Врата в Сатурн

II

— Без паники, парни! — гремело из динамиков внутри корабельного вещания. — Всем осмотреться в отсеках, доложить о повреждениях. Повторяю, без паники, научная группа уже работает. Надеюсь, скоро ситуация проясниться, а пока — сохранять спокойствие!

Голос кэпа Сернана звучал мужественно, но и в меру тревожно, на зависть любому фильму-катастрофе. Вот только что за обращение, «парни» подкачало — на борту ведь есть и женщины, а это уже чистой воды сексизм. Хотя — здесь до этого идиотизма дело пока не додумались…

Обращение капитана застало меня в коридоре — Юрка-Кащей буксировал мою малоподвижную тушку в медотсек. Как «омар» втянули обратно в шлюз, как выковыряли меня из прозрачной скорлупы — ничего этого в моей памяти не отложилось. Стоял только перед глазами титанический горб Сатурна над горизонтом, перечерченный пополам линией колец… Погодите, постучалась в мозг очередная мысль, раз кольца видны в таким вот виде — значит, корабль находится практически в их плоскости, над поверхностью одного из ледяных спутников газового гиганта?

Мысль постучалась, и ушла, никого не застав — адресату сейчас явно было не до астрономических изысканий. Тем более, что коридор снова огласился героическим баритоном кэпа Сернана. На этот раз он читал список тех, кому надлежало, не медля ни секунды, явиться в ходовую рубку. Моё имя значилось в нём на пятом месте, и я ухватился за торчащий из стены поручень, останавливая движение Кащея.

— Пошли в рубку, слышал, меня вызывают!

— А как же медотсек?

— Наплевать. тем более, Зинаида Фёдоровна тоже там будет.

Зинаида Фёдоровна Огаркова — корабельный врач «Тихо Браге», милая, но очень строгая дама лет сорока, не дающая спуску всякому, кто предпримет попытку скрыть свои болячки или травмы от всевидящего взора космической медицины. И что-то подсказывало мне, что даже чрезвычайная ситуация, в которой мы все оказались, не смягчит её твердокаменность…

— Нет, погоди, давай сначала заглянем к нам в каюту… — поправился я. Надо выяснить, как там Мира?

— Да в порядке она. — отозвался Кащей. — Я, пока тебя из «омара» вынимали, связался с ней по интеркому, расспросил. Она ничего не поняла, только испугалась очень. Ну и Даська, говорит, словно угадал, что случится что-то неладное: за полминуты до прыжка начал орать, шипеть, шерсть дыбом, мечется по своей переноске…

— Коты — они такие, неприятности заранее чуют.– сказал я. — ладно, пошли тогда в рубку, капитан ждёт.

— Так меня же не вызывали! — удивился Юрка.

— Подождёшь снаружи.

В ходовую рубку, и без того тесную, набилось столько народу, что некоторым пришлось устроиться под потолком — благо, невесомость позволяла подобные вольности. Мне, как пострадавшему (добравшись до места, я обнаружил, что голова у меня перевязана) уступили место в углу, справа от пилотского ложемента второго пилота, в которое уселась корабельный врач Зинаида Федоровна. Законный же владелец ложемента Сансар (он же Жугдэрдэмиди́йн Гуррагча) висел у неё над головой, и «космоврачиха» то и дело косилась на подошвы монгола, парящие в опасной близости от её причёски. Юрка же в компании ещё троих неприглашённых маялся снаружи, жадно ловя обрывки доносившихся из приоткрытого люка фразы.

— Итак, мы, похоже, легко отделались. — начал Сернан. — Конечно, пока у нас данные только первичного осмотра — но ужен ясно, что корпус корабля повреждения не имеет, герметичность не нарушена. Кое-какая электроника, правда, вышла из строя, однако это поправимо. Главное — реактор исправен и работает штатно. А сейчас… — он поискал глазами Гарнье. — … а сейчас прошу на сцену руководителя научной группы. Вам слово, профессор!

— Первые результаты таковы. — заговорил Гарнье, занимавший центральный из трёх ложементов. — Не подлежит сомнению, что «Тихо Браге» вышел из прыжка вблизи планеты Сатурн — собственно, каждый может убедиться в этом, посмотрев в иллюминатор. В данный момент корабль находится на орбите Энцелада — это, как всем, надеюсь, известно, шестой спутник Сатурна, открытый в 1789-м году астрономом Уильямом Гершелем. Период обращения составляет…

— Детали оставьте на потом, проф! — перебил кэп Сернан. — Скажите лучше: это тот самый Энцелад, возле которого должен болтаться «Лагранж»?

Француз покосился на капитана с неудовольствием.

— Тот самый. Более того: мы и саму станцию обнаружили. Пока, правда, только в оптическом диапазоне, поскольку радиолокационное оборудование разлажено электромагнитным импульсом, возникшим при прыжке. Но это, вне всяких сомнений «Лагранж», в телескоп мы отчётливо его разглядели, как и пристыкованный к ней корабль-энергостанцию «Тихо Браге» и антенну дальней связи. На первый взгляд станция в порядке, зафиксировано даже вращение жилого отсека.

— Если бублик крутится — значит экипаж жив… во всяком случае, что-то из экипажа. — сделал оптимистический вывод Сернан. — Лиллье, что у нас со связью?

Камилл Лиллье, инженер-электронщик, развёл руками.

— Чиним. Возни ещё часа на полтора, многие схемы сгорели, ищем, чем заменить.

— Если нужно, выньте исправные схемы и блоки из радиолокатора. — посоветовал капитан. Гарнье, дёрнулся, видимо, собираясь возразить, но Сернан успокоил его жестом ладони.

— Я всё понимаю, проф, но связь нам сейчас необходима в первую очередь, а без радара пока можно обойтись.

К моему удивлению, француз не стал спорить — пожал плечами и провалился в пилотское кресло.

— Мы пытаемся установить связь в оптическом диапазоне. — сказал Лиллье. — Подаём сигналы морзянкой, прожектором.

— С «Лагранжа» отвечают?

— Пока нет. Видимо, они нас ещё не заметили.

— Это как? — удивился висящий головой вниз монгол. — Простите, Камилл, что перебил вас, но «Энцелад» совсем маленький, любой крупный объект, тем более корабль, на его орбите — как на ладони. Должны были заметить, если, конечно, ведут наблюдение!

— Вот именно — если ведут. — буркнул из кресла Гарнье.- И если там ещё есть, кому замечать. Вращение ведь может продолжаться и автоматически, без участия людей…

— «Вite your tongue»[1], проф! — отреагировал капитан. — Накаркаете ещё… Связь с «Лагранжем» у Земли есть, хоть и нерегулярная — за сутки до нашего вылета поймали их сообщение, все были живы!

— Мы не знаем, как на них сказался наш прыжок. — глухо отозвался француз. — После такого сюрприза я уже ничему не удивлюсь…

— Вот и не удивляйтесь! — Сернан начинал терять терпение. — А пока вкратце доложите соображения насчёт случившегося. Они ведь у вас имеются, надеюсь?

Гарнье к моему удивлению колкость капитана проглотил. Он извлёк откуда-то пластиковый планшет с листками, сплошь исчёрканными какими-то символами и математическими формулами.

— Как известно всем присутствующим, на корабле установлена аппаратура для наблюдениями за «тахионными зеркалами». — начал он. Она и раньше использовалась при работе с лунным «обручем», и на время буксировки мы не стали её отключать. Конечно, в момент прыжка многие приборы пострадали, и виной тому всё тот же электромагнитный импульс, но наиболее важные данные телеметрии были зафиксированы, и я наскоро их просмотрел…

Он умолк и обвёл присутствующих взглядом из-под густых бровей, под конец вперив взор в капитана. Тот стоически выдержал это испытание, не дрогнув ни единым мускулом своей англосаксонской физиономии.

— Итак, я наскоро проглядел ленты с телеметрией. — продолжил Гарнье. На капитана он больше не смотрел. — И могу с полной ответственностью утверждать, что это был не свободный прыжок, а типичное перемещение «от двери к двери»!

По рубке пронеслись шепотки, удивлённые вздохи, обрывки фраз, сказанных вполголоса. Я недоверчиво хмыкнул — слишком уж неожиданным оказалось заявление астрофизика. Как известно, существует два способа совершать прыжки при помощи «тахионных зеркал». К первому, который Гарнье назвал '«свободным», прибегали достаточно редко, и только в случаях, когда в финиш-точке не имелось действующего «батута» — насколько мне известно, в последний раз подобный метод применяли ещё до исчезновения «Лагранжа», когда забрасывали к станции «Резолюшн». И, разумеется, тот же способ прыжка использовали тахионные торпеды, установленные на «Заре», которой предстояло как раз с их помощью отправиться к Сатурну. Увы — без нас с Юркой на борту.

Что касается второго способа, так называемого «от двери к двери» — он, наоборот, был широко распространён и заключался в том, что корабль, контейнер, или иной объект «полезной нагрузки», пройдя через стартовое «тахионное зеркало», возникал из другого, расположенного в финиш-точке скачка. При этом подпространственая «червоточина», соединяющая два «батута», был фиксированной, как тоннель в горе, который соединяет вход и выход, не имея возможности даже на йоту отклониться от заданной «траектории». Во первом же случае «червоточина» устанавливалась к заранее рассчитанной точке Пространства, и это всегда сопровождалось погрешностью, тем более значительной, чем больше дистанция прыжка. Я вспомнил письмо Димы Ветрова, в котором он описывал их прыжок с орбиты Земли к точке в Пространстве, называемой «точкой 'Лагранжа», где планировалось строить постоянную космическую станцию. На тот момент там находился только корабль-разведчик «Эндевор» — к нему-то и направился пассажирский лихтер с Димой и его спутниками на борту — причём разброс при этом прыжке оказался так велик, что лихтер ещё много дней добирался до «Эндевора» на слабосильных маршевых двигателях.

Оба эти способа хорошо известны всякому, кто хоть немного интересуется современным состоянием дел в космонавтике — и вот Гарнье только что заявил во всеуслышание, что здесь, в системе Сатурна, имеется по меньшей мере одно действующее «тахионное зеркало», через которое мы туда и угодили!

— Иначе говоря… — медленно произнёс кэп Сернан, — вы, проф, утверждаете, что и нас забросило сюда не случайно, а, так сказать, целенаправленно?

— Так говорят приборы! — Гарнье высокомерно вздёрнул подбородок. — А я привык им доверять.

Капитан недоверчиво покачал головой.

— Хорошо, допустим… Тогда, может ваши приборы объяснят, где именно возникло принявшее нас «тахионное зеркало? А то я пока вижу поблизости только батут 'Лагранжа» — а он, насколько нам известно, был отключен от трубопроводов жидкого гелия и токопроводящих шин сразу после того, как станция оказалась в системе Сатурна — а значит, сработать на приём никак не мог!

На этот раз тон Сернана был откровенно издевательским, и Гарнье с каждой его фразой багровел, наливаясь кровью.

— Или вы полагаете, проф, — продолжил капитан, словно наслаждаясь унижением астрофизика, — что «Тихо Браге» каким-то чудесным образом просочился сквозь недействующий «батут», причём без ведома тех, кто находится на «Лагранже», — а потом ещё и ухитрился за долю секунды отдалиться от станции на несколько сотен километров? В таком случае поздравляю вас, Гарнье — вы сделали крупное открытие, наука вас не забудет!

— Прекратите ваши шуточки, Сернан! — не выдержал физик.- Я не хуже вас понимаю, что моё объяснение гроша ломаного не стоит, но другого у меня попросту нет!

Динамик внутренней связи снова зашипел. Капитан нажал кнопку на пульте, зелёным цветом загорелась табличка «Шлюз I»

— Есть ответ! — доложил слегка задыхающийся голос, в котором я узнал техника систем жизнеобеспечения и, по совместительству, кока Семёна Булыгу. — «Лагранж» мигает прожектором. Кажется, это морзянка, кэп!

— «Овсянка… то есть морзянка, сэр…» — пробормотал я. К сожалению, сериал о приключениях знаменитого лондонского сыщика ещё только снимается на «Мосфильме», а до выхода в свет серий о собаке Баскервилей, откуда и позаимствована эта фраза, не меньше пяти лет.

— Что они передают? — спросил Сернан.

— Пока неясно. Гонят одну и ту же последовательность точек и тире, но у нас тут никто не знает азбуку Морзе. Пока просто записываем, если найдётся таблица — можно будет прочесть, а пока просто записываем…

Ага, вспомнил я, шлюз оборудован выдвижным блистером, и если устроиться там с достаточно мощным бинокуляром, то вполне можно, управляя одним из внешних прожекторов, беседовать с «Лагранжем» при помощи световых сигналов, обычной азбукой Морзе — при условии что кто-нибудь её знает. И этот кто-то явно не Семён — с его специализацией подобные навыки ни к чему…

— Астронавты! — Сернан постарался вложить в это слово максимум презрения. — И чему вас только учат?.. Парни, тут кто-нибудь читает морзянку?

Вопрос был адресован всем, находящимся в каюте. Вверх (или вниз, в зависимости от положения в пространстве) сразу взлетели четыре или пять рук — в том числе и моя собственная. Азбуку Морзе я неплохо знал ещё с «той, прошлой» жизни, а позже, во время практики по сварочным работам в открытом космосе, ещё больше набил руку. Руководитель нашей учебной группы, инженер-инструктор инструктор Павел Васильевич Папанцев, носивший прозвище «Попандопуло» обожал имитировать аварийные ситуации, во время которых отрубал связь, заставляя нас общаться исключительно перемигиванием фар, которыми были оборудованы наши «Кондоры» и «Пустельги».

— Ну, хоть кто-то… — буркнул Сернан. — Сансар, ступайте, помогите этим болванам, И поскорее, мы все ждём вашего доклада!

Второй пилот кивнул, ловко развернулся под потолком и поплыл к выходному люку, перебирая руками по какой-то трубе. Я глядел ему вслед с лёгкой завистью — ну конечно, капитан выбрал не пассажира, пусть и достаточно опытного, а одного из экипажа. Хотя — на что тут жаловаться, я и сам на его месте поступил бы так же…

Ждать долго не пришлось. Через пару минут динамик снова ожил, и голос с монгольским акцентом отрапортовал:

— Кэп, отчётливо наблюдаю сигналы, подаваемые прожектором. Это действительно морзянка, повторяют одно и то же обращение, Семён не ошибся!

— Разобрать сможете?

— Конечно. Читаю: «Каково состояние вашего корабля? Имеются ли погибшие или раненые? Сблизиться с вами не можем, прислать спасательную партию тоже. Если вы сами сумеете подойти к нам — шлюзы в полном порядке, можно состыковаться. Прошу сообщить о своём решении. Начальник станции Алексей Леонов».

— Можете им ответить?

— Сейчас выясню… — в динамике зашуршало. — Да, здесь есть пульт управления прожектором. Что передавать?

— оставайтесь на связи, сейчас сообщу. — капитан щёлкнул тумблером, динамик умолк. — Проф, какова дистанция до «Лагранжа»?

— Триста двадцать километров. — отозвался Гарнье. — Их орбита почти вдвое выше нашей и наклонена под углом в тридцать два градуса.

— Что с двигателями? — вопрос был адресован инженеру двигательной установки, носившему редкое имя Кир в сочетании с вполне распространённой фамилией Авдеев.

— Маршевый проверяют, кэп. — мгновенно отозвался тот, — А маневровые в полном порядке.

— Маршевый нам и не понадобится. Затормозим маневровыми, а когда корабль станет снижаться, скорректируем курс так, чтобы совместить нашу орбиту с орбитой «Лагранжа», и начнём нагонять станцию.

Кир кивнул.

— Сделаем, кэп, легко.

— Тогда не стоит терять времени. Я рассчитаю курс сближения и вектор тормозного импульса. К «Лагранжу» будем подходить с низу. Пилотам буксировщиков занять свои места, поможете при швартовке к станции…

Капитан покосился на мою повязку.

— Алексей, вы, кажется, получили травму?..

Ерунда… — я мотнул головой. — Просто ссадина, ушибся о край люка, когда вылезал из «Омара».

— Лететь в состоянии?

— Йес, кэп! В смысле — так точно, капитан! Если Зинаида Фёдоровна не будет против, разумеется…

— Она не будет. — пообещал Сернан. — Миссис Огаркова, вы же понимаете, экстренная ситуация…

— Всё я понимаю, капитан. — космоврачиха тяжко вздохнула. — Что с вами поделать, летите. Но потом — сразу в медотсек, на осмотр. Обещаете?

— Честное пионерское, мэм! — весело ответил я и, цепляясь за трубу на потолке, поплыл к выходу из рубки.

[1] (англ) Аналог нашего «Типун тебе на язык», буквально — «прикуси язык».