Время умирать

* * *

Шон понял, что Клодии не вынести такого темпа. Она бежала как раз перед ним, так что он мог изучить изменения, происшедшие с ней в результате полной лишений и тревог жизни последних недель. Она стала настолько худой и тонкой, что ее короткая поношенная рубашка болталась и хлопала ее по бокам. Колючки и острая, как бритва, трава превратили низ ее брюк в тонкую бахрому, которая начиналась едва ли не от бедер, обнажая чудовищно худые ноги, в то же время сохранившие хорошую форму. Те же колючки и острая трава сплошь изранили открытые части ее рук и ног. Это выглядело так, будто ее обработали кошачьей девятихвосткой. Какие-то царапины уже зажили, какие-то еще только подсохли, а совсем свежие продолжали кровоточить.

Ее волосы отросли и свисали ровным пропитанным потом комом, который при каждом шаге качался у нее между лопатками. Спина была настолько худой, что он мог даже через рубашку пересчитать ее позвонки. Пот образовал темную полосу вдоль ее позвоночника. Ягодицы затвердели и под выцветшими брюками теперь походили на два резиновых мячика; сквозь треугольную прореху при каждом ее шаге он видел проблески нежной белой плоти. От изнеможения ее ноги двигались вяло и расслабленно, вихляя в стороны, а коленки подгибались.

Очень скоро надо будет дать ей отдохнуть, хотя она и не жалуется, еще не разу не хныкала за все те мучительные часы, которые прошли с того момента, как они покинули берег реки. Он нежно улыбнулся, вспомнив ту высокомерную сучку, которая сошла с «боинга» в аэропорту Хараре много, много веков назад. Сейчас это была совсем другая женщина: суровая, решительная, с характером твердым, как дамасская сталь. Он знал, что она не сдастся, она будет продолжать идти, пока не убьет себя. Он протянул руку и похлопал ее по плечу.

— Полегче, малышка. Привал на десять минут.

Когда они остановились, ее покачивало. Он обнял ее за плечи и поддержал.

— Ты знаешь, что ты просто чудо?

Он усадил ее, прислонив спиной к стволу большого дерева, отвинтил пробку и передал ей флягу с водой.

— Дай мне Минни. Ей пора пить хлорохин, — голос Клодии был хриплым от усталости.

Шон снял девочку со спины и усадил ее Клодии на колени.

— Запомни, десять минут, это все.

Альфонсо воспользовался перерывом, чтобы включить рацию. С одной стороны от него разместился Микки, с другой Мириам. Они с восхищением наблюдали, как он включил аппарат и начал прослушивать диапазоны. Послышались шорохи и треск, затем слабые обрывки фраз на африкаанс, но вот взволнованный голос заговорил на шанганском, очень близко и громко.

— Теперь очень близко, — сказал он. Продолжение последовало незамедлительно:

— Не сбавляйте темп. Догоните их. Не дайте им уйти. Свяжитесь со мной сразу же, как только поймаете их.

Этот голос они не могли спутать ни с каким другим, и им вовсе не нужно было подтверждение этого.

— Все прекрасно, генерал Чайна.

Передача прекратилась, и Шон с Альфонсо обменялись быстрыми нахмуренными взглядами.

— Очень близко, — сказал шанган. — Нам от них не убежать.

— Ты можешь уйти, — сказал Шон. — Один.

В нерешительности Альфонсо бросил косой взгляд в сторону Мириам. Шанганская девушка ответила на его взгляд взглядом, полным доверия. Альфонсо закашлялся и в нерешительности заерзал.

— Я остаюсь, — пробормотал он.

Шон горько рассмеялся и сказал по-английски:

— Вступай в клуб, приятель. Маленькой ведьме не потребовалось много времени, чтобы поймать тебя на крючок. Эти румяные пышечки доведут всех нас до смерти, попомни мои слова.

Альфонсо нахмурился. Он не понял ни единого слова, и Шон снова перешел на шанганский.

— Собери радио. Раз уж ты решил остаться с нами, то нам надо найти для этого подходящее местечко. Твои братья, эти говноеды из РЕНАМО, нагонят нас очень скоро.

Затем Шон перевел взгляд на Матату, и тот сразу же вскочил на ноги.

— Это Чайна вещал по радио, — сказал он на суахили.

— Он шипел, как кобра, — кивнул головой Матату.

— Его люди идут по нашему следу, они уверяют его, что находятся уже совсем близко от нас. Как думаешь, старина, можем мы придумать еще какие-нибудь трюки?

— Пожар? — предложил Матату, но убежденности в его голосе не было.

Шон покачал головой.

— Сегодня ветер против нас. Если мы подпалим лес, то поджарим сами себя.

Матату опустил голову.

— Если мы оставим с собой женщин и детей, то больше никаких трюков не придумать, — признался он. — Мы идем слишком медленно и оставляем след, по которому может идти даже слепой в безлунную ночь. — Он печально покачал своей маленькой седой головой. — Единственный трюк, который нам остается, это драться, но в таком случае мы все уже мертвы, мой бвана.

— Иди назад, Матату. Выясни, насколько они действительно близки. А мы пойдем вперед и подыщем хорошее местечко, чтобы сразиться с ними.

Он тихонько хлопнул маленького друга по плечу и отпустил его. Шон проследил, как тот исчез среди деревьев, потом тщательно изменил выражение лица и направился к Клодии, стараясь идти свободным, беззаботным шагом, а подойдя к ней, придал голосу бодрости.

— Ну, как наша маленькая пациентка? — спросил он. — Мне она кажется довольно веселой.

— Хлорохин творит чудеса.

Клодия покачивала девочку на коленях, а та, как будто чтобы подтвердить улучшение здоровья, засунула палец в рот и застенчиво улыбнулась Шону. Он почувствовал, как эта улыбка совсем неожиданно растрогала его.

Клодия рассмеялась.

— Ни одна женщина не устоит перед твоими смертельными чарами. Ты обрел себе еще одну поклонницу.

— Типичная женщина. Единственное, чего они добиваются, так это бесплатно прокатиться. — Однако он нежно потрепал ребенка по кудрявой головке. — Ну ладно, милочка, ваша лошадка готова к гонкам.

Минни доверчиво протянула к нему ручонки, и он, закинув ее за спину, снова привязал малышку одеялом.

Клодия с трудом поднялась на ноги и на мгновение приникла к нему.

— Знаешь, что я тебе скажу? Ты намного мягче, чем хочешь казаться.

— Дурю тебе голову, да?

— Мне бы хотелось видеть тебя с твоим собственным ребенком, — прошептала она.

— Ну, ты совсем меня пугаешь. Пошли быстрее, пока тебе в голову не пришла еще более безумная идея.

Но эта идея застряла у него в голове, пока они бежали через лес, — собственный сын от этой женщины.

Он никогда даже и не думал об этом раньше, и тут, как бы поддерживая эту идею, из-за его плеча протянулась хрупкая детская ручонка, которая осторожно, словно порхающая бабочка, принялась гладить его бороду. Минни отплатила ему за ту ласку, которой он одарил ее несколько минут назад, и на какое-то мгновение у него перехватило горло, стало трудно дышать. Он взял эту маленькую ручонку в свою, она была шелковистой, хрупкой, как крылышко колибри, и его вдруг охватило чувство глубокого сожаления. Сожаления, что у него никогда не будет сына, не будет даже дочери. С ним почти покончено. Охотники уже совсем близко. Ему и его людям от них не убежать. Выхода нет, осталась одна надежда найти подходящее место для финальной сцены. А после этого ничего не будет: ни спасения, ни будущего.

Он был так поглощен своими тяжелыми мыслями, что даже не сразу заметил, как выскочил на открытое пространство. Клодия, бегущая впереди, остановилась так резко, что он чуть не натолкнулся на нее. Он остановился рядом с ней, и они огляделись в полном недоумении.

Лес исчез. Насколько хватало глаз, огромные деревья были снесены, словно гигантским ураганом. Остались только пни, сырые, сочащиеся соком, красным, как кровь. Там, где падали огромные стволы, земля была изрыта и перепахана. Светлые кучки опилок напоминали о тех местах, где были отпилены их ветки, где подгонялся до нужной длины ствол. А между сваленными в кучи ветками и сучками была видна дорога, по которой утаскивали драгоценные бревна. Мириам остановилась рядом с Шоном.

— Вот сюда наш народ и угнали работать, — тихо сказала она. — Пришли солдаты ФРЕЛИМО и забрали их валить деревья. Они сковали их вместе цепями и заставляли работать, пока у них на руках мясо не отделялось от костей. Они били их, как быков, и заставляли работать до тех пор, пока они не падали и не могли уже больше подняться.

— И сколько же сюда согнали народу? — спросил Шон. — Ведь столько деревьев уничтожили!

— Возможно, на каждое дерево умерший мужчина или женщина, — прошептала Мириам. — Они брали всех подряд, тысячи и еще десять раз по тысяче. — Она указала на горизонт. — Они теперь работают далеко на юге, а за собой не оставили ни одного дерева.

Шон почувствовал, как сквозь удивление начинает подниматься гнев. Это было не опустошение, а настоящее надругательство над всеми законами природы, над святостью самой жизни. Дело было не только в том, что этим деревьям требовалось около трехсот лет, чтобы достигнуть зрелости, которую можно было прервать, поработав несколько часов топором. За этим стояло большее, намного большее бедствие. Лес был домом для мириад разных форм жизни, насекомых и птиц, млекопитающих и рептилий, да и самого человека. А после этого опустошения все они погибнут.

Но этим все не кончалось. Сейчас, когда его собственная участь была предопределена, когда остались считанные часы его собственной жизни, Шона охватила пророческая меланхолия. Он понял, что уничтожение этого леса — не что иное, как символическое предсказание гибели всего континента. За несколько ближайших десятилетий Африка будет уничтожена собственной дикостью. Преграды, которые столетиями ставил этому колониализм, теперь пали. Возможно, цепи и были этими преградами, но, освободившись от них, народ Африки с самоубийственной беспечностью бросился вперед, к собственному уничтожению.

Шон почувствовал, как его колотит от бессильной ярости при виде подобного безумия, и в то же время ему было грустно и до смерти тошно при виде этой ужасной трагедии.

«Если уж мне суждено умереть, — подумал он, — то лучше сделать это сейчас, пока еще не уничтожено то, что я так люблю: земля, животные, люди».

Держа руку на плече Клодии и чувствуя за спиной маленькую черную девочку, он обернулся, чтобы взглянуть назад — туда, откуда они пришли. И в этот самый момент из леса выскочил Матату.

В его движениях чувствовалась отчаянная поспешность, а в сморщенном лице можно было прочитать страх смерти.

— Они совсем близко, мой бвана. Их ведут два следопыта. Я видел, как они работают, нам их с хвоста не сбросить. Очень хорошие следопыты.

— Сколько с ними солдат?

Усилием воли Шон отбросил мрачные мысли.

— Их так же много, как травы в долине Серенгети, — ответил Матату. — Они бегут, как свора диких охотничьих собак. Это решительные и отчаянные парни. Даже мы втроем долго против них не выстоим.

Шон собрался и огляделся. Вырубка, на которой они стояли, была естественной площадкой для убийства, лишенной всякого укрытия, за исключением пней по колено высотой. Эта открытая полоса тянулась примерно на двести метров, до того места, где начинали рубить ветки и сучки и скидывать их в кучи, которые теперь образовали естественные баррикады.

— Мы расположимся вон там, — быстро решил Шон и сделал знак Альфонсо двигаться вперед. Они бегом, все вместе, с женщинами в середине, пересекли открытую полосу. Мириам тянула за руку младшего брата. Альфонсо заботливо бежал рядом. Крупный шанган был тяжело нагружен рацией, боеприпасами и прочим снаряжением, которое они добыли в засаде на Сави, и тем не менее, когда Микки уставал, он нес его на руках, только изредка и ненадолго ставя его на ноги. Три шангана, мужчина, женщина и мальчик очень быстро образовали внутри отряда свою собственную общину, держась вместе благодаря племенным законам и естественной привязанности. Шон знал, что он может положиться на Альфонсо и тот позаботится о своих собратьях, поэтому мог сосредоточиться на собственных подопечных — Клодии, Матату, а теперь еще и этой маленькой девочке.

Альфонсо не нуждался ни в каких приказах. Как и Шон, он обладал настоящим солдатским глазом в отношении местности и бежал прямо к большой куче обрубленных веток, образовавших настоящий редут, из-за которого можно было вести прицельный огонь по открытому пространству.

Они быстро там обосновались, перетащили еще несколько больших ветвей, чтобы укрепить позицию, выложили свое оружие и запасные обоймы, делая все, что было в их силах, чтобы сдержать первый натиск противника.

Клодия и Мириам отвели детей несколько дальше — туда, где яма в земле и три огромных пня образовали своего рода укрытие. Закончив приготовления к бою, Шон быстро подбежал к ним и присел на корточки рядом с Клодией.

— Как только начнется перестрелка, я хочу, чтобы ты взяла Мириам и детей и бежала дальше, — сказал он ей. — Идите строго на юг.

Он замолчал, заметив, что она отрицательно качает головой, крепко стиснув зубы.

— Я уже достаточно набегалась, — сказала она. — Я остаюсь с тобой. — Она положила на его руку свою. — И не надо спорить. Это бесполезная трата времени.

— Клодия!

— Пожалуйста, не надо! — настаивала она. — У нас осталось не так много времени, давай не будем тратить его на споры.

Конечно, она была права. Бежать дальше одной было бессмысленно, тем более с двумя детьми и пятьюдесятью солдатами РЕНАМО, идущими по следу. Он кивнул головой.

— Хорошо, — согласился он, достал из-за пояса «Токарев», взвел его и аккуратно снял с предохранителя. — Возьми это.

— Зачем? — уставилась она с отвращением на пистолет.

— Думаю, ты знаешь зачем.

— Сделать то же самое, что и Джоб?

Он кивнул.

— Лучше сделать это так, чем тем способом, который придумает Чайна.

Она опять отрицательно покачала головой.

— Я не смогу, — прошептала она. — Если не будет другого выхода, сделай это для меня сам.

— Попробую, — сказал он. — Но не думаю, что у меня хватит на это мужества. На, возьми на всякий случай.

Она неохотно взяла пистолет и сунула его за пояс.

— А теперь поцелуй меня, — сказала она.

Свист Матату прервал их объятия.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо.

— И я люблю тебя, — ответила она. — На веки вечные.

Он оставил ее и, пригнувшись, вернулся к куче веток, присел рядом с Матату и выглянул в просвет между ветками, изучая опушку леса.

Прошло много минут, но наконец он заметил между стволами деревьев какое-то движение. Шон положил правую руку на рукоятку АКМ, сжал ее и начал поднимать автомат, пока затвор не прижался к его щеке.

На залитой полуденным солнцем вырубке воцарилась тишина. Птицы не пели, ни одно живое существо не двигалось, пока наконец с опушки леса не послышался приглушенный птичий свист и из леса не вышел на открытое место какой-то человек. Он показался всего на долю секунды и тут же спрятался за большим пнем. Как только он это проделал, в трехстах метрах левее появился другой и рванулся вперед. Этот тоже моментально исчез за пнем, и тут же справа показался еще один солдат РЕНАМО.

— Всего лишь трое, — пробормотал Шон.

Они не хотели раскрывать большее число солдат, и это было хорошо. Те продвигались короткими перебежками, только по одному, широко рассеявшись по всей площади, как старые леопарды, подбираясь к добыче.

«Жаль, — подумал Шон. — Мы сумеем снять только одного из них. Я рассчитывал на большее».

Он сосредоточил свое внимание на продвигающихся разведчиках, стараясь выбрать наиболее опасного из этой троицы.

— Скорее всего, тот, что в центре, — решил он, и буквально в этот же момент, как бы подтверждая его выбор, за пнем, где прятался выбранный им солдат, мелькнула рука.

Он дает знак остальным продвигаться вперед, координирует действия, а значит, это командир, которого надо убрать первым.

— Пусть подойдет поближе, — сказал сам себе Шон.

У его АКМ не было откидного приклада, и Шон не доверял его точности на расстоянии более ста метров. Он ждал, подпуская врага поближе, следя за ним через прицел автомата.

Солдат выскочил и побежал вперед. Шон увидел, что он молод, между двадцатью и тридцатью, на обоих плечах коробки с боеприпасами, короткая стрижка, на голове камуфляжная повязка. В чертах его лица было что-то арабское, а кожа имела янтарный оттенок. Вполне симпатичный паренек, если не считать, что его левый глаз немного косил, отчего выражение лица у него было хитроватым.

Достаточно близко, чтобы разглядеть цвет его глаз. Шон тщательно прицелился, ориентируясь на пень, за которым только что укрылся молодой солдат, набрал воздух в легкие, выпустил половину и согнул указательный палец вокруг спускового крючка.

Боец появился у него в прицеле. Шон взял чуть пониже, умышленно отказавшись от убийства наповал. Он знал, какое повреждение может нанести 7,62-миллиметровая пуля, ударившая в живот со скоростью триста футов в секунду, и по собственному горькому опыту знал, как действует на нервы, когда на ничейной земле лежит твой раненный в живот товарищ и кричит, прося воды и помощи. В разведке они называли таких «птичками». «Птичка» с хорошим голосом может сорвать атаку не хуже хорошо установленного пулемета РПД.

Шон слышал, как пуля ударила в живот солдата, издав звук, напоминающий треск упавшего на пол арбуза, и сразу спрятался за сучьями.

В то же мгновение со стороны опушки леса начался интенсивный автоматный огонь, но по тому, как он велся, было понятно, что они не засекли Шона, и треск выстрелов быстро умолк. Бойцы РЕНАМО берегли боеприпасы — явный признак дисциплины и хорошей тренировки. Второсортные африканские солдаты начинают стрелять, как только входят в контакт, и кончают, только когда кончается последняя обойма.

«Эти парни знают свое дело, — про себя подтвердил Шон вывод Матату. — Нам их долго не сдержать».

Два солдата продолжали лежать на середине вырубки. Послышался первый тихий стон, когда раненый почувствовал первые позывы боли.

— Спой для нас, спой, — подбадривал его Шон. — Пусть твои дружки узнают, как это больно.

Но одновременно с этим он изучал опушку леса, стараясь найти намек на следующую сцену этой пьесы раньше, чем она начнется.

«Теперь они попробуют перебежками обойти нас с фланга, — наконец догадался он. — Но с какого фланга: левого или правого?»

И тут он заметил едва заметные признаки движения в лесу. Кто-то продвигался направо.

— Альфонсо, — негромко позвал он. — Они пытаются обойти нас справа. Оставайся здесь и держи центр.

Шон под прикрытием кучи веток отполз назад, потом, согнувшись, побежал вправо.

Пробежав метров четыреста, он опустился на четвереньки и начал пробираться к новому укрытию, развернутому в сторону леса. Он скорчился за большим пнем, пытаясь восстановить дыхание. Его АКМ был переключен на автоматическую стрельбу, палец лежал на предохранителе.

Он почти точно предсказал следующий ход. Обходная группа вышла из леса примерно в ста метрах правее его позиции. Восемь солдат передвигались все вместе, стараясь добраться до укрытия в едином броске. И Шон дал им пробежать до половины расчищенной полосы.

— Это лучше. Из этого выводка я вполне наберу целую связку, — сказал он сам себе.

Он даст по ним продольный огонь. Его выстрелы пойдут с фланга и сметут всю цепочку. Он выбрал командира группы, который бежал немного впереди остальных. Шон позволил ему пробежать так, чтобы он попал на линию огня, затем присел на колено, так как АКМ при автоматической стрельбе трясется, как сумасшедший, и нажал спусковой крючок.

Командир группы упал так, будто зацепился за натянутый провод. Два человека, следовавшие за ним, попали под ту же очередь. Шон видел, как в них ударили пули. Одному из них попало в плечо, и облачко пыли, вылетевшее из камуфляжной куртки, обозначило место удара. Второму пуля попала в висок, и он нырнул к земле, бейсбольной шапочкой вперед, совсем как подстреленный голубь.

— Три, — сказал Шон и, довольный результатом, поменял магазин.

Он рассчитывал на одного, а надеялся на двух. Остальные развернулись и побежали обратно к лесу, атака полностью сорвалась. Прежде чем они достигли опушки, Шон успел дать еще одну короткую очередь. Хотя один солдат споткнулся при беге и схватился за плечо, он все же добежал до леса и скрылся за деревьями.

Почти тут же раздалась новая очередь в центре. Шон выскочил из своего укрытия и побежал обратно на помощь Альфонсо.

Пока он бежал, кто-то дал по нему очередь из леса. Пули с угрожающим свистом пролетели у него над самой головой, и в кровь тут же выплеснулась большая доза адреналина. Продолжая бежать, он только пригнул голову. Он наслаждался собой, находясь на пике собственного ужаса.

В центре велась ожесточенная перестрелка. Преследователи из РЕНАМО пытались преодолеть открытое пространство и почти сумели это сделать, когда Шон плюхнулся на живот за кучей веток рядом с Альфонсо и своим огнем поддержал его. Атакующие дрогнули и отступили, ныряя от пня к пню и пробираясь обратно к лесу, а пули АКМ поднимали вокруг них фонтанчики пыли.

— Двое! — крикнул Альфонсо Шону. — Я уложил двоих.

Но Матату дернул Шона за рукав и указал на левый фланг. Шон только мельком успел увидеть, как группа солдат перебежала открытую полосу и укрылась уже на этой стороне. Атака с фланга и в центре была катастрофой. Теперь у них в тылу было около дюжины солдат. Через несколько минут они будут окружены и подавлены.

— Альфонсо! Они у нас в тылу, — крикнул Шон. — Их слишком много, а нас мало. Я пошел назад держать тыл. Я буду с женщинами.

— Они не будут нас атаковать, — безразлично сказал Альфонсо. — Теперь, когда они нас окружили, они будут ждать прибытия хеншо.

Автоматная очередь ударила в кучу веток, и они инстинктивно пригнулись.

— Они стреляют только для того, чтобы попридержать нас, — крикнул Альфонсо, — они не будут больше рисковать людьми.

— Сколько времени до того, как прибудет вертолет?

Шон хотел подтверждения собственным расчетам.

— Не более часа, — сказал наконец Альфонсо. — А затем все кончится очень быстро.

Альфонсо был прав, против вертолета им не устоять. Трюков больше не осталось.

— Я оставляю тебя здесь, — повторил Шон и начал пробираться к яме, где укрывались женщины.

Клодия сидела с Минни на коленях, и когда Шон соскользнул в канаву с тыльной стороны, выжидательно посмотрела на него.

— Они обошли нас с тыла, — коротко сказал он, — мы окружены. — Он подтолкнул к ней пустые магазины от АК. — У Альфонсо в рюкзаке есть запасные патроны. Ты знаешь, как набивать магазины.

Это даст ей хоть какое-то занятие. Следующий час будет трудно пережить. Шон подполз к задней стене ямы и выглянул наружу.

Он заметил, как что-то промелькнуло среди сухих листьев в пятидесяти шагах от него. Он дал по веткам короткую очередь. На его очередь открыли огонь из трех или четырех точек сзади. Пули АК ударили у него над головой, Минни испуганно заплакала. Минуты текли очень медленно, каждые несколько секунд тишина нарушалась периодическими очередями со стороны РЕНАМО.

Клодия подползла к Шону и сложила наполненные магазины у него под правым локтем.

— Сколько коробок осталось? — спросил он.

— Десять, — ответила она и прижалась теснее. То, что у Альфонсо в рюкзаке осталось всего лишь двести патронов, на самом деле не играло никакой роли. Шон взглянул на небо. Теперь в любой момент надо ожидать свиста турбин вертолета.

Клодия прочитала его мысли и взяла его за руку. Лежа под жарким африканским солнцем, они держались за руки и ждали. Больше не осталось ничего, что бы они хотели сказать друг другу. Больше не осталось ничего, что можно бы было успеть сделать. Никакой защиты, даже самой жалкой. Все, что им осталось, так это ждать неизбежного.

Матату тронул Шона за ногу. Ничего не надо было говорить. Шон поднял голову и уловил звук. Он был чуть более ровным и чуть более высоким, чем шум полуденного ветерка в кронах деревьев.

Клодия сильно сжала его руку, вонзив ногти ему в ладонь. Она тоже это услышала.

— Поцелуй меня, — прошептала она. — В последний раз.

Он отложил автомат и повернулся к ней, чтобы обнять ее. Они изо всех сил прижались друг к другу.

— Раз уж мне суждено умереть, — прошептала Клодия, — то я очень довольна, что это произойдет именно так.

И Шон почувствовал, как она прижала «Токарев» к его ладони.

— До свидания, дорогой, — сказала она.

Он знал, что должен сделать это, но не знал, где набраться для этого смелости.

Звук двигателей вертолета перешел в высокий пронзительный визг.

Он спустил пистолет с предохранителя и медленно поднял его. Клодия плотно зажмурила глаза и наполовину отвернула голову. Небольшой пропитанный потом завиток темных волос упал на ухо, и он видел, как под бархатной кожей у нее на виске пульсирует артерия — как раз в том месте, которое раньше этот завиток защищал от солнца. Эта была самая трудная задача, которую он когда-либо ставил перед собой, но тем не менее он поднес дуло «Токарева» к ее виску.

Прямо рядом с их укрытием разорвался артиллерийский снаряд. Шон инстинктивно прижал Клодию к земле и накрыл своим телом. В этот момент он подумал, что вертолет открыл огонь, но это было невозможно, тот все еще был не виден и явно находился вне зоны досягаемости.

Один за другим последовала еще серия взрывов. Шон опустил пистолет и выпустил Клодию. Он подполз к краю укрытия, выглянул и увидел, что позиции РЕНАМО снесены сильным заградительным огнем. Огонь из миномета, определил Шон по характерным знакомым взрывам трехдюймовых мин, затем заметил в лесу среди деревьев кудрявый дымный след от ракет РПГ. В грохоте разрывов потонули даже звуки приближающегося вертолета. Ситуация резко изменилась.

Внезапно в дыму сражения Шон заметил среди куч веток и пней бегущие фигуры, яростно стреляющие на ходу.

— ФРЕЛИМО! — восторженно кричал Матату, теребя Шона за руку. — ФРЕЛИМО!

И только тут Шон все понял. Их беспорядочный обмен огнем с преследователями из РЕНАМО привлек внимание и вызвал подход больших сил ФРЕЛИМО, находившихся где-то поблизости, очевидно, готовившихся к атаке вдоль Сави.

Теперь пятьдесят солдат штурмового отряда оказались атакованы значительно превосходящими их силами ФРЕЛИМО. По интенсивности огня Шон предположил, что бойцов ФРЕЛИМО было несколько сотен, передовая часть регулярной армии численностью около батальона.

Он увидел небольшую группу солдат РЕНАМО, которая зашла им в тыл. Бросив свои позиции, они бежали по открытому пространству среди разрывов артиллерийских снарядов. Шон помог им длинной очередью из АКМ. Один из бежавших упал и забился на земле, как пойманная рыба.

Затем он заметил выбегающую слева пехотную цепь ФРЕЛИМО. Их камуфляжные костюмы были восточногерманского производства, и коричнево-зеленые пятна резко отличались от тигровых полос камуфляжа РЕНАМО.

Но для них одинаково опасны были и ФРЕЛИМО, и РЕНАМО. Шон заставил Клодию пригнуться.

— Не двигайся. Возможно, они не догадываются, что мы тут. Они вполне могут продолжить преследование РЕНАМО и не заметить нас. У нас все еще есть шанс.

Минни, перепуганная грохотом, громко плакала. Шон усадил рядом с ней Клодию. Клодия срочно позвала Мириам.

— Успокой ее. Сделай так, чтобы она перестала плакать.

Шанганская девушка подтащила к себе ребенка и закрыла ей нос и рот ладонью, резко прервав ее завывания.

Шон выглянул из своего укрытия и увидел, что цепь ФРЕЛИМО продолжает двигаться прямо на них — решительные воины, ведущие огонь прямо с бедра. Они наткнутся на яму теперь уже через считанные минуты. Он поднял свой АКМ. Их спасение ускользнуло, единственной разницей было то, что теперь их убьют солдаты не РЕНАМО, а ФРЕЛИМО.

В тот момент, когда он уже поднял автомат и нацелил его в живот ближайшему солдату ФРЕЛИМО, цель оказалась закрыта стеной пыли, а в небе над его головой загрохотала 12,7-миллиметровая пушка. На глазах у Шона под огнем вертолета цепь наступающих рассыпалась. Поднявшаяся с земли пыль накрыла яму, в которой они прятались, как раз в те критические секунды, когда над ними пролетал вертолет.

Теперь все вокруг превратилось в хаос, две армии смешались в лесу, минометный огонь и ракеты сносили деревья, над всем этим, завершая полную неразбериху, реял вертолет, посылая вниз ракеты и пушечные очереди.

Шон хлопнул Матату по плечу.

— Сбегай за Альфонсо, — приказал он.

И маленький ндороб исчез в дыму под перекрестным огнем, чтобы появиться снова через минуту, но уже с огромным шанганом за спиной.

— Альфонсо, будь готов к дальнейшему переходу, — кратко приказал он. — ФРЕЛИМО и РЕНАМО завязли здесь по полной программе. Мы попробуем ускользнуть, пока нас не заметили с вертолета.

Шон замолк на полуслове и потянул носом воздух, затем быстро встал на колени и выглянул наружу.

Воздух вокруг них уже окрасился в грязно-серый цвет; в грохоте сражения и реве двигателей вертолета он услышал первое слабое потрескивание горящих веток.

— Пожар! — крикнул он. — И ветер прямо на нас!

Одна из взорвавшихся ракет подожгла сухие ветки, и густое облако дыма накрыло яму, где они лежали, заставив их чихать и кашлять, разъедая глаза.

— Теперь у нас нет выбора: или бежим, или поджариваемся. — Треск и рев пламени заглушал шум битвы. Они слышали приглушенные крики несчастных, оказавшихся на пути быстро распространяющегося огня.

— Пошли!

Шон забросил Минни за спину, и малышка крепко обхватила его за шею своими ручонками, прильнув к нему, как маленькая черная блоха. Шон поднял на ноги Клодию. Альфонсо усадил себе на плечи Микки, ноги мальчика болтались над громоздким ящиком рации. Мириам была рядом с ним, вцепившись ему в руку, придерживающую автомат.

Над ними полз дым, густой, как масло, и они побежали по ветру, стараясь держаться вместе, чтобы не потерять друг друга. Дым проникал им в легкие и закрывал небо, прятал их от сражающихся людей в лесу и от огня парящего над их головами вертолета, а огонь уже приближался и подгонял их, с каждой секундой подступая все ближе и ближе.

Шон почувствовал, как жар покусывает его шею, и тут Минни пискнула, когда искорка коснулась ее щеки. Задыхающаяся Клодия споткнулась и упала на колени, но Шон рывком поднял ее и потащил за собой.

Шон и сам задыхался, каждый вздох обжигал его легкие до самого основания. Далеко им не уйти. Жар лизал их спины, горящие искры крутились вокруг них, и девочка за спиной у Шона кричала и хлопала себя по телу так, как будто на нее напал рой ос. На мгновение она ослабила свои объятия и чуть не упала, но Шон успел подхватить ее и дальше понес под мышкой.

Внезапно они оказались на еще одной вырубке. Их окружали только пни, стоящие в густых клубах дыма, как могильные памятники, а песчаная почва у них под ногами была перепахана бревнами.

— Ложитесь!

Шон рывком заставил Клодию лечь и сунул ей в руки Минни.

Ребенок отчаянно вырывался.

— Держи ее крепче!

Шон сорвал с себя рубашку.

— Лежите вниз лицом! — приказал он.

Клодия послушно перевернулась на живот, подмяв под себя Минни. Шон обмотал рубашку вокруг их голов, чтобы отфильтровать дым, искры и летящую золу. Затем он сорвал пробку с бутылки с водой и намочил рубашку, намочил им волосы и одежду.

Минни все еще брыкалась и кричала, но Клодия держала ее крепко. Шон присел рядом с ними и засыпал их песком, наподобие того, как иногда на пляже играют дети. Около самой земли дым был не такой густой, и они могли хоть как-то дышать. Альфонсо, видя, что он делает, последовал его примеру, засыпав находящихся поблизости от Клодии Мириам и ее брата песком.

Искры, кружащиеся в слепящем облаке дыма, садились Шону на голую кожу. Они кусались, словно ядовитые африканские муравьи. Шон чувствовал, как начинает тлеть его борода, а глаза пересыхают от жара. Он вытряхнул содержимое сумки на землю, а саму холщовую сумку натянул на голову. Потом он вылил на себя воду из второй фляги, лег на спину, закидал себя песком и замер.

У самой земли еще можно было хоть как-то дышать, правда, кислорода хватало только на то, чтобы не терять сознания, но голова все равно болела и кружилась, а жара наваливалась жгучими волнами. По запаху он понял, что закрывающая ему голову сумка начала тлеть, а песок, покрывающий его тело, стал горячим, как только что вынутый из очага горшок. Рев пламени поднялся до крещендо, треск горящих сучьев ничем не уступал ружейным выстрелам. Огонь свирепствовал на всей вырубке, но ветер быстро уносил жар дальше.

Пламя миновало их, рев огня стал стихать, на какое-то мгновение дымное облако рассеялось и позволило им глотнуть свежего воздуха, но жар все еще был слишком силен, и Шон не осмелился освободиться от защитного слоя земли, покрывающего его тело.

Постепенно жар начал слабеть, а дуновения свежего ветерка доносились все чаще и чаще. Наконец Шон сел и снял с головы холщовый мешок. Его кожа горела, будто на нее вылили кислоту, а яркие красные точки в тех местах, где садились искры, вскорости обещали стать волдырями.

Он на четвереньках подобрался к холмику земли, который скрывал Клодию и ребенка, и разрыл его. Рубашка защитила их рты и носы, и когда они сели и стряхнули с себя песок, он увидел, что они куда в лучшем состоянии, чем он или Альфонсо. Огонь прошел над ними, но воздух вокруг был так насыщен дымом, что не было видно даже неба.

Шон поднял всех на ноги.

— Мы должны отсюда убраться до того, как рассеется дым, — хрипло сказал он.

Его горло саднило так, будто он проглотил пригоршню толченого стекла, по щекам катились слезы.

Держась вместе, прокладывая себе путь сквозь обугленную дымящуюся землю, они напоминали группу перепачканных, покрытых золой призраков. Они пробирались сквозь клубящуюся дымовую завесу. Земля была горячей, как поток лавы, и жгла им ноги сквозь подошвы ботинок, но они несли детей на руках и старались избегать участков еще тлеющей золы.

Дважды они слышали шум двигателей «хайнда», но, хотя они и всматривались в небо воспаленными слезящимися глазами, в дыму никаких признаков вертолета так и не увидели. Погони со стороны ФРЕЛИМО или РЕНАМО также не было видно. Обе армии были рассеяны бушующим пламенем.

— У этого маленького засранца ноги как будто из асбеста, — проворчал Шон, наблюдая, как Матату пританцовывает впереди, пробираясь сквозь редеющий дым.

За спиной у Шона капризно хныкала Минни, страдая от набухающих волдырей. На первом же привале Шон дал ей таблетку аспирина и глоток воды из единственной оставшейся фляги.

В этот вечер закат окрасил небеса в пламенно-алые и мрачно-красные тона. В наступившей темноте они уснули, сбившись в кучу, слишком изможденные, чтобы выставить караул. Их сон прерывался лишь болезненными приступами раздирающего легкие кашля.

На рассвете ветер изменил направление на южное, но дым по-прежнему висел над землей, как густой речной туман, ограничивая видимость до нескольких сот футов.

Шон и Клодия сначала занялись детьми, смазали их волдыри и ожоги желтой йодистой мазью, и хотя Микки вынес процедуру стоически, как пристало шанганскому воину, девочка расплакалась от жгучего йода. Шону пришлось взять ее на колени и подуть на больные места, чтобы остудить их.

После того как с детьми было покончено, женщины взялись за своих мужчин. Ожоги на спине и груди у Шона были просто чудовищными, но Клодия обработала их с нежностью, доказывающей ее благодарность и любовь.

Ни он, ни она старались не вспоминать момента, когда он поднес к ее виску пистолет. Возможно, они никогда об этом и не заговорят, но оба запомнят это на всю оставшуюся жизнь. Это так навсегда и останется между ними: для Шона — как самый ужасный момент его жизни, даже более страшный, чем смерть Джоба, а для Клодии — как подтверждение его огромной любви. Она знала, что он нашел бы в себе силы сделать это, но это стоило бы ему намного больше, чем пожертвовать собственной жизнью. Теперь ей больше не нужны были никакие доказательства его любви.

Дети отчаянно нуждались в воде: после жара пламени и дыма они страдали от обезвоживания. Шон отдал им половину оставшейся воды, а остальную очень неравномерно распределил среди взрослых: женщинам еще что-то досталось, а мужчины только чуть смочили губы.

— Матату, — сказал Шон хриплым мрачным шепотом, — если ты к концу дня не найдешь нам воды, мы умрем так же, как умерли бы, если бы нас развеяли в пыль пушки хеншо.

Они брели по почерневшему и дымящемуся лесу, и уже далеко за полдень Матату вывел их к небольшой глинистой луже, окруженной дымящимися скелетами обугленных деревьев. В центре этой покрытой толстым слоем золы и обгоревших мелких животных — ящериц, змей, крыс, которые искали здесь укрытия от огня, — лужи виднелись остатки застоявшейся воды. Шон процедил ее через рубашку, и они пили ее, будто нектар, издавая саднящими и разъеденными дымом глотками стоны удовольствия. Напившись до боли в животах, они начали лить воду себе на головы и одежду, тихо и счастливо смеясь.

Пройдя с милю от лужицы, они дошли до места, где ветер поменял направление и погнал пламя на уже выгоревший участок. Опустошенная, покрытая золой земля с дымящимися пнями осталась позади, и вечером они разбили лагерь на территории, где еще оставались сухие ветки и сучья, но которая была опустошена лесозаготовительными отрядами ФРЕЛИМО куда больше, чем огнем.

В первый раз после пожара Альфонсо развернул антенну, и они уселись вокруг рации, чтобы в очередной раз услышать проклятья и угрозы генерала Чайны. Услышав знакомый голос, они замерли, но тот говорил на шанганском, а за его спиной не было слышно звука работающих вертолетных двигателей. Вообще вся передача была краткой и загадочной, а ответы подчиненных — отрывочными и деловыми.

— Что он задумал? — спросил Шон у Альфонсо, но шанган только покачал головой.

— Похоже, он выводит войска на новые позиции.

Но в голосе Альфонсо не было никакой уверенности.

— Но ведь он не отказался от своей идеи насчет нас? — сказал Шон, — Может, генерал и потерял наш след во время пожара, но не думаю, что он так просто сдался.

— Нет, — согласился Альфонсо, — я его хорошо знаю. Так просто он не сдастся. Он будет преследовать нас до конца. Генерал Чайна — человек, который умеет ненавидеть по-настоящему. Он нас просто так не отпустит.

— Но ведь мы сейчас на территории, контролируемой ФРЕЛИМО. Неужели ты думаешь, что он последует за нами и сюда?

Альфонсо пожал плечами.

— У него есть хеншо. Ему не надо слишком беспокоиться о ФРЕЛИМО. Думаю, он будет преследовать нас, куда бы мы ни пошли.

Генерал Чайна отдал последний приказ, из которого было ясно, что он готовится к заправке вертолета. Он перешел на португальский, и ответы, которые последовали, видимо, от авиационного инженера, были на том же языке. Альфонсо перевел.

— Носильщики пришли. Теперь наш запас составляет две тысячи литров.

Голос Чайны:

— А как насчет запасного пускового насоса?

— Он здесь, мой генерал, — снова голос инженера. — Я заменю его сегодня вечером.

— Мы должны быть готовы к вылету с первыми лучами солнца.

— Я подготовлю машину к этому времени. Гарантирую, генерал.

— Очень хорошо, я приземлюсь через несколько минут. Будьте готовы начать работать немедленно, — приказал Чайна и выключил передатчик.

Они слушали еще десять минут, пока не настала полная темнота, но больше никаких передач не было, и Альфонсо собрался выключить рацию. Но Шон, сам не зная почему, запретил ему делать это и попросил поменять частоту. Почти сразу же они напали на военный радиообмен южноафриканцев. Теперь их передачи звучали громче и более четко, поскольку беглецы находились намного ближе к границе, протянувшейся по Лимпопо. Для Шона звуки африкаанс отдавали чем-то родным и вселяли надежду.

Через несколько минут Шон вздохнул и выключил рацию.

— Альфонсо, ты караулишь первым. Пошел! — приказал он.