Лабиринт Безумия

Глава 16

Крохотный оазис Таррэн покидал с нескрываемым сожалением.

Жаль, что приходится уходить. Жаль, что не удастся больше побыть рядом с Белкой. Жаль, что она именно сейчас начала потихоньку раскрываться. Но надо… надо, потому что Лабиринт не ждет. Потому, что пришло время идти дальше. А из-за этого приходится все бросать, снова сжимать волю в кулак, поспешно отворачиваться и старательно делать вид, что он не помнит ее мягких рук, горячее дыхание на своей спине и ничуть не замечает ее настороженных взоров.

Да. Время отдыха закончилось, и всего спустя час после того, как уснул эльф, Лабиринт красноречиво дал понять: хватить прохлаждаться. Топайте, пока живы, да поскорее. Он с едва слышным шорохом распахнул для незваных гостей новую дверь, повеял на них прохладным ветерком и ощутимо подтолкнул к выходу.

— Знаешь, что-то мне это не очень нравится, — призналась Белка, едва ступив в услужливо открытый коридор. Эльф шагнул тоже, опередив ее буквально на секунду, заглянув в прохладный тоннель, но сразу поежился от неожиданно холодного порыва встречного ветра, а затем с тихим хрустом раздавил сапогом крохотные белые кристаллики, в изобилии усеивающие каменный пол, и, наконец, нерешительно остановился.

Что за… лед? Откуда тут быть льду?! Мы же миновали Воду, разве нет? Тогда что за напасть? Откуда замерзшая вода на камнях? И почему так холодно? Торк! Но делать нечего — путь назад, на уютную полянку, уже перекрыт, дорога впереди одна единственная, свернуть некуда, потому что Лабиринт заранее позаботился об этом. Вдобавок к этому, вокруг ощутимо похолодало, изо рта стали вырываться белые облачка пара, по ногам тихонько поддувало невесть откуда взявшимся сквозняком, под сапогами отвратительно поскрипывал самый настоящий снег, а чуть дальше под ногами со зловещим звуком начали ломаться тонкие пластинки самого настоящего льда. Более того: предстоящие трудности (чтоб их так!) все еще не видны во всей своей красе! Просто потому, что тоннель впереди самым бессовестным образом изгибался! Да так круто, что не было никакой возможности выяснить, что же за каверзу решил подбросить им полуразумный Лабиринт.

— Ты уверен, что мы движемся правильно? — снова подала голос Гончая, у которой всего через пару десятков шагов стал подмерзать кончик носа.

Темный эльф скосил глаза и с беспокойством отметил, что прочная питонья чешуя на ней стремительно покрывается неприятным белесым налетом. Вокруг, кажется, стало еще холоднее. Настолько, что он без всякого стеснения закутался бы в замечательно теплое шерстяное одеяло и с удовольствием напялил меховую шапку, варежки и даже капюшон натянул бы на глаза. Однако таковых поблизости, увы, не оказалось. И если у него на плечах висела плотная кожаная куртка, в довесок к довольно теплой рубахе, то клацающая зубами Гончая до сих пор щеголяла в одной лишь чешуйчатой броньке. И тонкий доспех явно не защищал ее от надвигающегося мороза.

— Оставь, — поморщилась Белка, подметив, как дернулись его руки. — Твоя куртка меня не спасет, а вот тебе еще пригодится. Потому как, думается мне, ветер тоже крепчает.

— И что?

— А то! Ты ж у нас герой! Впереди пойдешь, как гордый король! Собой прикроешь, как водится, защитишь слабых и накормишь сирых… сп-паситель, тоже мне! Не трогай куртку! Вот продует тебя на таком морозе, сам будешь виноват! — буркнула она, дыша на похолодевшие пальцы. — Иди уж, ушастый, а я, так и быть, сзади пристроюсь. Так и теплее, и удобнее будет, потому что я вовсе не уверена, что нас в скором времени не сдует на хрен. А ты и потолще, и потяжелее… какое-никакое, но все-таки укрытие.

Таррэн молча кивнул и, скрепя сердце, признал, что она права. Но решения все равно не изменил — упрямо скинул теплую куртку и быстро накинул ее на Гончую, пока та не вздумала отказаться. Закутал, как младенца, застегнул на все пуговицы и с сожалением подумал, что больше ничего сделать для нее не может, потому что в его сапоги она точно не влезет, шляпы у него не было, от рубахи проку никакого, а по поводу штанов лучше даже не заикаться — удавит за одно предложение. Оставалось пожертвовать тем, чем мог, и надеяться на то, что этого будет достаточно, а все-таки она не замерзнет.

— Таррэн!

Эльф быстро отвернулся и, не слушая возражений, пошагал вперед. На что Белка посопела, побурчала для приличия, язвительно прокомментировала подобную глупость, а потом подоткнула чересчур широкие рукава восхитительно теплой куртки и поспешила следом, пока глупый нелюдь не вляпался во что-нибудь серьезное. Быстро нагнала, пристроилась сзади и, ступая след в след, посеменила по еще теплым отметинам, старательно целясь в его широкие отпечатки, из которых не успело выдуть тепло.

Словно дожидаясь неудачливых путников, из-за угла хищным зверем набросился свирепый северный ветер, заставивший обоих плотно зажмуриться и непроизвольно задержать дыхание.

Гончую тут же передернуло.

Холодно… господи, как же холодно! По лицу немедленно забарабанили маленькие градины, вокруг завыла самая настоящая метель. Температура в тоннеле упала еще ниже, да так резко, что это казалось невозможным. Под ногами появились первые маленькие сугробы, которые приходилось месить сапогами, а затем, низко пригнувшись, буквально проламываться вперед сквозь быстро крепчающую вьюгу. И надеяться на то, что дальше им не придется двигаться на ощупь. Скажи кому, что из адского пекла они снова попали в зимнее царство, не поверят же! А так оно и было! Лабиринт словно издевался над своими жертвами, нарочно подсовывая неодетым гостям именно то, чего они меньше всего ожидали тут встретить.

Таррэн уверенно шел вперед, принимая на себя все удары разбушевавшейся стихии. Его ноги тонули в рыхлом снегу сперва по щиколотку, но вскоре стали проваливать уже до середины голеней. Волосы покрылись инеем и начали похрустывать, когда особенно сильные порывы ветра пытались разметать их по плечам. Ресницы обледенели, на щеках появился нездоровый румянец. От горячего дыхания на вороте его черной рубахи появились острозубые сосульки. Сильные плечи напряглись, пытаясь удержать стремительно убегающее тепло, зубы до скрипа сжались. Одной рукой ему приходилось прикрывать глаза от непрерывно стегающего ветра, а второй осторожно нащупывать свободный путь. Да еще и ноги ставить крайне осторожно, чтобы не споткнуться или не разбить онемевшие от мороза пальцы о невидимые камни, так как он был совсем не уверен в том, что сумеет вовремя почувствовать неладное.

А тоннель все не кончался. Он, как специально, продолжал издевательски тянуться длинной кишкой, непрерывно гнулся и упорно уводил кашляющих спутников куда-то глубоко вниз, на са-а-амое дно. Ни одного прямого участка по пути, ни единой развилки, ни одного даже крохотного уступчика, за которым можно было бы переждать непогоду или хотя бы передохнуть. Лабиринт словно насмехался, вынуждая незваных гостей сдавленно ругаться и цедить страшные проклятия с обещаниями жуткой кары создателям этого монстра. Но, так или иначе, приходилось постепенно спускаться все ниже, клацая зубами и старательно гася стремительно нарастающую дрожь.

Спустя первую сотню шагов эльф отчетливо понял, что не сможет бесконечно бороться с этим лютым холодом: его буквально вымораживало изнутри. Через двести был вынужден признать, что переоценил свои силы. Через триста — что почти ничего не видит впереди, но внутренним зрением ощущает, что где-то дрянной коридор, наконец, заканчивается, и там есть еще один зал. Быть может, в нем станет теплее? Через триста пятьдесят шагов эльф сообразил, что уже стоит в том самом зале, но вокруг, против ожиданий, тепла не только не прибавилось, а, как специально, стало еще холоднее. Что сугробы поднялись уже до колен и сквозь них приходилось идти, как в свирепую пургу на самой окраине Мира. Пальцы на руках прекратили гнуться довольно быстро — скрючились некрасивыми клешнями и так застыли, напрочь отказываясь повиноваться. Ноги он перестал чувствовать еще раньше, однако какое-то интуиция подсказывала, что внизу под слоем рыхлого снега лежит сплошной покров из грубо смерзшегося льда. Причем с оч-чень острыми кромками, которых его пострадавшие в Огне сапоги явно не выдержат.

Единственный выход был в скорости: чем скорее удастся покинуть этот виток, тем лучше. Но тут, как назло, поскольку напор встречного ветра стал таким мощным, что уже не позволял идти в полную силу.

Таррэн пригнулся еще ниже, упрямо ломясь сквозь свирепую бурю, которая лишь набирала обороты, и с беспокойством подумал о маленькой Гончей, что держалась сейчас за его пояс и едва сдерживала дробный стук собственных зубов. Как она? Справится? Дойдет?

Внезапно в спину что-то больно ткнулось и скользнуло по спине раскаленными иглами. На мгновение кожу обожгло, будто кто факелом приложился, но дикий жар почти сразу исчез.

— Н-не подумай плохого, ушастый, — клацая зубами, предупредила поскользнувшаяся Белка, неохотно отстраняясь. — Я н-не специально. Это в-вынужденная мера. Чтобы ты не околел тут от холода, ясно?

Таррэн осторожно покосился на ее побледневшее лицо, приметил сизый кончик носа и отчетливую дрожь, которую она уже не могла скрыть, и с тревогой поджал губы. А затем неожиданно решил, что Белка, как ни хорохорилась, все же немало отличается от коренных обитателей Серых Пределов. Хотя бы потому, что местное зверье (особенно хмеры!) весьма равнодушно относились к холоду, ужасно не любили огонь и старательно избегали приближаться к нему даже на сотню шагов (похоже, магия Амулета и Владыки Изиара сказывалась), а она, напротив, оказалась совершенно не готова к сильным морозам. Вон, как трясется, хоть и пытается выглядеть невозмутимой. Губы посинели, пальцы едва шевелятся, глаза отчаянные, а доспех, способный уберечь даже от дикого жара огненной саламандры, начал неприятно блестеть и, кажется, стал жестче. Будто сковал ее нерушимой броней, заключил в ледяные объятия, всего за пару минут покрылся белоснежной коркой и начал определенно ее тяготить. Нет, он уже МЕШАЕТ ей идти!

Белка неожиданно покачнулась и с неимоверным усилием сделала новый шаг, цепляясь онемевшими пальцами за чужую спину, как за поводыря. Неуверенно шагнула раз, другой, третий. Но все медленнее и неохотнее, будто передвигалась на несмазанных шарнирах. В какой-то момент она как-то странно дрогнула и почти застыла, будто окончательно влипла в гигантскую паутину. А потом остановилась полностью, прекрасно понимая, что больше не сдвинется ни на дюйм. В ее глазах метнулся настоящий ужас, лицо под коркой снега напряглось, порозовело, выдавая нешуточные усилия с ее стороны, но сильное тело даже не дрогнуло. Только натужно хрустнул обледенелый доспех, противно скрипнули примороженные чешуйки, и все. Она оцепенела, примерзнув к месту, провожая тоскливым взглядом расплывчатый, нервно дрогнувший силуэт.

«Иди, — подумала устало, опасно пошатнувшись от очередного порыва ветра. — Ты важнее. Ты должен».

Доспех издал пронзительный скрежещущий звук и, словно в отместку, до крика сдавил грудь ледяными тисками.

Таррэн обернулся на шум, мигом углядел беспомощную Гончую, тихо охнул от внезапного осознания беды и, прыгнув обратно, едва успел подхватить ее на руки. Мышцы протестующе скрипнули и глухо заныли, потому что никак не собирались тащить на себе обледенелую статую с живыми глазами, полными бессильной злости и отчаяния, но все-таки справились. Он успел ее поймать, не дал рухнуть в сугроб, не позволил замерзнуть до смерти. А затем до боли сжал челюсти и пошел дальше, один, пробивая дорогу собственным телом, прижав неподвижную Белку к груди и старательно отогревая ее своим дыханием.

— Дурак… — неслышно прошептала она, едва губы смогли шевелиться. — Ты важнее… брось…

Он тихо рыкнул и упрямо мотнул головой.

— Таррэн… пожалуйста…

— Нет.

— Таррэн…

— Нет! — свирепо выдохнул эльф и сделал еще один шаг.

Теперь, когда руки оказались заняты нелегкой ношей, он больше не мог уберечь лицо от неистовствующей стихии. Бешеный ветер с воем стегал его кожу, безжалостно выворачивал веки, холодной змеей пробирался под ворот, толстой ледяной коркой покрыл волосы, щеки, нещадно заморозил нутро. Метель внезапно закрутилась так плотно, что вокруг шатающегося эльфа встала сплошная стена из снега: снизу — слипшаяся, отвратительно плотная масса до самых бедер, что пока поддавалась его усилиям, сверху — колючая вьюга, больно кусающая те участки тела, что еще могли хоть немного чувствовать. Каждый шаг теперь давался с огромным трудом. Дышалось тяжело, с хрипами. В груди что-то нехорошо клокотало. Все вокруг застилала мутная белая пелена, тело занемело и отказывало повиноваться. Руки как обняли неровно дышащую Гончую, так и примерзли, не способные ни защитить ее больше, чем есть, ни отпустить. Сердце и вовсе превратилось в кровавую сосульку, но слезящиеся глаза ни на миг не отрывались от искаженного лица Белки, которая продолжала беззвучно шептать и неистово метаться внутри клетки собственного тела.

— Пусти… пусти… брось сейчас же, придурок! Оставь!..

Таррэн лишь зарычал сквозь плотно сомкнутые губы. Он не смог бы ее выронить, даже если бы захотел: пальцы просто не работали. Зря она так просила, почти умоляла: не брошу, никогда. И если бы даже руки могли шевелиться, он бы сделал лишь одно движение — перехватил ее крепче, чтобы точно не потерять по дороге, и прижал к себе так тесно, как только позволила совесть. Он не мог ее тут оставить, просто не мог, потому что это значило бы оставить свою душу. А потому упорно тащил неподвижную Гончую на себе, страшно боясь только одного: что ледяной плен скует ее слишком сильно. Настолько, что в один прекрасный момент она уже не сможет вдохнуть. И это заставляло поторопиться.

Таррэн старался не видеть ее глаз и не думать о том, во что превратились его ноги. Тщательно избегал смотреть на фиолетовые фаланги своих пальцев, мысленно проклинал себя за самонадеянность и искренне ненавидел проклятый Лабиринт, который мог стоить ЕЙ жизни. А сам упорно держался за одну крохотную ниточку, единственную надежду на спасение — опасно истончившийся Зов, по которому упрямо полз вперед и с тихим рыком проламывал неподатливую снежную массу.

Весь окружающий мир сузился для него до крохотного островка длиной в один неимоверно долгий шаг. Спереди, казалось, намерзли целые горы из снега, громоздящиеся одна над другой так плотно, словно готовились погрести под собой дерзкого нелюдя с головой. И с каждой минутой они становились все выше, шире, круче и неприступнее. Только в паре шагов за спиной еще виднелась проторенная им дорожка, но и она стремительно исчезала за густыми белыми облаками.

Отчаявшись разглядеть хоть что-то, Таррэн, в конце концов, просто прижался лбом к холодной щеке Белки, закрыл глаза и лишь пытался уловить ее дыхание, которое опять стало ненормально редким и очень-очень слабым. Едва заметным, потому что прочная чешуя сжималась вокруг нее все сильнее, подобно смертельной удавке, и очень скоро должна была прекратить все мучения.

По лицу девушки скользнула крохотная горячая капелька, но мигом заледенела и примерзла блестящей драгоценностью, заставив эльфа несильно вздрогнуть и поднять голову: Гончая прекрасно понимала, что происходит.

«Уходи!! — прокричали ее глаза. — Немедленно! Ты еще можешь!! Не трать силы!!»

«Нет, — подумал он, остро жалея, что не может даже пошевелить губами. — Ни за что».

«Болван!!»

«Ну, и пусть».

«Таррэн!!!.. — Белка едва не взвыла, но смогла лишь судорожно вдохнуть в последний раз, почувствовать тесные ледяные оковы и с каким-то злым удовлетворением констатировать, что ее время все-таки закончилось. Не слишком-то его оказалось много, не слишком оно было хорошим. Но теперь ей больше не придется мучиться: ни с узами, ни с проклятием своим, ни с этим дурным нелюдем, который так мало ценит свою, столь редкую в наши дни, Изиаровскую шкуру. И что Крикун, сам того не зная, оказал остроухому огромную услугу, потому что упрямому идиоту все равно придется ее бросить: тащить труп, шагая по грудь в обледенелом сугробе, мог только безумец. Но тут уже нечего жалеть и не на что надеяться. Придется ему смириться и дальше идти одному. — Потому что я больше… не могу… дышать… бро-о-сь…»

Она на мгновение замерла, во второй раз за последние сутки ощущая стальные когти Ледяной Богини на собственной шее, странно содрогнулась, сделала еще один долгий выдох и вдруг застыла, невидяще уставившись перед собой. Какое-то время в груди еще что-то трепетало, отчаянно не желая останавливаться, но потом ее веки плавно опустились, зрачки резко сузились, а затем начали медленно расширяться. Уставшее от борьбы сердце гулко стукнуло, но вскоре тоже замерло, как замороженное. Перед глазами у Белки все поплыло, сознание помутилось, пропали утомительные звуки бушующего урагана, куда-то исчез страшный холод, сомнения. А за ними пришло мягкое, живое, долгожданное тепло. Блаженное тепло, которого она почти не знала.

Таррэн, почуяв неладное, внезапно остановился. Перехватил ее поудобнее, с тревогой всмотрелся в припорошенное снегом лицо, приложил ухо к груди, а затем и к губам. Но вскоре внутренне похолодел: там было тихо и как-то пусто.

— Белка? — хрипло прошептал он, с ужасом не слыша больше ни единого вздоха. Ничего больше не слыша, кроме грохота собственного сердца и злорадных завываний колючей метели. — Белка! Белка!! Очнись!! Ты меня слышишь?! Белка!!!

Гончая не пошевелилась. У нее не дрогнули ресницы, не изменилось ничего в глазах, не вспыхнул румянец на покрытых острыми льдинками щеках. Казалось, она просто уснула и вот-вот вернется к реальности, но у эльфа что-то оборвалось внутри: не умела она сдаваться, не могла просто так забыться и оставить его умирать одного. Нет, только не она!

— Белка!!!

И снова тишина. Ни шороха, ни вздоха, ни мимолетной улыбки на посиневших губах. Только еще одна слезинка скользнула по щеке, но почти мгновенно замерзла, да медленно потухли пронзительные голубые радужки, красноречиво свидетельствуя: все закончилось, и это совсем не сон.

— БЕЛКА!! Нет!! Нет!!

Она не вздрогнула даже тогда, когда он со стоном прижался к губам, в безумной надежде стараясь вдохнуть в нее жизнь. Когда онемевшими пальцами отер ее лицо, но, снова не почувствовав знакомого тепла, содрогнулся от ощущения непоправимого: перед ним словно статуя оказалась — холодная, неподвижная и… мертвая.

Таррэн застонал уже вслух, шаря по равнодушному снегу полубезумным взглядом. Он стоял, опасно пошатываясь, в самом центре бушующей бури. Не чувствуя колючих льдинок, впивающихся в щеки. Не видя ничего вокруг. Не замечая, как из многочисленных порезов неохотно сочится кровь. Не ощущая боли в натруженных стопах и того, что его сапоги уже очень давно изорвались об острые грани ледяного пола. Нелегкая ноша в руках неожиданно превратилась в громадную гранитную плиту, которая неимоверно давила, пригибала к земле и все сильнее приобретала отвратительное сходство с могильным камнем. Дыхание вырывалось с жуткими хрипами, сердце отказывалось верить, в груди словно лопнул сосуд с едкой желчью, а на душе стало оглушительно пусто, черно от горя и почти так же холодно, как в проклятом Лабиринте. Том самом, что только убил самое дорогое для него существо.

Белик… Белка… малыш… он забрал тебя… он все равно тебя забрал! Ради крови, ради жертвы, ради того, чтобы Амулет был полон хоть чьей-то жизнью!

А от нее снова — ни отклика, не звука. Ни даже самого крохотного знака, что все случившееся не сон и не бред. Кажется, на этот раз она сумела уйти. Как всегда, не попрощавшись и даже не съязвив напоследок.

Лабиринт пугливо притих, ощущая отголоски горя Хозяина, но Таррэн уже не видел: упав на колени, он вжался лицом в заледенелый доспех Гончей и тихо стонал, понимая лишь одно: он снова опоздал.

«Белка…»

Где-то неподалеку злорадно расхохоталась извечная тоска.

— Будь ты… проклят! — неистово выдохнул Темный эльф, вдруг вскинув запорошенные снегом и покрытые ледяной коркой глаза к невидимому потолку.

Внутри него немедленно шевельнулась потревоженная сила.

— Будь проклят!!

И послушный Огонь снова заструился по венам, с ревом выжигая поселившийся там холод. У эльфа потемнело в глазах, в груди что-то болезненно сжалось, а скулы свело от отчаяния.

— БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!!! — раненым зверем взревел наследник Изиара, горестно прижимая к себе неподвижное тело, и мир мгновенно потонул в лютом пламени его знаменитой ненависти — к проклятому прошлому, к жестокому настоящему, к пустому будущему, которого больше не будет. К этим равнодушным стенам, разучившимся слышать чужую мольбу. К высоким потолкам, которые давно позабыли о чувствах. К этому небу, что никогда больше не будет сиять восхитительной синевой ее глаз. К солнцу, что никогда не сверкнет в ее улыбке. К проклятому долгу, приведшем ее на эту грань. К сотни и тысячи раз проклятой крови Темного эльфа, позволившей Лабиринту забрать еще одну жизнь.

Таррэн крепко зажмурился, позволяя магии вырвать изнутри все, что еще жило. Зачем ему теперь? И правда: жизнь больше не важна и не нужна. Он слегка вздрогнул, когда в тело вонзились миллионы острейших иголок, захрипел от безумной боли в изувеченных ногах и жадно глотнул резко потеплевший воздух. Ладно, потерплю: недолго осталось — Огонь, как известно, не щадит живущих. А посмертное проклятие Темного мага и вовсе живет лишь за счет призвавшего его безумца — недолго, конечно, но зато очень мощно. Как раз, что ему сейчас нужно.

На кожу щедро брызнуло горячим, обдало едва не кипящим паром. Что-то зашипело, словно разъяренным змеем, несильно стукнуло его в плечо, растопило лед вокруг, играючи отшвырнуло очередной порыв ветра. Поднявшее до самого потолка пламя мгновенно испепелило кружащиеся возле замершего эльфа снежинки, плавя примерзший камень и сметая прочь нагромождения ледяных круч. Развернувшись на всю ширину, оно окатило расплавленной лавой весь зал, плеснуло горячей волной на стены. А затем с бешеным ревом ударилось во что-то твердое, терпеливо ждущее впереди, ненадолго там задержалось, взвыло в последний раз, а затем разочаровано откатилось и вернулось к застывшему Хозяину.

Эльф вздрогнул, когда по его телу прокатилась вторая волна неистового жара. Он разом взмок, ощутил стремительные ручейки, бегущие по разгоряченному телу. Почувствовал талый снег на холодных щеках, судорожно сглотнул, смутно дивясь его соленому привкусу. Надолго застыл, горестно зажмурившись и пытаясь уйти следом. Но не смог даже этого: Лабиринт в самый последний момент остановил бешеную пляску Огня на своих камнях. Просто задул гигантскую свечу чужой ненависти, усмирил бушующий ураган, успокоил мятущиеся чувства. И оставил измученного эльфа в горестном одиночестве. Живым. Полностью опустошенным. И снова проклятым.

Когда Таррэн открыл глаза, то невольно вздрогнул снова, потому что обнаружил себя стоящим посреди выжженной дотла пустыни, на расплавленных от дикого жара камнях, с дымящейся кожей, на которой еще не угасли последние огненные искры. Распаренным, все еще влажным от не до конца высохшей ледяной корки, с мокрыми и трепаными волосами. С заметно полегчавшей ношей на отчаянно ноющих руках, с которых тоже капало, будто с деревьев по весне. А в нескольких десятках шагах впереди, сразу за широкой просекой из дочерна выжженных стен, до сих пор сыпала алыми икрами Огня покореженная и нещадно оплавленная Дверь. Одна из многих, что зияла перед удивленным эльфом мягким желтоватым светом Зала Единения и нетерпеливо подмигивала.

Он сделал несколько шагов на одеревеневших ногах, старательно не смотря вниз. Перехватил обмякшее тело Белки, прижал теснее, доковылял до спасительного выхода, который сам же и сотворил. С каким-то поразительным равнодушием констатировал, что почти выпустил на волю Огонь Жизни, могущий стоить разумному Лабиринту и Амулету самого существования. С сожалением подумал, что именно это послужило причиной такой резкой перемены климата и появления Двери. Равнодушно отметил, что выбрался, в самый последний момент отыскав выход из царящего позади ледяного ада. Но затем с накатившим ожесточением решил закончить начатое. Сегодня же. Сейчас. Сразу после того, как найдет для Гончей подходящее место.

Он не стал оборачиваться, заслышав тихий звук закрывшегося прохода за спиной: это стало неважным. Все стало неважным. Даже жизнь. Эльф прошлепал босыми ногами в дальний угол небольшого оазиса — точь-в-точь такого же, как оставленный им всего несколько часов назад. Затем некстати вспомнил, что в то время ОНА была еще жива и, не сдержавшись, тихо застонал, потому что, в отличие от нее, все еще мог чувствовать и пока еще мог страдать. После чего с величайшей осторожностью положил бездыханную Гончую на мягкую траву, бережно отер ее усталое лицо, на котором блестели прозрачные капельки, подозрительно похожие на слезы. А затем измученно прижался щекой к ее лбу и так замер, не в силах поверить, что не смог ее защитить.

Сейчас она, как никогда, показалась ему хрупкой и ранимой. Ужасно слабой, неимоверно усталой, истерзанной прошлым, но все еще дико, до боли красивой.

— Белка…

Таррэн не знал, зачем продолжает гладить ее лицо, зачем ждет чего-то и все еще надеется на чудо. Почему не может отпустить и бездумно перебирает короткие каштановые пряди, в которых от его горячих пальцев начинали пробегать крохотные серебристые искорки. Все внутри омертвело и как-то разом утратило смысл. То, что горело, угасло. То, что жило, уже не имело значения. А он просто сидел рядом, закрыв глаза, вытянув потерявшие чувствительность ноги, тяжело дышал и ждал, пока же до разума, наконец, дойдет ужасающая правда.

Он не сразу сообразил, почему вдруг в груди снова разгорелся пожар, там что-то неровно стукнуло, а следом по телу пробежала знакомая горячая волна; словно ураган прокатился по позвоночнику, с шумом ворвался в сердце и там рассыпался обжигающими искрами, от которых стало хорошо и спокойно. Как-то правильно, что ли? Он не мог объяснить. Просто в какой-то момент мир снова изменился, стал понятным, чистым, кристально ясным, как его собственные чувства, и это понимание принесло ему долгожданный покой.

— А ты упрямый, — вдруг хрипло прошептала Белка, не открывая глаз. — Наглый до жути. И еще более настойчивый, чем Элиар. Никакого сладу с тобой. Просто неуправляемый дикарь. Ишь, чего натворил! Думаешь, я нанималась замерзать рядом с тобой только для того, чтобы потом едва не сгореть?!

Таррэн оторопело моргнул и замер, испуганно зарывшись ладонью в ее густые волосы. Боги… да как же это… неужели я сплю?! Ведь такого не бывает, не может быть… никак… потому что это… это просто невозможно! Как она могла… Белка… ЖИВАЯ?!!!

В ответ снизу уставились два знакомых до боли голубых бриллианта, от одного взгляда которых глупое сердце ухнуло куда-то вниз, замерло… а потом загрохотало так, как никогда в жизни себе не позволяло.

— Ты…

— О-ох! Как тебе только в голову пришло — выпустить Огонь Жизни?! — простонала Гончая и, наконец, вяло пошевелилась. — Сам едва не спалился! Чудом живой остался! Совсем дурак! Ты о чем думал, когда собирался развалить это капище по камешку?!! Я, между прочим, еще домой намереваюсь вернуться! Хорошо, что на меня магия не действует, а то была бы у тебя на руках лишь жалкая, обугленная, противно воняющая…

— БЕЛКА!!!

— Точно, — притворно вздохнула она, пытаясь повернуться на бок, но смогла лишь чуть приподнять побледневшее лицо и уткнуться ему в грудь. — Я же говорила, что меня сложно убить! Так что не надейся — не помру вам на радость. Тебе придется еще помучиться, и немало… ох, как жжется! Между прочим, это все братец твой виноват (чтоб ему на том свете икалось!), что я не поддаюсь магии! По его же вине мою шкуру не каждой стрелой проткнешь и далеко не каждым мечом поранишь! Этот некоронованный урод, чтобы ты знал…

Темный эльф, внезапно ожив, с тихим стоном наклонился и обнял ее так крепко, как только смог. Боги, боги, боги… она все-таки живая! ЖИВАЯ!! Почти невредима и снова, как водится, язвит и насмешничает из последних сил! Кажется, Лабиринт НЕ СМОГ ее забрать! Не сумел сломать возведенные наследником Темного трона барьеры! Не смог переломить его волю и его защиту, возведенную вокруг этой маленькой, коварной, двуликой, но совершенно замечательной Гончей, от присутствия которой можно действительно сойти с ума. Кажется, Талларен Илле Л’аэртэ оказался слишком силен, и его охранные заклятия (даже спустя двадцать лет!) не смогло преодолеть бессмертное творение самого Великого Изиара! О, Владыка! ЧТО же ОН вложил в свою лучшую игрушку?!! ЧЕМ наделил эту измученную и бледную до синевы девчонку, которая сумела в который раз вырваться с того света?! Какие же руны на ней горят, если она способна делать ТАКИЕ жуткие вещи?!!

— Белка…

— М-м-м?

— Ты что, правда, живая? — простонал Таррэн, бережно держа ее на руках и жадно дыша в ее пышные волосы. Боги, как она пахла! Как умопомрачительно пахла медом и смертельной угрозой! Век бы сидел и наслаждался, даже если бы это грозило страшными муками! Она здесь, усталая, измученная, едва способная шевелиться, но все равно живая! Боги! Какое же это счастье — просто быть рядом и знать, что с ней все в порядке! Чувствовать, как колотится суматошное сердце, слышать каждое произнесенное слово, чувствовать неповторимую музыку ее голоса, привычно сдерживать неуместное желание приникнуть к ее губам и жадно пить, пить, пить ее вкус, ее запах, вбирая в себя всем существом.

Нет. Кажется, это я умер и только что воскрес! Кажется, это я сейчас не дышал, это я пропадал в темноте и угасал на глазах. Но теперь все хорошо. Теперь все так, как должно быть. И пусть это никогда не станет настоящим, пусть она никогда меня не примет, пусть… лишь бы не гнала прочь. Лишь бы осталась рядом еще на мгновение. Хотя бы на краткий миг, и этого будет вполне достаточно.

Таррэн, забывшись, коснулся губами ее волос и с наслаждением вдохнул.

Живая…

Белка сердито фыркнула, но брыкаться не стала: слишком устала. Вместо ответа она по-хозяйски пристроила голову на его плече, поерзала, устраиваясь поудобнее, и блаженно замерла, словно не замечая, что его пальцы нежно перебирают короткие пряди одну за другой, а временами и вовсе легонько гладят кожу на щеках. Его глаза странно блестели, почти горели непонятным, красновато-зеленым светом. От них шло ощутимое тепло, и ей было хорошо. Спокойно, уютно, просто замечательно. И в этот момент она не пожелала расставаться с недолгим удовольствием от чужой, искренней и нескрываемой радости. Потому что хотя бы раз, один единственный раз в жизни можно было позволить себе эту крохотную уступку.

— Живая, — промурлыкала Гончая, сладко жмурясь, как самая настоящая кошка. — Я умею на время отключаться и играть в жука-притворяшку, имитирующего собственную смерть. Это позволяет не тратить лишние силы и переждать даже такую гадость, как та метель и обледеневшая чешуя на боках. Кто бы мог подумать, что питоны окажутся НАСТОЛЬКО уязвимы к холоду?

— Но КАК?!!

— Вот так. Ты ведь видел, что со мной сделали?

— Да, — тихо вздохнул Таррэн, все еще не в силах поверить.

— Вот и ответ: твой брат не хотел, чтобы кто-нибудь случайно (или намеренно) испортил его любимую игрушку, потому и постарался на славу. Выложился так, как, наверное, никогда в жизни, и теперь на мне горит много рун, мой ушастый друг. ОЧЕНЬ много. В том числе и те, которые защищают от вашей магии. Более того, я уверена, что на меня вообще ни один маг не способен воздействовать: ни во вред, ни на благо. Понимаешь? Я невидима для их силы. Я для них просто не существую. Только твой Род… вернее, ЕГО Род… гм, то есть, ваш… в общем, как выяснилось, для наследников Изиара я более открыта. Правда, лишь тогда, когда мне не желают причинить боль. То есть, ты можешь вылечить мне маленькую ранку, как это случилось на Заставе, можешь помочь вправить сломанную руку, можешь даже восполнить мои силы, если приспичит, но не более. Если вздумаешь ударить, руны Отторжения вернуть этот удар обратно, усиленным в несколько раз. Решишь наложить чары, и они просто соскользнут прочь. Соберешься поранить, и ничего из этого не выйдет. Думаю, Талларен здорово опасался вспышки ярости от своих «дорогих» родственников, если бы его художества неожиданно вскрылись. Но, в то же время, не хотел, чтобы в случае чего я бездарно погибла. Потому и выбрал такое странное решение: избавил меня от магии людей, гномов и Перворожденных, но оставил небольшую лазейку для единокровных родичей (отца и брата, если точнее), которые, хоть и не смогли бы причинить мне вред, вполне способны оказать посильную помощь. Как раз так, как ты сделал в прошлый раз. И сейчас, кстати, тоже. Спасибо.

— Хочешь сказать… — странно дрогнул эльф. — Кровь Изиара позволяет мне быть с тобой рядом? Это ОНА сейчас работает?

— Ну, ты ведь еще здесь? И пока живой. К тому же, вполне успешно сопротивляешься, хотя любого другого на твоем месте уже корчило бы от боли. Полагаю, разгадка именно в этом. И поэтому же ты не поддаешься моей магии. Здорово, да?

«Я?!! Не поддаюсь?!! Да я увяз с головой!! Причем, давно и, кажется, по своей воле!! Неужели ты не видишь, что я оказался таким же, как все?!! И согласен на все, чтобы так оно и оставалось! Я ХОЧУ, чтобы так было, Белка! Понимаешь?!! Я не могу без тебя!»

Он до боли прикусил губу, неожиданно понимая причину, по которой вдруг смог нащупать и рассмотреть призрачные узы Единения, связывающие ее с грозной хмерой. Почему сумел вылечить рану от зубов саламандры. Почему, наконец, Белка вообще выжила после ее бешеного огня — кажется, она просто защищена от внешней угрозы так, как ни одно существо на Лиаре!

— Да, — словно подслушала она его мысли. — Твой дерьмовый братец не хотел меня потерять — я досталась ему слишком дорогой ценой. Он почти три века искал сочетание знаков, позволивших бы изменить человека так, чтобы вы… чтобы твоя раса… жила. Ему был нужен не просто наследник, не просто подруга для развлечений, не просто женщина, которая была бы вернее рабыни… ему было нужно полностью покорное и страшное по силе существо. Живое оружие, способное дарить смерть одним коротким взглядом, одним касанием. Убивающее по его приказу. Бездумное, покорное, совершенное оружие, которое принесло бы ему сумасшедшую власть, открыло бы любые двери (конечно, кто бы смог мне противиться?!) и даже дорогу к трону… прости, не хочу об этом вспоминать.

Белка прикрыла глаза и надолго умолкла, заново переживая свое страшное прошлое. Таррэн молчал тоже, потому что не находил слов, чтобы помочь ей исцелить израненную душу. Он лишь хотел бы, чтобы эта часть ее жизни никогда больше не возвращалась в воспоминаниях, чтобы она никогда не тревожила маленькую Гончую. Чтобы Белка избавилась от давней боли, и ради этого был готов на все. Действительно на все. Даже на то, чтобы и дальше держать ее на руках, рискуя лишиться последних крох рассудка, и тихонько гладить мягкие волосы, страстно надеясь, что хотя бы эта ласка поможет ей успокоиться. Был готов даже сказать о том, что кипело внутри, но побоялся, что заденет ее снова. Посчитал, что банальные и надоевшие до оскомины признания напомнят ей про прежнюю боль, а этого он для нее не хотел. Никогда не посмел бы ее потревожить.

И лишь поэтому промолчал.

— Твой брат наложил на меня руны Защиты, — неожиданно призналась Гончая. — Это ты уже знаешь. Но, если честно, он использовал не только их… ты меня слушаешь?

— Да, — тихо шепнул Темный эльф, наслаждаясь каждым мгновением и мечтая о том, чтобы этот миг никогда не закончился.

— Знаешь, я никому раньше не рассказывала и, тем более, не показывала. Боялась просто, но… на мне есть руны не только Защиты, а и Сродства, Отторжения, Влечения, Изменения… правда, последние твой брат немного не закончил. Талларен использовал все свои знания, чтобы закрыть меня от существующих и еще не созданных ядов. Он придал моей коже крепость камня. Он дал мне новое лицо, новое тело, новые силы. Он дал мне долгую жизнь, чтобы я скрашивала его бессонные ночи. Наградил своей проклятой кровью и буквально создал заново, но за это…

Белка прерывисто вздохнула.

— За это он отнял у меня возможность самой жизни. Он уничтожил мое прошлое, забрал будущее, стер меня из этого мира, как стирают рисунок на мокром песке. А взамен нанес свой собственный — тот, который изменил меня навсегда. Из-за этого я перестала быть Белкой. Я больше не человек, Таррэн. Я… я даже не знаю, кто я! Наверное, чудовище? Может, пересмешник был прав?

— Мне жаль, если ты так думаешь, — прошептал Таррэн, прижимая щекой к ее макушке. — Потому что для меня ты все равно останешься Белкой.

— Жаль? — горько улыбнулась она. — У меня на спине вырезаны руны Полного Подчинения, эльф, а ты говоришь, что тебе жаль?! Неужели ты не понимаешь?! Неужели не слышишь?! Я убью тебя, если ты только сглупишь! Уничтожу, как личность! Сотру из этого мира, как стерли когда-то меня! А ты говоришь всего лишь «жаль»!

Он сильно вздрогнул и судорожно сглотнул, одновременно покрываясь холодным потом: так вот в чем дело!! Господи! Вот почему старая Грета так настойчиво велела ему НЕ СМОТРЕТЬ!! Вот почему пострадал Сар’ра! Руны Подчинения!!! Руны, убивающие разум у тех, кто их только увидит!! Руны, способные уничтожить саму суть живого существа, если только на активный рисунок не свезет бросить хотя бы мимолетный взгляд!! Прежний Вожак Гончих не сумел удержаться и немедленно пропал! Руны, вот где ответ!!

— О боги… сколько же их у тебя? — в ужасе прошептал Таррэн.

— Все. Для Тела, Души, Сердца и Духа, — неестественно ровно сообщила Белка. — Тем, кто увидит их целиком, грозят безумие и быстрая смерть. Полное Подчинение, если ты понимаешь. А тем, кому повезет рассмотреть первые две — вечная каторга собственных чувств, от которых не спасет ни время, ни расстояние и никакая магия. Даже тебя. Вот так-то, ушастый. Запомни: я — живая приманка. Ходячий афродизиак, прекрасная ловушка, на которой с одной стороны выжжены руны, заставляющие вас кидаться навстречу, сломя голову и забывая обо всем на свете. Но на моей спине точно так же горят руны Подчинения, от которых вы сходите с ума и теряете себя, прежних. Спереди — сладкая начинка, сзади — смертоносный капкан. Если я оплошаю, если не догляжу, не сумею удержать вас на расстоянии, кто-то может погибнуть. Нет, не умрет, как в бою или от болезни, не забудет прошлого, не утратит силы, но он никогда больше не будет прежним, понимаешь? Хоть король, хоть бродяга; эльф, гном или человек — никому не будет спасения, а я этого не хочу. Даже для тебя.

— Неужели никого способа…? — немеющими губами произнес он.

— Нет. Только смерть.

Таррэн горестно прикрыл веки.

— Это наша вина. Прости.

— Тебе не за что извиняться, — она покачала головой. — ИМЕННО тебе — не за что, поверь. Ты — другой. Ты не похож на своего брата. Не спорь, я знаю, о чем говорю. Ты настолько отличаешься от него, насколько я сама отличаюсь от обычной девчонки. Тебя даже ненавидеть не получается, как следует, и я уже сомневаюсь в том, что ты вообще — Темный!

— О нет. Я — чистокровный Темный, — горько усмехнулся эльф. — Поверь. Чище не бывает.

— Да, в вас течет одна кровь, ОН — твой брат, но и во мне этой крови хватает. Так что, можно сказать, мы все прокляты: я, он, ты… пусть вы и родичи, но теперь это не имеет никакого значения. По крайней мере, для меня. Да и, если честно, уже все равно…

— Знаешь, почему я отрекся? — неожиданно спросил он. — Знаешь, почему ушел из Леса? Почему бросил Род и семью, вопреки воле Совета?

Она с интересом покосилась.

— Именно из-за того, о чем ты говорила. Ты ведь помнишь многое из того, что знал Талларен, верно? Он поделился с тобой своей памятью, дал собственные воспоминания.

— Да. Он хотел, чтобы я знала, зачем он так поступает.

— Ты была права, девочка, — измученно вздохнул эльф. — И он тоже не обманул, когда накладывал узы, потому что мы на самом деле вымираем, как раса. Ты права во всем: мы теряем себя. Наши подруги давно утратили возможность настоящего материнства. Мы действительно медленно умираем, Белка, и это невозможно изменить! Мы не способны конкурировать ни с людьми, ни даже с гномами. Мы исчезаем с Лиары так же верно, как если бы сейчас шла война!

— А это и есть война, — невесело хмыкнула Гончая. — Ваша персональная война на выживание, в которой, как известно, все средства хороши.

Таррэн внезапно напрягся.

— Ты… видела?

— Да, — не стала отрицать Белка, и глаза ее холодно блеснули. — Я знаю, что была не единственной, кому выжгли на коже эти проклятые руны. Талларен хотел, чтобы я это знала. Прониклась теми «жертвами», которые он принес ради меня. Он хотел, чтобы я помнила, сколько времени он потратил на то, чтобы подобрать правильную комбинацию рун, которая не убила бы меня на месте, а изменила так, как было нужно ему. Я все знаю. Абсолютно все. Даже то, что никто, кроме меня, после ТАКОГО не выжил.

Таррэн внутренне похолодел. Да, он предвидел это. Чувствовал, что причина ее ненависти крылась не только в брате, но и в том, что ему в свое время НЕ помешали. Что его НЕ ОСТАНОВИЛИ, как следовало. Я (Я!!) не остановил!! Я пропустил этот ужас! Я не смог!! Если она видела то, что сотворил убитый ею наследник трона, если хоть краешком глаза подсмотрела его триумф, неожиданно превратившийся в болезненное поражение, то, значит, знает и все остальное.

Эльф прерывисто вздохнул и медленно отнял руку, не зная, имеет ли право прикасаться к ней после всего, что сделали его родичи.

— Ты был там в тот день, — сухо сообщила Белка. Без злости, без раздражения, просто констатировала факт. И он окончательно понял, что пощады не будет. — Ты видел, как они умирали. Я видела твое лицо в ЕГО памяти. Ведь так?

— Да, — неслышно согласился Таррэн.

— Ты знал, что происходит?

У эльфа по лицу пробежала болезненная судорога.

— Их было двадцать, — тихо сказал он, с трудом заставляя себя вспоминать. — Два десятка совсем юных девушек — красивых, невинных, чистых… чужих невест, оторванных от семьи и родного дома. У них не спрашивали согласия. Не спрашивали, хотят ли они стать будущим моего народа, потому что никому это просто не пришло в голову: Темный Лес никогда не ценил смертных. Людей у нас издавна считают чуть лучше животных. Вас презирают, ненавидят, вас проклинают и даже убивают… охотно. С презрением. С брезгливостью или вовсе равнодушно — Перворожденные слишком высокомерны, чтобы утруждать себя этическими нормами в отношении короткоживущих. Мы правили на Лиаре много тысячелетий, мы еще помним, как зарождалась ваша раса. Как помогали ей родиться из грязи и отбросов, из боли и пепла. Как выводили к свету, делились знаниями, как потом разошлись наши пути. Вы казались нам слабыми, беззащитными птенцами, детенышами, которые вскоре после рождения попытались укусить кормящую их руку. Не годными к сотрудничеству дикарями… прости, но это правда.

— Я знаю, — неестественно ровно сказала Белка и снова умолкла, но он хорошо почувствовал, как она напряжена и насторожена.

— Два века назад мой народ, наконец, осознал страшную истину, — печально улыбнулся эльф. — Мы, наконец-то, поняли, насколько дорого обошлась нам Эпоха Расовых Войн. Сообразили, что в этих войнах было утрачено самое дорогое, чем только можно гордиться — наше будущее, наше достояние, наша надежда. В тех боях мы потеряли почти всю молодежь.

— Не продолжай. Я хорошо знаю эту историю. И знаю также, что два века назад вы попытались исправить свою ошибку. Правда, за чужой счет.

— Да. Темный Владыка разрешил своему сыну попробовать кровосмешение — в глубокой тайне, в глубине Священной Рощи, куда заказан ход непосвященным. Он привлек к этому Хранителей Знаний, и они все (ВСЕ!!) согласились, что вопрос выживания целой расы стоит жизней нескольких смертных. Они работали много дней и ночей, пытаясь соотнести руны Изменения так, чтобы простые люди могли дать нам новых Перворожденных. Их смешивали, меняли, наносили на кожу магией, краской, а затем и самой кровью. Их вытравливали и выжигали до тех пор, пока не стало казаться, что все получается… — Таррэн крепко зажмурился, как наяву видя вереницу искаженных мукой лиц. — Они не слышали криков, не дали им ни единого шанса, они сделали то, за что в Интарисе издавна обрубают ноги по самую шею… они изувечили двадцать невинных жизней! Ради того, чтобы уничтожить одним махом, когда выяснилось, что родившиеся малыши были всего лишь полукровками!

— Талларен был в бешенстве, — оборонила Гончая, хищно сузив глаза и сжав кулаки. — Я видела его, помню его ярость. Помню, как он убивал их. Сам, одним коротким ударом в сердце, одну за другой. А потом и детей…

У нее вдруг расширились глаза, а перед внутренним взором пронеслись стремительно меняющиеся картинки: неподвижные обнаженные тела, бесстрастные лица Перворожденных, перекошенная злобой физиономия ее собственного палача, с досадой отвернувшийся Владыка, скорбные морды всего Совета Старейшин (как же! не вышло!!), крохотные окровавленные тельца — уже бездыханные. А затем — еще одно белое, как снег, лицо. Молодое, красивое, дико знакомое, но искаженное искренним ужасом и внезапным пониманием.

— Таррэн!

— Я опоздал, — горестно кивнул эльф. — Я узнал слишком поздно, ЧТО они натворили, и не успел спасти этих девочек. Меня не было в то время в Священной Роще, я учился управлять своей кровью в подземельях Иллаэра, потому что выпускать наружу силу Изиара очень опасно даже для его прямого потомка. Мне так сказали, меня заранее отправили подальше, потому что знали, что я наверняка буду против — единственный дурак, кто еще имел голос в Совете, но кого они никогда не стали бы слушать… я был мертв с рождения, меня не принимали уже тогда, я не давал им сделать этого прежде, и они не хотели, чтобы я узнал ДО ТОГО, как все закончится. Но я вышел наверх немного раньше и услышал крики… с тех пор Совет принял решение не вмешивать в это дело смертных.

Он устало прикрыл веки.

— Я сделал все, что мог, малыш. Я обвинил Совет в ереси, я ранил четверых из тех семи, что стояли и смотрели на чужую смерть… я пошел против самого Владыки, я обвинил в жестокости и его… но этого все равно оказалось недостаточно, потому что Талларен не забыл о мести. Лишь притих на время, чтобы через двести лет попробовать снова. И никто его не остановил.

— Ты пытался его убить! — тихо охнула Белка, внезапно увидев короткий поединок между братьями. — Тогда, два века назад, в Священной Роще, ты поднял мечи на наследника престола!! Таррэн!!

— Да. Он заслужил.

— Но ведь ты…

— Ну и что, что Темный? Разве это оправдание?! Он уничтожил их, как расходный материал, просто убил и даже не задумался! Ему было уже тогда все равно! Наплевать на все, кроме своих амбиций. И он собирался сделать это снова, понимаешь? Он собирался ЭТО ПОВТОРИТЬ!! И повторил, будь он проклят!! С тобой и Литой! А может, и с кем еще, я не знаю! Никто не знает, сколько ИХ было! Скольких он успел убить за эти два века! И поэтому я вызвал его — тайно, ночью, один на один. Я надеялся, что справлюсь, что наш Лес никогда не узнает такого Владыки. Намеревался забрать его мечи, что всегда считалось позором для эльфа, и похоронить их где-нибудь за пределами Темного Леса. Вычеркнуть его из этой жизни! Но у меня ничего не вышло: Талларен никогда не любил рисковать. А потому привел с собой пару прихвостней, которые, едва я сумел его ранить, помешали нам закончить.

Эльф тяжело вздохнул и тряхнул головой, отгоняя подбирающуюся усталость.

— Вот так все и вышло. Потом был Суд, Обвинение, Признание. Мне назначили даже наказание… глупо, да? Наказывать того, кому на роду написано умереть — по-моему, дурнее не придумаешь! Если бы все получилось, меня убили бы на месте. Но я не дал им возможности позлорадствовать: произнес слова Отречения, снял родовой перстень, срубил свою ветвь у Родового Ясеня и ушел.

— Ага. Предварительно стащив из сокровищницы Ключ?

— Было дело, — слегка смутился он. — Шум, конечно, потом поднялся страшный, меня искали и долго травили, как дикого пса… но не мог же я оставить его там, если знал, что он все равно понадобится?! Конечно, я ушел! Правда, для этого пришлось забыть о магии, свое прежнее имя, свое родство, чтобы меня не узнали и не вернули насильно. А я стал обычным бродягой, которого изрядно помотало по свету. Просто одним из многих, у кого нет прошлого и нет настоящего дома. Остальное ты знаешь.

Белка странно хмыкнула и вдруг самым бессовестным образом улеглась обратно, подтолкнул его замершую в нерешительности руку макушкой и сладко зевнув.

— Спасибо, что рассказал, Таррэн, — сонно пробормотала она, потеревшись щекой о его мягкую ладонь. — Я не все видела тогда, не досмотрела, потому что слишком уж это мерзко и отвратительно. Не понимала тогда, все думала, как и что, пыталась сообразить, почему ты оказался там в этот день, но ничего не сделал. А теперь, наконец, мне ясно, как это получилось. Теперь все встало на свои места. Спасибо. И знаешь… я очень рада, что не прибила тебя по пути: ты действительно уникальный экземпляр.

— Ты не сердишься?

— Нет, — мурлыкнула она. — Более того, рискну попросить тебя об одной услуге. Не возражаешь?

— Нет, конечно, — с нескрываемым облегчением улыбнулся он.

— Тогда не мог бы ты… только не вздумай ржать!.. не мог бы еще немного… ну, погладить мои волосы?

Эльф вздрогнул так, что она немедленно заметила и внезапно смутилась.

— Это совсем не то, что ты думаешь, ушастый! Мне… просто нужно! Очень нужно, честное слово!

— Хорошо, — ошарашено согласился Таррэн, осторожно коснувшись слегка вьющихся прядей, легонько пощекотавших ему подбородок. От них вкусно пахло медом и чем-то неуловимо знакомым, чем-то нежным, мягким, удивительно приятным. Его рука сама собой пробежалась по влажной макушке, погладила, чувствуя, как тихонько покалывает пальцы, будто иголками. Затем осмелела и погладила уже увереннее — так, как давно хотелось. Наконец, он совсем обнаглел и, зарывшись в каштановое море всей пятерней, блаженно прикрыл глаза. Едва не заурчал диким зверем, потому что никогда прежде ему не было так удивительно, бессовестно хорошо. В глухом подземелье, замерзший и слегка обгорелый, на голом полу, с изорванными в кровь ногами, усталый, замученный, истощенный до предела… он сидел и счастливо улыбался, твердо зная, что ничего лучше в его жизни еще не случалось. Это была его маленькая победа. Крохотный кусочек счастья, которого он никогда прежде не знал. Островок рая, до которого он не надеялся дойти. Уютный, скромный, очень недолгий, но сейчас он был, и все остальное не имело никакого значения.

— Таррэн? — вдруг сонно встрепенулась Гончая. — У тебя что, резерв совсем пустой? Чего так волосы искрятся?

— М-м-м… наверное. Огонь Жизни должен был забрать все мои силы. Не знаю, я не проверял.

— Так чего ты молчишь, гад?!! — гневно вскинулась Белка, уперевшись кулачками в его грудь. Она возмущенно приподнялась, сверкнула позеленевшими радужками, набрала воздуха грудь, собираясь все высказать этому дурному нелюдю, что думает по поводу его глупых геройств, неоформленных желаний, намерений, мыслей и вообще… но мельком глянула на пол и вдруг ахнула в непритворном ужасе: к ним от самой двери тянулись щедрые кровавые разводы. Как раз там, где он недавно прошел.

— ТАРРЭН!!!

Эльф торопливо подтянул изрезанные стопы, чтобы она не увидела, насколько страшными они стали (недавний лед здорово изувечил ему ноги, едва дошел, до сих пор дрожь брала от одних воспоминаний), но Гончая уже резко развернулась и с неожиданной силой ударила его в грудь.

— Дурак!! Ты почему молчишь, что не можешь даже вылечить себя?!!

— Да брось…

— ЧТО?!! А ну, иди сюда!! Обними меня!

— ?!!!

— Сейчас же!! НУ?!! Или, небом клянусь, так врежу, что…

Таррэн тихонько вздохнул и послушно обхватил ее за талию: до чего она непредсказуемая! Только что лежала, как лапушка, а теперь снова готова разорвать его на куски. Настоящая хмера! Куда там Траш!

— Не так!! Да ты что, никогда девушку не держал на руках?!! — окончательно взъярилась Белка. — Крепче! Держи так, словно я — громадный бриллиант с тебя ростом, который у тебя собираются отнять! Как подругу или… а, Торк! СИЛЬНЕЕ, я сказала!! Откуда у тебя только лапы растут?!! Совсем кривые и неумелые! Срам один, а не эльф! Кто вас только развратными назвал?! Ни хрена не можешь…

Эльф покорно обвил ее талию двумя руками и с силой притянул к груди, оборвав возмущенный поток слов на корню, после чего с наслаждением прижался щекой к ее макушке и зарылся пальцами в пышные волосы.

«Все, я сдаюсь, ты выиграла, Белка: я больше не могу сопротивляться и отрицать очевидное! Я признаю свое поражение!!»

Ладони снова тихонько закололо, по коже пробежали странные мурашки, в груди немедленно потеплело, по жилам разлилось восхитительное ощущение неги и стремительно возвращающихся сил. Измученное тело заметно ожило, встрепенулось. Стопы зажгло и задергало, будто кто-то расщедрился на хорошую порцию исцеляющего заклятия. А затем неприятные ощущения исчезли, оставив только блаженную негу, восхитительное чувство покоя и ее изумительный запах, от которого снова, как и раньше, начинала кружиться голова.

Он несколько минут сидел неподвижно, каждый миг ожидая нового возмущенного вопля, свидетельствующего о том, что короткое счастье внезапно закончилось. Но Белка почему-то молчала. А потом сама с готовностью прижалась, сердито посверкивая зеленоватыми глазами, немного посопела, побурчала что-то под нос и ожесточенно потерла нос о чужой ворот, словно он страшно зудел. В конце концов, успокоилась и снова зевнула.

— Ну, как? Тебе легче?

Таррэн оторопело моргнул и неожиданно ощутил, что действительно чувствует себя гораздо лучше. Что стопы перестали нещадно ныть, многочисленные ранки подсохли и почти зажили. Сердце билось ровно и мощно, будто и не помирало недавно от перегрузок. А резерв…

— Белка! — ахнул эльф, внезапно обнаружив, что его истощенный после Огня Жизни организм стремительно восстанавливается. Да еще с такой скоростью, будто был подключен к мощному внешнему источнику.

Белка хитро прищурилась и подмигнула голубым глазом.

— Ты не смотри, что я маленькая, ушастый. Сар’ра как-то сказал, что моих резервов хватит на троих. Правда, здорово?

— Это что, ТВОЯ работа?!!

— Ага. Я, как ты понял, живой накопитель магической силы. Сама пользоваться не могу, но вот кого другого подлатать — пожалуйста. Только бери. Она в меня отовсюду впитывается, как в губку, безо всякого моего желания. Порой даже чересчур. Зато выходит тоже сама — через волосы и кожу, и тогда они начинают искрить, как сейчас. Да ты гладь, не бойся: мне только легче станет — здесь же силы разлито… хоть утопись на радостях. Представляешь, ведь Талларен для себя такой подарок готовил! Смаковал, предвкушал, как будет почивать на лаврах, вкушать плоды заслуженной победы, а тут… гм, ТЫ сидишь и незаслуженно блаженствуешь. Вот бы он взбесился, если бы узнал!

— Белка!! — почти простонал Таррэн, уже устав изумляться и восхищаться этой маленькой женщиной. — Ты — чудо… самое настоящее чудо, честное слово… я тебя обожаю! Он что, еще и ЭТИ руны на тебя нанес?!!

— Он много чего нанес, чтоб ему в гробу перевернуться. Но ты лежи, лежи. Дыши глубже. И не вздумай руки распускать, не то оборву!

— Да я не собирался, — с сожалением вздохнул он. — Мне и так хорошо.

— Любишь довольствоваться малым? — хмыкнула Гончая. — Похвально. А теперь заткнись и не мешай мне спать — отдавать тебе силы довольно хлопотно. А я всегда… а-у-у… ну, почти всегда засыпаю, если переберу вашей дурацкой магии. Разбуди, когда насытишься, ладно?

Эльф странно покосился на умиротворенно прикорнувшую девушку, с чувством погладил ее мягкие волосы и, зарывшись лицом в каштановые пряди, с нескрываемым удовольствием вдохнул их легкий, но такой знакомый аромат, который столько времени сводил его с ума — запах свежей, бьющей ключом магической силы, что так умело скрывалась за полупрозрачной синевой ее необычной ауры.

Удивительная женщина. Чудная. Прекрасная и совершенно неповторимая. Настоящий шедевр. Единственная в своем роде! Никто и никогда бы не догадался, что за сокровище пряталось внутри ее изумительно ладного тела! Ни один маг бы не разглядел этот сокровенный бриллиант! Никому она не доверилась, никому не открылась! Даже опекуну! Только Сар’ра знал, но больше никто в целом свете. А теперь вот и мне повезло встретить настоящее чудо там, где совсем не ожидал. Свое собственное, персональное чудо. Самое лучшее и, безусловно, прекрасное, как сама жизнь.

Ох, Белка. Умная, коварная, ловкая и невероятно скрытная Гончая, которая доверила эту маленькую тайну только одному единственному существу! Странно открылась пораженному до глубины души бессмертному, который совсем не считал, что достоин подобной откровенности.

«МОЯ маленькая Гончая, — с чувством подумал Темный эльф, со щемящей нежностью увидев на ее лице слабую улыбку. — Мое бесценное сокровище, которое я никому больше не отдам! Спи, малыш. Отдыхай и ни о чем не думай, потому что я никому не позволю причинить тебе боль! Клянусь!»

Она тихо вздохнула и послушно уснула.