Второе счастье

Глава 11 Тяжелый рок

В четверг я высидел в институте всего пару семинаров, пропускать которые перед зачетной неделей не рекомендовалось. На библиографию я благополучно забил, а у физкультурника отпросился, соврав ему про внезапно приехавшую в столицу мать. Это был нечестный прием, но я его вроде ещё не использовал, и поэтому посчитал возможным истратить свою единственную попытку на относительно благое дело.

Правда, потом я всё равно был вынужден сидеть — но хотя бы на свежем воздухе, то есть на лавочке неподалеку от дома номер девять по улице имени какого-то революционного товарища[19]. Квартиры, в которой обитал Родион, я не знал, поэтому просто наблюдал за всеми четырьмя подъездами сразу.

Ожидание растянулось часа на полтора. А потом на детскую площадку рядом с моей лавочкой вывалила целая толпа младших школьников — видимо, они дружно покончили с домашкой и были отпущены на прогулку. До сложных конструкций, которые украсили подобные места развлечения малышей в моем будущем, оставалось лет тридцать, но и сейчас у детишек было где полазить и с чего навернуться. А эти ещё и мяч с собой притащили.

Я переместился на другую лавочку, поближе к импровизированным воротам, на которых стоял полный и серьезный мальчишка лет десяти. Он следил за полем и перемещениями своих товарищей с сильной тоской, но сам бегать с их скоростью, очевидно, не мог. Я вскользь подумал о том, как могла сложиться его судьба в девяностые, когда он как раз войдет в сознательный возраст, но вариантов было слишком много, а тыкать пальцем в небо мне было лень.

— Привет, — сказал я.

Он скосил на меня один глаз. Мяч интересовал его гораздо больше, чем какой-то взрослый, но ответил он очень вежливо:

— Здравствуйте.

— Да ты за игрой следи, не отвлекайся. Я один вопрос хотел задать. Ты не знаешь Родиона Валерьевича?

— Не-а, — пацан мотнул головой.

— Черт! Я давно его не видел, а вот приехал из Красноярска, и пытаюсь найти, где он живет. Он мой дядя, в каком-то из этих домов обитает, — я показал на целую серию хрущевок самого затрапезного вида, что окружали небольшой участок свободной местности.

Тут команда противника перешла в атаку и мой собеседник вынужденно отвлекся, но зато спас свою команду от неминуемого, казалось, гола.

— Неплохо, — я показал вратарю большой палец. — Так что, никаких Родионов у вас тут, значит?

Моя похвала ему понравилась.

— Родька есть, в этом доме живет, над нами, в восемнадцатой, но он не дядька и его отчества я не знаю…

Я тоже не знал, как зовут отца Родиона, но мне это было и не нужно. Главное я уже выяснил. Теперь оставалось как-то закруглить разговор, но всё сделали за меня, даже не пришлось прибегать к совету Штирлица. Его команда забила гол, и вратарь всё-таки убежал к другим воротам праздновать успех, моментально забыв обо мне и моём выдуманном Родионе Викторовиче.

В принципе, сидеть у этой кирпичной пятиэтажки я мог бесконечно долго. Я понятия не имел, чем живет Родион и другие приятели Боба. Они могли учиться, могли работать, а после учебы или работы ходить в злачные заведения или терять время как-то иначе. Например, заниматься в той же секции бокса или каратэ. И я уже решил было пойти восвояси, когда увидел, как из нужного подъезда вышел один из той троицы, что рассказывала мне, что я должен делать, а чего не должен. Это был Лёха — самый невзрачный из них, безуспешно притворявшийся гопарем и пытавшийся раскрутить меня на первый удар.

Лёха был прикинут по последней московской моде — джинсы с подворотами и тонкий свитер в обтяжку, а кепка открывала выбритые до синевы виски. Я бы не удивился, если бы обнаружил под этой кепкой панковский ирокез — типаж у Лёхи хорошо подходил фанатам «Секс пистолз». Но, скорее всего, там был модный сейчас начес — правда, из-под кепки не свисала обязательная в этом случае челка. Он тащил «мальборовский» пакет с чем-то плоским — наверное, несколькими пластинками, — и шел очень быстро.

Но на прическу Лёхи мне было насрать, как и на него самого. Я поднялся, кинул взгляд на ребятню, которая отложила мяч в сторону и просто гонялась друг за другом, и пошел следом. Родион подождет.

Лёха не оглядывался и по сторонам не смотрел. Он был какой-то слишком целеустремленный, шел дворами в сторону Ракетного бульвара и, кажется, собирался двинуться к метро. Для меня это означало долгое следование за ним по неясному маршруту — я понятия не имел, куда он мог поехать. Но на бульваре он свернул направо, в сторону железной дороги и платформы Маленковская. Это тоже могло означать долгую прогулку, только уже по Подмосковью.

Впрочем, и на платформе Лёха не остановился. Он преодолел железку по переходу и мы оказались в Сокольниках. Этот парк я помнил совсем другими — более ухоженными и цивилизованными, если под этим термином понимать отсутствие буреломов и прочих поваленных деревьев, а также проложенные по плану пешеходные дорожки. Пока что тут царила первобытная дикость, хотя имелись и островки, где были заметны следы деятельности разумных существ. Но главное — здесь было в меру пустынно. И я решился. Быстро догнал Лёху и с ходу отоварил его в ухо своим ломиком. Он выронил пакет, сделал пару неверных шагов в сторону — и завалился наземь, если бы я его не подхватил. Сейчас мы с им выглядели как два подвыпивших приятеля, что вряд ли вызвало бы подозрение у любых зевак. Я сунул ломик в сумку, подхватил с земли мальборовский пакет и потащил Лёху прочь с дорожки, в самые заросли.

Для серьезного разговора со своим пленником я выбрал небольшую полянку, в паре десятков метров от железной дороги, но закрытой от неё кустами и деревьями. Свалил пленника прямо на землю, проверил пульс — живой. Достал из сумки веревку и крепко замотал ему нижние конечности. Потом связал руки спереди, оставив длинный свободный конец, вложил в ладони одну из бомбочек — и хорошенько обмотал всё это так, чтобы он не мог выбросить свою невольную ношу. Подтащил его тело к стволу одной из берез, устроил в сидячей позе. Кепка свалилась по дороге, а под ней обнаружился обычный полубокс, который устраивали в любых парикмахерских за пятнадцать копеек.

В карманах у Лёхи ничего ценного не оказалось. Пара мятых пятерок и серебристо-медная мелочь да перочинный ножик, который я забрал себе, поскольку опять забыл обзавестись этим полезным в хозяйстве предметом. Правда, он не слишком подходил под мои требования, но до появления в свободной продаже швейцарско-китайских «викториноксов» оставалось много лет.

В пакете было шесть альбомов западных металлистов — «Heaven and Hell» и «Born Again» Deep Purple, «In Through the Out Door» Led Zeppelin, «1984» от ВанХалена и «Highway to Hell» с «Back in Black» AC/DC. Про пару я слышал ещё в молодости, ещё про пару узнал уже во взрослом возрасте — эта музыка нравилась моей второй жене. Остальные никаких воспоминаний не пробуждали, но я был уверен, что и они, наверное, неплохие.

Пластинки были, похоже, оригинальные, и каждая стоила рублей по пятьдесят, если, конечно, это не подделки, а настоящая продукция одной из капиталистических стран; определять их на глаз я не умел. Они вроде не пострадали, но вообще я провел Лёху по самому краю. Тут, конечно, ещё не было принято стрелять в тех, кто виноват в потере солидной суммы денег, но глаз на жопу натянуть могли. Я пока не решил, что делать с этим богатством, поэтому просто вернул пластинки в пакет и прислонил его к соседнему стволу.

Лёха оказался более хилым, чем Чикатило, и очнулся лишь через полчаса. Я не особенно волновался — место тут было укромным и непроходным, ну а если кого-либо занесет в эту глухомань, всегда можно сослаться на разборки между пацанами, в которых третий — лишний. Сейчас такие аргументы ещё работали.

Поэтому я спокойно сидел в позе лотоса рядом со своим пленником и стругал его ножичком подобранную веточку. Выстраивать план разговора мне было незачем, я уже примерно знал, чего хочу получить в итоге.

Наконец он открыл осоловелые глаза и осмотрелся вокруг, пытаясь понять, куда его занесло.

— Привет, Лёха, — подал я голос.

— Ты! — зарычал он. — Я тебя…

Он дернулся подняться, но веревка ему не позволила. Он упал ничком прямо мне под ноги и обратил внимание на то, что находилось у него у руках.

— Э-это… — его голос предательски дрогнул.

— Она самая, — я отбросил веточку и убрал ножик в карман. — Не очень мощная, но пару пальцев оторвет, а то и больше, как повезет — вернее, не повезет. Вот скажи мне, Лёха, ты на гитаре умеешь играть?

Он недоуменно посмотрел на меня.

— Умею… развяжи меня, сучонок! Иначе тебе не жить!!

— Да-да, я в курсе. Так вот, возвращаясь к гитарам. Если эта штука сработает у тебя в кулаке, считай, на гитаре ты отыгрался. Да и дрочить сможешь только с помощью своих друзей. Как их там звали? Родион и Михаил? Хорошие друзья, да, Лёха?

Он попытался то ли разорвать веревки, то ли просто подняться. Я вытащил из сумки тот самый самострел, который мог сносить бошки, если его зарядить. Я его заряжать не стал, но Лёхе совсем не обязательно было об этом знать.

— Не дергайся, — посоветовал я. — У меня ствол. Хочешь пулю в печень? Могу посодействовать.

— Тебе не жиххх…

Угрожать человеку, который тебя связал и имеет что-то очень похожее на пистолет — идея не самая лучшая. Я привстал, протянул свободную руку и чуть сдавил его горло — так, чтобы он не смог договорить свою страшную угрозу. Он проглотил последние слова и я снова сел на своё место.

— Пластинки тебе зачем? — поинтересовался я.

— Тебе пизххх…

Я повторил прием с удушением.

— Пластинки, Лёха.

— Тебе не жить, сучонок, — со злостью, скривившей его лицо, прохрипел он. — Пацаны тебя теперь живого не отпустят, всё переломают нахуй.

— А откуда они узнают про меня? — с деланным удивлением спросил я.

— А тебе не похуй ли? — он храбрился, но я видел, что к злости примешивался настоящий страх.

Впрочем, такие мелкие уебки часто не имели тормозов и не просчитывали последствия своих действий. И этот, кажется, не был исключением.

— Да похуй, конечно.

Я встал и со всей дури ударил его ботинком по ребрам.

— Ссука! — провыл Лёха.

Я видел, что ему было чертовски страшно, но он ещё не сломался.

— Да что ты заладил — сука да сука? Расскажи-ка мне, Лёшенька, о себе. Кто ты такой, где живешь, где учишься, чем живешь. Мне очень любопытно.

— Хуй тебе! — он попытался харкнуть, но после сотрясения мозга этого делать категорически не рекомендуется.

— Это ты в каком смысле? — я изобразил недоумение. — Отрезать у тебя член? Зачем мне твой член? Я его тут и брошу…

— Бляя! Мы тебя найдем, сучара!

— Блин, что ж ты такой крикливый… прямо не пацан, а девка, которую под забором пользуют… Сам заткнешься или тебя научить, как надо правильно себя вести? Я даже не буду пока тебя без пальцев оставлять.

Я ещё раз пнул его по ребрам. Лёха скрючился от боли и снова выматерился.

— Неправильно, — констатировал я и снова ударил его примерно в то же самое место.

И опять услышал поток мата.

Лишь после пятого удара Лёха связал свой мат, боль и мою просьбу вести себя тихо в единое целое. После шестого удара он уже не матерился, а лишь шипел, лежа на боку и скрючившись в позе эмбриона. Но был в сознании и, кажется, всё прекрасно осознавал. Я опять сел перед ним.

— Ну как, понял? — заботливо спросил я. — А то я тебе вопрос, а ты мне в ответ хуи кидаешь. Так дело не пойдет. Давай, Лёшенька, рассказывай, кто ты такой.

Мне ещё дважды пришлось вставать и пинать пленника, чтобы он начал говорить нормально. Проверить его слова я, конечно, не мог, но всё сказанное им укладывалось в ту картину, которая уже имелась у меня в голове.

Лёха был, что называется, из пролетариев. Лет десять назад его семья жила в одном из деревянных бараков, чудом уцелевших вдоль железки после застройки Проспекта Мира и его окрестностей. На Новоалексеевской, например, эти двухэтажные строеньица снесли ещё в шестидесятые, когда, собственно, и появился почти современный проект автодороги в сторону Ярославля. Отец моего визави работал на стройках разнорабочим и безбожно пил, мать была медсестрой в местной больнице и одна пыталась вытянуть всю семью — у Лёхи было ещё трое младших сестер, две из них и сейчас учились в школе. Получалось, разумеется, плохо — свою зарплату отец пропивал, у младшего медицинского состава оклад был копеечный даже со всеми дополнительными ставками. Ну и в итоге Лёха с малых лет оказался предоставлен сам себе, а его дальнейшая жизнь была расписана чуть ли не поминутно — восемь классов общеобразовательной, два года ПТУ или три — техникума, армия, женитьба и бытовой алкоголизм. Ну или первый привод в ментовку ещё во время учебы, второй — сразу по окончании училища, а если военком попадется несговорчивый, то вместо армии Лёхе светила самая настоящая зона.

Но ему повезло. В шестом классе к ним в школу перевелся Боб — тот вроде бы нашел какие-то проблемы в своей элитной гимназии, и его родители быстренько получили новую квартиру и переехали, утащив за собой и своего дебила. Оперативность переезда ещё раз показала мне, что я влез в разборки каких-то местных мажоров, и это могло закончиться очень плохо, но бросать Аллу я не собирался.

Боб, Родион и Михаил были из очень хороших семей и сошлись быстро, а Лёха, похоже, попал к ним по приколу — ну или они посчитали его полезным. В итоге образовалась настоящая банда четырех. «Бандиты» не хулиганили, хотя могли и отметелить кого-нибудь по случаю, занимались больше чем-то богемным вроде пьянства, спекуляции и прослушивания музыки. У Лёхи к тому же обнаружился слух и легкий талант к гитаре, они думали даже группу собрать, но как-то не сложилось.

В армию Лёху, кстати, не взяли по здоровью — бывали и такие случаи в кровожадной Стране Советов. А вот Боба замели — и родители почему-то не стали его отмазывать, хотя, наверное, имели возможность. Члены банды к тому времени разъехались по разным районам. Боб с родителями вернулись в центр и жили на проспекте Калинина, Михаил женился, и родители выделили ему двухкомнатную квартиру неподалеку от проспекта Вернадского. Ну а барак, где обитал Лёха, наконец снесли, и он вместе со всей семьей переехал в пятикомнатную квартиру в новой девятиэтажке в Кузьминках. В районе ВДНХ остался жить только Родион, но и он уже думал съезжать от родителей — насколько я понял, те в поте лица организовывали ему подходящий жилищный кооператив.

Но они продолжали плотно контактировать и после всех этих перемещений, дружили, по словам Лёхи, крепко, и на просьбу Боба присмотреть за Аллой откликнулись всей душой. Тем более что пример того, как именно надо присматривать, показал сам лидер — а уж наезжать втроем на одного эти ребята умели хорошо.

Меня поразило, что Лёха буквально боготворил Боба — видимо, понимал, что без этого типа давно бы скатился по наклонной. ПТУ, кстати, он так и не окончил, оставшись со справкой о прохождении курса средней школы, но без аттестации. Я лениво подумал, что было бы здорово, если бы такие справки давали попаданцам сразу по прибытии. Тогда бы мне не нужно было учиться по второму разу, и я вообще не волновался бы о высшем образовании.

— И что мне с тобой делать? — я сделал вид, что размышляю вслух.

— Ссука… развяжи… руки затекли, — прошипел Лёха.

Но очень-очень тихо. Мне даже вставать не пришлось.

— Потом, — пообещал я. — Если захочешь. Смотри, Лёха, вариантов у нас немного. Допустим, я тебя просто отпускаю и даже возвращаю тебе эти пластинки. Завтра вы втроем встречаете меня и снова избиваете, но на этот раз гораздо серьезнее, чтобы я на пару недель загремел в больницу. Так?

Он угрюмо промолчал. Пришлось пнуть его в ногу.

— Так.

— Я, конечно, накатаю заяву в полицию, вам, думаю, немного потреплют нервы, но в целом вы даже на пятнадцать суток не загремите. И когда я вылечусь и снова вернусь к Алле, нас ждет ещё одна встреча. Так?

— Так…

На этот раз обошлось без взбадривающего пинка.

— Ты же понимаешь, Лёха, что мне этот вариант не очень нравится?

Он хмуро кивнул. Пришлось снова пинать.

— Понимаю, — буркнул Лёха. — А если мы про тебя забудем? Я поговорю с ребятами, они поймут… Заебало вокруг этой девки прыгать, пусть Боб разбирается…

Я пнул его — для порядка, чтобы не говорил про Аллу плохо, — а не потому, что его предложение никуда не годилось. Хотя оно не стоило слов, которые Лёха потратил на то, чтобы произнести его.

Судя по его же собственным словам, Лёха в этой компании находился на положении мальчика подай-принеси. Он в меру сил прилежно выполнял порученные ему задания, за что имел немного денег и много власти — точнее, много больше, чем мог себе позволить в силу интеллекта и происхождения. Ни Родион, ни Михаил не обратят внимания на его предложение — пошлют и будут в своём праве. А этот уёбок утрется и будет делать то, что скажут старшие товарищи.

— Это ты сейчас изложил наш с тобой второй вариант, как я его вижу, — продолжил я. — Только упустил несколько важных моментов. Сначала я приведу в действие эту бомбочку, которую ты так нежно держишь… не дергайся… мы пока всего лишь разговариваем. Потом вышибу тебе несколько зубов и помогу собрать их. Вот в таком грустном виде ты и скажешь своим приятелям то, что собирался. Ну и от меня передашь — если они тебя не послушают, то я проделаю с ними то же самое. Выловлю по одному и проделаю. Адреса я теперь знаю, где искать — тоже. Ну а поскольку я сомневаюсь, что они, посмотрев на тебя, испугаются, то скоро у вас будет инвалидная банда безруких. Даже пластинку на проигрыватель поставить не сможете, поэтому я их сразу себе заберу, вам они ни к чему. Хороший вариант?

Я доброжелательно улыбнулся.

Кажется, Лёха проникся всем ужасом своего положения, и даже возможные страдания приятелей его не могли утешить. Он снова забился в путах, но я вязал на совесть.

— Ссука… — но и на этот раз он не кричал.

— Блин, как же ты заебал своей сукой, — я лениво пнул его. — Вот чего ты такой тупой, а, Лёха? С чего вы вообще так трепетно выполняете просьбу своего Боба? Он вам кто — царь-батюшка?

— Друг он нам, а за друзей надо…

Лет через несколько примерно по той же причине и с похожей мотивацией такие же компании старых друзей начнут мочить тех, на кого укажет лидер. И сами будут гибнуть один за другим. Мне стало любопытно, как эта четверка пережила неспокойные девяностые и сколько трупов успела оставить на своем пути.

— Дебилы, вот вы кто, — я сплюнул на землю. — Боб твой — мстительный мелкий мудак, а вы трое — просто дебилы, которые выросли, но мозгов не завели. Вот смотри сюда. Дело было чуть ли не три года назад. С Аллой Боб гулял сколько-то месяцев, потом они расстались. И так его от этого расставания припекло, что он прямо спать не мог, если у девушки всё нормально было. А вы и рады стараться — ну а чё, наезжать много мозгов не надо, развлечение опять же. Вам слишком долго везло… слишком долго. Однажды вы должны были наткнуться на того, кто тупо оказался бы сильнее или опаснее вас. Бог знает, как вы пережили бы эту встречу, гадать не хочу. Судьбе было угодно, чтобы вы наткнулись на меня. Один классик как-то сказал, что бить детей нельзя, но надо же что-то с этими сволочами делать. Вот я и думаю, что же такого можно с вами сделать, чтобы вы слегка перековались. Самую малость… которой, я надеюсь, хватит, чтобы вы оставили меня и Аллу в покое. Кстати, Лёх, ты не спи, — я ещё раз двинул по нему ногой, — А кто вам про Аллу всё доклады… докладывал?

Я понял, что знаю ответ, ещё не договорив. И он мне совсем не понравился.

Я не стал калечить Лёху. Под конец нашей беседы он уже перестал рыпаться, и гонору в нём заметно поубавилось. Но пару напоминаний о том, до чего мы договорились, я ему всё-таки оставил. Теперь у него был прикольный бланш под левым глазом — пройдет за неделю, не больше, — а сломанный мизинец на правой руке навеки закрыл ему дорогу в классическое гитаристы, хотя лабать рок, особенно русский, он сможет. Пластинки тоже вернул, но не все, оставил себе «мальборовский» пакет и «Back in Black» AC/DC — как гарантию пакта о ненападении со стороны их компании. Мол, если с месяц они меня трогать не будут, пусть напомнят — верну.

Лёха, правда, канючил, что пласт не его и не Родиона, а взят на время у серьезных людей для серьезных дел, но я пропустил его нытье мимо ушей. Таким, как он, серьезные дела не поручали — это я знал точно. А серьезные люди сейчас в большинстве своём воровали по мелочи под бдительным надзором партии, ОБХСС и КГБ, зарабатывая себе и смотрящим на хлеб с маслом и икрой и готовясь к покорению капиталистических высот, как только коммунистическая идеология даст слабину.

Я дождался, пока Лёха ухромает куда-то вглубь парка, в сторону метро — кажется, я перестарался, пиная его по ногам, — поднял забытую им кепку и в задумчивости уставился на бомбочку, которая так и осталась целой и невредимой. Вторая такая же лежала у меня в сумке.

У меня не было ни капли веры моему недавнему пленнику. Скорее всего, совсем скоро меня ждет ещё одна встреча с этой компанией, и её результат мне заранее не нравился. Вот только моя подготовка к этой встрече оказалась говном на палочке, все эти бомбочки и самопалы хорошо было использовать из засад или применять для устрашения уже поверженных врагов. А вот в банальном махаче нет времени поджечь запал, и никто не будет стоять столбом, пока ты прицелишься в язвимое место. Но отлавливать этих обсосов по одному? Долго и результат неясен, хотя я мог рассчитывать на то, что они устрашатся и отступят — хотя бы до возвращения Боба из армии.

Но поведение Лёхи показало, что у этих ребят есть какой-никакой внутренний стержень, и я будут ломать их очень долго. Это сейчас он слегка офигел от моего напора и ушел, даже не попытавшись кинуться на меня, чтобы нанести хотя бы один удар. Оставшиеся двое будут готовы, и отпускать их будет ошибкой. А я всё ещё морально не был готов калечить живых людей. На краю сознания мелькнула мысль потренироваться на кошках, чтобы ожесточиться сердцем и душой, но я быстро прогнал дурные мысли. Котики не виноваты в том, что я тряпка. У них как раз с яйцами всё в порядке, даже у кастрированных экземпляров.

Я осмотрелся по сторонам, нашел подходящий расшеп в давно поваленном дереве, сунул туда световуху и чиркнул по запалу спичечным коробком. Стасик не обманул — бомбочка хлопнула через три секунды. Звук был не слишком внушительным, но вспышка получилась знатной — я ощутил её даже с плотно закрытыми глазами.

Зато бризантное действие поделки внушало уважение — я осмотрел место установки и понял, что Стас слегка перестарался. Если бы я взорвал её в ладонях Лёхи, он бы остался без рук по локоть. Я мысленно перекрестился, что не пошел по этому пути, который в статье сто восемь УК РСФСР квалифицировался как умышленное тяжкое телесное повреждение. А это — до восьми лет лишения свободы. Моей свободы.

Я надел Лёхину кепку, взял в руки пакет с пластинкой и отправился в свой гараж.