Катя
Открываю квартиру тоже я. Мишка уснул прямо в машине. Что-то попытался проворчать, когда Марк доставал его, но тут же, причмокивая, прижался к его груди и снова провалился в сон.
– Я сейчас расстелю диван, – шепчу Марку, снимая ботиночки с сына.
Марк заносит его в ту комнату, где мы спим, аккуратно укладывает. Не могу не улыбнуться, глядя, как сын раскидывает ручки по подушке. Классная вышла прогулка! Благодаря Марку. Перевожу на него сияющий взгляд.
– Пошли ужинать, – все еще шепчу, касаясь его плеча.
В кои-то веки не стесняюсь и не смущаюсь. Сейчас он настолько близок мне, что я просто улыбаюсь ему и, совершенно счастливая, иду в кухню греть ужин. Мы находились по первое число, но я почему-то полна сил. Что-то напеваю себе под нос и, кажется, даже пританцовываю.
– Ты будешь суп или… – оборачиваюсь и замираю.
Марк стоит в проходе и так смотрит на меня…
– Катя, – выдыхает он, и в следующую секунду я оказываюсь прижата его бедрами к столу.
Не успеваю сказать ни слова, накрывает мои губы, берет в ладони мое лицо, целует, целует, целует, будто пьет и не может напиться!
– Марк! – отрываюсь я от него и вижу абсолютно пьяный взгляд. От близости со мной пьяный.
Да наплевать на все! Я люблю его! Безумно люблю его! Обхватываю руками его шею, подтягиваюсь и впиваюсь в его губы сама.
– Катюшка!
Он смеется. Подхватывает меня за бедра, усаживает на столешницу, прижимается ко мне вплотную, оказываясь у меня между ног…
Каждое его прикосновение обжигает меня: его поцелуи, его дыхание, его пальцы на моей спине. Не отрываясь от моих губ, он медленно спускается под блузку, а я чувствую, что мне просто сводит низ живота от желания, от этих ощущений, от его страсти. Стискиваю его торс бедрами, путаюсь пальцами в его волосах, чуть царапаю его плечи, тяну вверх край его футболки.
– Катька! – шепчет он мне, кусая за мочку. – Ты просто с ума меня сводишь, Катя…
Расстегнулась моя рубаха.
– Марк, – падает на пол его футболка, мои пальцы скользят по татуировкам на его плечах.
Он смотрит за движениями моих рук, лукаво улыбается и снова впивается в мои губы. Опускается ниже, на шею, расстегивает бюстгальтер… А я могу только выдыхать, только стонать.
– Не могу без тебя, – шепчет мне, не отрываясь от моего тела. – Это были три года пытки, Катя, – прикусывает мое плечо. – Ты не представляешь, как ты нужна мне…
– Марк! – его признания пронизывают меня как молнии… Замираю, отстраняюсь. – Но ведь ты же сам, Марк! Ведь это ты нас продал…
Марк
– Что?
До моего перевозбужденного сознания не сразу доходит, что она сказала.
– Что значит «я продал»?
– Ну ты же взял деньги, – она стыдливо запахивает свою рубашку, хмурится, будто вот-вот заплачет.
– Какие деньги, Катя?
– Для Англии? Я… Пожалуйста, не надо… Я… Я все знаю, Марк… Я… – слезы текут по ее щекам. – Я простила.
– Прекрасно! А теперь объясни мне, что ты простила? – меня трясет, хочется орать и бить посуду, но я вижу, что она и так дрожит как былинка на ветру.
Молчит.
– Катя? – давлю. – О чем ты сейчас говоришь?
– О деньгах, которые тебе заплатила Костина мать, – отзывается она еле слышно, – чтобы ты уехал и не возвращался… Он рассказал мне… Я…
– Стоп! – все-таки ору. – Костина мать мне ничего не платила! Вообще с ней виделся только мельком на награждении!
– Марк, – Катя кривится, будто ее ударили. – Ну… Пожалуйста… Давай хоть сейчас не врать друг другу, – всхлипывает. – Костя тогда рассказал мне… Я понимаю, такой грант не выиграть, и…
– Что?!
Мне сносит башню… Вылетаю в комнату… Черт! Даже свет не включить – Мишка спит. Почти на ощупь достаю все свои папки с документами, возвращаюсь в кухню, бросаю их на пол, падаю сам на колени.
Эта… Высыпаю на пол содержимое. Нет, это аттестация. Эта? Цветные бумажки летят в кучу. Нет… Это оформлял интернатуру. Вот! Вот оно!
– Держи! – протягиваю ей.
– Марк, – она присаживается на пол рядом со мной, плачет. – Не надо, Марк…
– Читай! – рычу сквозь зубы. – Английский не забыла? Это письмо и сертификат на награждение. Это, – впихиваю ей в руки банковские выписки, – документы о переводе… Почитай! Почитай, кто делал перевод и откуда! Это был фонд под эгидой Красного Креста. Перевод делался непосредственно в Лондон. Тебе не кажется, что у Свиридовой кишка тонка для такого уровня?!
– Ты хочешь сказать… – листы в ее руках мелко дрожат. – Ты…
– В России мне никто никаких денег не давал, Катя, – констатирую факт, но…
Что-то с ней не так. Она выглядит, будто…
– Катя?
Роняет бумаги, хватается за грудь, за горло. Черт! Она задыхается!
– Катя!
– Марк, – это почти хрип. – Марк… Он же… Он…
– Подожди! – встряхиваю ее, силком поднимаю на ноги. – Стоп! Дыши! Вдох!
Рывком открываю ящик с медикаментами. Черт! У меня даже примитивной валерьянки нет. Ну хотя бы просто вода. Набираю стакан, подаю ей.
– Кать, глоток.
Слушается… Глаза на пол-лица, бледная, зубы стучат по стеклу… Не помню, чтобы у нее были такие приступы.
– Марк, он сказал… – опять хрипит.
– Катя! – опять хватает ртом воздух как рыба.
– Костя мне сказал, что ты продал нас! – выпаливает.
И ты поверила… Не знаю, от чего больнее, от того, что мы расстались на три года, или от того, что она поверила. Как же это все… Почти невыносимо. Молчу.
– Я же звонила тебе… Ты сказал… Ты говорил…
Черт! Опять не вдохнет.
– Кать, глоток воды…
Отвлекается… Дышит…
– Я помню твой звонок, – шепчу ей. – Я был навеселе и нес какую-то чушь, – действительно ляпнул что-то про то, что именно тут возможности, а в России пустота. – А потом уже не мог до тебя дозвониться…
– Ты не приехал, – шепчет.
– Не приехал, – сокрушенно киваю.
Мне доложили, что она выходит замуж. И я, идиот, решил, что больше мне в России делать нечего.
– Должен был… Даже зная, что ты вышла замуж, должен был…
– Ты знал? – она вздрагивает.
– Конечно, – фыркаю. – Не думаешь же ты… – и тут у меня у самого перехватывает горло.
Замолкаю, тру лицо.
– Я хотел приехать тогда же, летом, но… Но фондом был предусмотрен билет только в декабре, а денег у меня не было, – горько усмехаюсь… Такая вот ирония судьбы. – Занять незнакомому русскому тоже никто не спешил. Тем более по такой непонятной для продуманных карьеристов причине. Парни успокаивали, что если девушка любит, то дождется. Но ты… – прикусываю губу до боли. – Ты вышла замуж в ноябре, – мой голос срывается, – и я решил, что прилетать в декабре уже нет смысла…
– Марк, – ее трясет, слезы текут градом. – Марк, ты не понимаешь. Это только потому, что… Я же была…
– Кать! – не могу ее видеть такой, но во мне бурлит уже, казалось, забытая обида и злость. Стискиваю зубы, жмурюсь. – Вот что тебе стоило три года назад со мной просто спокойно поговорить? Я же сказал, что вернусь! Я улетал и говорил тебе, что выучусь и вернусь!
– Ма-арк, – она просто сгибается пополам.
– Катя… – ловлю ее на руки, аккуратно сажаю на пол, опускаюсь рядом, но…
Черт! Звонит телефон.