Встреча выпускников

12

Прибытие мисс Эдвардс, а также переезды обитателей колледжа после завершения здания библиотеки очень усилили позиции властей при открытии летнего семестра. Мисс Бартон, мисс Берроус и мисс де Вайн переехали в три новые квартиры на первом этаже библиотеки, мисс Чилперик была перемещена в Новый дворик, и было произведено общее перераспределение, в результате которого Тюдор-Билдинг и Бёрли остались совсем без донов. Мисс Мартин, Харриет, мисс Эдвардс и мисс Лидгейт установили систему патрулирования, в рамках которой здания Нового дворика, Квин-Элизабет и Бёрли можно было посетить ночью в любое время и следить за всеми подозрительными перемещениями…

Благодаря такой организации дела, крупным выступлениям анонимщика был положен конец. Правда, по почте пришло ещё несколько анонимных писем, содержащих грубые инсинуации и угрозы мести различным людям. Харриет тщательно подшивала все такие письма, которые удавалось собрать или о которых удавалось услышать, — она отметила, что к этому времени каждый из преподавателей получил такое послание за исключением миссис Гудвин и мисс Чилперик, кроме того, студентки третьего курса, готовящиеся к экзаменам на бакалавра, начали получать зловещие прогнозы относительно своих перспектив, а мисс Флексман прислали плохо выполненный рисунок гарпии, разрывающей плоть джентльмена в академической шапочке.

Харриет попыталась снять подозрения с мисс Пайк и мисс Берроус на том основании, что они довольно хорошо владели карандашом и поэтому неспособны сделать такие плохие рисунки даже намеренно, однако она обнаружила, что они были правшами, но ни одна из них не владела одинаково двумя руками, и их рисунки, выполненные левой рукой, были столь же плохи, как и сделанные анонимщиком, если не хуже. Мисс Пайк, когда ей показали рисунок гарпии, отметила, что в некотором отношении трактовка рисовальщика несколько отличается от классической концепции изображения этого монстра, но здесь опять-таки эксперту было бы достаточно просто имитировать невежество, и поэтому горячность, с которой она привлекла внимание к этим ошибкам, говорила как в её пользу, так и против.

Другой пустяковый, но любопытный эпизод, случившийся в третий понедельник семестра, был жалобой расстроенной и прилежной первокурсницы. Она оставила безобидный современный роман открытым на столе в библиотеке беллетристики, а когда возвратилась спустя некоторое время, проведённое на реке, обнаружила, что несколько страниц из середины книги, там, где она читала, вырваны и разбросаны по комнате. Первокурсница была стипендиаткой графства и бедной, как церковная мышь, она была почти в слезах: ведь это не её вина, должна ли она заменить книгу? Декан, которой был адресован вопрос, сказала, что, конечно же, нет, это не вина первокурсницы. Она сделала запись об этом преступлении: «Ч.П. Сноу, «Поиск», стр.327–340 вырваны и повреждены 13 мая», и передала информацию Харриет, которая включила её в свой дневник расследования вместе с такими пунктами как:

Теперь список стал уже довольно внушительным.

Итак, летний семестр начался. Обласканный солнцем и прекрасный апрель кружился в сапогах со шпорами из ветра, шагая навстречу сверкающему маю. В саду преподавателей танцевали тюльпаны, отблески зелёного с золотом мерцали и усиливались на вековых буках, лодки скользили по Шер между зеленеющими валами, а широкие плёсы Айсис кипели от гребных восьмёрок, проводящих напряжённые тренировки. Чёрные мантии и летние платья развивались вверх и вниз по улицам города и текли через ворота колледжа, составляя небрежную геральдику зелёным цветом ровного дёрна и серебристо-соболиным древнего камня; автомобили и велосипеды в опасной близости друг от друга мчались по узким поворотам, а вопли граммофонов портили водные прогулки от Магдален-бридж до новой объездной дороги. Любители позагорать и попить чай на открытом воздухе оскверняли Старый дворик Шрусбери, заново побеленные теннисные туфли вспыхивали как чужеродные ядовитые цветы вдоль постаментов и на подоконниках, и декан была вынуждена выпустить указ относительно купальных костюмов, которые развевались и трепетали, как флаги, на каждом удобном пятачке. Озабоченные тьюторы начали кудахтать над кладкой созревающих яиц — студенток, из которых после трёх лет высиживания должны были скоро вылупиться новые учёные; кандидаты, которые с острыми угрызениями совести осознали, что у них осталось меньше восьми недель, за которые можно восполнить прогулянные лекции и неразумно растраченные учебные часы, резво курсировали от Бодли до лекционных залов и от библиотеки Радклиффа в семинарскую. В результате тонкая струйка злостных деяний анонимщика растворилась и оказалась почти забыта в том потоке общих проклятий, которые всегда готовы сорваться с губ экзаменующихся в адрес экзаменаторов. Нет, в начале экзаменационной лихорадки не было места даже для слабых шизофренических действий извне. В профессорской были вывешены списки экзаменующихся лиц, на победу любого из которых было принято делать ставки, и Харриет достались две «лошадки», одна из которых — некая мисс Ньюлэнд — считалась девушкой с причудами. Харриет спросила, кто она такая, поскольку никогда раньше её не видела и не слышала о ней.

— Не думаю, что слышали, — сказала декан. — Она — застенчивый ребёнок. Но мисс Шоу думает, что для первого курса она вполне нормальна.

— Тем не менее, в этом семестре она выглядит неважно, — сказала экономка. — Надеюсь, она не начнёт падать в обморок или что-нибудь в этом роде. Я сказала ей на днях, что не следует так часто пропускать обеды в Холле.

— Они все так делают, — сказала декан. — Оправдываются, что у них нет времени, чтобы переодеться, когда они приходят с реки, и поэтому они предпочитают проглотить яйцо в своей комнате, надев лишь пижаму, — я уверена, что варёное яйцо и сардина не достаточны, чтобы подготовиться к экзаменам.

— И весь этот беспорядок, который потом приходится убирать скаутам, — проворчала экономка. — Почти невозможно закончить уборку комнат до одиннадцати, если они завалены грязной посудой.

— С этой Ньюлэнд вопрос не в пребывании на реке, — сказала декан. — Этот ребёнок — трудяга.

— Ещё хуже, — сказала экономка. — Я не доверяю кандидату, который зубрит во время последнего семестра. Я не сильно удивлюсь, если ваша «лошадка» проиграет. Мне она кажется нервной.

— Это печально, — сказала Харриет. — Возможно, мне стоит продать мой билет со ставкой за полцены, пока ещё она достаточно высока. Я согласна с Эдгаром Уолласом: «Подайте мне добрую глупую лошадь, которая хорошо ест свой овёс». Какие-либо предложения относительно Ньюлэнд?

— Что там такое с Ньюлэнд? — вопросила мисс Шоу, подходя к ним. Они пили кофе в саду для преподавателей. — Между прочим, декан, разве нельзя было издать распоряжение по поводу сидения на траве в Новом дворике? Мне пришлось разогнать две группы. Мы не можем допустить здесь чего-либо похожего на пляж Маргита.

— Конечно же, нет. Они и сами прекрасно знают, что это запрещено. Почему студентки настолько неряшливы?

— Они всегда очень стремятся походить на мужчин, — саркастически заметила мисс Хилльярд, — но я вижу, что это сходство не распространяется на проявление уважения к территории колледжа.

— Даже вы признаёте, что у мужчин есть и некоторые достоинства, — улыбнулась мисс Шоу.

— Больше уважения к традициям и дисциплины, вот и всё, — парировала мисс Хилльярд.

— Я полагаю, — сказала мисс Эдвардс, что женщины по своей природе более беспорядочны. В естественном состоянии они ведут себя как на пикнике.

— Приятно посидеть под открытым небом в такую прекрасную погоду, — сказала мисс Чилперик почти извиняющимся тоном (её студенческие дни были всё ещё не слишком далеко позади), — и они не понимают, как ужасно это выглядит.

— В такую жаркую погоду, — сказала Харриет, передвигая стул в тень, — у мужчин хватает здравого смысла оставаться в помещении, где более прохладно.

— Мужчины, — сказала мисс Хилльярд, — любят затхлость.

— Да, — сказала мисс Шоу, — но что это вы говорили о мисс Ньюлэнд? Вы не предлагали продать свой билет, мисс Вейн? Помяните мои слова, она — явный фаворит. У неё блестящая работа, посвящённая Латимеру.

— Кто-то предположил, что она лишилась аппетита и, вероятно, обречена на неудачу.

— Очень нехорошо так говорить, — сказала мисс Шоу с негодованием. — Никто не имеет право говорить такие вещи.

— Я думаю, что она выглядит обеспокоенной и находится на грани срыва, — сказала экономка. — Она слишком трудолюбива и добросовестна. Она не собирается бросить учение?

— С её работой всё нормально, — сказала мисс Шоу. — Она действительно выглядит немного бледной, но полагаю, это от резкого наступления жары.

— Возможно, она волнуется по поводу каких-нибудь событий дома, — предположила миссис Гудвин. Она возвратилась в колледж 9 мая, её сын явно пошёл на поправку, хотя опасность ещё оставалась. Она выглядела обеспокоенной и сочувствующей.

— Она бы мне сказала, если бы это было так, — заявила мисс Шоу. — Я стараюсь, чтобы студентки мне доверяли. Конечно, она очень скрытная девочка, но я приложила максимум усилий, чтобы вызвать её на разговор, и уверена, что если бы у неё что-то было на сердце, она бы мне сказала.

— Хорошо, — сказала Харриет, — но я должна увидеть свою лошадку, прежде чем решу, что делать с билетом. Кто-то должен мне её показать.

— Полагаю, она сейчас в библиотеке, — сказала декан. — Я видела, что она направилась туда, как обычно, вместо обеда. Я с ней даже перемолвилась парой слов. Пойдёмте и прогуляемся, мисс Вейн. Если она там, мы выгоним её ради неё самой. И, во всяком случае, мне нужно сверить одну ссылку.

Харриет, смеясь, встала, и вышла вслед за деканом.

— Я иногда думаю, — сказала мисс Мартин, — что мисс Шоу пользовалась бы большим доверием со стороны своих учениц, если бы не так стремилась залезть к ним в душу. Ей нравится, когда люди её любят, но, думаю, это ошибка. Мой девиз: «Будьте добрыми, но оставьте людей в покое». Застенчивые, когда их дёргают, закрываются в своих раковинах, а эгоцентричные говорят много всякой чепухи, просто чтобы привлечь внимание. Однако у каждого свои методы.

Она открыла дверь библиотеки, остановилась в крайнем эркере, чтобы справиться в книге и проверить цитату, а затем прошла вперёд через длинное помещение. У одного стола ближе к центру, за которым работала худенькая светловолосая девушка, окружённая грудой справочников, декан остановилась.

— Вы всё ещё здесь, мисс Ньюлэнд? Вы так и не пообедали?

— Я поем позже, мисс Мартин. Сейчас очень жарко, и я хочу закончить эту работу по языку.

Девушка выглядела встревоженной и скованной. Она откинула назад со лба влажные волосы. Белки её глаз выглядели как у заболевшей лошадки.

— Не будьте глупышкой, — сказала декан. — Ведь просто глупо всё время только работать и не оставлять времени для отдыха перед экзаменами в этом семестре. Если вы будете так продолжать, нам придётся отослать вас для лечения покоем и запретить работать в течение недели или около того. У вас болит голова? Вы выглядите так, как будто болит.

— Не сильно, мисс Мартин.

— Для своей же пользы бросьте этих ужасных старых Дюканжа и Мейер-Любке[72] или кого бы то ни было и пойдите развлекитесь. Мне всегда приходится выгонять студенток перед экзаменами на реку и просто на природу, — добавила она, поворачиваясь к Харриет. — Мне хочется, чтобы все они походили на мисс Кампердаун — она была уже после вас. Она приводила в ужас мисс Пайк, деля весь свой предэкзаменационный семестр между рекой и теннисными кортами, а закончила первым местом по гуманитарным наукам.

Мисс Ньюлэнд выглядела ещё более встревоженной.

— Я не могу думать, — призналась она. — Я всё забываю, голова становится абсолютно пустой.

— Не удивительно, — живо отозвалась декан. — Верный признак, что вы перерабатываете. Сейчас же остановитесь. Вставайте, идите и съешьте что-нибудь, потом возьмите хороший роман или найдите кого-нибудь, с кем можно обменяться парочкой ударов на корте.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Мартин. Я лучше ещё немного поработаю. Я не хочу есть, и я не люблю теннис, пожалуйста, не беспокойтесь! — закончила девушка почти истерично.

— Хорошо, — сказала декан, — Бог с вами, не хочу спорить. Но проявите благоразумие.

— Обязательно, мисс Мартин. Я только закончу эту работу. Я не могу чувствовать себя спокойно, пока не закончу. Затем я поем и лягу спать. Обещаю.

— Хорошая девочка. — Декан покинула библиотеку вместе с Харриет и обратилась к ней:

— Неприятно видеть, как они входят в такое состояние. Что вы думаете о шансах своей лошадки?

— Не ахти, — сказала Харриет. — На самом деле я её знаю. То есть, я видела её прежде. В последний раз на башне Магдален.

— Что? — воскликнула декан. — О, Боже!

В течение этих первых двух недель семестра Харриет практически не видела лорда Сейнт-Джорджа. Его рука была уже свободна от повязок, но остаточная слабость ограничила спортивную активность, и, когда они встретились, он сообщил, что трудится. Вопрос с телеграфным столбом и страховкой был благополучно улажен, а родительского гнева удалось избежать. Похоже, что у дяди Питера было что сказать по этому поводу, но дядя Питер, хотя и порядочная язва, был надёжен, как гранит. Харриет поощрила юного джентльмена на продолжение упорной работы и отказалась от приглашения на обед и возможности встретиться с «семьёй». У неё не было особого желания встречаться с Денверами, и до настоящего времени ей успешно удавалось их избегать.

Мистер Помфрет был исключительно предупредителен. Он и мистер Роджерс взяли её с собой на реку, а для полноты компании добавили и мисс Кэттермоул. Все вели себя наилучшим образом и приятно провели время, избегая с общего согласия упоминания о предыдущих недоразумениях. Харриет была довольна мисс Кэттермоул: казалось, та прилагала все усилия, чтобы стряхнуть с себя упаднические настроения, и мнение мисс Хилльярд было благоприятным. Мистер Помфрет также пригласил Харриет на ленч и на партию в теннис; в первом случае она искренне посетовала на уже имеющуюся договорённость, а во втором — сказала, уже с меньшей искренностью, что уже давно не играла в теннис, находится не в форме и не очень-то хочет играть. В конце концов, у каждого была работа (даже только Ле Фаню, «Между ветром и водой» и история просодий составляли довольно внушительный набор), и нельзя проводить всё время, бездельничая со студентами. Однако вечером после её формального знакомства с мисс Ньюлэнд Харриет неожиданно столкнулась с мистером Помфретом. Она ходила повидаться с бывшей выпускницей Шрусбери, которая теперь стала преподавателем Сомервилл-колледжа, и пересекала Сейнт-Гилс по пути домой незадолго до полуночи, когда увидела группу молодых людей в вечерних костюмах, которая стояла под одним из деревьев, украшающих этот известный проезд. Будучи по природе любознательной, Харриет подошла, чтобы выяснить, что происходит. Улица была фактически пуста, за исключением обычного движения транспорта. Верхние ветки дерева яростно раскачивались, и Харриет, стоящая около небольшой группы внизу, из замечаний студентов поняла, что мистер Такой-то-или-другой обязался, согласно заключённому после обеда пари, поочерёдно залезть на все деревья на Сейнт-Гилс до того, как будет пойман проктором. Поскольку количество деревьев было велико, а место довольно открытое, Харриет посчитала пари чересчур оптимистичным. Она успела только отойти, чтобы пересечь улицу в направлении «Ягнёнка и флага», когда некий юноша, который, очевидно, обеспечивал безопасность участников пари, прибежал, запыхавшись, и объявил, что проктора только что видели за углом на Брод-стрит. Верхолаз торопливо спустился, и группа стала быстро рассеиваться во всех направлениях: некоторые бежали мимо неё, другие растекались в боковые переулки, а несколько самых сильных духом побежали к небольшому ограждению, известному как Буфер, внутри которого (поскольку он принадлежал не городу, но Сейнт-Джон колледжу) они могли высказать проктору всё, что у них скопилось на душе. Один из юных джентльменов, бросившихся в этом направлении, пробежал близко от Харриет, а затем остановился с восклицанием и подошёл к ней.

— Ба, да ведь это вы! — взволнованно вскричал мистер Помфрет.

— Снова я, — согласилась Харриет. — Вы всегда ходите без мантии в это время суток?

— Практически да, — сказал мистер Помфрет, приноравливаясь к её шагу. — Забавно, что вы всегда меня на этом ловите. Удивительно удачная встреча, правда?… Вы ведь избегали меня весь этот семестр. Почему?

— О, нет, — запротестовала Харриет, я просто была довольно занята.

— Нет, вы избегали меня, — продолжал мистер Помфрет. — Я это знаю. Полагаю, смешно ожидать, что вы проявите ко мне особый интерес. Я и не надеюсь, что вы когда-нибудь думаете обо мне. Наверное, вы меня презираете.

— Не говорите таких глупостей, мистер Помфрет. Конечно, ничего подобного. Безусловно, вы мне очень нравитесь, но…

— Да? Тогда почему вы не позволяете мне вас видеть? Послушайте, я непременно должен вас увидеть. Я должен вам что-то сказать. Когда я могу прийти и поговорить с вами?

— О чём? — спросила Харриет, внезапно сильно растерявшись.

— О чём? Вот чёрт, не будьте настолько жестокой. Послушайте, Харриет… Нет, остановитесь, вы должны выслушать. Любимая, прекрасная Харриет…

— Мистер Помфрет, пожалуйста…

Но мистер Помфрет уже закусил удила. Его чувства вышли из под контроля, и Харриет, зажатая в угол в тени большого каштана у «Ягнёнка и флага», вынуждена была выслушивать самые страстные признания в любви, на которые только способен молодой джентльмен двадцати лет по отношению к леди, значительно более старшей и опытной.

— Мне ужасно жаль, мистер Помфрет. Я никогда не думала… Нет, действительно, это совершенно невозможно… Я, по меньшей мере, на десять лет старше вас. И, кроме того…

— Какое это имеет значение? — Резким и неуклюжим жестом мистер Помфрет решительно отмёл различие в возрасте и погрузился в бешеный поток красноречия, который Харриет, не могла остановить, за что сильно рассердилась на себя и на него. Он любил её, он обожал её, он был очень несчастен, он не мог ни работать, ни играть в игры, поскольку думал только о ней, если она отвергнет его, он не знает, что с собой сделает, она должна понять, что он хочет защитить её от всех напастей этого мира…

Мистер Помфрет был ростом шесть футов и три дюйма, широк в плечах и довольно силён.

— Пожалуйста, не делайте этого, — сказала Харриет, чувствуя себя так, как если бы она слабо лепетала: «Рекс, фу!» какой-нибудь крупной и непослушной овчарке. — Нет, я серьёзно говорю. Я не позволю вам… — А затем уже другим тоном, — Смотрите, дуралей! Вот проктор!

Мистер Помфрет с некоторым испугом пришёл в себя и повернулся, чтобы сбежать. Но «бульдоги» проктора, которые хорошо разогрелись, разбираясь с лазателями по деревьям на Сейнт-Гилс и теперь жаждали крови, бегом заняли сводчатый проход и, увидев молодого джентльмена, не только занятого ночными шатаниями без мантии, но и фактически обнимающего женщину (mulier vel meretrix, cujus consortio Christianis prorsus interdictum est)[73], радостно набросились на него, как на законную добычу.

— Проклятье! — сказал мистер Помфрет. — Послушайте, вы…

— С вами желает поговорить проктор, сэр, — мрачно сказал один из бульдогов.

Харриет не могла решить, не было бы более тактичным предоставить мистера Помфрета своей судьбе. Но проктор шёл по пятам своей стаи, он уже стоял в нескольких ярдах и потребовал у преступника назвать своё имя и колледж. Казалось, остаётся встретить смерть лицом к лицу.

— Один момент, мистер проктор, — начала Харриет, изо всех сил пытаясь, конечно же для блага мистера Помфрета, подавить непроизвольные приступы смеха. — Этот джентльмен со мной, и вы не можете… О! Добрый вечер, мистер Дженкин.

Это действительно был любезный помощник проктора. Он пристально посмотрел на Харриет и от удивления лишился дара речи.

— Слушайте, — вклинился мистер Помфрет, не очень ловко, но с чувствами настоящего джентльмена, требующими, чтобы объяснение шло от него, — это полностью моя вина. Я имею в виду, боюсь, что я надоедал мисс Вейн. Она…

— Вы не можете его наказать, вы это знаете, — убедительно сказала Харриет.

— Если разобраться, — ответил мистер Дженкин, — полагаю, что не могу. Вы относитесь к старшим, не так ли? — Он махнул своим бульдогам, чтобы те отошли. — Прошу прощения, — добавил он немного натянуто.

— Не за что, — сказала Харриет. — Приятная ночь. Ваша охота на Сейнт-Гилс была успешной?

— Завтра двое нарушителей предстанут перед своим деканом, — сказал заместитель проктора несколько веселее. — Надеюсь, здесь никто не проходил?

— Никто кроме нас, — заверила Харриет, — и смею уверить, что мы не лазали на деревья.

Нездоровое пристрастие к цитатам побуждало её добавить: «если только в поисках плода Гесперид»,[74] — но она решила уважать чувства мистера Помфрета и сдержалась.

— Конечно, конечно, — сказал мистер Дженкин. Он нервно теребил ленточки и, словно защищаясь, надвинул на плечи свою бархатную мантию. — Я должен идти и преследовать тех, кто лазал.

— Доброй ночи, — сказала Харриет.

— Доброй ночи, — сказал мистер Дженкин, вежливо приподнимая квадратную шапочку. Он резко повернулся к мистеру Помфрету. — Доброй ночи, сэр.

Он пошёл прочь быстрыми шагами на Мюзеум-роуд, длинные рукава его мантии развевались позади. Между Харриет и мистером Помфретом воцарилось такое молчание, при котором первое сказанное слово подобно удару гонга. Казалось равно невозможным как комментировать только что происшедшее, так и возобновить прерванную беседу. По общему согласию, однако, они повернулись спиной к заместителю проктора и вновь оказались на Сейнт-Гилс. Они свернули налево и прошли через теперь уже пустынный Буфер. Лишь после этого мистер Помфрет очнулся от немоты.

— Хорошенького дурака я свалял, — сказал он горько.

— Это было очень неудачное стечение обстоятельств, — сказала Харриет, — но я, должно быть, выглядела ещё более глупо. Я чуть не бросилась бежать. Однако все хорошо, что хорошо кончается. Он — очень приличный человек и, думаю, выбросит этот инцидент из головы.

С улыбкой она вспомнила не очень приличное выражение: «поймать старшего, когда он бегал по девочкам».

По-видимому, эквивалентом для женщин будет «бегать по мальчикам», и Харриет задалась вопросом, станет ли мистер Дженкин использовать это выражение в своей профессорской на следующий день. Она не осудила бы его за такое развлечение, поскольку была достаточно взрослой, чтобы понимать, что даже после самого большого из сорвавшихся камней здания социального порядка на поверхности океана времени остаётся лишь слабая рябь, да и та быстро исчезает. Мистеру Помфрету, однако, эта рябь должна казаться гигантским вспененным валом. Надувшись, он что-то бормотал о посмешище.

— Пожалуйста, — сказала Харриет, — не волнуйтесь об этом. Это пустяки. Я совершенно не сержусь.

— Конечно, — проворчал мистер Помфрет. — Вы не относитесь ко мне серьёзно. Вы считаете меня ребёнком.

— Совсем нет. Я очень благодарна… я очень польщена всем, что вы мне сказали. Но право же, это совершенно невозможно.

— О, ну ладно, неважно, — сердито сказал мистер Помфрет.

«Это паршиво», — подумала Харриет. Когда твои молодые чувства растоптаны, это и так достаточно больно, но стать объектом насмешек — почти невыносимо. Она должна что-то сделать, чтобы восстановить чувство собственного достоинства у молодого джентльмена.

— Послушайте, мистер Помфрет. Я не думаю, что когда-либо выйду замуж вообще. Пожалуйста, поймите, что мой отказ совершенно безличный. Мы были очень хорошими друзьями. Не можем ли мы…?

Мистер Помфрет встретил это прекрасное старое успокоительное тоскливым фырканьем.

— Полагаю, — свирепо выдавил он, — есть кто-то ещё.

— Не думаю, что у вас есть право спрашивать.

— Конечно, нет, — оскорблённо сказал мистер Помфрет. — Я не имею никакого права спрашивать вас о чём-либо. Я должен принести извинения за просьбу выйти за меня замуж. И за сцену, которая разыгралась перед проктором, и за своё существование. Я чрезвычайно сожалею.

Было совершенно очевидно, что единственным бальзамом, который хоть чуть-чуть мог бы успокоить уязвлённое самолюбие мистера Помфрета, могло быть убеждение, что существует кто-то другой, более достойный. Но Харриет не была готова принести такую жертву, а кроме того, был ли кто-то или нет, ничто не могло сделать предложение мистера Помфрета менее нелепым. Она попросила его подойти к этому вопросу разумно, но он продолжал дуться, и, по-видимому, никакие слова не смогли бы смягчить нелепость ситуации. Предложить леди рыцарскую защиту от всего мира и быть вынужденным вместо этого принять её старшинство в качестве защиты для самого себя от справедливого гнева проктора — это просто фарс!

Им было по пути. В напряжённой тишине они шагали по камням, мимо уродливого фасада Баллиол-колледжа и высоких железных ворот Тринити-колледжа, мимо улыбок четырнадцати цезарей[75] и тяжёлого портика Кларендон-билдинг, пока не оказались на перекрёстке Катт-стрит и Холлиуэлл-стрит.

— Ладно, — сказал мистер Помфрет, — если вы не возражаете, я срежу здесь. Уже почти двенадцать.

— Да. Не беспокойтесь обо мне. Доброй ночи … И ещё раз большое спасибо.

— Доброй ночи.

Мистер Помфрет поспешно исчез в направлении Квин-колледжа, сопровождаемый перезвоном часов.

Харриет направилась по Холлиуэлл-стрит. Теперь, если бы захотела, она могла посмеяться вволю, и она рассмеялась. Она не сильно беспокоилась по поводу сердечной раны мистера Помфрета, — он был слишком раздражён, чтобы страдать от чего-нибудь кроме уязвлённого тщеславия. У инцидента был тот богатый привкус смешного, который не могли разрушить ни жалость, ни сострадание. К сожалению, вежливость не позволяла ей поделиться этим инцидентом с кем бы то ни было, она могла наслаждаться им только в одиночестве. Что должен был подумать о ней мистер Дженкин, она едва могла себе представить. Думал ли он, что она — беспринципный похититель малолетних? или неразборчивый сексуальный маньяк? или разочарованная в жизни женщина, жадно хватающаяся за быстро исчезающие возможности? или что? Чем больше она думала о собственной роли в этом эпизоде, тем более забавной она казалась… Она задалась вопросом, что она должна будет сказать мистеру Дженкину, если когда-нибудь повстречается с ним снова.

Она была удивлена, обнаружив, насколько бесхитростное предложение мистера Помфрета подняло ей настроение. Ей должно было быть стыдно за себя. Она должна была бы обвинять себя за то, что не замечала происходящего с мистером Помфретом и не предприняла шагов, чтобы его остановить — а почему, собственно? Просто потому, подумала она, что такая возможность никогда не приходила ей в голову. Она считала само собой разумеющимся, что никогда не сможет вновь привлечь внимание какого-либо мужчины, кроме эксцентричного Питера Уимзи. И даже для него она была, конечно же, только созданием его собственного воображения и отражением его собственного великодушия. Преданность Реджи Помфрета, хотя и забавная, была по меньшей мере целеустремленной; он не был королем Кофетуа,[76] и она не должна была кротко благодарить его за то, что он любезно её заметил. И эти мысли, в конце концов, были приятными. Как бы громко мы не убеждали себя в собственной никчёмности, немногие из нас действительно оскорбятся, услышав противоположное мнение от незаинтересованной стороны.

В таком нераскаявшемся настроении она достигла колледжа и вошла через заднюю дверь. В доме директрисы горел свет, и кто-то стоял в воротах, оглядывая улицу. При звуке шагов Харриет этот человек сказал голосом декана:

— Это вы, мисс Вейн? Директриса хочет вас видеть.

— А в чём дело, декан?

Декан взяла Харриет за руку.

— Ньюлэнд не вернулась. Вы её не видели где-нибудь?

— Нет, я была в Сомервилле. Сейчас только немного позже двенадцати. Она, вероятно, появится. Вы же не думаете?..

— Мы не знаем, что и думать. Непохоже на Ньюлэнд — отсутствовать без разрешения. И мы нашли кое-что.

Она провела Харриет в гостиную директрисы. Доктор Бэринг сидела за столом, её красивое лицо было строгим и осуждающим. Перед ней стояла мисс Хейдок, руки в карманах халата: она выглядела взволнованной и рассерженной. Мисс Шоу, горестно свернувшись в углу большой кушетки, плакала, в то время как мисс Миллбэнкс, староста старшего курса, стояла позади с видом, наполовину напуганным, наполовину обороняющимся. Когда вошли Харриет и декан, все с надеждой посмотрели на дверь, а затем разочарованно отвернулись.

— Мисс Вейн, — сказала директриса, — декан рассказала мне, что вы были свидетелем странного поведения мисс Ньюлэнд на башне Магдален первого мая. Могу я услышать подробности?

Харриет вновь рассказала всю историю. «Жаль, — добавила она в заключении, — что в тот раз я не узнала её имени, но я не признала в ней ни одну из наших студенток. Фактически, я вообще не помню, что когда-нибудь видела её, пока вчера мне не указала на неё мисс Мартин».

— Это абсолютная правда, — сказала декан. — Меня нисколько не удивляет, что вы её не знали. Она очень тиха и застенчива и редко приходит в Холл или показывается где-либо вообще. Думаю, она почти весь день работает в Библиотеке Рэдклиффа. Конечно, когда вы сказали мне о первомайских событиях, я решила, что кто-то должен за нею присматривать. Я сообщила доктору Бэринг и мисс Шоу, и я спросила мисс Миллбэнкс, заметил ли кто-нибудь из третьекурсников, что у неё проблемы.

— Я не могу этого понять, — вскрикнула мисс Шоу. — Почему она не пришла с этим ко мне? Я всегда прошу студенток полностью мне доверять. Я обращалась к ней снова и снова. Я действительно думаю, что она была ко мне привязана.

Она безнадёжно высморкалась во влажный носовой платок.

— Я знала, что что-то происходит, — откровенно сказала мисс Хейдок. — Но не знала, что именно. Чем больше вопросов вы задаёте, тем меньше она вам скажет, поэтому я и не задавала много вопросов.

— Разве у девочки не было друзей? — спросила Харриет.

— Я думала, что она считала своим другом меня, — пожаловалась мисс Шоу.

— Она не заводила друзей, — сказала мисс Хейдок.

— Она — очень замкнутый ребёнок, — сказала декан. — Не думаю, что кто-нибудь мог вытянуть из неё хоть что-то. Я не смогла.

— Но что вообще произошло? — спросила Харриет.

— После того, как мисс Мартин поговорила о ней с мисс Миллбэнкс, — сказала мисс Хейдок, вмешиваясь и не проявляя уважения к людям, ожидающим ответа от директрисы, — мисс Миллбэнкс сообщила об этом мне, сказав, что не видит, чем мы тут можем помочь.

— Но я едва знала её …— начала мисс Миллбэнкс.

— Как и я, — сказала мисс Хейдок. — Но я подумала, что следует что-то предпринять. Я вытащила её этим днём на реку. Она сказала, что должна работать, но я велела ей не быть идиоткой, а то она свихнётся. Мы поднялись на лодке через «Волок» и пили чай у парков. Тогда она казалась вполне в норме. Мы вернулись назад, и я убедила её пойти и пообедать как следует в Холле. После этого она сказала, что хотела бы поработать в библиотеке. У меня была встреча, поэтому я не могла пойти с нею, а кроме того, я подумала, что ей покажется странным, если я буду следовать за ней весь день. Поэтому я сказала мисс Миллбэнкс, что кто-то другой должен меня сменить.

— Ну, и я взялась сама, — сказала мисс Миллбэнкс, несколько вызывающе. — Я взяла туда свою собственную работу. Я села там, где могла её видеть. Она была там до половины десятого. Я уходила в десять и обнаружила, что она уже ушла.

— Разве вы не видели, как она уходила?

— Нет. Я читала, и она, наверное, выскользнула в это время. Жаль, конечно, но откуда я могла знать? У меня ведь тоже скоро экзамены. Хорошо говорить, что я не должна была спускать с неё глаз, но ведь я не медсестра или что-то подобное…

Харриет заметила, что самоуверенность мисс Миллбэнкс явно пошла на убыль. Она оправдывалась яростно и неловко, как школьница.

— По возвращении, — продолжила директриса, — мисс Миллбэнкс…

— Но хоть что-то сделано? — перебила Харриет, не в силах выдержать это скрупулёзное академическое повествование. — Полагаю, вы поинтересовались, не пошла ли она на галерею Рэдклиффа.

— Я подумала об этом позднее, — ответила директриса, — и предложила, чтобы там поискали. Я понимаю, что это не дало результата, а затем…

— Как насчёт реки?

— Я как раз подхожу к этому. Возможно, я должна продолжать в хронологическом порядке. Могу заверить, что ни минуты не было потрачено впустую.

— Очень хорошо, мисс Бэринг.

— По возвращении, — продолжила директриса в точности с того места, на котором её прервали, — мисс Миллбэнкс рассказала обо всём мисс Хейдок, и они обнаружили, что мисс Ньюлэнд нет в колледже. Затем они в установленном порядке сообщили декану, которая проинструктировала Пэджета сообщить, как только она войдёт через ворота. В 11:15 она ещё не возвратилась, и Пэджет проинформировал об этом факте. Одновременно он сказал, что и сам ощущает некоторое беспокойство по поводу мисс Ньюлэнд. Он заметил, что она пошла одна и была нервной и взвинченной.

— Пэджет довольно проницателен, — сказала декан. — Я часто думаю, что он знает о студентках больше, чем любой из нас.

— До сегодняшнего вечера, — воскликнула мисс Шоу, — я тоже считала, что хорошо знаю своих студенток.

— Пэджет также сказал, что несколько анонимных писем были адресованы мисс Ньюлэнд.

— Он должен был сразу сообщить об этом, — сказала Харриет.

— Нет, — сказала декан. — Только после вашего последнего приезда мы велели ему сообщать. Те, которые он видел, прибыли до этого.

— Понимаю.

— К тому времени, — сказала директриса, — мы уже забеспокоились, и мисс Мартин позвонила в полицию. Тем временем мисс Хейдок сделала обыск в комнате мисс Ньюлэнд в поисках чего-либо, что могло бы пролить свет на её настроение, и нашла… это.

Она взяла со стола небольшую пачку бумаг и вручила их Харриет, которая воскликнула: «О, Боже!»

На сей раз анонимщица нашла себе в высшей степени подходящую жертву. Писем было около тридцати («и я не думаю, что это все», — заметила декан): угрожающих, оскорбительных, инсинуирующих, — и все на одну тему. «Не думай, что выйдешь сухой из воды», «Что будешь делать, если провалишься на экзаменах?», «Ты заслужила провал, и я об этом позабочусь!», а затем и более ужасные вещи: «Разве ты не чувствуешь, что крыша едет?», «Если заметят, что ты сходишь с ума, они тебя отчислят», и, наконец, самые зловещие: «Не лучше ли покончить со всем сейчас?», «Лучше быть мёртвой, чем в жёлтом доме», «На твоём месте, я выбросилась бы из окна», «Попытайся в реке» и так далее — непрерывные добивающие удары по ослабевшей психике, именно такие, которым труднее всего сопротивляться.

— Если бы только она показала их мне! — плакала мисс Шоу.

— Она никогда бы этого не сделала, — сказала Харриет. — Чтобы признать, что люди могут подумать, что вы сходите с ума, нужно иметь здоровый ум. Именно на это и было рассчитано.

— Из всех этих гадких дел… — сказала декан. — Только подумайте о несчастном ребёнке, хранящем все эти ужасы и непрерывно думающем о них! Я убила бы её, кто бы это ни был!

— Это явная попытка убийства, — сказала Харриет. — Но вопрос в том, удалась ли она?

Повисла пауза. Затем директриса сказала невыразительным голосом: «Один из ключей эллинга отсутствует».

— Мисс Стивенс и мисс Эдвардс пошли вверх по течению на «Вотерфлай», — сказала декан, — а мисс Берроус и мисс Бартон на гоночной лодке пошли к Айсису. Полиция также проводит поиски. Они ушли три четверти часа назад. До этого мы не знали о пропаже ключа.

— Тогда мы не многое можем сделать, — сказала Харриет, подавляя сердитое замечание, что ключи от эллинга следовало бы проверить в тот момент, когда было обнаружено отсутствие мисс Ньюлэнд. — Мисс Хэйдок, сказала ли мисс Ньюлэнд вам что-нибудь… что-нибудь вообще… когда вы были на природе, что позволило бы предположить, куда она может пойти в случае, если захочет утопиться?

Эта фраза, в которой впервые о ситуации было сказано открытым текстом, потрясла всех. Мисс Хейдок обхватила голову руками.

— Минуточку, — сказала она. — Я действительно кое-что вспомнила. Мы почти миновали парк… Да, это было уже после чая, и мы прошли немного дальше перед тем, как вернуться. Я плохо оттолкнулась и чуть не потеряла шест. Я ещё сказала, что это противное место из-за водорослей. Плохое дно — повсюду ил и глубокие ямы. Мисс Ньюлэнд спросила, не в этом ли месте в прошлом году утонул мужчина. Я сказала, что не знаю, но полагаю, что где-то поблизости. Она больше ничего не сказала, и я забыла об этом.

Харриет посмотрела на ручные часы.

— Последний раз её видели полдесятого. Она должна была как-то добраться до эллинга. У неё есть велосипед? Нет? Тогда ей потребовалось бы почти полчаса. Десять. Скажем, ещё сорок минут до «Волока», если только она не двигалась слишком быстро…

— Она не очень хорошо работает с шестом. Она взяла байдарку.

— И ветер и течение работают против неё. Скажем 10:45. И она должна была бы протащить байдарку по волоку в одиночку. На это нужно время. Но у неё всё ещё лишний час. Мы можем опоздать, но попробовать стоит.

— Но она может быть где угодно.

— Конечно, может. Но это шанс. Люди вбивают себе в голову идею и следуют ей. И они не всегда действуют немедленно.

— Если я хоть что-то понимаю в психологии девочки… — начала было мисс Шоу.

— Что пользы в спорах? — сказала Харриет. — Она или мертва или жива, и мы должны исходить из какого-то предположения. Кто со мной? Я возьму машину, мы доберёмся туда быстрее, чем по реке. Мы можем добыть лодку где-нибудь выше парков. Если нам придётся взломать эллинг, декан…

— Я с вами, — сказала мисс Мартин.

— Нам нужны фонарики и одеяла. Горячий кофе. Бренди. Лучше заставьте полицию послать туда констебля, чтобы встретить нас в Тиммсе. Мисс Хейдок, вы гребёте лучше, чем я…

— Я еду, — сказала мисс Хейдок. — Слава Богу, хоть какое-то дело.

Огни на реке. Всплески вёсел. Непрерывный скрип уключин.

Лодка медленно ползла вниз по течению. Констебль, скрючившись на носу, водил лучом мощного фонаря от берега до берега. Харриет, держащая верёвки от руля, пыталась одновременно смотреть на тёмный поток и движущееся пятно света впереди. Декан, сделав медленный и сильный гребок, смотрела перед собой, всё своё внимание сосредоточив на работе вёслами.

По команде полицейского Харриет остановила лодку и позволила ей дрейфовать к зловещему предмету, выступающему из чёрной и склизкой воды. Лодка покачнулась, когда констебль наклонился над бортом. В тишине донёсся возглас, всплеск, и удар вёсел на противоположной стороне за следующим изгибом реки.

— Нормально, — сказал полицейский. — Просто какая-то дерюга.

— Готовы? Вёсла на воду!

Весла вновь опустились в тёмную воду.

— Там лодка экономки? — спросила декан.

— Очень похоже, — ответила Харриет.

Пока она это говорила, кто-то в другой лодке закричал. Послышался всплеск, крик впереди, и ответный крик констебля: «Вот она!»

— Навались! — скомандовала Харриет. Когда она потянула рулевую верёвку, чтобы пройти поворот реки, она увидела через плечо в луче фонарика то, что искали: блестящий киль байдарки, плывущей на середине реки рядом с веслом, а расходящиеся волны вокруг свидетельствовали о резком погружении.

— Осторожно, леди. Не ударьте её. Она не может быть далеко.

— Легче! — скомандовала Харриет. А затем, — Назад! Удерживаем!

Поток плескался и вертелся водоворотами за лопастями вёсел. Констебль что-то прокричал приближающейся гоночной лодке, а затем указал на левый берег.

— Там, в ивах.

Свет выхватил серебристые листья, колеблющиеся над рекой, как капли дождя. Что-то плыло под ними, бледное и зловещее.

— Стоп. Вперёд. Баковый — один гребок. Баковый ещё один. Ещё. Стоп. Загребной. Раз. Два. Три. Стоп. Загребной вперёд, Баковый назад. Раз. Два. Выровняли лодку. Баковый, следите за веслом.

Лодка пересекла поток и развернулась по сигналу полицейского. Он встал на колени и, склонившись всматривался в воду. Белое пятно сверкнуло на поверхности и вновь погрузилось.

— Поверните ещё немного, мисс.

— Готовы? Загребной, вперёд. Ещё. Стоп. Табань. — Констебль вытянулся, шаря руками в водорослях. — Стоп. Баковый, суши вёсла. Выровняли лодку. Приготовились к гребку. Достали?

— Да, но водоросли ужасно крепкие.

— Только не свалитесь, или вас станет двое. Мисс Хэйдок, приготовиться, весло на борт! Посмотрите, не сможете ли помочь констеблю. Декан, один очень нежный гребок и весло повыше.

Лодка опасно раскачивалась, когда они продирались через водоросли, острые как бритва и прочные как бечева. Тем временем «Вотерфлай» приблизилась и шла поперёк течения. Харриет кричала мисс Стивенс, чтобы не допустить столкновения вёсел. Лодки стали бок о бок. Голова девочки показалась над водой, матово-белая и безжизненная, обезображенная чёрной слизью и тёмными космами водорослей. Констебль поддерживал тело. Мисс Хейдок, опустив в воду обе руки, кромсала ножом водоросли, не желающие выпустить ноги. Вторая лодка, которой мешала собственная лёгкость, накренилась, когда ухватились за тело, так что планшир оказался на уровне воды.

— Выровняйте свою лодку, что б вас! — закричала Харриет, которую вовсе не радовала перспектива ещё пары трупов и которая в пылу и в гневе забыла, с кем разговаривает. Мисс Стивенс не обратила на неё внимания, но мисс Эдвардс переместила свой вес, и, когда лодка поднялась, тело также поднялось. Харриет, крепко держа фонарик, чтобы спасатели могли видеть, что делают, наблюдала, как водоросли неохотно разомкнули свои смертельные объятья и ушли под воду.

— Лучше возьмём её к нам, — сказал констебль. В их лодке было меньше места, но она была прочнее и устойчивее. Лодку сильно качало и наклонило, когда безжизненное тело перетаскивали через борт и мокрой кучей укладывали в ногах мисс Хейдок.

Констебль оказался умелым и энергичным молодым человеком. Он оказывал первую помощь с замечательной быстротой. Женщины, собравшиеся на берегу, наблюдали с тревожными лицами. Ещё одна спасательная бригада прибыла из эллинга. Харриет взяла на себя ответы на вопросы.

— Да. Одна из наших студенток. Не очень хороший гребец. Встревожились, что она в одиночку на байдарке. Опрометчиво. Да, мы боялись, что мог произойти несчастный случай. Ветер. Сильный поток. Да. Нет. Совершенно против правил. — (Если будет следствие, там, возможно, придётся дать и другие объяснения. Но не здесь. Не сейчас.) — Очень безответственно. Слишком самонадеянно. О, да. Очень неудачно. Огромный риск…

— Теперь выживет, — сказал констебль.

Он сел и вытер пот с лица.

Бренди. Одеяла. Небольшая грустная процессия вдоль поля в эллинг, но грусти меньше, чем могло бы быть. Затем оргия телефонных разговоров. Затем прибытие доктора. А затем Харриет обнаружила, что её трясёт от расшалившихся нервов, и кто-то доброжелательно протягивает ей виски. Пациентке лучше. Пациентка уже почти в норме. У умелого полицейского, мисс Хейдок и мисс Стивенс руки были в бинтах, поскольку острые водоросли рассекли их почти до костей. Люди говорили и говорили, Харриет надеялась, что они не наговорят глупостей.

— Да, — сказала ей на ухо декан, — ну и ночка!

— Кто с мисс Ньюлэнд?

— Мисс Эдвардс. Я попросила её не позволять ребёнку что-либо говорить, если это будет в её силах. И я заткнула рот этому хорошему полицейскому. Несчастный случай, моя дорогая, несчастный случай. С этим всё в порядке. Мы следовали вашей линии. Вы держались чудесно. Мисс Стивенс немного потеряла голову. Начала было кричать и говорить о самоубийстве. Я заставила её заткнуться.

— Вот дьявол! — сказала Харриет. — Зачем это она?

— Действительно, зачем? Думаете, она хотела скандала?

— Кто-то, очевидно, хочет.

— Но вы не думаете, что мисс Стивенс…? Она внесла свою лепту в спасательную экспедицию.

— Знаю. Хорошо, декан. Я не думаю. Я не буду пытаться думать. Я боялась, что она и мисс Эдвардс перевернут лодку около нас.

— Не будем обсуждать это сейчас. Слава Богу, худшего не произошло. Девочка спасена, и только это имеет значение. Всё, что мы должны сейчас делать, — это хорошую мину по поводу всего этого дела.

Было почти пять утра, когда спасатели, утомлённые и перевязанные, вновь сидели в доме директрисы. Все хвалили друг друга.

— Это было так умно со стороны мисс Вейн, — сказала декан, — понять, что несчастный ребёнок пойдет именно в то место. Какое счастье, что мы прибыли как раз тогда, когда прибыли.

— Я в этом совсем не уверена, — сказала Харриет. — Возможно, мы принесли больше вреда, чем пользы. Понимаете ли вы, что она приняла роковое решение только тогда, когда увидела нас?

— Вы подразумеваете, что она, возможно, не сделала бы этого вообще, если бы мы не отправились за ней?

— Трудно сказать. Думаю, она бы это отложила. То, что действительно её подтолкнуло, это крик с другой лодки. Между прочим, кто кричал?

— Я кричала, — сказала мисс Стивенс. — Я посмотрела через плечо и увидела её. Поэтому закричала.

— Что она делала, когда вы её увидели?

— Стояла в байдарке.

— Нет не стояла, — сказала мисс Эдвардс. — Я оглянулась, когда вы закричали, и в тот момент она только поднималась на ноги.

— Вы совершенно ошибаетесь, — заспорила мисс Стивенс. — Я утверждаю, что она стояла, когда я её увидела, и я закричала, чтобы её остановить. Вы не могли видеть через меня.

— Я отлично всё видела, — сказала мисс Эдвардс. — Мисс Вейн совершенно права. Именно, когда она услышала крик, она встала.

— Я знаю, что я видела, — упрямо сказала экономка.

— Жаль, что вы не взяли с собой кого-то на руль, — сказала декан. — Никто не может ясно видеть, что происходит у него за спиной.

— Едва ли необходимо спорить об этом, — сказала директриса немного резко. — Трагедия предотвращена, и только это имеет значение. Я чрезвычайно благодарна всем.

— Я протестую против предположения, — сказала мисс Стивенс, — что это именно я заставила несчастную девочку наложить на себя руки. А что касается высказываний, что мы не должны были отправляться на её поиски…

— Я никогда этого не говорила, — устало сказала Харриет. — Я только сказала, что, если бы мы не пошли, то трагедии, возможно, не произошло бы. Но, конечно, мы обязаны были пойти.

— Что говорит сама Ньюлэнд? — спросила декан.

— Говорит, почему мы не можем оставить её в покое? — ответила мисс Эдвардс. — Я сказала ей не быть таким неблагодарным осликом.

— Бедный ребёнок! — сказала мисс Шоу.

— На вашем месте, — сказала мисс Эдвардс, — я не стала бы проявлять излишнее сюсюканье к этим людям. Нужно просто подбодрить. Вы позволяете им слишком много говорить о себе…

— Но она не говорила со мной, — сказала мисс Шоу. — Я очень сильно пыталась её заставить.

— Они говорили бы намного больше, если бы вы только оставили их в покое.

— Думаю, что нам лучше отправиться спать, — сказала мисс Мартин.

— Ну и ночь, — сказала Харриет, свёртываясь калачиком под одеялом. — Безумная ночь! — Её память, беспорядочно тыкаясь во все стороны, как кошка в мешке, выудила изображения мистера Помфрета и помощника проктора. Они, казалось, принадлежали другой вселенной.