Встреча выпускников

18

— Боже! — воскликнула декан.

Она пристально и с интересом смотрела в окно профессорской, держа в руке чашку с чаем.

— В чём дело? — спросила мисс Аллисон.

— Кто тот невероятно красивый молодой человек?

— Полагаю, жених Флексман, разве нет?

— Красивый молодой человек? — оживилась мисс Пайк. — Мне хочется на него посмотреть. — Она двинулась к окну.

— Не смешите меня, — сказала декан. — Я знаю этого флексмановского Байрона как облупленного. А это пепельный блондин в университетской куртке.

— О, красота! — обрадовалась мисс Пайк. — Аполлон Бельведерский в безупречном фланелевом костюме. Он, кажется, одинок. Замечательно.

Харриет поставила чашку и выбралась из глубин самого большого кресла.

— Возможно, он из группы вон тех игроков в теннис, — высказала догадку мисс Аллисон.

— Жалкие друзья маленького Кука? Что вы, дорогая!

— Так или иначе, к чему всё это волнение? — спросила мисс Хилльярд.

— Красивые молодые люди всегда привлекают внимание, — вздохнула декан.

— Это, — сказала Харриет, взглянув наконец на таинственного юношу через плечо мисс Пайк, — виконт Сейнт-Джордж.

— Ещё один из ваших аристократических друзей? — спросила мисс Бартон.

— Его племянник, — ответила Харриет не совсем впопад.

— О! — сказала мисс Бартон. — Ну, я не понимаю, почему мы должны смотреть на него разинув рот, как какие-нибудь школьницы.

Она подошла к столу, отрезала кусок пирога и бросила быстрый взгляд в более дальнее окно.

Лорд Сейнт-Джордж стоял с небрежным видом собственника здешних мест на углу крыла библиотеки, наблюдая игру в теннис между двумя студентками с голыми спинами и двумя молодыми людьми, рубашки которых выбились из-за пояса. Устав от этого, он прошёлся мимо окон в направлении Квин-Элизабет, окинув глазами группу студенток Шрусбери, растянувшихся под буками, и напоминая молодого султана, осматривающего довольно неперспективных рабынь с Кавказа.

— Надменная скотинка! — подумала Харриет и задалась вопросом, не её ли он ищет. Если да, то может и подождать или же пойти и спросить должным образом у швейцара.

— Ого! — сказала декан. — Так вот как молоко попадает в кокосовый орех!

Из двери в крыле библиотеки медленно вышла мисс де Вайн, а позади неё — серьёзный и почтительный лорд Уимзи. Они обогнули теннисный корт, ведя серьёзную беседу. Лорд Сейнт-Джордж, заметив их издалека, пошёл навстречу. Они встретились на полдороге. В течение некоторого времени они продолжали стоять, разговаривая. Затем направились к домику швейцара.

— Вот это да! — сказала декан. — Похищение Елены Прекрасной Парисом и Гектором[101].

— Нет, нет, — встрепенулась мисс Пайк. — Парис был братом Гектора, а не его племянником. Я не думаю, что у него вообще были дяди.

— Если говорить о дядях, — сказала декан, — скажите, мисс Хилльярд, правда ли, что Ричард III… О, я думала, она здесь.

— Она и была здесь, — сказала Харриет.

— Елена возвращается к нам, — сказала декан. — Осада Трои откладывается.

Трио возвращалось. На полпути мисс де Вайн попрощалась с двумя мужчинами и удалилась в собственную комнату.

В этот момент наблюдатели в профессорской были ошеломлены, увидев чудо. Мисс Хилльярд появилась внизу лестницы Холла, преодолела расстояние до дяди и племянника, что-то им сказала, похитила лорда Питера у его спутника и уверенно отбуксировала его в сторону Нового дворика.

— Глори, глори аллилуйя! — воскликнула декан. — Не лучше ли вам выйти и спасти своего молодого друга? Он вновь покинут.

— Вы могли бы предложить ему чашку чая, — предложила мисс Пайк. — Для нас это было бы отличным развлечением.

— Удивляюсь я вам, мисс Пайк, — сказала мисс Бартон. — Никакой мужчина рядом с вами не может чувствовать себя в безопасности.

— Где-то я это уже слышала? — задумалась декан.

— В одном из анонимных писем, — подсказала Харриет.

— Если вы хотите сказать… — начала было мисс Бартон.

— Я только хочу сказать, — отрезала декан, — что это некое клише.

— Я просто хотела пошутить, — сердито парировала мисс Бартон. — У некоторых людей полностью отсутствует чувство юмора.

Она вышла, хлопнув дверью. Лорд Сейнт-Джордж вернулся назад и теперь сидел в лоджии, ведущей в библиотеку. Он вежливо встал, когда мисс Бартон проходила мимо него по дороге в свою комнату, и что-то сказал, на что дама ответила ему кратко, но с улыбкой.

— Умеют же они втереться в доверие, эти Уимзи, — констатировала декан. — Соблазняют всю профессорскую направо и налево.

Харриет засмеялась, но в быстром оценивающем взгляде Сейнт-Джорджа, который он бросил на мисс Бартон, она снова на мгновение увидела глаза его дяди. Такие семейные параллели расстраивали. Она уселась у окна и наблюдала за ним в течение почти десяти минут. Виконт сидел не двигаясь, куря сигарету и непринуждённо глазея по сторонам. Вошли мисс Лидгейт, мисс Берроус и мисс Шоу и начали разливать чай. Группа теннисистов закончила сет и ушла. Затем слева послышались быстрые лёгкие шаги по гравию дорожки.

— Хелло! — сказала Харриет владельцу этих шагов.

— Хелло! — сказал Питер. — Просто чудесно видеть вас здесь! — Он усмехнулся. — Пойдёмте и поговорим с Джеральдом. Он в лоджии.

— Я вижу его очень отчётливо, — сказала Харриет. — Его профилем очень восхищались.

— Почему же вы, как хорошая приёмная тётя, не спустились и не пожалели бедного паренька?

— Я никогда не вмешиваюсь. Я предпочитаю одиночество.

— Ну, сейчас-то пойдём.

Харриет слезла с сидения у окна и присоединилась к Уимзи снаружи.

— Я привёл его сюда, — сказал Питер, — посмотреть, сумеет ли он кого-нибудь узнать. Но похоже, что нет.

Лорд Сейнт-Джордж приветствовал Харриет с энтузиазмом.

— Тут мимо меня прошла одна женщина, — сказал он, повернувшись к Питеру. — Седые волосы, ужасно плохо подстрижены. Держится серьёзно. Одета в какую-то мешковину. Образование её коснулось. Я слышал, как она говорит.

— Мисс Бартон, — кивнула Харриет.

— Правильный взгляд, неправильный голос. Я не думаю, что это она. Это могла быть та, которая захомутала вас, дядя. У неё был своеобразный постный и голодный взгляд.

— Гм! — сказал Питер. — А как насчёт самой первой?

— Я хотел бы увидеть её без очков.

— Если вы имеете в виду мисс де Вайн, — сказала Харриет, — то сомневаюсь, может ли она увидеть без очков что-то дальше своего носа.

— Это аргумент, — глубокомысленно произнес Питер.

— Сожалею, что всё так неопределённо, — сказал лорд Сейнт-Джордж. — Но не очень-то легко распознать хриплый шепот и пару глаз, виденных однажды и при лунном свете.

— Действительно, — сказал Питер, — для этого требуется большая практика.

— Будь проклята эта практика, — парировал его племянник. — Я не собираюсь делать из этого практику.

— Это не такой уж плохой спорт, — заметил Питер. — Ты мог бы заниматься им до тех пор, пока снова не сможешь играть.

— Как плечо? — спросила Харриет.

— О, не слишком плохо, спасибо. Этот массажист творит чудеса. Я уже могу поднять руку на высоту плеч. Это довольно удобно для некоторых дел.

Для демонстрации он обхватил больной рукой плечи Харриет и быстро и умело поцеловал её прежде, чем она смогла увернуться. «Дети, дети! — печально воскликнул его дядя, — помните, где вы находитесь!»

— Мне можно, — нахально заявил лорд Сейнт-Джордж. — Я — приёмный племянник. Ведь правда, тётя Харриет?

— Не кричите под окнами профессорской, — попросила Харриет.

— Тогда пойдёмте за угол, — предложил нераскаявшийся виконт, — и я повторю. Как говорит дядя Питер, для таких дел требуется постоянная практика. — Он явно старался поиздеваться над дядей, и Харриет очень рассердилась. Однако показать раздражение значило бы играть племянничку на руку. Поэтому она с жалостью улыбнулась ему и произнесла ставшую классикой фразу швейцара из Бразенос-колледжа:

— Бесполезно шуметь, джентльмены. Сегодня вечером декан к вам не выйдет.

Это заставило его на время замолкнуть. Она повернулась к Питеру, который сказал:

— Имеются ли у вас какие-нибудь поручения в городе?

— Как, разве вы возвращаетесь?

— Исчезаю сегодня вечером и утром буду в Йорке. Надеюсь вернуться в четверг.

— Йорк?

— Да, я хочу увидеть одного человека по поводу собаки и всё такое.

— О, понимаю. Ну, если заход в мою квартиру не слишком нарушит ваш маршрут, то вы могли бы завести несколько глав рукописи моей секретарше. Я больше доверяю вам, чем почте. Сможете?

— С огромным удовольствием, — чопорно сказал Уимзи.

Она забежала в свою комнату, чтобы взять бумаги, и из окна увидела, что семейка Уимзи выясняет отношения между собой. Когда она спустилась с пакетом, то обнаружила племянника, ожидающего у двери в Тюдор-билдинг. Лицо его было довольно красным.

— Послушайте, я должен принести извинения.

— Я тоже так считаю, — строго сказала Харриет. — Мне нельзя так позориться в своём собственном дворике. Откровенно говоря, я просто не могу себе этого позволить.

— Я чрезвычайно и искренне сожалею, — сказал лорд Сейнт-Джордж. — С моей стороны это было мерзко. Если честно, я не думал ни о чём, кроме как немного позлить дядю Питера. И, если это вас удовлетворит, — добавил он с сожалением, — я уже получил по полной.

— Ну, ведите себя прилично по отношению к нему, и он будет так же вести себя по отношению к вам.

— Я обещаю быть хорошим, — сказал племянник Питера, беря у неё пакет, и они дружески дошли до домика, где с ними воссоединился Питер.

— Будь проклят этот мальчишка! — в сердцах сказал Уимзи после того, как отослал Сейнт-Джорджа вперёд, чтобы прогреть автомобиль.

— О, Питер, не переживайте так из-за каждого пустяка. Он хотел только поддразнить вас.

— Жаль, что он не может найти для этого другой способ. Кажется, я — замечательный жёрнов на вашей шее, и чем скорее я уберусь, тем лучше.

— Да ради Бога! — воскликнула раздражённая Харриет. — Если вы собираетесь так переживать по этому поводу, то конечно, лучше вам уйти. Я вам и раньше об этом говорила.

Лорд Сейнт-Джордж, решив, что старшие слишком медлительны, исполнил на клаксоне «та, тиритумба-ти-пом-пом».

«Да чтоб его!» — не выдержал Питер. В два прыжка он преодолел ворота и дорожку до своего племянника, сердито отодвинул его с места водителя и резким движением захлопнул дверь даймлера, который с рёвом устремился с места. Харриет, которая неожиданно обнаружила, что настроение у неё стало хуже некуда, возвратилась, твёрдо решив попытаться извлечь хоть унцию удовольствия из всего происшествия. В этом ей очень помогло то обстоятельство, что небольшой эпизод в лоджии очень заинтриговал профессорскую, а кроме того, от мисс Аллисон после обеда она узнала, что мисс Хилльярд, услышав обо всём, сделала очень неприятные комментарии, которые мисс Вейн просто обязана знать.

«О, Боже! — подумала Харриет, оставшись в комнате одна, — что я сделала такого, чего не делают тысячи других людей, кроме, конечно того, что мне не повезло попасть под суд в деле об убийстве, в результате чего всё грязное бельё было вытащено на белый свет?.. Другие подумали бы, что я уже достаточно наказана… Но никто не может забыть этого ни на мгновение… и я не могу этого забыть… и Питер не может этого забыть… Если бы Питер не был дураком, он бы давно бросил всё это дело… Он должен понимать, насколько всё безнадёжно… Неужели он думает, что мне нравится видеть его муки ради меня? … Неужели он считает, что я могла бы выйти за него замуж ради удовольствия наблюдать его муки?.. Разве он не видит, что единственное, что я могу сделать, это держаться в стороне от всего этого?.. Какого дьявола мне понадобилось притащить его в Оксфорд?.. А я-то думала, что будет так прекрасно спрятаться в Оксфорде… А в результате все эти «неприятные комментарии» обо мне со стороны мисс Хилльярд, у которой, если вы меня спросите, крыша наполовину съехала… Да, а у кого-то здесь съехала уже совсем… — кажется именно это и происходит с теми, кто чурается любви и брака и всего остального в этой жизненной неразберихе… Ладно, если Питеру кажется, что я собираюсь «встать под защиту его имени» и быть ему за это благодарной, то он чертовски ошибается… Хорошеньким делом это было бы для него … С другой стороны, для него будет катастрофой, если я ему нужна, — если он этого действительно хочет, — и не сможет получить из-за того, что мне чертовски не повезло оказаться обвинённой в убийстве, которого я не совершала… Получается, что ему будет паршиво при любом исходе… Ну и пусть будет, это его проблемы… Жаль, что он спас меня от повешения — сейчас он, вероятно, жалеет, что он от меня не отступился… Думаю, любой приличный и благодарный человек дал бы ему, что он хочет… Но было бы не слишком большой благодарностью сделать его несчастным… Мы оба непременно будем несчастными, потому что ни один из нас никогда не сможет забыть… А на днях я почти забыла, там на реке… И я уже забыла этот день, только он сам напомнил… А эта чёртова нахальная скотинка! Как ужасно жестока может быть молодёжь по отношению к людям средних лет!.. Я сама вела себя не очень-то ласково… И я действительно знала, что делала… Хорошо, что Питер уехал… но лучше бы он не уезжал и не оставлял меня в этом ужасном месте, где люди сходят с ума и пишут ужасные письма… «Когда я вдали от него, я мертва до тех пор, пока он не окажется снова рядом»… Нет, не дело предаваться таким чувствам… Никогда больше я не стану связываться с подобными делами… Я останусь вне этого… Я останусь здесь… где люди сходят с ума… О, Боже, что я сделала такого, за что должна так жестоко страдать сама и приносить страдания другим? Ничего такого, чего не делали до меня тысячи женщин…»

Всё по новой и по новой, как белка в колесе, пока наконец Харриет не была вынуждена твёрдо сказать себе: «Так не пойдёт, а то у меня самой крыша поедет. Я должна сконцентрировать свои мысли на работе. Что заставило Питера поехать в Йорк? Мисс де Вайн? Если бы я не вышла из себя, то, возможно, узнала бы, вместо того, чтобы напрасно тратить время в ссоре. Интересно, сделал ли он какие-то пометки в досье.

Она взяла блокнот, который всё ещё был обернут в бумагу, перевязан и опечатан по всей длине гербом Уимзи. «Куда ведёт меня моя прихоть» — прихоти Питера привели его к определённым проблемам. Она нетерпеливо сломала печати, но результат был неутешителен. Он не сделал никаких отметок, по-видимому, он скопировал, что хотел. Она листала страницы, пытаясь найти хоть какое-то решение, но чувствовала себя слишком усталой, чтобы думать адекватно. А затем… да, конечно, это была его рука, но не на страницах досье. Это был незаконченный сонет — из всех идиотских возможностей она умудрилась оставить полузаконченный сонет среди бумаг, относящихся к детективному расследованию, чтобы его мог видеть кто угодно! Выходка, достойная какой-нибудь школьницы и заставляющая краснеть. Особенно потому, что с тех пор, как он был написан, чувства, его наполнявшие, на удивление перестали соответствовать её чувствам.

Но вот он перед нею. Теперь он вобрал в себя заключительные шесть строк и выглядел немного неустойчивым: несколько растянутые строчки, написанные её собственной рукой и обманчиво изящный почерк Питера ниже — массивная шляпка на тоненькой ножке.

Достигнув этого места, поэт, казалось, потерял уверенность, поскольку добавил комментарий:

«Очень тщеславное, метафизическое заключение!»

Итак... Итак, был всё-таки поворот, который она безуспешно искала для своего возможного секстета! Её красивый, большой, мирный заводной волчок превратился в кнут и сам сон стал неким насилием над собой. (И вот ведь, злодей! Как он посмел взять её слово «спать» и в разных вариациях: «спать», «сон» и даже «пробудить» — использовать его неоднократно и каждый раз чуть в другом смысле, как будто манипуляция акцентами была детской игрой? И последняя строка, заполненная за одним исключением односложными словами. Сплошные отрицания, но в целом — призыв к положительному действию. Нет, это не был один из лучших секстетов в мире, но он выглядел значительно лучше её собственной октавы, и это было самым чудовищным.)

Но если она хотела найти ответ на свои вопросы о Питере, то он был здесь, причём ужасающе простой. Он не хотел забыть, быть спокойным, оберегаемым или оставаться неподвижным. Все, чего он хотел, это прочной стабильности, и, очевидно, он был готов на всё, чтобы добиться этого сомнительного равновесия. И конечно, если он действительно так чувствовал, всё, что он когда-либо говорил или делал, насколько это касалось её, было совершенно последовательным. «Я — это баланс противоборствующих сил»… «Какое это имеет значение, даже если это причинит боль, если в результате получится хорошая книга?»… «Какой прок в совершении ошибок, если вы их не используете?»… «Чувствовать себя подобно Иуде — это часть работы»… «Первое, что делает принцип, это кого-нибудь убивает»… Если таково его отношение, ясно, что смешно убеждать его доброжелательным тоном оставаться в стороне из страха, что он услышит неприятные вещи.

Он пытался оставаться в стороне. «Я бегал от себя в течение двадцати лет, но это бесполезно». Он больше не считал, что эфиоп может изменить цвет своей кожи, чтобы спрятаться от носорога. Даже за эти приблизительно пять лет их знакомства Харриет видела, что он снимал свою броню слой за слоем, пока не осталась лишь голая правда.

Так вот зачем она была ему нужна. По некоторым причинам, которые для неё непонятны и, вероятно, не совсем понятны ему, у неё была власть заставить его выйти из защитной брони. Возможно, видя её борьбу в капкане обстоятельств, он сознательно вышел ей на помощь. Или, возможно, вид её борьбы предупредил его, что это могло бы произойти и с ним, если бы он оставался в капкане, созданным им же самим.

И при всём при этом он, казалось, был готов позволить ей свободно резвиться за барьерами ума при условии — да, в конце концов, он был последовательным — что она найдёт свой собственный способ спасения посредством работы. Фактически он предлагал ей выбор между собой и Уилфридом. Он действительно признавал, что у неё был выход, которого не было у него.

И именно из-за этого, предположила она, он был так болезненно чувствителен к своему участию в комедии. То, что было необходимо ему (как он понимал проблему) лежало между нею и её законным способом спасения. Оно включало её трудности, которые он не мог разделять, потому что она последовательно отнимала у него это право. У него не было ничего, подобного весёлой готовности его племянника взять и иметь. Небрежная эгоистичная скотинка, подумала Харриет (имея в виду виконта), разве он не может оставить своего дядю в покое?

…И было вполне возможно, между прочим, что Питер совершенно явно и просто по-человечески ревновал к своему племяннику — конечно, не к его отношениям с Харриет (что было бы отвратительным и смешным), а к небрежному молодому эгоизму, который сделал эти отношения возможными.

И, в конце концов, Питер прав. Было трудно принимать в расчёт дерзость лорда Сейнт-Джорджа, не допуская мысли, что другие люди могут предположить, что она была в определённых отношениях с Питером, которые объясняют соответствующие отношения с его племянником. Это несомненно вызывало неловкость. Легко было говорить: «О, да. Я была немного знакома с ним и пошла проведать его, когда он был прикован к постели после автомобильной катастрофы». Она была не слишком огорчена возможным предположением мисс Хилльярд, что человек с сомнительной репутацией Харриет может позволить себе любые вольности. Но она действительно была против заключения, которое можно было сделать о Питере. После пяти лет терпеливой дружбы он заработал право лишь на то, чтобы смотреть, как его племянник с лёгкостью устраивает публичное представление, в результате которого сам Питер выглядит дураком. Но думать что-либо другое было бы просто ошибкой. Она поместила его в ненормальное положение, и она призналась себе, что оно было не слишком приятным.

Она легла спать, думая больше о другом человеке, чем о себе. Но это лишь доказывает, что даже не очень значительная поэзия способна приносить пользу.

Следующим вечером произошли странные и зловещие события.

Харриет пошла на заранее запланированный обед к своей сомервилльской подруге, где намечалась встреча с выдающимся писателем, который занимался серединой викторианского периода и от которого она надеялась получить полезную информации о Ле Фаню. Она сидела в комнате подруги вместе приблизительно с полудюжиной человек, пришедших выразить уважение писателю, когда зазвонил телефон.

— О, мисс Вейн, — сказал хозяйка. — Вас просит кто-то из Шрусбери.

Харриет извинилась перед выдающимся гостем и вышла в маленький вестибюль, где стоял телефон.

— Алло!

— Это мисс Вейн? — ответил голос, который она не смогла узнать.

— Да, кто говорит?

— Это из колледжа Шрусбери. Не могли бы вы срочно прийти. Было ещё одно происшествие.

— О Боже! Что произошло? Скажите, кто это говорит?

— Я говорю за директрису. Не могли бы вы…?

— Это мисс Парсонс?

— Нет, мисс. Это горничная доктора Бэринг.

— Но что случилось?

— Я не знаю, мисс. Директриса сказала, что я должна попросить вас немедленно прийти.

— Очень хорошо. Я приду приблизительно через десять или пятнадцать минут. У меня нет автомобиля. Я буду приблизительно в одиннадцать.

— Очень хорошо, мисс. Спасибо.

Связь прервалась. Харриет бросилась к подруге, объяснила, что её внезапно вызвали, попрощалась и убежала.

Она пересекла Садовый дворик и как раз проходила между Старым Холлом и Мейтланд-билдинг, когда внезапно ей пришла в голову абсурдная мысль. Она вспомнила, что однажды сказал Питер:

— Героини триллеров заслуживают всего, что получают. Когда таинственный голос звонит им и говорит, что это Скотланд-Ярд, им никогда не приходит в голову перезвонить, чтобы проверить звонок. Отсюда распространенность похищений.

Она знала где в Сомервилл-колледже находится будка с общественным телефоном, по-видимому она могла позвонить оттуда. Она вошла, сделала попытку, выяснила, что соединение происходит автоматически, набрала код Шрусбери и, услышав ответ, попросила соединить её с домом директрисы.

Ей ответил кто-то, чей голос отличался от звонившего недавно. Харриет спросила:

— Это горничная доктора Бэринг?

— Да, мадам. Простите, кто говорит?

(«Мадам», а тот, другой, голос говорил «мисс». Теперь Харриет знала, почему она почувствовала какое-то беспокойство после звонка. Она подсознательно помнила что горничная директрисы говорила «мадам».)

— Это — мисс Харриет Вейн, я говорю из Сомервилла. Это вы звонили мне сейчас?

— Нет, мадам.

— Кто-то позвонил мне, говоря от имени директрисы. Это могла быть повариха или кто-то ещё в доме?

— Не думаю, что кто-то звонил отсюда, мадам.

(Какая-то ошибка. Возможно, директриса послала своё сообщение откуда-нибудь из колледжа, и она неправильно поняла говорившего или говоривший её.)

— Могу я поговорить с директрисой?

— Директрисы сейчас нет в колледже, мадам. Она пошла в театр с мисс Мартин. Я ожидаю их назад с минуты на минуту.

— О, спасибо. Не имеет значения. Должно быть, произошла какая-то ошибка. Пожалуйста, соедините меня вновь со швейцарской.

Когда она вновь услышала голос Пэджета, она попросила позвать мисс Эдвардс, и пока ту искали, лихорадочно обдумывала ситуацию.

Это начинало очень походить на ложный звонок. Но почему, чёрт возьми? Что произошло бы, если бы она немедленно возвратилась в Шрусбери? Так как она не была на автомобиле, она бы вошла через частные ворота и прошла мимо густых кустов через сад преподавателей… сад преподавателей, где люди ходят по ночам.

— Мисс Эдвардс нет в её комнате, мисс Вейн.

— О! Скауты наверное все уже в кроватях.

— Да, мисс. Следует ли мне попросить миссис Пэджет поискать её?

— Нет, а нельзя ли попросить мисс Лидгейт?

Другая пауза. Что, мисс Лидгейт тоже нет в комнате? Неужели каждый надёжный дон не в колледже или по крайней мере не в своей комнате? Да, мисс Лидгейт отсутствовала, и тогда в голову Харриет пришло, что они, конечно же, прежде, чем отправиться спать, покорно совершают обход колледжа. Однако оставался Пэджет. Она объяснила ему суть дела, как смогла.

— Очень хорошо, мисс, — успокаивающе сказал Пэджет. — Да, мисс, я могу оставить госпожу Пэджет в швейцарской. Я пойду к частным воротам и осмотрюсь. Не волнуйтесь, мисс. Если есть кто-то, поджидающий вас там, мисс, мне его жаль, вот всё, что я могу сказать. Нет, мисс, сегодня вечером никаких беспорядков, насколько я знаю, но, если я поймаю кого-нибудь в засаде, мисс, тогда беспорядки пойдут в подобающей последовательности, уж можете мне поверить.

— Да, Пэджет, но не нужно поднимать лишний шум. Тихо проскользните туда и посмотрите, есть ли там какие-нибудь люди, но старайтесь, чтобы они не видели вас. Если кто-либо нападёт на меня, когда я войду, можете прийти мне на выручку, но в противном случае старайтесь не показываться на виду.

— Очень хорошо, мисс.

Харриет повесила трубку и вышла из телефонной будки. В холле тускло горела центральная люстра. Она посмотрела на часы. Без семи одиннадцать. Она опоздает. Однако противник, если таковой имеется, подождёт. Она знала, где будет засада — должна быть. Никто не начал бы нападение рядом с больницей или домом директрисы, где люди могли услышать и выйти. И никто не мог прятаться у стен или за стенами на этой стороне дорожки. Единственным разумным укрытием были кусты в саду преподавателей — около ворот справа от дорожки, когда вы входите.

Можно было подготовиться, и это было преимуществом. Да и Пэджет будет где-то под рукой. Однако был неприятный момент, когда нужно будет повернуться спиной и запереть ворота изнутри. Харриет вспомнила о хлебном ноже в кукле и вздрогнула.

Если она совершит ошибку и будет убита — мелодраматичный, но вполне возможный финал, когда люди не могут мыслить здраво, — Питер найдёт, что сказать по этому поводу. Возможно, было бы только справедливо заранее принести извинения на этот случай. Она нашла чей-то блокнот, брошенный на сиденье у окна, позаимствовала оттуда чистый лист, набросала полдюжины слов карандашом, взятым из сумочки, сложила листок, написала имя и адрес получателя и вместе с карандашом положила в сумочку. Если что-нибудь случится, листок найдут.

Сомервилльский швейцар выпустил её на Вудсток-роуд. Она пошла кратчайшим путём: церковь Сейнт-Гилс, Блэкбол-роуд, Мюзеум-роуд, Юг-Паркс-роуд, Мансфилд-роуд, — шла быстро, почти бежала. Когда она повернула на Джоветт-уолк, то замедлила шаги. Она хотела восстановить дыхание и работу ума.

Она повернула за угол на Сейнт-Кросс-роуд, достигла ворот и вынула ключ. Её сердце учащённо билось.

И затем вся эта мелодрама превратилась в какую-то добропорядочную комедию. Сзади подкатил автомобиль, декан высадила директрису и продолжила путь за угол ко входу для торговцев, чтобы поставить в гараж своего остина. Доктор Бэринг вежливо сказала:

— Ах, это вы, мисс Вейн? Теперь мне не придётся искать свой ключ. Вы провели интересный вечер? Декан и я пустились в загул. Мы внезапно решили после обеда…

Она пошла по дорожке вместе с Харриет, радостно рассказывая о пьесе, которую они смотрели. Харриет оставила её около собственных ворот, отказавшись от приглашения зайти на кофе с бутербродами. Слышала ли она или не слышала, как будто что-то шевелилось позади кустов? Во всяком случае к настоящему времени возможность была полностью потеряна. Она предложила себя в качестве сыра, но вследствие небольшой задержки директриса в неведении захлопнула мышеловку не вовремя.

Харриет ступила в сад преподавателей, включила свой фонарик и огляделась. Сад был пуст. Она внезапно почувствовала себя полной дурой. Но всё же, в конце концов, должна была быть какая-то причина того телефонного звонка!

Она направилась в Сейнт-Кросс-лодж. В Новом дворике она встретила Пэджета.

— А! — осторожно сказал Пэджет. — Она действительно была там, мисс. Его правая рука шевельнулась, и Харриет показалось, что в ней находится нечто, подозрительно напоминающее дубинку. — Сидела на скамейке под лаврами около ворот. Я осторожно прошёл вдоль, как в ночной разведке, мисс, и спрятался за центральными кустами. Меня она не заметила, мисс. Но когда вы и доктор Бэринг прошли, беседуя, через ворота, она вскочила и умчалась как ветер.

— Кто это был, Пэджет?

— Ну, мисс, если говорить напрямик, это была мисс Хилльярд. Она вышла через северную часть сада, мисс, и пошла в собственную квартиру. Я шёл следом и видел, как она поднималась. Шла очень быстро. Я вышел за ворота и увидел, как в её окне зажёгся свет.

— О! — сказала Харриет. — Послушайте, Пэджет. Я не хочу, чтобы об этом стало известно. Я знаю, что мисс Хилльярд действительно иногда ночью прогуливается в саду преподавателей. Возможно, человек, который звонил по телефону, увидел её там и ушёл.

— Да, мисс. Забавная вещь — этот телефонный звонок. Он был сделан не из швейцарской, мисс.

— Возможно, что ещё какой-нибудь аппарат подключён непосредственно к коммутатору.

— Нет, такого нет, мисс. Я проверил. Прежде, чем я ложусь спать в 11 часов, я подключаю напрямую директрису, декана и больницу, мисс, на всю ночь. Но они не были включены в 10:40, мисс, я могу поклясться.

— Тогда звонок мог быть сделан снаружи.

— Да, мисс. Мисс Хилльярд пришла в 10:50, мисс, как раз перед тем, как вы позвонили.

— Она? Вы уверены?

— Я очень хорошо это запомнил, мисс, из-за Энни, которая что-то о ней сказала. Меж нею и Энни любовь не затерялась, — добавил Пэджет ухмыльнувшись. — Думаю, что вина тут обоюдная, мисс, отвратительный характер…

— А что Энни делала в швейцарской в такой час?

— Только что вернулась после своей свободной половины дня, мисс. Она посидела немного в домике с миссис Пэджет.

— Она? Вы кому-нибудь говорили об этом деле, Пэджет? Ей не нравится мисс Хилльярд, и, если вы меня спросите, я думаю, что она — интриганка.

— Я не говорил никому ни слова, мисс, даже миссис Пэджет, и никто не мог слышать меня по телефону, потому что после того, как я не смог найти мисс Лидгейт и мисс Эдвардс и вы начали говорить со мной, я закрыл дверь между собой и гостиной. Затем я только сказал мисс Пэджет: «Присмотри за воротами, говорю, я выйду только передать сообщение Маллинзу». Поэтому всё осталось, я бы сказал, конфиденциальным между вами, мисс, и мной.

— Ну, пусть это и останется конфиденциальным, Пэджет. Возможно, я вообразила что-то совершенно абсурдное. Телефонный звонок был, конечно, фиктивным, но нет никаких доказательств, что планировался какой-то вред. Кто-либо ещё приходил между 10.40 и 11?

— Миссис Пэджет будет знать, мисс. Я пришлю вам список имён. Или, если вы хотите зайти в швейцарскую сейчас…

— Лучше не надо. Нет, дайте мне список утром.

Харриет ушла, нашла мисс Эдвардс, чьи проницательность и здравый смысл она высоко ценила, и рассказала ей историю с телефонным звонком.

— Понимаете, — сказала Харриет, — если бы случилось какое-нибудь нарушение порядка, то целью могло быть доказательство алиби, хотя я и не вполне понимаю как. Иначе зачем пытаться вернуть меня именно в одиннадцать? Я имею в виду, если бы какая-то гадость должна была начаться именно тогда, и я должна была быть свидетелем, то этот человек мог бы придумать какую-то уловку, чтобы казалось, что он находится в то время где-то в другом месте. Но почему было необходимо иметь свидетелем именно меня?

— Да, и зачем говорить, что что-то уже произошло, когда оно не произошло? И почему вы не могли быть свидетелем, когда рядом с вами была директриса?

— Конечно, — сказала Харриет, — идея могла состоять в том, чтобы затеять скандал и завлечь меня на сцену в такой момент, чтобы подозрения пали именно на меня.

— Это было бы глупо: все знают, что вы не можете быть этим полтергейстом.

— Ну, тогда, мы возвращаемся к моему первому предположению. Я должна была подвергнуться нападению. Но почему я не могу подвергнуться нападению в полночь или в любое другое время? Почему меня необходимо было возвратить именно в одиннадцать?

— А не могло ли быть рассчитано, что нечто произойдёт именно в одиннадцать, в то время как алиби будет установлено?

— Никто не мог знать точно время, за которое я пройду от Сомервилла до Шрусбери. Если вы, конечно, не имеете в виду бомбу или что-то, что сработало бы, когда я открыла ворота. Но это сработало бы с тем же успехом в любое время.

— Но если алиби нужно было установить на одиннадцать…

— Тогда почему «бомба» не сработала? На самом деле, я просто вообще не могу поверить в такую бомбу.

— По правде говоря, я тоже, — сказала мисс Эдвардс. — Мы только теоретизируем. Полагаю, Пэджет не видел ничто подозрительного?

— Только мисс Хилльярд, — небрежно бросила Харриет, — сидящую в саду преподавателей.

— О!

— Она действительно ходит туда иногда по ночам, я видела её. Возможно, она спугнула… независимо от того, что это было.

— Возможно, — сказала мисс Эдвардс. — Между прочим, ваш благородный друг, кажется, замечательным образом помог ей преодолеть её предубеждения. Я имею в виду не того, кто так бурно приветствовал вас во дворике, а того, кто приходил на обед.

— Вы пытаетесь сделать мистерию из вчерашнего дневного происшествия? — улыбнулась Харриет. — Я думаю, что всё дело состояло в обещании познакомить её с некоторым человеком в Италии, у которого имеется библиотека.

— Именно так она нам и сказала, — ответила мисс Эдвардс. Харриет поняла, что за её спиной отпускалось много разных шуточек о тьюторе по истории. — Ладно, — продолжила мисс Эдвардс, — Я обещала ему статью о группах крови, но он пока не начал её у меня клянчить. Он — интересный мужчина, не так ли?

— С точки зрения биологии?

Мисс Эдвардс засмеялась.

— О, конечно, он — прекрасный экземпляр племенного животного. Имеет до отвращения прекрасную родословную, но обладает живым интеллектом. Но я не это имела в виду.

— Тогда для женщины?

Мисс Эдвардс посмотрела Харриет прямо в глаза.

— Думаю, для многих женщин.

Харриет выдержала взгляд.

— У меня нет никакой информации об этом пункте.

— А! — заметила мисс Эдвардс. — В своих романах вы больше имеете дело с материальными фактами, чем с психологией, так?

Харриет с готовностью признала, что это действительно так.

— Ну, неважно — сказала мисс Эдвардс, и несколько резковато пожелала спокойной ночи.

Харриет спросила себя, в чём тут дело. Достаточно странно, но она ещё ни разу не задавалась вопросом, что такое Питер для других женщин или они для него. Это доказывало или слишком большую уверенность с её стороны, или очень большое безразличие.

Достигнув своей комнаты, она достала из сумочки записку и разорвала, не перечитывая. Одна мысль о ней заставила её покраснеть. Героика, которая не состоялась, становится настоящей карикатурой.

Четверг ознаменовался в основном сильной, длительной и совершенно необъяснимой ссорой между мисс Хилльярд и мисс Чилперик в саду преподавателей после вечерней трапезы в Холле. Как это всё началось или о чём поначалу шла речь, впоследствии никто не смог вспомнить. Кто-то нарушил порядок в стопке книг и бумаг на одном из столов библиотеки, так что в итоге соискатель по истории прибыл на семинар с какой-то сказкой о том, что все заметки куда-то исчезли. Мисс Хилльярд, которая весь день была чрезвычайно вспыльчивой, пришла, чтобы лично проконтролировать вопрос, затем за столом она бросала на всех негодующие взгляды, а как только директриса вышла из-за стола, обрушилась на мир в целом.

— Не понимаю, почему мои ученики всегда должны страдать от небрежности других людей, — сказала мисс Хилльярд. Мисс Берроус сказала, что не видит, что они страдают больше других. Мисс Хилльярд сердито напомнила случаи, относящиеся к предыдущим трём семестрам, — в результате выходило, что студентки по истории буквально подвергались преднамеренным преследованиям.

— С учётом того, — продолжала она, — что группа по истории является самой большой в колледже и уж конечно не менее важной…

Мисс Чилперик указала, вполне справедливо, что в этом конкретном году соискателей на обучения английской литературе оказалось, больше, чем по любой другой специальности.

— Конечно, вы должны были это сказать, — отрезала мисс Хилльярд. — Может быть, в этом году их действительно на парочку больше, но осмелюсь задать вопрос, почему нам, чтобы справиться с ними, нужен дополнительный тьютор по английскому, когда я должна всё делать в одиночку…

Именно в этот момент первоначальный повод для ссоры был совершенно утерян в тумане лиц, а в результате мисс Чилперик была обвинена в дерзости, высокомерии, пренебрежении своей работой, общей некомпетентности и желании привлечь к себе внимание. Сама дикость этих обвинений повергла бедную мисс Чилперик в полное изумление. И никто, казалось, не мог ничего сделать, кроме, возможно, мисс Эдвардс, которая сидела с мрачной улыбкой и вязала для себя шелковый джемпер. Дальнейшие обвинения плавно перешли от самой мисс Чилперик к её жениху, чья эрудиция была подвергнута уничтожающей критике.

Мисс Чилперик встала, вся трясясь.

— Думаю, мисс Хилльярд, — сказала она, — вы просто не в себе. Я не возражаю против того, что вы говорите обо мне, но не могу спокойно сидеть, когда вы оскорбляете Джейкоба Пепперкорна. — Она немного запнулась, произнося это неудачное имя, и мисс Хилльярд зло рассмеялась. — Мистер Пепперкорн — очень хороший учёный, — продолжала мисс Чилперик с видом все более и более распаляющегося гневом ягнёнка, — и я настаиваю…

— Я рада слышать, что вы так говорите, — сказала мисс Хилльярд. — На вашем месте, я бы вполне довольствовалась им.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — закричала мисс Чилперик.

— Возможно, вам могла бы подсказать мисс Вейн, — парировала мисс Хилльярд, и ушла, не сказав больше ни слова.

— Святые угодники! — воскликнула мисс Чилперик, поворачиваясь к Харриет, — что она имела в виду?

— Не имею ни малейшего представления, — пожала плечами Харриет.

— Я не знаю, но могу предположить, — сказала мисс Эдвардс. — Если люди приносят динамит на пороховой завод, они должны ожидать взрыва. — Пока Харриет пыталась извлечь из закоулков ума какие-то ассоциации, вызванные этими словами, мисс Эдвардс продолжила:

— Если никто не доберётся до сути этих происшествий в течение ближайших нескольких дней, у нас будет убийство. Если мы уже сейчас ведём себя так, то что с нами будет в конце семестра? С самого начала следовало обратиться в полицию, и, если бы я была здесь, то так прямо и сказала бы. Для разнообразия мне бы хотелось иметь дело с хорошим, пусть и недалёким, сержантом полиции.

Затем она тоже встала и вышла, оставив донов молча смотреть друг на друга.