам, – прерываю этот монолог, – Миша есть начал, он вот твоего супа попросил и яблок.

– Я рада! – раздраженно отзывается мама.

– Мам, у меня нет ничего… – пытаюсь объяснить ей я.

– Кать! – фыркает мама. – Ты что придумала? Что я должна супа наварить и тебе в Москву везти? Или яблок?! – в ее голосе искреннее возмущение и недоумение.

– Нет, мам, но… – мнусь. – Может, хотя бы денег?

– Кать, что, курица так дорого стоит, надо за этим матери звонить? – начинает возмущаться она. – У тебя Костя хорошо зарабатывает!

– Мам, он не дает мне денег! – почти кричу я.

– Значит, плохо просишь! – резко отвечает мать. – Лена! Лена, куда ты… Так, Кать! Ты еще чего хотела?

– Нет, мам, больше ничего, – отвечаю тихо.

Ей, кажется, все равно. Не попрощавшись, она отбивает звонок, а я так и замираю с телефоном у уха.

Вздыхаю. Набираю папу.

– Катенька! Как я рад тебя слышать! – голос отца кажется таким близким и таким далеким одновременно. – Как вы? Вас уже выписали?

Я писала ему, что мы в больнице, но без подробностей.

– Нет, пап, не выписали. Мы в онкологии. Мне деньги нужны, – говорю прямо.

– Ох, – у него сразу меняется тон, – ты точно как твоя мать. Тебе тоже только деньги нужны.

– Пап, мне ребенка кормить не на что.

– Я услышал тебя, Катя, – говорит он отстраненно. – Получу зарплату, пришлю сколько смогу. После пятнадцатого.

– Спасибо, папа, – шепчу я, но он тоже отбивает звонок до того, как я с ним прощаюсь.

Снова долго смотрю на телефон и все же решаюсь набрать мужа. Гудок. Еще. Снова гудок и… «Абонент, которому вы позвонили, занят…» Он сбросил вызов. Я стискиваю зубы, снова набираю. «Абонент выключен или находится вне зоны досягаемости». Вот так.

Еще раз внимательно смотрю на кусочек пластика, на котором написано «Zakharskii Mark», выхожу в коридор.

– Гуля? А где вы обычно фрукты заказываете?

Марк

Захожу в квартиру, бросаю ключи… Не люблю спать днем, но сегодня просто валюсь с ног. Один из послеоперационных затемпературил ночью. Кажется, я не спал от слова совсем.

Есть не хочу. Только душ. Скидываю одежду, открываю горячую воду. Минут десять стою под тугими струями воды, но в какой-то момент понимаю, что усну сейчас прямо в ванной.

Выхожу в чем мать родила. Все равно один. Вечно в этой квартире один. Но сегодня эта мерзкая звенящая тишина почему-то особенно раздражает. Уехать, что ли, на вечер опять в отделение? Растираю волосы, бросаю полотенце прямо на пол и валюсь на сложенный диван.

Я купил эту квартиру, когда вернулся из Англии. Тратить там я не стремился – жил почти затворником. С учетом разницы курсов денег привез я много. Хватило на приличную просторную двушку. Только она слишком велика для меня. Одну комнату даже не обставлял. Просто закрыл пустой. Да и во второй особо не усердствовал. Какая-то случайная мебель, подарки из больницы… Если честно, я просто не представляю, чего хочу. Понятия не имею, как устроить свое жилье так, чтобы мне было приятно сюда возвращаться.

Доставать постельное лень, нахожу на кресле декоративную подушку, натягиваю на себя плед, и тут дзинькает телефон.

СМС. Спустя минуту еще одна. Что это? Открываю.

«Покупка в магазине “ФруктВилл” оплачена. Баланс…»

«Покупка в магазине “Ягодный Рай” оплачена. Баланс…»

«Покупка в магазине “ТИгроУшки”…»

Губы сами собой расползаются в улыбке. Умничка! А родственники у тебя уроды.

Точно, сейчас высплюсь и поеду в отделение. Несмотря на усталость, никак не могу улечься. Диван сегодня кажется на редкость неудобным. Ворочаюсь, думаю, что в эту комнату вполне можно поставить полноценную двуспальную кровать. А потом в полусонное сознание приходит мысль, что из маленькой комнаты получится хорошая детская – там окна на юг. В этот момент наконец-то приходит призрачное ощущение уюта, и я, улыбнувшись, засыпаю.