Врата в Сатурн

Часть третья «Как безмерно оно, Притяженье Земли…» I

Пространство на краю Пояса Астероидов, в колоссальном по размеру районе, именуемом астрономами «область Хильды», было совершенно пустым. Вопреки расхожему представлению о том, что Пояс битком набит каменными и ледяными глыбами, от которых оказавшемуся здесь кораблю пришлось бы уворачиваться, избегая рокового столкновения, среднее расстояние между попадающимися здесь тёмными углеродными астероидами, превышало миллион километров — что более чем вдвое больше расстояния между Землёй и Луной. Так что посторонний наблюдатель, окажись он здесь, с чистой совестью мог бы счесть окружающее пространство абсолютно, первозданно, девственно пустым.

И вот в этой космической, во всех смыслах, пустоте вспыхнула ослепительная точка — вспыхнула, запульсировала, и развернулась в круглое пятно диаметром в несколько десятков метров. Оно то покрывалось отдельными вспышками, то по нему разбегались концентрические световые круги, то возникала рябь — словно кто-то проводил по светлому кружку толстым волосом. Из-за этого у наблюдателя (которого напомним, в реальности там не было) могло бы возникнуть обманчивое впечатление, что пятно, на самом деле, идеально круглое, хаотически пульсирует, то вытягиваясь в разных направлениях, то судорожно сокращаясь и наоборот, расплываясь. И вот, в момент одной из таких пульсаций, из светового пятна — вернее было бы назвать его озером чистого света, разлитого в пустоте — вынырнул космический корабль. Не успел он отдалиться на несколько километров, как выбросившее его пятно стянулось за кормой в ослепительную точку — и погасло. Корабль же продолжил полёт со скоростью, определить величину которой было бы не под силу отсутствующему здесь наблюдателю — ибо всё в мире относительно, и скорость надо отсчитывать, исходя из какого-то внешнего ориентира. Но такового, повторюсь, не нашлось — да и откуда ему взяться в этой пустоте, подсвеченной, только блёстками чудовищно далёких звёзд да маленьким кружочком Солнца? Оно-то как раз было сравнительно недалеко, — по космическим меркам, разумеется — каких-нибудь четыре с небольшим астрономические единицы, о есть отрезка, равного расстоянию от светила до нашей родной Земли.

Но отвлечёмся от астрономических понятий и рассмотрим появившийся практически ниоткуда корабль поближе. Выглядел он довольно неуклюже: плоский здоровенный бублик, к которому в задней части пристыкованы две квадратные в сечении колонны, толстые и коротко обрубленные. Противоположные концы этих колонн (на самом деле, реакторных отсеков планетолёта) упирались в большую прямоугольную секцию корпуса, в торце которой пульсировали зеленоватым светом три круглые дюзы. Сверху и снизу этой секции торчали широкие конструкции, напоминающие кургузые крылышки боевых вертолётов, только вместо дырчатых кассет с НУРами, на них с обеих сторон крепились по четыре длинных тупоносых цилиндра. То есть их должно было быть по четыре — два места верхнем пилоне были пусты, словно пилоны под крылом истребителя-бомбардировщика, израсходовавшего часть боекомплекта. И из-за этого у наблюдателя (отсутствующего здесь, как факт) мог невольно возникнуть вопрос: по каким целям эти то ли ракеты, то ли торпеды могли быть выпущены, и не связано ли это как-то с пропавшим несколько мгновений назад световым пятном?

Вопрос этот — если бы его, конечно, нашлось,кому задать — стал бы далеко не праздным, и свидетельствовал бы о недюжинной проницательности вопрошавшего. Загадочные цилиндры, к слову, носившие подходящее название, «тахионные торпеды», на самом деле имели самое прямое отношение к появлению давешнего светового пятна, через которое корабль (если верить надписи на реакторных колоннах, носившем имя «Заря») и проник в эту глухую область Солнечной Системы.

Всякий, кто имел возможность посмотреть фильм, из которого, несомненно, и было заимствовано это название, отметил бы некоторое сходство кинематографического прототипа и реального космического корабля. Отличий, впрочем, было ничуть не меньше — и реакторные колонны не той формы, и элегантные чаши фотонных отражателей заменил сплюснутый сундук двигательного отсека, и обитаемая, в виде сплюснутого тора, часть корабля, так называемый «бублик», непропорционально велика. А вот ходовой мостик, подсвеченный изнутри огоньками (конструкторы решили не ограничиваться экранами, а дали команде возможность любоваться Космосом собственными глазами) был на своём месте — в передней части «бублика», в носовой части корабля. Даже внутренний интерьер этого мостика напоминал тот, которым могли любоваться зрители фильма — но, в отличие от киношного, в нём царила невесомость. Причина очевидна: отсек мостика находится на внешнем из трёх «слоёв» бублика — неподвижного, в отличие от центрального, жилого, где сила тяжести в шесть десятых земной создаётся при помощи вращения, на обычных орбитальных станциях. Собственно, «бублик» и был такой станцией — только ставшей, по воле конструкторов одним из отсеков нового корабля. Имелся даже стандартный для подобных объектов «космический батут», установленный в «дырке от бублика» — правда, в настоящий момент он не действовал.

Так вот, о мостике. Он был вспомогательным, резервным — основной, расположенный во вращающейся части «бублика», позволял своим обитателям пользоваться всеми благами постоянной силы тяжести. Потому и находились там, по большей части, «взрослые» члены экипажа, включая капитана корабля, Бориса Волынова. Сорокачетырёхлетний космонавт, дважды Герой СССР, занял эту должность, оставив место капитана корабля «Резолюшн». Это была для него уже вторая спасательная миссия в Дальнем Внеземелье. Первую он выполнил как раз на «Резолюшне», вернув домой людей, запертых в изувеченном «Эндеворе», застрявшем в межпланетном пространстве после исчезновения «Лагранжа» — и как раз этот опыт стал решающим аргументом при новом назначении.

Новая миссия была уникальной во всех отношениях — в том числе, и в плане комплектования экипажа корабля. Он состоял из двух частей основная, «взрослая» — в неё, кроме Волынова, вошли опытные космонавты, — и вторая, составленная из вчерашних воспитанников «юниорской» программы Проекта.Несмотря на юный возраст (самому младшему из них едва исполнилось восемнадцать) эти ребята и девчонки уже были настоящими ветеранами. В послужном списке у них была работа за пределами родной планеты — как и участие в новой, особой программе подготовки, разработанной психологами Проекта под руководством человека, кого «юниоры» почтительно и слегка иронично называли И. О. О. — в честь таинственного персонажа из «Москвы-Кассиопеи», роль которого исполнял Иннокентий Смоктуновский. «Нашу космическую смену, — говорил он, — следует готовить с ранних лет, с младых ногтей, не ограничиваться при этом лекциями, семинарами, тренажёрами и симуляторами — пусть даже и самыми реалистичными. Будущие работники Внеземелья должны, как некогда оруженосцы средневековых рыцарей, привыкать к будущей взрослой жизни в реальных, „боевых“ условиях, сперва помогая взрослым, но постепенно занимая места рядом и наравне с ними».

По этому принципу и комплектовался экипаж планетолёта — «юниоры» не просто дублировали взрослых коллег, но занимали такие же по важности посты в разных службах корабля. Старшим помощником капитана состоял девятнадцатилетний Виктор Середа, студент особой группы факультета’Орбитальные и космические станции' МАИ; место второго и пилота занял Андрей Поляков, учащийся Монинской школы пилотов. Шарль д’Иври, прошедший лётную подготовку в национальном учебном центре на космодроме Куру во Французской Гвиане, возглавил звено из двух ботов, лёгких аппаратов ближнего действия — предполагалось, что они будут незаменимы при организации спасательных работ в системе Сатурна. Заместителем же руководителя научной группы «Зари» стала Лида Травкина -друзья называли ей Юлькой Сорокиной, за несомненное сходство, что внешне, что характером, с девочкой-космоврачом из «Москвы-Кассиопеи».

В «юниорскую» часть команды должны были входить и Алексей Монахов и ещё один бывший «юный космонавт», Юра Кащеев — но по известным причинам этого не произошло. В предназначенных для них каютах поселились два других выпускника юношеской программы «Проекта» — и сейчас они вместе с остальными своими товарищами парили в воздухе, в помещении резервного мостика. Ещё при подготовке к полёту психологи Проекта отказались от идеи устроить раздельные кают-компании для взрослой и «юниорской» частей команд; упомянутый же И. О. О., узнав об этом решении, иронически усмехнулся и заявил, что ребята, надо полагать, и сами найдут подходящее место — благо свободного места в бывшей орбитальной станции хватало, и даже с избытком. Таким местом, своего рода неформальной молодёжной кают-компанией и стал вспомогательный мостик; другим местом сборищ «юниоров» стал зал для сайберфайтинга, оборудованный в пустующем во время перелёта резервном грузовом шлюзе. Этим видом спорта, заключающегося в схватках на мечах, сделанных из флуоресцирующего вспененного пластика, следовало заниматься в невесомости, так что лучшего места для подобного времяпрепровождения (шлюз тоже располагался на внешнем кольце «бублика») было не найти. Но… в тренировочный зал заглядывали и взрослые члены команды, тоже увлекавшиеся этим сугубо космическим видом единоборств, или набирающей в последнее время популярность «нуль-гимнастикой» — тогда как на вспомогательный мостик они заглядывали лишь во время плановых обходов корабля. Молодым же, отлично тренированным организмам «юниоров» невесомость не доставляла особых неудобств. Мешало, разве что, относительная теснота помещений — но это было терпимо, тем более, что всем сразу собраться здесь никогда не удавалось. А уж когда Оля Молодых, совмещавшая обязанности космического садовника (она ухаживала за растениями в рекреационной зоне) и техника-кулинара, сумела приспособить для работы в невесомости кофейный автомат, стало совсем замечательно.

Вот и сейчас здесь находилось только трое — Олька-Лида, Оля Молодых и Середа да Володя Зурлов, невысокий, улыбчивый парень, не пожелавший, несмотря на строгие требования, расстаться с густой копной пшеничных волос. Он занял на «Заре» место Лёши Монахова, с вместе которым состоял в учебной спецгруппе, готовящей будущих космических десантников.

— Ну вот, пожалуйста: разброс в полтораста тысяч кэмэ от заданной точки! — сказал Середа. Он рассматривал схему Солнечной системы, спроецированную на большой телевизионный экран. Где-то на внешнем краю Пояса Астероидов ярко пульсировала красная точка, обозначающее местоположение «Зари». Ещё одна, поменьше и потусклее, соединённая с первой пунктирной световой линией, дрожала примерно на орбите Марса.

— В прошлый раз, между прочим, было куда меньше, около сорока тысяч. Что случилось, рука дрогнула?

— В прошлый раз дистанция была восемьдесят семь миллионов километров, чуть больше половины астрономической единицы. — отозвалась Юлька. Она висела в воздухе рядом с Виктором и делала вид, что внимательно рассматривает другой экран, по которому каскадом, сверху вниз, стекали строки, составленные из крошечных зелёных цифр. — А сейчас было целых полторы, да и настройку «тахионных торпед» для второго прыжка мы делали своими силами, без помощи компьютеров земного ЦУПа!

— Всё равно многовато.– старпом «Зари» покачал головой, Следующий скачок планируется на вдвое большую дистанцию, и настраивать вы снова будете сами. А теперь представь, что разброс получится миллиона в два с половиной! Да мы замучаемся добираться до цели на ионных двигателях…

— Тога уж лучше сразу миллионов на пять-шесть. — заметил Зурлов. — Он висел в пилотском кресле, пристегнувшись ремнями, и посасывал кофе из прозрачного пластикового пузыря, заменявшего в невесомости картонные стаканчики. — Тогда можно было бы потратить ещё одну торпеду, чтобы приблизиться к Энцеладу хотя бы на две-три сотни тысяч километров…

— Такой вариант рассматривался. — отозвался Виктор. Сейчас он говорил сухо-официальным тоном, как и подобает старпому первого настоящего межпланетного корабля Земли.– Волынов его отверг, и был прав: с нашей точностью расчётов финиш-точки можем легко угодить в Кольцо. «Заря» не «краб- буксировщик, и даже не орбитальный грузовик вроде 'Тихо Браге» или того же «Резолюшна», и маневрировать на ней, уклоняясь от каменных и ледяных глыб, удовольствие, поверьте, гораздо ниже среднего. Да и торпеду лучше бы поберечь, а то, мало ли что? Так что, придётся наводиться на точку, расположенную хоть и в пределах системы Сатурна, но всё же достаточно от него отдалённую — где-то между орбитами Реи и Титана, в полутора миллионах километров от Сатурна и в миллионе от Энцелада. На ионных движках туда идти недели полторы, считая время на разгон и торможение.

— Вы начальство, вам виднее… — буркнул Зурлов. Он даже в самых безнадёжных дискуссиях старался оставить последнее слово за собой. — Оль, отстёгиваться неохота. Не нальёшь ещё шарик?

— Бездельник. — отозвалась Оля Молодых. — Вконец ведь обленишься в невесомости! Надо сказать Татьяне Филипповне, чтобы дополнительное время на тренажёрах тебе назначила, пока жиром не заплыл от сидячей жизни!

Юлька улыбнулась — представить мускулистого, подтянутого Володю в подобной роли у неё получалось с трудом. Впрочем, это относилось и к прочим «юниорам», отдававшим изрядную часть своего свободного времени тренажёрам, бегу по кольцевой дорожке жилого «бублика» и прочим спортивным упражнениям.

— Я лучше лишний часок лайтсаберами помашу. — ответил Зурлов. — Или попрыгаю с Танечкой в невесомости. Мы с ней как раз разучиваем новую танцевальную комбинацию. Увидите п– ахнете!

Танечкой «юниоры» называли Татьяну Филипповну Смольскую, корабельного врача «Зари». Двадцатипятилетняя женщина увлекалась нуль-гимнастикой и охотно составляла Зурлову компанию для парных упражнений в тренировочном зале. Прочие «юниоры», конечно, не оставили эту дружбу без внимания, не без оснований подозревая, что будущий космодесантник испытывает к симпатичной медичке чувства, далёкие от любви к спорту.

_ Ну, Оль, что тебе, трудно? — заныл Зурлов. Девушка, состроила сердитую физиономию, но кофе в пузырь все же набрала — и отправила его, словно мячик, собеседнику. Тот принял пас, зашипел, поперебрасывал её, словно раскалённый уголёк, с ладони на ладонь, стараясь не упустить в свободный полёт — а когда кофе немного остыл, сорвал с пластиковой трубки колпачок и присосался к, обжигающе-ароматному напитку.

— Юль, пока есть время, расскажи о совещании на «Звезде КЭЦ». — попросила Оля. Она наполнила свой питьевой пузырь, отплыла от кофейного автомата и стала устраиваться в одном из свободных кресел. — Уж сколько раз просили, а ты всё — потом, да потом!

Юлька чуть покраснела — чувство ответственности, развитое у неё сильнее, чем у однокашников по «юниорской» группе, заставило воспринимать обычную, хотя и настойчивую, просьбу, как упрёк. И, соответственно — пуститься в оправдания.

— Оль, я не виновата, некогда было! Сама ведь знаешь: меньше, чем через сутки после моего возвращения на корабль дали старт, и всё это время я возилась с настройкой торпеды. Да и потом, между прыжками…

К первому прыжку с помощью нового, не слишком пока апробированного оборудования, астрофизики и навигаторы «Зари» готовились с особым тщанием. Как, впрочем, и ко второму, и к третьему, который только предстояло сделать. Юлька всего час назад задала программу предназначенной для него тахионной торпеде и, впервые за долгое время посетила «юниорскую» кают-компанию, рассчитывая хоть немного прийти в себя после аврала.

— Да никто тебя и не упрекает! — влез Середа. — Просто интересно всем, вот и просим. А то засядешь снова за свои расчёты…

— Ну… — девушка замялась, не зная, с чего начать. — Вы все, конечно, знаете, что после исчезновения «Тихо Браге» лунный «обруч» перешёл в режим непрерывного функционирования. «Тахионное зеркало» в его плоскости не погасло, хотя ведёт себя немного странно…

— Как именно? — жадно спросил Середа. — Вы что-то такое заметили?

— Долго рассказывать, да вы всё равно не поймёте. Не обижайся, Вить, это сплошная тахионная физика, а у вас нет подготовки.

Середа поморщился — не слишком приятно, когда тебя вот так, в лицо, называют неучем! — но всё же кивнул. Неуч и есть, чего тут спорить…

— Так вот, в то же самое время начались какие-то странности с дальней связью. Именно дальней — в пределах орбиты Луны никаких сбоев не наблюдалось, а вот дальше пошли сплошные перебои…

Юлька, начав рассказывать, приободрилась, и речь её полилась ровно.

— … Наблюдались сбои с зондом «Зеркало-1» и с другими, находящимися сейчас на орбитах Марса и Венеры. Но в первую очередь пропала связь с «Лагранжем». Раньше мы, хоть и с некоторым трудом, регулярно обменивались сообщениями с этой станцией, заброшенной в систему Сатруна, и более-менее представляли, что там происходит…

— Ничего себе радиообмен… — буркнул со своего кресла Зурлов. — Восемьдесят минут в одну сторону, много так наговоришь…

— Мы пользовались методом, позаимствованным из одного фантастического рассказа: начав говорить, продолжали передачу всё время, пока не получали ответ. А потом с той стороны делали то же самое. Диалог, конечно, тот ещё, зато обмен информацией на высоте!

— Я слышал, что на Земле, в МИФИ, разрабатывают новый способ дальних коммуникаций, через тахионные зеркала. — снова заговорил Середа. — Если они добьются успеха, то переговоры хоть с Сатурном, хоть с Тау Кита вообще не будут требовать времени на прохождение сигнала!

Зурлов глумливо ухмыльнулся.

— В далёком созвездии Тау Кита

Всё стало для нас непонятно.

Сигнал посылаем: «Вы что это там?»

А нас посылают обратно… — пропел он. — Вот так пошлём однажды что-нибудь вроде: «Привет вам, братья по разуму!». Ну и они в ответ тоже…пошлют!

— Хорош хохмить, а? — недовольно сказал Середа. — Юль, рассказывай, не слушай этого клоуна!

— Барда всяк норовит обидеть. — ответил шутник, но умолк.

— Так я продолжаю? — Юлька обвела вопросительным взглядом присутствующих, дождалась Олиного кивка и заговорила снова.

— Собственно, из-за аномалий со связью меня и вызвали на «Заезду КЭЦ». Понимаете, Гарнье перед самым… хм… инцидентом с «обручем» переслал руководству свой доклад, в котором упоминал о возможном влиянии артефакта на дальнюю связь. Доклад был написан в его обычном стиле — эмоционально, ярко, но несколько… сбивчиво. Вот меня и пригласили, чтобы помочь с ним разобраться. Я всё же довольно долго с ним работала на станции Ловелл и привыкла к его манере излагать свои мысли…