Врач. Жизнь можно подарить по-разному

Глава 24

Марк

Мишка налопался и смылся из-за стола к телевизору. Мы остались пить кофе, но в кухне вдруг стало тесно. Неловко. Почему-то даже мне, хотя я, кажется, все для себя решил. А уж Катёнка вообще не знает, куда себя деть. Подхватывает свою еще не пустую чашку, включает воду в раковине.

– Я сам! – встаю из-за стола.

Черт! Она даже вздрогнула. Это что, я такой страшный?

– Ты готовила, я убираю, – пытаюсь улыбнуться, – все честно.

Она несмело кивает и отступает в сторону.

– Марк, я хотела спросить… – начинает и замолкает.

А тут уже я напрягаюсь. Что ты хотела спросить? Я далеко не на все смогу тебе ответить…

– Мы же можем с Мишей куда-то ездить?

Фух… Выдыхаю. Это просто. Это моя стихия.

– Конечно, – отзываюсь спокойно и уверенно. – Вас ограничивает только его самочувствие. А так, – пожимаю плечами, – старайся избегать закрытых помещений и большого скопления людей. Маска, – оборачиваюсь, – где-нибудь в парке можно без нее, но опять-таки, если толпа…

– Хорошо, – она успокоенно кивает.

– Куда ты хотела? – спрашиваю просто, чтобы поддержать разговор.

– Не я, – она вдруг очень нежно улыбается, – он. Еще дома увидел рекламу парка развлечений! Я подумала… – и тут она замолкает.

Ну да… В их ситуации много чего можно подумать.

– Мы же здесь и сейчас живы, да? – вдруг со страстью в голосе переспрашивает она. – Неизвестно, что будет завтра. Даже если не диагноз! Мало ли! – в ее глазах появляется лихорадочный блеск. – Может, кирпич на голову упадет! Но здесь и сейчас мы живы, и надо жить! Так, как можем! Да?

– Да, – киваю ей с улыбкой.

Мне нравится ее позиция. Мамочки и особенно бабушки, которые с первых дней лечения надевают траур и принимаются ребенка оплакивать, жутко бесят. Таких детей и вытащить сложнее.

– Где парк?

– Ой, – она смущается, лезет за телефоном, – я еще не смотрела. Вот, – протягивает мне скрин рекламы.

– М… Крылатское.

Другой конец Москвы. Общественным транспортом больше часа. Пока она Мишку туда довезет, ему уже не до горок будет.

– Слушай, а я бы тоже туда с удовольствием съездил! – закрываю воду, снова сажусь за стол, пытаюсь сделать воодушевленное лицо. – Там есть и взрослые горки, – коварно улыбаюсь, вскидываю брови.

– Марк! – Катя хохочет.

Какая же ты красивая, когда смеешься.

– Ты же не думаешь, что…

– А почему нет? – не даю ей закончить фразу.

Ты просто не справишься с ним одна. Его уже после часа прогулок можно будет только на руках носить. А еще домой везти. Но и выставлять себя героем в твоих глазах сейчас не хочу. Я хочу на горки. И точка.

– У меня завтра утром две операции, а потом попробую отпроситься, – запускаю пальцы в волосы. – У меня там вроде переработки были. Если не прилетит ничего экстренного, Георгич отпустит.

Она внимательно на меня смотрит. Боится переспросить.

– Ну, в общем, даже если не отпустит, то я в полчетвертого буду дома, – меняю тон на беззаботный. – На байке тут быстро. Времени нам хватит с головой! Если вы, конечно, за утро не упрыгаетесь.

– Да ну, – она краснеет, а я попросту не могу отвести от нее глаз. – Мы, наверное, и выходить-то не будем.

– Почему? Ты же сама сказала: живем здесь и сейчас, – пожимаю плечами. – У тебя есть ключи, – еле сдерживаю ухмылку.

Единственная женщина в мире, которой я дал ключи от своего жилья. Второй раз. От комнаты в общаге у нее тоже был ключ. Черт! Настроение резко меняется, но я пытаюсь продолжать разговор в прежней тональности:

– Если пройти дворы насквозь, там через дорогу маленький сквер. Так, ничего особенного, но пруд с уточками и разнообразные качели присутствуют.

– Хорошо, – она кивает, улыбается, глядя мне прямо в глаза, а у меня перехватывает дыхание.

Я вдруг понимаю, что пора спать. А здесь и сейчас нам с Катей предстоит ночевать в одной квартире.

Катя

Уже рассвело. Лежу и смотрю в потолок, разглядывая тени от штор. Мишка тихо сопит у меня под боком, а в соседней комнате Марк.

Там нет мебели. Вообще. Он достал надувной матрас. Рассказал, что его друг и коллега, тот самый Николай Сергеевич, однажды поругался с женой и пару ночей у него спал. Потом, сволочь наглая, ругался, что тут матрас неудобный, и гордо заявил, что это достойный повод помириться с женой.

Марк, рассказывая это, смеялся. А я не могла произнести ни слова. Нет, я не ощущала никакого чувства вины за то, что мы спим на единственном в этом доме диване. Марк так решил. Если он решил, то будет так и никак иначе.

Думала я о другом. О том, что его квартира – это не более чем место, чтобы отдохнуть между дежурствами. Чем он живет? Похоже, только работой. Будто и не живет. Будто есть только его отделение. Как же так, Марк? Ты же всегда был… Такой яркий. Такой… живой. Именно живой. Не нахожу других слов… И вдруг…

Мне тяжело. И больно. Ищу хоть какое-нибудь доказательство того, что это не из-за меня. Не из-за расставания, но… И тогда я ничего не понимаю. Ведь он сам… Ведь это он… От этих бесконечных мыслей уже раскалывается голова, и я тихо встаю. Почти шесть. Он встанет через час.

Тихо иду на кухню, навожу себе кофе. Почему-то страшно с ним встречаться с утра. Глупость. Я живу у него. Но…

Достаю из холодильника яйца, мелко крошу лук, обжариваю на сковороде бекон. Надеюсь, у него не изменились вкусы?

Кипячу чайник и за пятнадцать минут до семи заливаю содержимое сковородки взбитым яйцом. Без молока. Он не любит омлет. Не любил… Дожидаюсь, когда яйцо затвердеет, накрываю крышкой, выключаю. И слышу, как хлопает дверь его комнаты.