Марк
– Марк! – восторженно приветствует меня Светка на все фойе.
Черт, уже заметила. Тихо смыться не получится. Натягивая формальную улыбку, подхожу.
– Привет, давно не виделись.
– Ух ты, какой ты стал! – тянет она с восхищением и блеском в глазах. – Одни татухи чего стоят.
– Да, – смотрю на свое предплечье. – Мне тоже нравятся, – быстро перевожу взгляд на Катю.
А у нее глаза на мокром месте. И все равно красивая!
– Мишка где? – спрашиваю коротко.
– На рисовании, – спохватывается Катёнка.
– Во сколько заканчивает?
– До часа вроде, – она достает телефон, смотрит на время.
– Ему на перевязку надо. Забери его чуть раньше, – призывно смотрю на нее. – Жду, – и киваю Светке: – Пока!
Сбегаю в отделение. А у самого словно крылья за спиной. Не Костя. Света. И Катя ревет у нее на груди. Еще одно подтверждение тому, что я прав, а Колян – нет. Мне безумно хочется в это верить.
Катя
– Фига себе! – у моей подружки глаза блестят от восторга.
– Ты бы видела, с каким азартом эти татушки дети разрисовывают, – пытаюсь немного перенаправить градус восхищения я.
Хотя ее впечатлили, кажется, не только рисунки на его руках. Неудивительно. Марк весь такой, что закачаешься.
– Относится как ко всем, говоришь? – вскидывает бровь подруга.
– В смысле? – понимаю, что тему мне не сменить.
– Я тут что-то не вижу врачей, – она демонстративно крутит головой, – бегающих за своими пациентами! – она игриво поднимает бровь, закидывает ногу на ногу. – На перевязку.
– Свет, – я краснею, – ты не понимаешь! У него ж времени свободного полчаса может быть! Они всегда так по отделению собирают! «Ты, ты, ты! Идем, бегом!»
– Ага! – кивает моя подруга, поджав губы. – Иди давай, – она усмехается. – Бегом!
***
Вторая химия переносится легче, чем первая. Мною. Мишей также. Но теперь я уже знаю, что это лечение, что это пройдет, что буквально через два дня ему будет лучше и он снова будет есть, бегать, играть и проситься на улицу.
Внимательно слежу за капельницами, в этот раз без ошибок записываю всю входящую жидкость. Мы заранее начали пить ондансетрон, и рвоты нет. Только тошнота, да и та не сильная. Проходит на промывке.
Марк периодически заходит, но не более чем на пару секунд. Смотрит, какой капается препарат, бросает короткий взгляд на Мишу и уходит. Ну да, что ему тут делать? У нас все хорошо. Все по плану.
Мы капаемся два дня и три ночи. Следить нужно круглосуточно. Инфузомат пищит, когда лекарство заканчивается, но к этому звуку быстро привыкаешь, и лично я завожу себе будильник. Без него третий раз за ночь подняться безумно трудно. Кажется, я только легла, но… Срабатывает телефон. Открываю глаза, а в палате Марк.
– Спи, я поменял.
Четыре утра! Что он делает в нашей палате в четыре утра? Не успеваю додумать эту мысль. Вымотанная уходом за ребенком, тут же снова проваливаюсь в сон. Завтра уже будем без капельниц.
Марк
Она тихо спит. Губы чуть приоткрыты, веки подрагивают, Катюшка лежит на боку, и одна рука свисает с кушетки. Я в коридоре напротив их палаты. Смотрю в стеклянные двери. Сколько я тут уже стою? Минут двадцать, не меньше. Безумно хочется поправить прядь, упавшую ей на лицо. Безумно хочется кончиками пальцев провести по ее скулам, склониться ближе, сжать ее плечи и… И спросить: какого черта ты меня не дождалась? Почему ты вышла замуж за Свиридова?! И зачем ты так на меня смотришь сейчас?!
В этом Колян прав: в нашей с ней ситуации очень легко спутать любовь и признательность. Мне надо понять, что она ко мне чувствует. И что я чувствую к ней. Но во всем другом…
К ней никто не приезжает. Один раз Света. Нет никаких передач или свежих вещей ни у нее, ни у мальчика. И она потихоньку продолжает тратить деньги с моей карты. Только на что-то самое нужное. Из дорогого заказала ему магнитный конструктор. При этом подошла, спросила. Смешная.
Я ей сказал, что она может это считать моим подарком ему на день рождения. Катюшка, заикаясь, уточнила на какой. «Не важно, – отмахнулся я. – Ведь я три пропустил! Если считать сам факт его появления на свет».
Тут она побледнела и так на меня посмотрела! Я решил, что сейчас точно карту вернет. Сбежал. Выдумал себе какой-то срочный вызов и смылся в хирургический блок, не дав ей опомниться.
Мне сложно с ней общаться и держать дистанцию. Это пытка. Но не видеть ее не могу. В свое дежурство вот так замираю около их палаты по ночам. Пока медсестры спят.
Стою и думаю. А что было бы, если б… Или что будет, если… Вижу, что промывка подходит к концу. Вхожу, чтобы сменить флакон. Но тут же в палате раздается тихий писк. Черт! У нее будильник заведен. Спи, Катёнка. Я поменял.
Ее не могу коснуться, но наклоняюсь, глажу Мишку по лысинке. Два дня назад его побрили. Волосы почти полностью выпали от вводимых лекарств. Ничего. Это не самое страшное. Они отрастут.
Клевый ты мальчишка. Мы обязательно со всем справимся! Ты же настоящий боец!
Убеждаюсь, что система работает как надо, и выхожу из палаты. Четыре утра. Сейчас начнут вставать медсестры, брать кровь на анализы. Все в отделении знают, как я отношусь к Свиридовым. Но видеть меня у их палаты персоналу ни к чему.
Катя
Снимаю последний флакон. Ночью мне приснилось, что в палате был Марк. Наверное, приснилось. А капельницу я, похоже, поменяла на автомате. Второй курс химии окончен.
– Ты сегодня домой? – перехватывает меня в коридоре громогласная Гуля.
Все-таки Гуля, а не Зуля. Я не выдержала и спросила. Она долго смеялась.
– Не знаю еще, – пожимаю плечами. – Врач ничего не говорил.
– Ты все с собой домой не вези, – учит меня старшая мамочка, которая, похоже, не сомневается, что нас отпустят. – Тут в подвале можно сумки оставить. Посуду, игрушки, кофты в пакет упакуй да подпиши, – объясняет мне она. – Тебя дождется.
Возвращаюсь в палату, думая, что надо бы позвонить Косте. А то вдруг действительно сегодня выпишут.
С того самого дня мы не разговаривали. Денег не прошу, а больше тем для общения у нас, оказывается, и нет. Он один раз писал. Спросил, как дела. Я ответила, что нормально. И все.
А если у нас сейчас и правда анализы хорошие? По идее, до падения лейкоцитов у нас дней десять. Согласно нашему курсу лечения, это десять дней отпуска. Те, кто живет далеко, остаются в гостинице при больнице. Те, кто близко, проводят их дома.
Если честно, я не представляю, как буду общаться с Костей, что буду отвечать на рассказы матери о Леночке и как буду реагировать на поджатые губы свекрови. Это другой мир. Совершенно чужая жизнь. Не моя и не Мишкина. Параллельная реальность.
Вздыхаю, беру трубку.
– Алло, Костя? – он, к моему удивлению, отвечает почти сразу.
– Да, – ощущение, что говорит на бегу. – Говори, только быстро.
Я замолкаю. Теряюсь от его напора и равнодушия.
– Ну чего ты хотела? – раздраженно переспрашивает Свиридов.
– Кость, нас выписывают, – начинаю я.
– Как? Уже? – он почти возмущен. – Ты же говорила, что вы там на полгода!
У меня все обрывается внутри, вскипает все то, что я ему хотела высказать.
– А что? – шиплю я. – Если сейчас приедем, твоим свиданиям мешать будем?
– Каким свиданиям? Что ты несешь? – Костя звучит откровенно враждебно.
– Обычным! В ресторане! Говорят, ты туда уже всех блондинок города сводил, – ерничаю я, хотя мне даже живот сводит от боли.
Костя молчит. Я успеваю пожалеть, что начала этот разговор по телефону, приготовилась извиняться, как слышу:
– А тебе что, завидно? Или ты думала, на тебе, фригидной, свет клином сошелся? Так ты не одна на свете! – выплевывает он слова, и каждое из них обжигает меня, словно яд. – В кои-то веки ты решила поинтересоваться моей личной жизнью, – это звучит почти как упрек. – Да! Да, Катя! Да! У меня есть любовница! Даже любовницы! И были! И будут! И я буду водить их куда захочу! В том числе и к себе домой, пока вас нет!
– Ты кого-то приводишь в нашу квартиру? – я просто немею от отвращения.
– ДА! – орет он. – И сплю с ними в нашей постели! Ты, кстати, белье, поприличнее не могла купить? Какие-то идиотские цветочки, облачка…
Мне становится тошно, я вскакиваю. Кажется, не отбив звонок, бросаю телефон. Бегу к умывальнику. Зачерпываю воду, растираю по лицу, по груди… Нет, меня не рвет, но… Противно. Мерзко. Настолько гадко, что я боюсь даже посмотреть на себя в зеркало.
Стою так, наверное, не меньше десяти минут. Руки немеют от холода, но ледяная вода приводит в чувство. На негнущихся ногах возвращаюсь в палату. С отвращением смотрю на телефон.
– Свиридовы, поздравляю! – слышу сзади очень радостный голос Марка. – Анализы хорошие, можно ехать домой!
Оборачиваюсь.
– Кать? – все веселье исчезает с его лица. – Тебе плохо?
– Марк, – шепчу, – а можно нас сегодня не выписывать? Мне, кажется, некуда ехать…